Бакена. Моё детство. Главы 40-42

     На фото: страница газеты «Пионерская правда», где в 1961 году была напечатана наша статейка. (К главе 40).

*****


Глава 40


     1959 и 1960 годы оказались переломными и определяющими в дальнейшей судьбе казахстанского села Ермак — правительства страны приняло решение о строительстве в этом районе Ермаковского завода ферросплавов и Ермаковской ГРЭС, а также канала Иртыш-Караганда.

     Началось движение автотранспорта, прибывала тяжёлая техника: экскаваторы, тракторы, грейдеры. Автомашины везли разные трубы, бетонные блоки, плиты, лесоматериалы. Стали появляться новые люди.

     Мы знали, что скоро наше село станет городом и немало этому радовались. Будущая ГРЭС должна была вырабатывать электричество, а на будущем заводе предполагалось выплавлять ферросплавы — специальные сплавы стали и силиция,  при добавлении которых в другие металлы получалась сверхпрочная легированная сталь.
 

     *****


     Как-то в 1960 году, как только начался учебный год, отец подкинул нам с братом идею написать письмо в «Пионерскую правду» и рассказать «миру» о нашем селе и начинающихся здесь крупных стройках. Два или три дня мы корпели над текстом, наконец, переписали его на чистый листок, запечатали в конверт и отправили в Москву. Отправили и забыли, потому что шансы попасть на страницы центральной детской газеты крайне ничтожны. Однако события стали развиваться как раз по маловероятному сценарию.

     В середине января 1961 года, когда только закончились зимние каникулы, мы получили «Пионерскую правду» где, к своему изумлению, увидели на третьей странице под рубрикой «Письма сельских пионеров» статейку с названием «Такие работники будут!», а под ней полностью наши имена с фамилией. И подробный домашний адрес. Мы с братом снова и снова вчитывались в текст и не могли поверить, что это мы написали так складно и красиво! Приведу содержание этой статейки.
   
     «Мы живём в селе Ермак. Когда-то, очень давно, наши деды приехали сюда на Иртыш из России. Ехали на телегах. Несмотря на то, что люди они были трудолюбивые, им пришлось побираться с сумками за плечами. Потом стали рыбачить, работать на Иртыше бакенщиками, но всё равно жили в нищете. Сейчас к нам на целинные земли тоже едут люди со всех концов земли. Но как они не похожи они на тех переселенцев с котомками за плечами, о которых нам рассказывают деды! Едут к нам весёлые комсомольцы, молодые специалисты. Не телеги скрипят на степных дорогах: идут к нам тракторы, комбайны, машины. У нас организованы крупные целинные совхозы, дающее стране дешёвое зерно. Все работы в совхозах выполняют машины. По семилетнему плану  у нас в селе намечено большое строительство. Будет построена одна из крупнейших в СССР — Ермаковская ГРЭС. Через Ермак пройдёт канал Иртыш-Караганда. Раньше у нас некоторые ребята думали: вот окончим школу и — в город уедем. Сейчас таких разговоров и не слышно. В своём селе работники нужны. И такие работники будут! Мы уже в школе стараемся разными профессиями овладевать».

     То, что происходило дальше, больше походило на странный сон. Когда на следующий день я пришёл в школу, то сразу заметил на доске объявлений приколотую газету с нашей заметкой. У меня учащённо забилось сердце, и я почувствовал себя неуютно. В классе некоторые ребята стали поздравлять меня. На уроке литературы статью прочитали всему классу. На большой перемене все классы выстроили в коридоре на общую линейку, меня и Лёву вывели перед собравшимися школьниками, и завуч, Клавдия Васильевна, держа в руках сложенную в несколько раз «Пионерскую правду», с пафосом произнесла:

     — Перед вами стоят ученики нашей школы, пионеры, которые написали письмо в газету, являющуюся органом Всесоюзной пионерской организации. Теперь о нашем селе будут знать в других, больших и маленьких городах нашей страны. После окончания школы многие из вас станут строителями и металлургами нашего города. Но начало жизненного пути вы получите здесь, в нашей школе. И мы будем стараться делать вас достойными людьми.

     Раздались жидкие аплодисменты. Линейка закончилась, и все стали расходиться по классам. Некоторые старшеклассники с нескрываемым любопытством посматривали в нашу сторону.

     Школьная линейка мне не понравилась — не в моём характере привлекать к своей персоне всеобщее внимание. Как говорится, бремя славы начинало давить.

     Через несколько дней шум обсуждения нашей статьи стал стихать, но тут появилось продолжение  этой истории совсем в другом ракурсе.

     Почтальонша клала нам почту, по обыкновению, в почтовый ящик. А тут вдруг она пришла к нам в дом и выложила пять писем, одно из которых оказалось доплатным. Мама отдала ей пять копеек, и мы стали рассматривать невесть откуда прибывшие письма.

     Авторы — такие же, как и мы, школьники из разных городов страны, желавшие познакомиться и переписываться. Я попросил у мамы двадцать пять копеек, чтобы купить пять конвертов для ответов. По маминому взгляду понял, что от этой затеи с покупкой конвертов и ответами на чужие письма она далеко не в восторге. Но денег дала. Лёва быстренько по морозцу сбегал на почту за конвертами и вечером я, наивный сельский мальчик, сел писать ответы. Написал девочке Ирине в Клайпеду и мальчику Жене в Горький. Остальные ответы решил написать на следующий день и все сразу отправить. Лёва от эпистолярного жанра наотрез отказался (он был по натуре «физиком» в отличие от меня «лирика») и вся забота по переписке легла на мои плечи. Сестра Наташа в школу ещё только пошла, поэтому проку от неё никакого,  Татьяне  исполнилось три годика — от неё вообще письма приходилось прятать: так и норовила помять или порвать. Самая младшая сестрёнка Ольга только училась ходить.

    На следующий день, вернувшись из школы, я быстро сделал уроки и сразу сел писать ответы на оставшиеся три письма. Не успев написать одно письмо, я увидел, что к нам опять пришла тётя-почтальон. Она достала из сумки более тридцати писем, из которых теперь уже доплатными оказались три. Мама растерянно смотрела на горку писем и не могла решить, доплачивать за три письма или нет. Не доплатила, и почтальонша забрала их обратно с собой. Мы стали вскрывать письма и читать. Были те же предложения переписки и дружбы. В некоторых конвертах находились фотографии, в основном от девочек. Я читал письма и отчаянно думал, даст или не даст мне мама денег на конверты?

     Наступил новый день. В школе я еле дождался, пока закончатся уроки — торопился домой, чтобы начать работу с корреспонденцией, а когда зашёл домой, то увидел жутко обеспокоенную маму, которая вместе с почтальоном дожидались меня.

     — Сынок, Лёня, милый! Ты посмотри, что творится! Что вы будете с ними делать? — запричитала мама и подала мне пятьдесят писем, сложенных в стопу, которые почтальонша специально принесла нам отдельным рейсом. У меня волосы встали дыбом: я не ожидал такого поворота дела. Хотел спросить у отца, что делать с письмами, но он отмахнулся: слишком занят был какими-то своими взрослыми делами.

     Письма в таком количестве приходили ещё несколько дней. Если вначале все были из СССР, то под конец несколько штук появились из Чехословакии, Болгарии, Румынии. К февралю у нас насчитывалось более 400 писем. Писать ответы на такое количество писем оказалось делом нереальным, поэтому мы поступающую на наше имя корреспонденцию складывали стопками в большую картонную коробку. Брат невольно стал филателистом — начал собирать марки с конвертов, а я стал сигиллатистом — увлёкся сбором картинок от почтовых конвертов. Одно время я увлекался филуменией — собирал этикетки от спичечных коробков, теперь вот появилось новое увлечение.

     Насчёт того, что у нас собралось много писем, постепенно узнали учителя. Однажды классная руководительница предложила мне поделиться адресами для переписки с другими одноклассниками. Я ей сказал, что у меня имеется четыреста с лишним писем. Тогда она расширила идею и через неделю лихорадка переписки и новых знакомств охватила всю школу. Зарубежные адреса я отдал девчонкам-отличницам из нашего класса.

     Я и сам долго переписывался с девочкой из Чехословакии — Яной Колоровой — из какого-то селения Погор. А может, и не Погор, написано-то было по-чешски. Отец у неё работал не то лесником, не то работником лесопитомника. Перед уходом в армию адрес я оставил дома, у родителей. Вернувшись, не смог его найти. Да и газетку тоже.

     Об этой забавной детской истории я в своё время рассказывал своим детям. И вот в 2005 году наша дочь Елена, будучи студенткой Петербургского госуниверситета, решила сделать папе подарок. Долго копалась она в архивах одной из центральных питерских библиотек и, наконец, счастливая, ликующим голосом по телефону сообщила, что нашла «Пионерскую правду» с нашей статейкой. И выслала по электронной почте фотокопию этого номера газетки. Для меня это была приятная встреча, встреча с далёким детством спустя почти 50 лет (вверху на фото часть страницы с нашей статейкой).


Глава 41


     Где-то в это же время (в 1961 году) отцова сестра Евдокия познакомилась и стала дружить с парнем, приехавшим на строительство в наш город. Я сказал «город» сознательно, потому что Ермак вот-вот должен был получить такой статус. Парня звали Николаем, с фамилией Макаревич, приехал он, кажется, из Белоруссии и стал работать здесь шофёром. Помню, когда он только устроился на работу, ему в автобазе дали из-под забора старенький, наверно, ещё довоенный ЗИС-5 с деревянной кабиной, который он отремонтировал и стал на нём работать. К нам Николай заезжал часто, уже почти как к родственникам. Иногда брал с собой покататься меня и Лёву, а когда наступила весна и подсохла земля, мы выехали в степь и он разрешил нам по очереди по-настоящему порулить. Никогда не забуду захватывающий дух ощущения власти над машиной, когда поворачивая маленькими ручками большой руль, можно было направить автомобиль туда, куда хотелось.

     Летом Николай уехал в командировку за новым автомобилем и вскоре пригнал самосвал ЗИЛ-157 с металлическим кузовом, изготовленным на Кутаисском заводе. Этот кузов при подъёме опрокидывался не назад, а набок. Я видел, как на «кутаисе» Дусин жених постоянно что-то возил. Были случаи, когда он подъезжал к нашему дому и сбрасывал с гружёного вещами кузова то мешок цемента, то несколько новых лопат, то отсыпал пол-ящика гвоздей — и уезжал. Ближе к вечеру эти вещи Дуся и тётя Нюся увозили на «остров». Когда отец узнал про это жульничество, то сильно возмутился и попросил сестёр не заниматься такими делами. Возле нашего дома после этого Макаревич не останавливался.

     В конце лета Николая и ещё нескольких шофёров с машинами направили в совхоз на уборку зерна. Однажды Макаревич привёз полный кузов отборной пшеницы и ссыпал в районе Белой речки, а оттуда это ворованное зерно наши «островитяне» лихорадочно тайком целую ночь перевозили лодкой через Иртыш. Помню, как негодовал мой отец, когда об этом узнал:
     — С этими коммунизма не построишь. Неужели такой бардак по всей стране?..

     Через некоторое время Макаревич и Дуся расстались, а вскоре у неё появился новый шофёр — Вася Гук, от которого родилась дочь Нина, однако семейная жизнь у них не сложилась. К слову скажу, что Дуся не имела в жизни постоянного мужа.

     Помнится одна неприятная история, связанная с «деятельностью» тёти Нюси. Как-то летом у нас во дворе неожиданно появилась большая стая домашних гусей. Они, как выяснилось, плавали где-то далеко от села и наша родственница, решив, что гуси ничейные, умудрилась пригнать их на наш двор. Когда отец пришёл домой и увидел в землянке спрятанный косяк чужих пернатых, ему стало дурно. Он очень сильно разругался с сестрой и немедленно выпустил гусей, которые от испуга поднялись на крыло и летели до самой реки. А потом нашёлся и хозяин — это были гуси бакенщика, жившего немного ниже Ермака.
     — Это ж надо, додумалась! Совсем из ума выжила! Не будешь знать, за что в тюрьму сядешь! — долго ворчал отец.

*****

     Лето (опять огород, дрова, сенокос) пролетело быстро, наступил сентябрь 1961 года. Я снова пошёл в седьмой класс, Лёва — в шестой. Я попал в тот класс, в котором до этого учился мой брат, так что всех учеников я там знал, и проблем со знакомствами не было. Как и следовало ожидать, учиться я стал почти на одни пятёрки.

     Город Ермак рос, расширялся. За старой частью города появился новый посёлок строителей, где выросли первые пятиэтажки, начал строиться новый двухэтажный современный дом культуры «Строитель». Уже возводились стены новой трёхэтажной школы. Рядом заканчивалось строительство временной двухэтажной школы, куда к ноябрю все старшие классы должны были перевестись из старой школы. А между старой и новой частями города началась закладка большого городского парка, где мы с классом тоже несколько раз сажали разные деревья. Если раньше от нашего дома до школы расстояние измерялось двумястами метрами, то теперь это расстояние увеличилось почти до двух километров. Этот путь я потом преодолевал пешком пять лет, как говорится, и в дождь и в снег.

     В один из майских дней 1962 года в наш класс пришёл комсорг школы и зачитал список учеников, которых к концу мая должны принять в комсомол. Я тоже оказался в этом списке. Нам дали несколько книжечек «Устава ВЛКСМ» и мы начали готовиться. Я добросовестно выучил устав, а когда в горкоме комсомола оказался перед приёмной комиссией, без запинки ответил на все вопросы. Мне пожали руку и сказали, что теперь я стал комсомольцем — членом организации передовой советской молодёжи. Через час мне выдали комсомольский значок и билет № 29970834. Комсомольский возраст — от четырнадцати до двадцати восьми лет. Я состоял в комсомоле весь положенный срок.

*****

     Осенью этого же года из Черлака (Омская область) в Ермак переехали жить сестра отца Мария с мужем Михаилом Иосифовичем и детьми: Наташей, Николаем и Леной. Старшая их дочь Галина поступила учиться в Омский мединститут. Мария Ивановна преподавала русский язык и литературу, а её муж — математику и геометрию с черчением. Сначала они снимали жильё в частном секторе, а потом получили благоустроенную трёхкомнатную квартиру на первом этаже в четырёхэтажке.

     Я завидовал своему двоюродному брату Коле, который теперь жил в квартире с паровым отоплением, ванной и тёплым туалетом. Справедливости ради скажу, что тётя Маруся не возражала, если кто-нибудь из нашей семьи приходил к ним помыться в ванне. Таким образом, я впервые искупался в настоящей городской ванне, когда мне исполнилось пятнадцать лет.

      В зале у них стояло чёрное пианино, на котором играла маленькая Лена. Когда я приходил к ним в гости, тётя Маруся тут же усаживала дочь за инструмент и заставляла что-нибудь для меня сыграть. Слушал двоюродную сестрёнку я с удовольствием, а у тёти Маруси на лице появлялось выражение полного счастья от гордости за своего одарённого ребёнка, если же Лена вдруг сбивалась, а это иногда случалось, тётя Маруся виновато оправдывалась:
     — Волнуется Леночка! Ведь только сейчас играла без ошибок.
     Я, конечно, верил.

     С Колей, своим одногодком, я находился в приятельских отношениях. Я замечал в его характере такие черты, как заносчивость, высокомерность, амбициозность, но мы с ним ладили: как ни как двоюродные братья. Одевался Коля хорошо, можно сказать, с иголочки, между его и моей одеждой разница имелась значительная.

     Радиоаппаратура у Коли всегда стояла качественная, последних моделей — бюджет родителей это позволял. Его сестра Галина постоянно из Омска привозила грампластинки самых модных ансамблей и певцов. Много имелось у него пластинок зарубежного производства, но больше всего фирмы «Балкантон». Я часами у него слушал музыку.

*****

     Между тем, во взаимоотношениях между членами тётиной семьи чувствовалось напряжение. Особенно из-за Наташи, у которой с детства появился комплекс неполноценности (был какой-то серьёзный дефект в волосах головы после болезни). Она всё время проявляла какое-то недовольство, поэтому то дерзила, то скандалила, одним словом, я запомнил её, как  девушку с тяжёлым характером.

     Не чувствовалось здесь любви и во взаимоотношениях между родителями. Я нередко видел, как Михаил Иосифович молча уходил на работу и молча приходил.
     Михаил Иосифович внешностью походил на грузина: темноволосый, нос с горбинкой, грузноватый, носил небольшие, как у Чарли Чаплина, усики, страдал одышкой. Запомнился его голос - низкий, простуженный.
     Фотографию их семьи можно посмотреть на странице моего дяди - Владимира Ивановича Маслова:
http://www.proza.ru/2010/10/29/103


Глава 42


     Хрущёвские реформы с 1961 года затронули и школу. На школы легла дополнительная нагрузка по внедрению профессионального обучения школьников. В этой связи среднее образование стало 11-летним (было 10-летним), а неполное среднее стало 8-летним (было 7-летним). Школьники, начиная с девятого класса, могли теперь получить специальности водителей, каменщиков, маляров. Один день в неделю отводился именно для таких занятий. Я как раз попал на эту школьную реформу.

     Учёба в седьмом и восьмом классах давалась мне легко. Экзамены за восьмой класс в мае 1963 года я сдал на четыре и пять, за что получил «Похвальную грамоту». А в феврале, когда мне исполнилось 16 лет, я получил свой первый паспорт. После восьмого класса предстоял выбор — пойти учиться в девятый класс или в ГПТУ. (Мы же писали в «Пионерскую правду», что будем рабочими!) Я положился на мнение родителей и отец настоял, чтобы я пошёл в девятый класс. Соображения такие: после одиннадцатого класса можно будет поступить в институт. Решение по своей сути казалось неплохим, но жизнь впоследствии вносила значительные коррективы в мою биографию.

    Отец к этому времени сменил пару работ: поработал мотористом у своего брата Ивана, который по-прежнему работал старшиной. Потом устроился работать заведующим столовой. В этом учреждении успешно могли работать лишь хапуги и прожжённое жульё, а отец был идеалистом и настоящим коммунистом в душе — не смог он смотреть на безобразия, творящиеся в общепите, и вскоре опять остался без работы.
     Добавлю, что отец был человеком щепетильно честным и необычайно бескорыстным, он не только телом, но и душой походил в какой-то мере на Дон Кихота.
     Мама же была простой, может, не всегда объективно доброй женщиной, выросшей в селе и обладавшая здравым смыслом в пределах доступных ей понятий.

     В начале девяностых годов на экраны вышел хороший художественный фильм «Не стреляйте в белых лебедей», где главную роль сыграл Станислав Любшин, а его жену —  Нина Русланова. Когда я первый раз увидел эту картину, то был потрясён — в герое фильма я увидел прототип моего отца, может, в несколько преувеличенной форме, но всё же... Даже внешностью герой чем-то напоминал отца, а в характере героини имелись некоторые черты мамы. Для дотошных читателей могу сказать, что лицом мой отец очень походил на артиста Олега Жакова в первых его ролях (фото с отцом есть в «Бакена. Моё детство. Главы 1-3»).

     Мама постоянно конфликтовала с отцом из-за его некоммуникабельности, то есть неумению ладить с другими людьми — на руках пятеро детей (мать-героиня!), проблем в семье много, а заработка нет. Она получала небольшие детские пособия на девчонок — их давали многодетным матерям, начиная с третьего ребёнка до семилетнего возраста, — но этого хватало только на хлеб. Одна надежда оставалась на огород — он и выручал каждый год нашу семью от голода. Мы с Лёвой на ненавистной тележке продолжали по пеклу возить воду к изнывающему от жажды огороду в то время, когда наши сверстники целыми днями беззаботно валялись на пляже.

     Были моменты, когда и нам удавалось на часок вырваться на пляж. Купались в стороне, с малолетками, так как в «семейных» трусах в центре пляжа появляться стеснялись. В то время модными считались купальники из саржи или атласа с завязками на левой стороне. Несмотря на финансовые проблемы, мне всё же удалось уговорить маму, и она дала денег, уже не помню сколько — рублей пять или шесть — и я купил себе первые в жизни модные чёрные пляжные плавки. По пляжу уже не то, что без стеснения проходил, а чувствовал себя орлом, пляжным зубром. Я и воду возил на тележке в этих плавках. К концу лета они так выгорели, что стали почти белыми. Это не помешало мне пользоваться ими ещё один год.

*****

     После сдачи экзаменов в восьмом классе, это было в начале июня 1963 года, в один из погожих дней я поехал на «остров», чтобы полить картошку, которую мои родители сажали там каждый год. «Островом» все называли место на противоположном от села берегу Иртыша, где работал бакенщиком младший брат моего отца, дядя Иван. Дядя работал старшиной. В его подчинение находились около двадцати бакенщиков и участок Иртыша, длинной боле тридцати километров.

     Для полива картошки использовалась помпа с одноцилиндровым двигателем, и этим устройством пользовались все родные. Я опустил заборный шланг в воду, быстро завёл мотор, взял поливной шланга с брандспойтом  и стал орошать огород. Чтобы не размыть кусты картошки, струю направлял чуть ли не вертикально вверх, тогда влага ниспадала вниз хорошим дождём. При этом на фоне солнца от брызг появлялась красивая радуга. Мне нравилось наблюдать за этим воздушным разноцветьем. Закончив работу, я заглушил двигатель и, помыв ноги, сел на берегу отдохнуть.
 
     Тишина. На реке — зеркальная гладь, изредка доносились ленивые покрикивания чаек. Моё любование природой  неожиданно прервал присевший рядом дядя Ваня.
     — Видел-видел, как ты поливал огород! Хороший помощник у родителей, да и с мотором, я смотрю, ты умеешь обращаться.
     Я смутился, польщённый похвалой. Повернувшись ко мне, он вдруг предложил:
     — Мне для работы нужен моторист, пойдёшь ко мне помощником?
     — А как же школа? — опешив, машинально спросил я.
     — Работать будешь до школы всё лето. Что не ясно, я тебе подскажу. Ну, как?

     Мне не верилось, что это со мной ведётся такой серьёзный разговор.
     — Поезжай домой, поговори с родителями,— посоветовал дядя.
      Я сразу представил наш дом, конфликтующих из-за нужды родителей, младшего брата и трёх подрастающих сестрёнок.
     — Я думаю, родители не будут возражать. Хотя боюсь, что не справлюсь.
     — Справишься! — поддержал меня дядя. — На трёхсильной моторке ездить умеешь и с моей лодкой справишься. — И добродушно порекомендовал: — Ты дома всё же с родителями посоветуйся.

     Моё желание работать у дяди родители восприняли вполне нормально. Мама спросила:
     — А платить-то как обещают?
     — Ой, мамуль, не имею представления. Конечно же, не задаром буду работать.
     Отец дал свой совет:
     — Ты уж смотри там, будь внимательным и осторожным — вода штука опасная, я это хорошо знаю.
     Весь вечер у меня только и разговору было, что о предстоящей работе. Я переживал: справлюсь ли?

     Должен сказать, что я всегда помнил про скандал, который произошёл между моим отцом и дядей Ваней несколько лет назад. А предыстория такая.
     Когда дядя Ваня женился, то, как я уже упоминал, взял Матрёну с ребёнком, и бабушка Ульяна этим решением сына осталась недовольна, считая сноху, мягко говоря, несерьёзной женщиной. Тётя Мотя такой «встречи» не забыла и при любом удобном случае старалась уязвить свою свекровь. Отношения всегда были крайне натянутыми. Дядя Ваня в этом противостоянии занимал позицию жены.

     Как-то летом на «острове» между бабушкой и тётей Мотей произошла шумная перебранка. Дядя Ваня тоже напустился на свою мать. В это время недалеко находились мои родители. Отец встал на защиту своей матери. Слово за слово — и дошло до того, что побледневший отец схватил весло и замахнулся им на дядю Ваню. Ударить не ударил, но хорошенько его толкнул. Я был этому свидетелем.

     Со временем отношения между братьями урегулировалось, отец даже мотористом как-то работал у дяди Вани. А отношения тёти Моти к бабушке и к моей маме навсегда  остались прохладными. Хотя, если быть откровенным, дядю Ваню по характеру мы, мальчишки, считали весёлым.

     Говоря о весёлом характере дяди Вани, скажу, что и его жена, тётя Мотя, тоже была под стать ему — весёлая, игривая. Припоминается случай (года за два до моего трудоустройства), когда я со своими двоюродными братьями загорал на нашем «островном» песчаном пляже. Вдруг мы увидели, как сюда же пришли купаться и дядя Ваня с тётей Мотей. Они разделись недалеко от нас. Тётя оказалась в простом купальнике, больше похожем на нижнее женское бельё, а дядя — в семейных трусах. Не обращая на нас внимания, они стали как дети бегать по берегу, обрызгивая друг друга водой. При этом громко смеялись и балагурили. Потом принялись озорничать: дядя Ваня догонял свою Матрёну и как бы шутя пытался снять с неё купальник. Тётя ловко изворачивалась, но не убегала, продолжая дразнить мужа.

    Я продолжал загорать, а наивные двоюродные братишки (они были помоложе меня) сорвались со своих мест и с визгом бросились помогать дяде Ване в его «многотрудном» деле. Наконец, тётя оказалась загнана в реку, и уже оттуда после шумного барахтанья в воде дядя вышел с женскими плавками в руке.

     — Ваня, отдай, слышишь? Кому говорю! — сквозь смех просила тётя Мотя.
     Наконец, ей надоело упрашивать и она, немного пройдя по глубине вдоль берега, вышла из воды и спокойно, белотелая, направилась в сторону дома. Дядя Ваня, чувствуя, что с шуткой перестарался, схватил одежду жены и побежал вдогонку. Я подспудно понимал, что именно в таких играх, может и несколько грубоватых, должны выстраиваться отношения между любящими людьми.

*****
      Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2010/08/07/1301