Полет

            


     Сегодня я поняла, что умею летать.
Это случилось на первом уроке. По средам у нас всегда алгебра.
Наша Танюшка,  так мы зовем учительницу – а как ее еще звать: молодая, фигуристая, один недостаток – скромненькая - так вот, наша Танюшка вкатила мне двойку. Прямо в журнал, да еще за упражнение недельной давности. Я про него и не помнила уже. Вернее забыла сразу, как только записала в дневник. 
А Танюшка помнила.
Сколько у нее классов, кроме нашего 7»Б» и в каждом, как минимум, человек
двадцать, а про меня помнила. Что я ей плохого сделала? Я ведь алгебру знаю сносно - на трояк, твердый, между прочим.
Вывела она мне эту двойку, сама носик наморщила. Противно ей.
Не ставь, раз противно.
Подняла на меня свои глазища, в них упрек, как, мол, ты так могла, ай- яй- яй.
А я могла, что у меня дел других что – ли  нет.
Как, мол, тебе не стыдно. Вот мне двойку пришлось тебе поставить.
Да, пожалуйста. Все честно: я попалась, вы меня поймали,
Жаль, мол, мне тебя, Сомова.
Мне себя, между прочим, тоже жалко.
Так мы и поговорили с Танюшкой, глядя  друг другу в глаза. Потом она вздохнула, опустила глаза и четко произнесла:
-Садись, Сомова,  двойка.
- А мне по - фигу.
Почему-то сказала я, так же громко и четко. До сих пор не пойму, кто меня за язык тянул. Губы у Танюшки задрожали, вот-вот заплачет.
- Да вы не переживайте, - говорю - Я исправлю. А сейчас мне действительно
по - фигу.
   Класс  заволновался, как море перед бурей, а мне почему – то  легко стало и смешно - при смешно. Потом чувствую,  ноги от пола оторвались, словно меня
кто поднял. Я медленно  поплыла вверх и зависла под потолком.
   В классе тихо стало, как во время  контрольной.
Все головы задрали, Танюшка ртом воздух ловит, ну прямо  рыба, вытащенная из аквариума. Моя подруга Галка  пальцем в носу ковыряет.
И вид у них всех, там внизу, такой потешный.
   Я как захохочу. И тут меня всю закрутило, завертело. Остановиться не могу, о потолок бьюсь. Вся в побелке. В подол юбки вцепилась одной рукой сзади, другой спереди, зажала его между ног, в голове одна мысль пульсирует:
- Не хватало еще, чтобы наши парни видели, какие на мне сегодня трусы одеты.
- Не медленно слезьте! Слышите, Сомова, немедленно!
Это Танюшка запротестовала. Она всегда, когда волнуется, обращается к нам на вы, наверное, хочет подчеркнуть всю серьезность ситуации.
Но зря она так.
Во – первых, я бы рада оказаться на полу, а то от смеха уже икать начала и плакать одновременно.
Во – вторых, ее голос вывел из оцепенения наш класс.
Что тут началось!
Все заорали,  что хотят ко мне.
Пупырченко первый вскочил на парту, взмахнул руками,  и  подпрыгнул вверх. Тоже мне, птица! Забыл, что рожденный в неволе летать не может. Или как там: рожденный в поле летать не может? Ладно, неважно, как там точно - важно, что классики не ошибаются.
Пупырченко  грохнулся на нашу фифочку Светочку Тюнькину. Естественным образом  сработал закон притяжения!  Вот уж не думала,  что Светочка такой мощный магнит!  И завалил ее в проход   между партами. Светочкин визг потонул в реве наших пацанов, последовавших примеру Пупырченко.  Толкаясь и вопя,  они лезли на парты и  самозабвенно устремлялись вверх.
Танюшка прижала левой правую руку в области сердца, а спиной прислонилась к стенке. Но не надолго, видно ноги отказали. Смотрю, начала медленно сползать на пол.
 Я почувствовала укол совести и беспокойство за Танюшку.
И тогда решилась.  Кувырнулась в воздухе, уцепилась за плечи подпрыгнувшего в этот момент, Степки Иванова. Он у нас пацан упитанный, за что имеет кличку «Кабан»,  и,  между прочим, в меру воспитанный. Хоть и поразился такой бесцеремонности, но в глаз мне не дал.
Это под его тяжестью мы рухнули  на пол, как сраженные на взлете мухи. При этом Кабан оказался внизу. Перспектива быть поверженным на глазах у всего класса, особенно на глазах у Шурки Семиной, его не прельстила,  и он яростно зашипел:
- Отпусти, сука.
Дальше в мой адрес последовала нецензурщина. При этом, стараясь освободится из – под меня, он больно меня лягнул.
Я молча оттолкнулась ногой от его головы и ухватилась за ножку парты. Ну молча, потому что, во- первых, не желая привлекать к нашей ситуации внимание. А, во – вторых, чувствовала себя виноватой за униженное положение несчастного. И,  в- третьих, кто – же с Кабаном в здравом уме спорить будет.
Наконец, главное из–за чего я решилась на этот трюк и к кому я стремилась сейчас, цепляясь за ножки парт и ноги одноклассников – это сидящая в явной прострации Танюшка. Наша Танюшка, за сохранение здравого ума которой я сейчас чувствовала себя ответственной.
Что ж я на самом деле свинья что – ли неблагодарная.
До Танюшки я добралась без особых потерь, не считая сорванного с моей головы банта и синяка под глазом.
Помню, как обнимала ее и уговаривала не плакать, а она ревела, сморкалась в мою кофточку и твердила, что ничего – ничего не понимает.
Класс орал и бесновался, не замечая потерю в моем лице потолочного ориентира. Казалось, повлиять на сложившую ситуацию уже ни кто и ни что не в состоянии. 
Ха!
Вы  не знаете  магического действия нашего школьного звонка. Нашего набата к свободе:  он и сонного поднимет и заблудшего спасет.
В общем, как только загремел звонок, сработал инстинкт.  Наш 7 «б» шумной лавиной схлынул в школьную столовку, забыв и о полете и о Танюшке. И еще раз,  подтверждая выводы Павлова о собачьих  рефлексах.
В разоренном классе остались только я, Танюшка  и моя Галка в той – же позе, с тем – же выражением лица, ковыряющая пальцем в носу. Обожаю ее за это – ну не подвержена  панике моя Галка. И в столовку ее не потянуло, да и меня признаться тоже. Какая тут еда, когда Танюшке плохо. Вот успокою ее, тогда и перекусим с Галчонком.
Наша Танюшка пришла в чувства только тогда, когда я ей пообещала больше  ни под каким видом - «ни- ни».
НИКАКИХ ПОЛЕТОВ!
Да, пожалуйста, жалко что-ли. Для хорошего человека ни чего не жалко. Пообещать то я пообещала, но при этом пальцы на ногах  скрестила. Не все конечно, а только большой и тот, что рядом с ним.
На уроках, правда, я больше не летаю, да и в школе «ни – ни». Так что данное слово я держу. И только дома, в свое свободное время… летаю и летать буду!.
А  вам – не летающим - никогда не  понять:  сверху все видится иначе.