Учителя

        Очень хорошо помню свою первую учительницу. Звали её традиционно, Ниной Петровной. По - моему, всех первых учительниц зовут как-то так: Нина Петровна, Марья Ивановна, Надежда Николаевна и пр. Была она совсем молоденькой. Впрочем, это я сейчас так считаю. А тогда она нам молоденькой не казалась, учительница, как учительница. Учила она нас писать, читать и считать. А поскольку я всё это освоил ещё до школы, то вел я себя на уроках не очень, чтобы очень. То есть отвлекался и, наверное, мешал и ей учить, и другим учиться. То ли по этой причине, то ли по какой другой, не помню, Нина Петровна несколько раз оставляла меня после уроков. Очевидно, она ждала от меня раскаянья в содеянном, обещаний и заверений больше так не делать, но ничего этого с моей стороны не наблюдалось.


        Обычно я, один в классе, молча, сидел за партой, а она в это время проверяла наши тетрадки, что-то там писала и подчеркивала. Так я держался час или два, а затем из глаз моих, совершенно независимо от меня, начинали бежать слёзы. При этом я не всхлипывал, не ныл, а просто молча плакал. Я сидел, а слёзы текли и текли. И Нина Петровна тоже сидела и молчала, иногда тяжело и демонстративно вздыхая. Так продолжалось несколько часов. Затем Нина Петровна складывала тетрадки в стопку, ещё раз тяжело вздыхала и говорила: «Ну, иди». Я вставал, доставал портфель из парты, и уходил домой.


        Теперь я думаю, что Нина Петровна была  не очень сильна в педагогике. Полагаю, она могла бы выбрать какие-то другие методы для воспитания строптивого ученика.  Может быть, следовало поговорить со мной по душам, или просто, как взрослого, попросить меня не мешать ей и другим на уроках. Но она выбрала свой метод укрощения. И этот метод эффекта не дал. Промучившись со мной так разика три-четыре, она отступилась, и стала ограничиваться пространными записями в моём дневнике. Со временем, когда закончились азы, учиться мне стало интересней, отвлекаться и мешать учительнице я и сам перестал.


        Помнится мне и ещё один случай. В четвертом классе на большой перемене кто-то подкинул Наташе (дочь директора школы) записку с предложением дружбы. Наташа отнесла эту записку Нине Петровне. Нина Петровна решила провести дознание с целью установления автора записки. Зачем это было ей нужно, мне непонятно и сейчас. Скорее всего, учительнице просто надоела рутина школьных будней, а расследование обещало хоть какое-то развлечение. И, первым делом, в учительскую вызвали меня.

 
        - Это ты написал?

        - Нет, я этой записки не писал.

        - Зачем ты врешь? Ведь это ты написал!

        - Я не писал.

        - Хорошо, а кто?

        - Я не знаю.


        Вот такой у нас с Ниной Петровной состоялся диалог.
Она ещё долго пыталась добиться от меня признания, но безуспешно. Наташа мне нравилась и, наверное, это было заметно, но ведь и в самом деле  я этой записки не писал! Уже на выходе, прикрывая за собой дверь, я слышал, как она говорит коллегам: « Это его почерк! Это он писал, я уверена!». В конце концов, в учительской побывал Олег и признался в авторстве. Но, кажется, Нина Петровна осталась при своём мнении, и считала, что Олег просто выручил товарища.

 
       Нина Петровна была нашим единственным учителем до пятого класса, а в пятом классе учителей у нас прибавилось. Хорошо помню молоденькую и очень хорошенькую «англичанку» и высокого, худого «историка».  Девчонки в классе шептались, что у «историка» с «англичанкой» любовь. Будто кто-то как-то видел, как они вместе прогуливались, и он даже носил её на руках. А через какое-то время английского у нас не было больше недели, и девчонки опять шептались, что «англичанка» пыталась отравиться, наглотавшись таблеток. Так это было или нет, не знаю. Слышал я это краем уха, да и не очень тогда нас, мальчишек, интересовала личная жизнь учителей. Другие были интересы. Помню только, что после  недельного отсутствия «англичанка» побледнела и стала не то чтобы печальнее, а как-то серьезней что ли.