Нетелефонный разговор

– Привет, Дэн. Ну вот, я звоню. Знаешь, шла к телефону, как к каторге, как к монастырю – через всю комнату, словно через всю жизнь, отвлекаясь на любую мелочь, лишь бы отсрочить, еще немного отложить… Но ты же сказал, что все еще ждешь звонка, и я звоню. Как у тебя дела?
Было время, когда мы постоянно разговаривали, помнишь? Мы звонили друг другу с городского на городской – эти телефоны тогда назывались домашними, как будто они животные, о которых надо заботиться и покупать им еду. У нас для того, чтобы разговаривать, только они и были. Я хотела тебе рассказать про телефон в нашей старой квартире – мне кажется, ты ни разу не был там, хотя мы были уже знакомы и я часто набирала твой номер на его стареньком диске. Он стоял в коридоре, на тумбочке и был весь завешан одеждой. И каждый, кого подзывали к телефону, обосновывался, обживался там, как на новом месте, прятался под куртками и пальто, прижимался спиной к спине холодильника и долго-долго разговаривал с кем-то. И я тоже, я даже наливала себе чай, прежде чем позвонить кому-нибудь. Такими долгими были эти разговоры.

– Привет, Дэн. Я звоню тебе из перехода. У меня еще нет мобильного, поэтому я не знаю, ловит он здесь или не ловит. Да, ты перепутал, мобильный у меня будет через два года – мне его подарят на день рождения вскладчину на двоих бывшая подруга, с которой поссорюсь, и бывший любимый, которого оторву от себя, чтобы выжить. А пока я звоню с карточки из телефона-автомата. Как у тебя дела?
У меня не очень много времени, но я хочу тебе рассказать… Здесь есть один человек, который никого не узнает. У него проблема – он постоянно встречает кого-то знакомого. Он точно знает, что видел раньше это лицо. Он смотрит, смотрит, пытается вспомнить имя, обстоятельства – хоть что-нибудь – но – ничего. Смотрит сначала тайком, потом не выдерживает – смотрит пристально, в упор, доводит «знакомца» до кипения своими взглядами. Тот бормочет про себя: «сумасшедший какой-то» и вслух: «чего пялишься?». А человек, кажется, уже нащупал нить – он мысленно обшаривает память, ищет зацепку. Может, на даче пять лет назад? Может, на позапрошлой работе? Но ничего не может вспомнить. Никогда ничего не может вспомнить. И он правда начинает думать, что сошел с ума. Но ведь это не так – у него просто отличная память на лица, а с памятью на всё остальное – беда.
 
– Привет, Дэн. Из-за того, что вчера мы проговорили всю ночь, сегодня я не пошла на работу. Положила трубку в пять утра – посмотрела на часы специально, чтобы понять, сколько осталось до звонка будильника. Оставалось два часа. Я подумала, что лучше не ложиться, поэтому села на подоконник и уставилась на луну. Знаешь, Дэн, я прожила в городе всю жизнь. Я никогда не покидала его дольше, чем на месяц. Но когда я увидела вчера эту луну, со мной что-то случилось, я поняла, что здесь происходят странные вещи. Сначала ты ничего не замечаешь. Обычный город, где все спешат по своим делам, а потом… Потом оказывается, что все вокруг чем-то одержимы. Клянусь, я поняла это, глядя на круглую луну. Я вдруг стала злее, я решила, что больше никогда не позволю тебе разговаривать со мной до пяти утра.

– Привет, Дэн. Я обещала позвонить. Не знаю, зачем обещала, я же знаю, что ненавижу звонить. Да, я помню, что раньше постоянно кому-то звонила, и это не было проблемой. А сейчас я так сильно боялась, пока набирала номер, что забыла, зачем обещала тебе позвонить. Но поскольку этот номер все равно больше не существует, то и страхи мои несущественны. Как у тебя дела?
Хотела рассказать тебе о девочке, которая мечтает стать конным спортсменом. В этом городе полно автомобилей, трамваев, есть даже метро, но очень трудно найти хотя бы одну лошадь. Это как искать запах прошлого в настоящем. Но эта девочка бредит лошадьми, у нее все стены в комнате завешаны изображениями лошадей – она вырезает их из старых журналов, и где она только их берет. У нее мечта. Мечта, словно телевизор, показывает один и тот же тридцатисекундный ролик: манеж, трибуны, верный конь, легкое волнение и идеальное исполнение сложнейшей конкурной программы. В седле – она. Взрослая, красивая, сильная и спокойная. Полная противоположность настоящей, четырнадцатилетней – этому невнятному нервному подростку, такому малюсенькому и худому. На вид ей лет девять.
Уже несколько месяцев она ищет конюшню – кто-то добросердечный дал ей точный адрес. И даже объяснил подробно, как проехать. Она выходит из дома, садится на нужный трамвай, пересаживается где-то на другой нужный трамвай, выходит на нужной остановке – а там нет никакой конюшни. Тогда в следующий раз она смотрит по карте, находит адрес и пытается доехать туда каким-то другим, своим путем. И снова ничего не получается. Тогда она останавливает подряд прохожих, называет точный адрес, и каждый подсказывает ей, как проехать. Она снова садится на какой-то трамвай и неизменно приезжает не туда. Или туда, но конюшни там нет.

– Привет, Дэн. Ты заметил, что наступила весна?

– Привет, Дэн. Звоню сказать тебе, что вышла замуж. Сама не знаю, как получилось, но ведь и ты уже шесть лет женат – как это тебе удалось? А помнишь, ты звонил мне каждый раз, когда влюблялся? Каждые полгода, наверное, если не чаще.
Здесь есть одна пара, которая постоянно целуется в лифте – и вроде бы что такого, но они всегда совершают одинаковые действия, они всегда одинаковые, как будто где-то заело пленку.
Двери открываются с грохотом, гулкая лестница ловит шум и размножает его на этажах, в лифте – бледно-зеленая стена с налетом грязи. Они стремительно заходят внутрь, его шаг неистов и широк, он оказывается сразу у той стены – грязноватой, с оттенком зеленого, она сбивается, спотыкается, падает в его раскрытые руки, тут же поднимает голову – у них впереди восемь этажей движения вверх. Их движение – поцелуй. Лифт гудит, шумно вздыхает, торопится вверх – и они дышат порывисто, и тоже торопятся, им надо успеть до восьмого этажа, пока не распахнутся резко двери, и тогда им останутся только слова. Слова и взгляды.
Я могу сказать им, что они будут вместе две недели – а потом он встретит свою бывшую, и что-то заклинит у него в голове. В этот момент в лифте они едут к нему в гости – единственный раз. Она запоминает дорогу, каждую подробность – она думает, что теперь часто будет появляться здесь. Но нет, это единственный раз. Поэтому она вспоминает его постоянно. Поэтому пленку заело. Она потом будет полгода болеть. Устроится на работу, чтобы сидеть там допоздна, много читать, много общаться, много пить с коллегами – ей повезет с этой работой, там ей действительно помогут выжить. Почему-то эта боль от потерянной любви у нее была – и будет – самой сильной. Они потом будут дружить. Встречаться в кафе, рассказывать друг другу – она о своем замечательном муже, он ей о своей эксцентричной подруге. За жизнь будут, философские вопросы всякие… Но это потом. А пока она застряла в лифте и никак не может выбраться. Как у тебя дела?

– Привет, Дэн. Сегодня пятое ноября. У меня во дворе стоят три дерева с зеленой летней листвой и несколько рядов подстриженных кустов с листьями, едва подернутыми желтизной. Тем не менее, сейчас ноябрь, и больше ничего хорошего в нем нет. Слушай, Дэн, ты извини меня, что я так ни разу и не позвонила тебе на самом деле. Я хотела тебе еще рассказать о девушке, которая любила начинать каждое предложение со слов «на самом деле» – как будто она действительно что-то знает «на самом деле»… Ты извини, что я так и не позвонила и ни разу не рассказала тебе о себе. Я ужасно боюсь телефона, правда, ужасно боюсь.

– Привет, Дэн. Как у тебя дела? Нет-нет, я не буду больше молчать в трубку, мне есть что рассказать. Помнишь, я обещала тебе – про девочку, которая никак не выберет свою судьбу? Не помнишь?
Ей семнадцать. Уже лет десять, как ей семнадцать – она закончила два института и сменила восемь работ, но ей все равно семнадцать. Она только что из школы – ей надо выбрать свою дорогу, а она так и не знает, чем бы хотела заниматься. Я боюсь, что она так и состарится семнадцатилетней – время-то идет. Как ты думаешь, на самом деле время идет? И я не знаю, но иногда мне кажется, что все-таки оно идет, и я так и умру семнадцатилетней, так и не найду конюшню, так и не узнаю ни одного лица в метро, так и не приручу снова домашний телефон. Что я так и умру, понимаешь?
До встречи, Дэн.