Десять провинций. агрессия... часть вторая

ПРОВИНЦИЯ МАЙНДЕЙК.
АВГУСТ  2022 ГОДА.

ПРАЙТ

ЗА СУТКИ ДО УНИЧТОЖЕНИЯ ФОРТА КАЭС

Холодный взгляд его глаз цвета стали, был неподвижно устремлен в сторону старого форта. Сухой южный ветер легко проносился мимо одиноко стоящей фигуры человека, и, преодолевая на своем пути многочисленные препятствия в виде огромных валунов и руин, ветер летел дальше, поднимая высоко к небу столбы пыли и песка.
Проходил час, другой, третий – человек стоял все в том же неподвижном положении, ни единого раза не пошевелившись и не подав ни единого признака жизни. Казалось, он был частью развороченных монолитов, какой-то безмолвной статуей, безжизненным изваянием. Ветер со всего размаху налетал на человека, намереваясь сбить того с ног, но мог лишь едва-едва поколебать его тень, и отступал отчаянно воя от неудачи.
Бросая искаженные тени на застывшие в зное деревья, в свои права на этой проклятой  земле тихо вступала ночь. Густые сумерки бесшумно опускались на развалины давно заброшенного  форта. Ночная прохлада слалась по горячей пока еще  земле, окутывая смертельным дыханием все на своем пути.

  Вдали нарастая по мере приближения послышался  гул лопастей вертолета. Только услышав этот шум человек, стоящий у развалин, понуро опустил свою голову, остановив потерянный взгляд на камнях, валяющихся у него прямо под ногами. Он не мог заставить себя взглянуть вдаль еще раз. Ему казалось – старый форт все понимает и, скорее всего, прощает его. Но самому себе человек не мог простить, что сейчас, спустя такой промежуток времени, он предает старого верного друга, не раз спасавшего жизнь Уолткейтам  в своих уничтоженных временем стенах.
     Прайту Уолткейту было очень тяжело. Вторую неделю подряд, как только он узнал о решении Совета Центра уничтожить старый форт КАЭС, младший Уолткейт приходил сюда, на возвышение перед руинами и молча стоял до тех пор, пока ночная мгла не поглощала очертания павшего бастиона.
Четыре долгих года своей жизни последний Уолткейт отдал на защиту южных территорий. Четыре долгих года после окончания войны с Севером он верой и правдой служил своей новой родине.

     Четыре года тому назад делать это было намного легче – тогда шла война, и тогда все и всем было  понятно. Северяне были врагами Юга и вместо речей в свою защиту за южан говорили их пули. Несколько тяжелых месяцев обреченные солдаты шли к форту – оплоту северян в этой части Системы.
Обреченным ценою неимоверных усилий и ценою собственной крови удалось завладеть неприступным бастионом и старым городом – рядом построек, над которыми возвышался  сам форт. Всего несколько недель форт пробыл в руках у южан, и всего две коротких недели понадобилось противнику, чтобы уничтожить свой бывший бастион, как символ власти Уолткейтов, и истребить в его стенах большую часть его защитников.
Четыре года спустя всего за два неполных часа объединенный Совет Центра решил, что развалины бывшего форта не могут быть более использованы в оборонительных целях, поскольку строение почти полностью разрушено и теперь былое величие последнего опорного рубежа провинции ожидали бесславная гибель и полное забвение.
Совет решил избавится от обременительного форта, стоящего большей частью на их территории, не учитывая, что стоит форт  и на крови воевавших здесь южан.  Руководством Центра было решено взорвать все постройки прилегающие к данной местности и героический форт не стал исключением.

И решающий день, на который вся операция и была назначена, постепенно приближался – уже завтра из Центра прибудет отряд опытных подрывников, для окончательного уничтожения КАЭС. Сюда, в эти стены, все еще хранящие тепло человеческих рук, заложат взрывчатку, и столб пыли поглотит то, что не успели в свое время уничтожить северяне.
 Теперь не помогут ни просьбы, ни мольбы, ни уговоры, ни угрозы. Прайт только устало закрыл глаза, и его лицо исказилось от боли. То, что осталось от форта, было ему дороже, чем все остальные воспоминания о прошедшей войне. Считанные дни этот форт принадлежал самим южанам, и его потеря не должна быть такой горькой. Но…
 Первоначально форт стоял на земле Севера, и здесь проходили службу те многочисленные добровольцы, которых специально готовили для продолжительной  войны с бунтующим Югом. Но после того как война на самом деле началась, северянам невольно пришлось отступить вглубь своей территории, а южане по ходу дела захватили форт КАЭС, и он вскоре стал основным оборонительным рубежом для зараженных повстанцев и командным пунктом для Уолткейтов.
Потом Уолткейты погибли, началась длительная осада КАЭС, погибли почти все защитники форта, потому, что давно уже считали его своим сооружением и защищали его до последней капли своей крови…

...Человек со всей силы вжал голову в дрогнувшие на миг плечи и снова задумчиво окинул прощальным взглядом прилегающую к форту территорию. Вокруг, ближе к спускающейся на землю ночи, стало ощутимо прохладнее. Обычно летняя погода в Майндейке была удивительно теплой, и только в августе по ночам с близлежащих гор спускался пронзительно холодный ветер, и земля пылающая жаром днем за ночь сильно остывала. Во время войны часто бывало, что, изнывая от жары и жажды в световой день, люди по ночам просто замерзали от невероятного для этих мест холода.
Ему, Прайту, самому не единожды приходилось спать на остывшей земле Юга, когда вокруг лагеря южан всю ночь горели костры, согревающие остывшие тела, но тогда тяжелая и гнетущая бессонница мучила сердце беспокойной тревогою. Иногда эти ночи были наполнены одним ожиданием – продрогшие солдаты, не отводя взглядов, смотрели на далекий восток, мечтая только об одном – об согревающих лучах восходящего солнца.
Час за часом это тревожное ожидание превращалось в мучительную агонию. Пальцы на ноющих руках ломало от судорог, тело тряслось в ознобе, а взгляд не отрывался от горизонта. Это было страшное время…

 Но тогда он был молод, полон сил и огромных надежд на безоблачное будущее в Системе. Ему тогда все время казалось, что это маленькое холодное зло ночи воздастся ему намного позже, нужно только совсем немного потерпеть. Вот и воздалось…
Горечью потерь после смерти братьев, презрением тех, кто верил в его, Прайта, причастность к этим смертям, и глубокой обидою на такую несправедливую судьбу…
…Гул голосов, раскатистый  громкий смех – Прайту на несколько долгих секунд казалось, что он все еще слышит бурное кипение жизни в покинутом людьми форте.
Свист пуль и вскрики умирающих, кровавые следы их остывающих пальцев на стенах – все это как будто разом ожило  и превратилось в живописную и страшную картину прошлого. Никогда не забыть лейтенанту Майндейка, как он впервые после смерти Уолткейтов, снова вошел в КАЭС. 
Прайт не верил своим собственным глазам, ибо крепкое доселе сооружение, славящееся своей устойчивостью перед любыми невзгодами, стало похоже на огромную трухлявую конструкцию. Казалось, просто ткнешь пальцем в любую его точку, и на тебя с грохотом рухнут все перекрытия уцелевших пока еще этажей.
Не было ни единой  ступеньки внутри самого здания, которая не пропиталась бы кровью осажденных, ни единой стены, на которой защитники форта не оставили бы последние напоминания о своем бренном существовании…
«Юг не отступит…»

«Мы умираем, чтобы спасти наших братьев…»
«Нас не убьешь, потому что мы и так уже давно мертвецы…»
Почти все надписи были темно-бурого цвета – это была потемневшая от времени  кровавая летопись форпоста южан. Большинство надписей  были на непонятных языках – службу в Системе проходили солдаты из многих стран мира, которые предоставили пострадавшему континенту часть своего воинского миротворческого контингента.
…Вообще-то последние двадцать лет  во всем мире все большую популярность приобретал один из искусственных универсальных языков, достаточно быстро распространившийся по всей планете. В нем преобладали слова, которые на разных языках мира звучали почти одинаково – в итоге за последние два года «ЮНИ» стал вторым государственным языком в большинстве стран.
Им же пользовались и в Системе, иначе просто невозможно было  найти общий язык с товарищами из других государств, а младший воинский состав навряд ли понимал бы приказы отданные командирами без этого универсального средства общения.
Но в КАЭС тогда чаще других пестрели едва различимые надписи на русском, немецком, французском, китайском языках, всплывала полузатертая арабская вязь  и другие малопонятные буквы и рисунки, тоже в принципе могущие  быть чьим-то посланием.
Прайт стоял перед этими стенами, как будто окаменевший от ужаса, и устремив невидящий взгляд в одну точку. Солдаты, пробиравшиеся вместе с ним через кольцо окружения, растерянно смотрели на своего лейтенанта, и так же настороженно наблюдали за ним и защитники проклятого форта.
…Здесь убили его братьев…

…Здесь каждый день продолжают убивать чьих-то братьев…
Глаза Прайта налились кровью, нижняя губа начала дергаться от напряжения сжатых губ. Как бы он хотел умереть вместе с Уолткейтом и Смуэ. Он должен был умереть тогда вместе с ними, он должен был разделить со своими братьями их трагическую участь, но судьба решила развести опальных Уолткейтов по разным страницам своей истории.
…И вот теперь он здесь…Снова…И совсем один...
...Прайт снова стряхнул с себя пьянящее душу оцепенение и медленно оглянулся вокруг, стараясь до последних мелочей запомнить все, что он сегодня видел в самый последний раз.
Над разрушенным фортом стояла гнетущая тишина. Где-то невдалеке пели цикады, а ночное небо гнало сквозь светящуюся луну разорванные в клочья облака. Он просто забылся, просто поверил на несколько минут, что время могло повернуться вспять…
   Перед его глазами один за другим вставали давно погибшие товарищи, такие беззаботные и смеющиеся, а через несколько часов рыдающие от боли, с лицами на которых была размазана их же собственная кровь.
     Он слышал их разговоры, видел молодой и озорной блеск их искрящихся глаз, а потом … пустота…взрыв…бегущие в разные стороны люди… беспорядочная стрельба…и его рука, закрывающая очередные потухшие глаза.

…Прайт в свое время приехал на войну осознанно, за ним никто не гнался, он ни от кого не скрывался, и до определенного времени ничего не боялся на этой ставшей такой родной земле. Молодой и наивный парень хотел мира и верил, что именно ему суждено перевернуть сознание всего человечества своим участием в этой спасательной операции…
Но уже на границе с материком, терпящим гуманитарную катастрофу, Прайт понял – здесь его ждут только разочарование, боль и нереализованные мечты.  Горящие в пламени пожаров деревни, кричащие от голода дети…кошмар длинною в несколько месяцев.
А потом своя личная боль на время заслонила трагедию чужих людей.
Болезнь настигла Прайта так неожиданно, что даже он сам не понял, что с ним происходит. Двое суток он с пеной на губах бился в конвульсиях в спецгоспитале. Он выворачивал свои крепкие руки и ноги, пытаясь избавится от тугих бинтов привязавших его к кровати. Потом ослабленный организм, измученный многочасовыми припадками, впал в кому.
Уже в бессознательном состоянии солдата перевезли в Систему, так как именно в южную часть новой территории свозили всех безнадежных – умирать. Эвтаназия все еще не была принята мировым сообществом, и врачи справедливо решили – смерть все равно рано или поздно возьмет свое.

Прайт очень долго приходил в себя, но еще дольше приходили в себя врачи госпиталя, не ожидавшие, что молодой организм сможет противостоять столь опасному вирусу, уже подкосившему сотни тысяч людей на самом континенте. Но уже через две недели после своей выписки Прайт вернулся в ряды миротворцев и по факту своей болезни стал стопроцентным южанином.
Здесь, в подразделении таких же отверженных он встретил Уолткейта и Смуэ. С тех самых пор он всегда находился под пристальным взглядом новых друзей, но и сам исподволь наблюдал за ними, пытаясь понять, что именно хотят от него новоявленные собратья.
Эти трое стали неразлучны и постоянно старались держаться вместе.
…Теперь их больше ничего не связывает…они мертвы…их прах захоронен в Майндейке, а имя ежедневно держится на устах окружающих… А он, Прайт – плевел, отброс, отщепенец. Только самые близкие и преданные друзья знают, что не его рука направляла убийц, погубивших начинания Уолткейтов. Но за пределами Майндейка редкая ладонь протянется для рукопожатия к последнему вожаку восстания Юга.
…И сегодня Прайту было как никогда тяжело – какая-то странная тяжесть была на его сердце, какое-то смутное предчувствие беды и непонятное волнение. Что-то должно случиться, нечто из ряда вон выходящее, так как в последний раз именно с таким ощущением он вышел из комнаты, где только что разругался с Уолткейтом.
Хлопнул дверью …и сердце заныло. Оно как будто предчувствовало, предвидело, что Прайт видит братьев в последний раз, точно так же как сейчас – в последний раз он видит разрушенный форт. До сих пор Прайт считал только себя виновным в смерти братьев. Виновным в том, что не погиб вместе с ними, а продолжал жить как будто ни в чем не бывало…

Именно поэтому намного позже он и отказался от руководства главной южной провинцией.
Не имея больше за своей спиной поддержки братьев, Прайт предпочел уйти в тень и не мелькать понапрасну перед глазами северян, озлобленных таким неожиданным поворотом событий, как раздел единой Системы на три составные части.
Стейнтгар, один из самых популярных южан и друг Уолткейта младшего был самым подходящим кандидатом для этой высокой должности, и Прайт приложил все свои усилия, чтобы именно его друг стал капитаном опального Майндейка.
Стейнтгар, со своей стороны, как настоящий друг, тоже поставил условие – он примет полномочия главы провинции, но только после официального одобрения Прайта, как последнего из лидеров восстания. И он же предложил Прайту стать его заместителем на территории головной провинции Юга.
Прайту пришлось вернуться в строй и принять должность заместителя капитана. Север и Центр скрежетали зубами от ярости, но на Юге эти назначения были встречены гулом одобрения обреченных солдат.
Таким образом, война между Севером и Югом была закончена только на бумаге росчерком пера. Фактически, она продолжалась по сей день, даже четыре года спустя…  Север продолжал чуть ли не ежедневно предъявлять свои претензии, не единожды провоцируя новые очаги конфликта.
Прайт горько усмехнулся – много лет тому назад, еще в школе, на истории они проходили  тему о международных отношениях после Второй мировой войны и, тогда еще молодому Прайту не совсем был понятен смысл выражения «холодная война».  Теперь-то он его понимал полностью.

И северяне, и южане при каждой встрече, неважно случайной или по соглашению, одаривали друг друга такими лучезарными улыбками, что обе стороны едва сдерживались от смеха и открытого проявления недоверия таким радушием. Но, вместе с тем все все равно держались подчеркнуто на расстоянии друг от друга, не скрывая напряженного ожидания подвоха от противной стороны каждую секунду.
Четыре долгих года…а кровь продолжает проливаться и в самой злополучной Системе, и далеко за ее пределами…
…За спиною Прайта  всего в нескольких метрах от него послышались быстрые приближающиеся шаги и негромкий разговор. Прайт полуобернулся в ту сторону, хотя и так прекрасно, еще издали узнал голоса идущих прямо к нему людей.

СТЕЙНТГАР

В течение последних двух долгих  недель каждый вечер, когда непроницаемые сумерки уже окутывали холодную землю, капитан Стейнтгар, глава провинции Майндейк, собственной персоной, вместе с одним единственным человеком - пилотом Райсом   забирали лейтенанта Прайта обратно на базу в провинцию Майндейк.
Прайт невесело усмехнулся про себя -  он прекрасно знал, чем именно вызвана такая странная опека вечно занятого капитана - Стейнтгар просто хронически боялся оставлять его совершенно одного в заброшенном форте, ибо со времен знаменитой осады форт так больше никогда не ощущал людского присутствия в своих стенах.
И только Прайт Уолткейт был  единственным его верным хранителем, отдавая этому проклятому месту дань уважения пусть даже и на значительном расстоянии, но хотя бы раз в неделю все последние четыре года.
Так КАЭС и стоял заброшенный, разрушенный, одинокий.

Каждое новое утро такого дня «икс» капитан яростно отговаривал своего друга от этой безумной затеи очередного «свидания» с развалинами. Его доводы усилились с тех самых пор, как Совет Центра вынес жестокое решение об окончательном уничтожении форта.
Капитан больше всего на свете теперь боялся оставлять Прайта одного у развалин бастиона, каждый раз пристально смотря Уолткейту в глаза  и на свой наметанный глаз оценивая  внутреннее состояние друга. На Юге далеко не редкостью были самоубийства, и Стейнтгар отнюдь не хотел, чтобы и Прайт когда-нибудь тоже вошел в число этих разочаровавшихся в дальнейшей борьбе со своими  болезнями людей.
Вот и сейчас, еще даже толком не успев дойти до Прайта, Стейнтгар, спрятав  вздох облегчения за улыбкой, начал громко ворчать о крайней неосмотрительности лейтенанта, но его глаза слишком радостно и довольно блестели в темноте. Еще один страх главы провинции оказался напрасным и он был рад видеть Прайта Уолткейта живым и невредимым.
Но последний только устало махнул рукою на привычное ворчание капитана и уже втроем они спустились с крутой насыпи вниз и молча направились к стоящему неподалеку вертолету с опущенными к земле лопастями.
Руины, помнящие тепло рук Уолткейта и Смуэ, провожали живых людей зловещей тишиною.
   
  ...Вертолет вернулся на базу уже за полночь. Никто из новоприбывших не проронил ни одного слова за все время полета. Прайт неотрывно смотрел за едва различимым и  быстро меняющимся пейзажем на земле под ними – его сердце щемило от одной мысли о том, что все это последний раз – этот полет к КАЭС, эти руины старого города, эта его память о славном боевом прошлом.
Стейнтгар понимающе молчал. Ему самому было не по себе от подавленного состояния Уолткейта, и про себя капитан только зло чертыхнулся. А он-то по глупости решил, что уничтожение КАЭС будет для всех только к лучшему – Прайт перестанет летать туда еженедельно, начнет забывать форт и его боль потерь утихнет со временем. Несуществующий форт уже не будет бередить старые раны... Но, похоже, он страшно ошибался и теперь за Прайтом глаз да глаз будет нужен...
После приземления все так же молча Прайт, под ярким электрическим освещением по периметру всей базы, неторопливо направился в сторону мемориала Уолткейтов. Капитан Стейнтгар, нахмурившись, снова провожал его понимающим взглядом, но тем не менее уже мысленно обдумывал, кого бы это из солдат поставить под дверями Прайта и дать лейтенанту в сопровождение на всякий пожарный. Капитан все еще не исключал, что Прайт однажды сможет решиться на сведение счетов со своей жизнью, особенно теперь, когда у него не будет больше КАЭС.

Но главное теперь – что Уолткейт вернулся с ними на базу, и в форте  с ним ничего не случилось, одно это уже было для капитана большим облегчением. Стейнтгар неоднократно строго и как друг и как командир выговаривал Прайту за  его частые отлучки из Майндейка – он слишком хорошо понимал, что только в границах южных провинций последний из Уолткейтов находиться вне любой опасности.
Каждый случайный, но лишний шаг в сторону – и пуля снайпера поразит свою долгожданную цель. Северяне уничтожили только двоих из трех братьев и даже то, что Прайт для них сейчас вроде как и не опасен, отнюдь не значило, что его не стерегут и о нем забыли на далеком Севере. Последний Уолткейт был очень дорогой целью и, слава богу, что пока что, южанам удавалось  каким-то немыслимым образом защитить своего лидера. Но после того, как форт завтра взлетит на воздух, Стейнтгар уже  не смог бы поручиться за дальнейшее спокойное поведение Прайта.
Эти ежедневные визиты лейтенанта к павшему форту выводили Стейнтгара из себя и хорошо, что сегодняшний визит был самым последним в этой череде беспокойных дней. Ведь кто угодно, приблизительно знающий, куда отлучается лейтенант в последние две недели, может задорого продать эту информацию в Штаб  северных территорий. Ведь не смотря на то, что официально вражда между Севером и Югом считалась оконченной, ни в Разоре, ни в Заноре не оставляли попыток уничтожить последнего лидера восстания.
А сам Прайт вместо того, чтобы удвоить осторожность, сокращал каждый день расстояние между собою и фортом метров на десять, а, следовательно, неосмотрительно приближался к границе с Центром. У Стейнтгара были свои особые мысли на этот счет, и он подозревал, что Прайт обдуманно рискует собою, надеясь наконец-то получить долгожданную пулю в спину, чтобы умереть... Даже по его серым  глазам легко было прочесть, как сильно его желание не жить больше..
.
Капитан Майндейка боялся потерять друга. Он давал присягу – до последней капли крови бороться за дело Уолткейтов и не мог позволить, чтобы Прайт Уолткейт  тоже погиб…
…Утром, после бессонной ночи, когда капитан вышел из базы на построение, он мельком взглянул в сторону высокого мемориала, ничуть не сомневаясь в том, что именно он там увидит – и Прайт Уолткейт  действительно, все еще был там. Высокая фигура коротко стриженного русоволосого человека была хорошо различима в лучах восходящего солнца. Не было видно только уставшего лица лейтенанта – не сомкнувший глаз на протяжении всей ночи он продолжал стоять у могилы своих братьев, пряча виноватый взгляд у своих ног.


      Всего через несколько часов последнее, что у южан останется от легендарных Уолткейтов - это только этот знаменитый на всю Систему мемориал. Слава богу, что  растерзанные взрывом тела братьев Прайта удалось вывезти из КАЭС буквально за несколько минут до начала осады, иначе четыре года тому назад и хоронить-то в мемориале было бы нечего…
Обычно в практике миротворцев с самого начала их службы на пострадавшем континенте применялись определенные меры по вывозу тел погибших солдат из районов ведения боевых действий.
Эти тела сперва высылались по месту жительства каждого конкретного солдата, чтобы родные могли похоронить своих героев, как положено и согласно своим обычаям. Но с момента создания Системы, на ее обширной территории это правило перестало работать. Руководство миротворцев всерьез опасалось транспортировать зараженные тела на далекую родину, так как была слишком большая вероятность вывоза эпидемии с материка вместе с телами. Поэтому вскоре было принято  единственно правильное решение -  хоронить погибших солдат в пределах новой территории, отпустив значительную часть земли под кладбища. 
Когда началась война, в практику сражающихся сторон моментально вошло кремирование.  Погибшие на войне в первые же дни исчислялись тысячами, а не десятками как в мирное время. Кладбищ катастрофически не хватало, да и времени на то, чтобы подобрать на поле боя всех павших бойцов, а потом хоронить их по обычаям – тоже ни у кого не было. Поэтому   тела просто складывали в огромные штабеля и сжигали. Южане сперва возмущались такими варварскими методами, подозревая, что северянами сжигались тела только погибших сторонников Юга, но вскоре они и сами, отступая, стали таким же варварским образом уничтожать своих мертвых товарищей.

     Когда погибли Уолткейты,  не прошло еще даже и часа после их смерти, как перед южанами встал вопрос, каким же образом захоронить, а вернее сохранить  их тела. Сжечь погибших лидеров восстания всем казалось кощунством. Но КАЭС вот-вот мог оказаться в осадном положении, а если бы тела братьев попали в руки северян, их ожидала бы незавидная участь.
      С огромным трудом, под покровом ночи погибших Уолта и Смуэ удалось вывезти из форта и тайно   похоронить в тихом месте. Уже после войны, те, кто хоронил Уолткейтов, указали на место их временной могилы. Останки были извлечены из временного пристанища и осторожно перевезены в Майндейк.      
     ...Прайт сильно встряхнул головой – воспоминания  снова захлестнули его и на время вывели из состояния покоя. Последний Уолткейт оглянулся вокруг себя, даже приблизительно не отдавая себе отчета в том, что в его провинции уже наступил новый день, а он полночи провел у мемориала.
   В  Майндейке все оживая от ночи дышало свежим ярким рассветом. Теплые лучи августовского солнца, как это всегда бывало по утрам в этом последнем летнем месяце, уже согревали холодную землю. Почти все обитатели базы «Новый город» давно вышли на построение и теперь смеясь, переговаривались на ровно подстриженной бровке.
 Прайт медленно поднял свои глаза на возвышающееся перед ним здание, в который раз поражаясь, как оно удивительно получилось похоже на конструкцию форта КАЭС, только в несколько ином более современном стиле.  Сам Прайт одним из немногих преотлично знал, что строилась эта база под его руководством по примеру старого города на границе Юга и Центра, но все же эта похожесть двух зданий каждый раз впечатляла его заново и с той же огромной силой.

База «Новый город» представляла собою отличное оборонительное сооружение.  Трехэтажное здание с двух сторон  окружали дополнительные постройки – ангары, взлетно-посадочные полосы, гаражи для наземной техники и многое другое мало пригодное для мирной жизни.  С западной стороны к базе примыкал огромный мемориал, где под редкими деревьями, отбрасывающими тоскливые тени, покоились останки Уолткейтов и плита, под которой хранился прах погибших южан сегодняшнего дня. На востоке  в беспорядке были парами и по одному раскинуты высокие деревья, с чьей-то легкой руки получившие название «парк».
Сейчас на северной стороне началась ежедневная утренняя перекличка и, проходящий медленной походкой  мимо рядов выстроившихся в шеренги солдат, Стейнтгар невольно остановился, не доходя до нужного ему места. Капитану доставляло огромное удовольствие наблюдать за всем происходящим на его родной земле. На сегодняшний день число зараженных солдат Юга составляло что-то около порядка пятидесяти тысяч. В Майндейке проходили службу пятая часть от общего числа южан.
 На этой же головной базе провинции несли службу около двух с половиною тысяч солдат.  За каждым из них стоял давно сделанный и осознанный выбор – тот самый, который когда-то стоил жизни их сослуживцам и мог когда-нибудь решить и их судьбу.

СТЕЙНТГАР

 Капитан, все так же беззаботно улыбаясь, поднял свою голову вверх – в Майндейк на посадку разгоняя широкими лопастями воздух, медленно шли два вертолета. Их практически не было слышно, такой шум и крик стоял на земле. Нетрудно было предположить, кто именно находился на борту идущих к земле боевых машин. Улыбка моментально исчезла с губ Стейнтгара. Две долгие недели он старался не думать об этом, но его постоянно преследовала одна и та же мысль  о том, что рано или поздно  старый форт и значительная часть старого города будет уничтожена.
Глава провинции со скорбной ухмылкой покачал головой. И ведь подумать только – в Центре решили искать у него поддержки в таком щекотливом деле – уговорить Прайта, не противиться этому уничтожению. Капитан решительно отказался – его кровь тоже в свое время  впитывалась в камни обреченного на снос форта.
И все же форт, не смотря ни на что, отстоять не удалось. Он находился на территории Центра, и лишь считанные метры в нем принадлежали Югу. Так было решено четыре года тому назад – форт, где нашли свое последнее пристанище тысячи южан, перешел во владение Центра.

Это было одним из условий выдвинутых Севером - руководство Штаба согласилось признать Юг как самостоятельную единицу Системы, но только если южане отдадут  КАЭС. Для Севера форт был олицетворением Уолткейтов, оттуда братья направляли силы с каждым днем все более крепнущего восстания.
КАЭС не должен был стать местом поклонения и примера величия духа южан – его передали под контроль Центра, и вот Центр постановил уничтожить бастион, стены которого были пропитаны зараженной кровью южан.
А во время заседания злополучного Совета, на котором решалась судьба КАЭС,  Прайту до смешного не хватало поддержки большинства. В итоге – только из числа командиров Центра  четыре решающих голоса было за уничтожение КАЭС, двое – были против, и трое воздержались.
Смешное, а вместе с тем трагическое, состояло в том, что мысленно последняя тройка обеими руками была за сохранение форта, но предпочла  промолчать…  Прайт скрипел зубами от ярости и отчаянья. Если бы не лейтенант Братае, сидевший напротив и голосовавший «против» решения Центра, Прайт бы сорвался. Но поскольку он прекрасно понимал, что сейчас никак нельзя ссориться с союзниками, Уолткейт все же сдержался, искусав свои тонкие губы до крови.

 Раскол между Югом и Центром может ослабить позиции южных провинций и даст Северу еще один шанс раз и навсегда уничтожить надоедливого противника. Стейнтгар покачал головою – даже сейчас, по прошествии стольких лет многие продолжали упрямо считать Прайта отчасти виновным в смерти Уолткейта и Смуэ, а значит и виновным в последовавших после этого поражениях Юга.
Опальному лейтенанту был запрещен въезд  в северные провинции, а из центральных - он мог присутствовать только на территории одной - Косонбланки.
И хотя Прайт бывал в Косонбланке не так часто, ни разу за последние четыре года капитан Мейсон, глава Совета провинции не пожелал подать руку последнему из Уолткейтов.
Ненависть, дошедшая до предела…
Всего в двух десятках метрах от капитана, за посадкой молча, но с сурово сдвинутыми бровями наблюдал Прайт.
 «Не получат ни одного подрывника»,- твердо про себя решил Стейнтгар, наблюдая за приземлением специального рейса из Бладсана. Легче всего закладывать взрывчатку было со стороны южной территории, поскольку именно  там был ряд дополнительных укреплений и зданий, за которыми можно было переждать разрушительный взрыв.
    Со стороны же Центра было равнинное место и у капитана Мейсона, при всем его великодушии хватило наглости попросить Юг предоставить им возможность уничтожать никому не нужный форт именно с территории Майндейка. Прайт устало махнул рукой в ответ на эту просьбу – с их согласия или без оного КАЭС все равно был обречен на гибель…
Стейнтгару было  искренне и по-человечески жаль Уолткейта, – для Прайта старая крепость была последней осязаемой памятью о погибших братьях и о страшных событиях четырехлетней давности.

Капитан устало  закрыл свои глаза, щипавшие так сильно, как будто в них соли насыпали  - за всю предыдущую ночь ему так и не удалось сомкнуть их ни на минуту. Эти несколько часов капитан вместо положенного отдыха мерил беспокойными шагами свою комнату вдоль и поперек – судьба Майндейка теперь напрямую зависела от дальнейшей судьбы Прайта. Но судя по тому, что сам Прайт по всей видимости  больше не хочет жить, то и спокойные дни провинции со дня на день могут быть сочтены.
Но пока Прайт жив, им еще есть за что бороться... И вот теперь стоя на бровке с закрытыми глазами, капитан почти физически почувствовал, как вокруг него постепенно смолкают голоса. Ежедневная перекличка подошла к своему логическому  завершению.
Солдаты, стоя по четверо в ряд, растянулись в длинную шеренгу в сторону базы, равняясь на пока приспущенное до земли знамя Юга.
Возле высокого флагштока с опущенным знаменем провинции уже стояли Прайт, Брадденс, капрал Коринда, исполняющий обязанности главного врача на базе и только что прибывший из центральной провинции Лейкнау лейтенант Кен Кеннет.
 Последний что-то беспрерывно рассказывал, и сам первым безудержно хохотал над рассказанным, Прайт и Коринда рассеянно улыбались, делая вид, что внимательно случают Кеннета, но  каждый, думая о чем-то своем. А Брадденс в это же самое время мял голубую с черным ткань в своих по локоть обнаженных руках, и  даже издалека были заметны страшные ожоги на этих самых сильных руках командира самой большой заставы провинции.
Знамя Майндейка было небесно-голубого цвета, что служило постоянным поводом для многочисленных насмешек со стороны северян. Три черные ленты на знамени появились только после окончания войны и смерти Уолткейтов. Одна из них шла по нижнему краю знамени, по кромке ткани она ломалась и  вторая полоса шла вертикально вверх, образовывая с первой прямой угол. Третья черная линия диагонально пересекала всю ткань и соединяла концы первой и второй полос. Эти линии символизировали потери Юга на войне – треть южан, почти двенадцать  тысяч человек сложили свои головы в борьбе за право на жизнь. И это притом, что Север потерял всего три с половиной тысячи солдат – десятую часть своего личного состава.

 Диагональная траурная линия символизировала раздел Системы. Но в других провинциях всегда находились и те, кто по-своему трактовал  эти символы: три линии – три брата Уолткейта, двое из которых погибли, а третий стал предателем. Эта версия преимущественно имела хождение по Центру и Северу, каждый раз при упоминании этой версии провоцируя южан на новое выяснение отношений.
Капитан Стейнтгар, через ровно подстриженную, голубовато-зеленую площадку, с улыбкой, снова появившейся на его лице, направился к ожидающим его друзьям. Двое командиров Юга  стояли лицом к лицу к своим солдатам, а лейтенант Кеннет, как полноправный представитель Центра расположился чуть поодаль от них.
Он с ноткой легкой грусти все эти несколько минут наблюдал за боевым построением в Майндейке. Ему было невесело и главной причиной этому, было явное сознание того, что  всего через несколько быстро пролетающих часов перестанет существовать главная ценность современного Юга – когда-то такой величественный и неприступный форт КАЭС…

ЗА ЧЕТЫРЕ ГОДА ДО РАЗВОРАЧИВАЮЩИХСЯ СОБЫТИЙ…
АВГУСТ 2018 ГОДА

Война, не оглядываясь по сторонам и особо не выбирая, терпеливо, но настойчиво поглощала их одного за другим. Они погибали и уже ничем не могли помочь ни себе, ни тем, кто стоял за их широкими плечами. 
Смертоносные пули сыпались им в незащищенную спину, в расправленную грудь, попадали  в головы, разбивая их на части, как хрупкий грецкий орех. Кровь капала со стонущих от воя раненных стен вместе с каплями влаги, вода постепенно сливалась с кровью и уже потом только стекала к ногам обороняющихся. Живых и мертвых.
Последних, в большинстве своем уже не возможно было ни узнать по лицам, ни опознать по одежде или фрагментам тела. На полу каждого этажа посреди разбросанных в беспорядке тысяч пустых гильз лежала бесформенная груда тлеющего мяса, испускающая тошнотворный запах под неутихающий свист вражеских пуль.
Кеннет, стараясь не привлекать к себе особого внимания, торопливо оглянулся по сторонам, пытаясь за несколько секунд определить обстановку на их этаже.
Диф, отстреливающийся у задней стены, сейчас перезаряжал автомат, а Дакс, у которого только что закончились последние патроны, раненный в ногу, пытался подползти поближе к оружию, сваленному посреди рекреации. Еще вчера вечером они обошли весь свой этаж и собрали все то оружие, которое только сумели найти, зная, что рано или поздно, но оно им еще сможет пригодиться.

На других этажах дела шли тоже более-менее, но всем было прекрасно известно – долго под таким напором им не продержаться. И если в осажденный форт вовремя не прибудет хоть какое-нибудь подкрепление, то завтра наступит их очередь упасть на пол с пробитым насквозь телом и рой голодных мух моментально накроет новую жертву живым покрывалом. Их, защитников форта, осталось не так уж и много, всего человек сто сорок. И это  в противовес подавляющему числу и шквальному огню наступающего противника по периметру всего здания. Если ситуация к вечеру этого дня не измениться к лучшему, то через всего каких-нибудь несколько часов первый этаж может все-таки оказаться в руках у северян.
А ведь именно здесь всего несколько дней тому назад погибли Уолткейты, и здесь же сейчас находится их архив. Кеннет, переведя дыхание, мельком взглянул на небольшие деревянные ящики, стоявшие вдоль стены и уже неоднократно служившие им заслоном от пуль.
 Если эти ящики все же не удастся вынести из форта, если противник  завладеет хотя бы одним этажом, то придется, скрипя сердцем, этот драгоценный в полном смысле этого слова архив уничтожать. Кен, прислушиваясь к далекой и беспокойной стрельбе на первом этаже, с содроганием в сердце вспомнил тот самый злополучный день гибели предводителей восстания…

КЕН КЕННЕТ

…Я все еще никак не мог поверить в то, что услышал буквально несколько секунд тому назад. Еще вчера вечером столько разговоров велось об усилении безопасности Уолткейтов, о том, что братья уж слишком перестали считаться с элементарной осторожностью, что может быть использовано против них северянами... И полученное только что сообщение казалось просто невероятным. Едва переводя дыхание от полученного потрясения, я оглянулся – все вокруг стояли с окаменевшими от горя и неожиданности лицами. Лицо капитана Мейсона  стало цветом напоминать землю, по которой мы вышагивали по Системе: ведь это именно он поддался на уговоры Уолткейтов о снятии части боевого охранения в КАЭС.
Вопрос Крайовы, сегодняшнего дежурного по части, звучал так глухо и страшно, что у меня невольно мурашки пробежались по телу:
- Повторите, Вас не понял…

Всего пару минут назад по спецсвязи, которой можно было пользоваться только в самых критических случаях, срывающимся от волнения и слез голосом радист из КАЭС сообщил, что в форте КАЭС на Уолткейтов было совершено покушение.
Все подробности пока что не были еще известны, но то, что Уолткейт и Смуэ мертвы – радист сообщил с полной уверенностью и абсолютно твердо, хотя голос его неимоверно дрожал. Уолткейты были мертвы, и в это было так трудно поверить, что ощущая привкус горькой боли во рту, я почувствовал, как слезы невольно катятся по и моему лицу.
- Они их убили, ублюдки, они убили их, - вокруг поднялся громкий гул взбешенных страшной вестью голосов. Возмущение, боль, отчаянье царили в комнате.
Мой же рот не открывался, мой язык больше не повиновался мне. Невозможно было оценить такую страшную для Юга потерю, потому что ее последствия будут просто катастрофическими для восставших солдат.
- Сержант Пачино…прием…сообщите подробности…повторите информацию об Уолткейтах…- Крайова лихорадочно сжимал передатчик в своих руках, невидящими глазами наблюдая за сигналом радиомаяка.
- Уолт  и Смуэ погибли…прием…у нас здесь полный хаос…взрывом серьезно было ранено еще несколько человек… раненых переносят в вертолеты… готовят их к эвакуации… разбираем завалы… ищем тела погибших…а что нам дальше делать, сэр? – в голосе радиста КАЭС звучала нескрываемая тревога и растерянность человека, только что  потерявшего ориентацию в пространстве.

Крайова с ожиданием оглянулся на Мейсона – тот, ни на кого не глядя,  медленно опустился на ближайший к нему стул и закрыл свое лицо руками, немилосердно растирая кожу дрожащими пальцами. В этот же самый момент в комнату, где сейчас толпились почти все офицеры восставшего Юга и несколько человек с центральных территорий, едва не сбивая с ног окружающих, влетел дозорный из объединенного штаба и прямо с порога, задыхаясь, произнес, обращаясь к Мейсону:
- Сэр, мы только что получили подтвержденные данные о том, что северяне пошли в наступление в районе КАЭС и готовятся к переходу границы с Югом в других районах…
Ярость и ненависть, вспыхнувшие на наших лицах при этом совершенно неожиданном известии, ускорили наше последующее отрезвление. Как ни горька была потеря, как не страшно нам всем было представить себе свое дальнейшее существование без Уолткейтов, все же кому-то из нас нужно было немедленно принимать на себя командование объединенными силами Юга и Центра. И при этом   принять первое важное решение – немедленно и любой ценой спасти последнее пристанище Уолткейтов, чтобы  не допустить попадание тел лидеров восстания в руки противника.
Капитан Мейсон тяжело поднялся со своего места  и все так же ни на кого не глядя начал отдавать долгожданные приказы. Все молча подчинились, хотя наверное именно тогда впервые в головах у многих возник вполне закономерный вопрос – а почему он, а не я? Тот самый вопрос, который позже приведет Юг к очень печальным последствиям...
Спустя десять минут более трех десятков боевых вертолетов взмыли в полуденное небо под немилосердно палящими лучами солнца. Через полчаса десант восставших территорий высадился в КАЭС.

Форт с высоты птичьего полета был похож на разбуженный в неурочный час муравейник – вокруг царили такая суета и неразбериха, что после высадки десанта ни от кого из местных солдат нельзя было добиться ни одного толкового ответа на поставленные вопросы новоприбывших.
Я помню, что именно тогда  впервые посмотрел на отвоеванный у северян форт не как на великолепную постройку, а как на своего личного врага, отнявшего самое дорогое.
Хотя сам грозный бастион-то как раз и не в чем было винить. Форт изначально  проектировался, как тыловая постройка, хоть и приспособленная под ведение боевых действий, но все равно мало предназначенная для ведения длительных оборонительных боев. Но прочно засев в этом форте можно было быть совершенно спокойным за свое ближайшее будущее - выбить из него осажденных было практически невозможно.
Именно  по этой причине множество южан полегло в том самом памятном бою, когда форт освобождался  от присутствия в нем наблюдательного пункта северян.
И то, что сегодня северяне снова пытались отбить свой форт обратно, лишний раз свидетельствовало – это место стратегически важно для Штаба Севера.
Но теперь это была  земля южан, а нам не нужно было напоминать, что завоеванное большой кровью, подчас ценится гораздо дороже,  чем полученное задарма.  В наши вертолеты спешно загружались пострадавшие, туда же грузился многочисленный медицинский персонал, а еще через пятнадцать минут наш десант  приняли первый бой.
 После успешного отражения первой атаки северян за нашими спинами пошел на подъем последний вертолет. Архив же погибших братьев мы тогда вывезти не успели. В первую очередь приходилось думать о людях, а о громоздких ящиках все на время забыли, а когда наконец-то вспомнили – нужное для его успешной эвакуации время  было безвозвратно потеряно.

Ящики уже выносили на улицу, когда разведка доложила – северяне всего в полукилометре от форта. Теперь заниматься бумагами было некогда…
    …Глухой вскрик, глубокий стон заставили Кеннета еще раз окинуть взглядом помещение, где они пока что втроем держали оборону, и он увидел закатившиеся зрачки Дифа, медленно сползающего по стене на пол, залитый кровью. Продолжая стрелять, Кеннет аккуратно стал перемещаться в сторону раненного друга. За ним пристально наблюдал Дакс, уже набравший для себя оружие и теперь медленно продвигающийся на свое место у бойницы.
Пули свистели со всех сторон, но Кен не обращал внимания на столь явный оскал смерти. «Я не боюсь смерти сегодня, потому что я видел ее еще вчера» - любил повторять Смуэ, и эта фраза навсегда врезалась сержанту в голову.

Смуэ Уолткейт... Он умер таким молодым, что невозможно было без слез смотреть на то, что осталось от этого молодого тела после страшного взрыва в форте. Долгие ночи Кеннету снились эти окровавленные останки, поскольку именно Кену пришлось выносить на своих руках то, что осталось от изувеченного тела среднего Уолткейта, найденного  под разобранными десантом Центра завалами КАЭС.
Долгое время после этих событий сержанту было непонятно, почему радист сразу же сообщил им о смерти Уолткейтов.  Ведь о том, что они погибли, не могло быть известно без исчезнувших под обрушенными перекрытиями тел.  Теперь, задним числом, он понимал,  что при силе взрыва, который убивает человека стоящего на значительном расстоянии, у находящихся в эпицентре руководителей восстания просто не было никаких шансов выжить. Радист КАЭС был опытным солдатом и поэтому не просто догадался – он точно знал – Уолткейтам не выжить.
...Добравшись, наконец, до раненного друга и наклонившись над бездыханным Дифом, сержант внимательно осмотрел его тело, стараясь на глаз определить характер ранения. Нащупав сквозное отверстие чуть ниже сердца,  он почувствовал, как его пальцы погружаются в горячую и бьющую из раны струю крови. Кеннет сокрушенно покачал головою – вытянуть из лап смерти такого раненого способен только очень опытный врач.  Единственное чем могут Дифу помочь здесь, это наложить абсолютно бессмысленную и бесполезную повязку, не более того.

Аккуратно устроив бесчувственного Дифа у покореженной пулями стены, Кеннет с удовольствием отметил, что далекая стрельба начала постепенно стихать. Очередная атака закончилась, и северяне снова впали в ожидание. Они не предпринимали попыток активного штурма – поскольку время было на их стороне, они только выжидали, брали измором, зная, что вот-вот сломленные южане сами станут молить их о пощаде.
За последнюю неделю ситуация для южан в Системе складывалась просто критически. После смерти Уолткейтов единый центр восстания перестал существовать. Отсутствие единства, раскол внутри единомышленников намного ухудшил состояние  повстанческой армии.
Кто-то считал, что власть должна перейти в руки последнего из оставшихся в живых Уолткейта – Прайта. Но темная история с его поспешным бегством из КАЭС почти за пять минут до рокового взрыва, черным пятном легла на репутацию Прайта.

Другие предлагали в предводители капитана Мейсона – он тоже достаточно близко был связан с Уолткейтами, но многим не нравилось предложение  последнего о вступлении в дополнительные переговоры с наступающим Севером. Третьи, четвертые, пятые, десятые предлагали своих претендентов.
Пока на Юге шли ожесточенные споры, северяне, используя ситуацию, значительно продвинулись вглубь южной территории и захватили многие стратегически важные объекты Юга. Но КАЭС по-прежнему стоял насмерть.
 Защитники форта и не подозревали, что уже давным давно находятся в глубоком тылу противника, а  силы их собратьев южан разбиты на мелкие части. Они не знали, что совершенно  напрасно последние дни они ожидали помощи извне.  И их силы были уже на исходе.
Вокруг форта стояла звенящая тишина. Этот покой был настолько невероятным, что каждый новый раз поверить в него было очень трудно – привычка глохнуть в пылу сражения казалось уже вошла в сознание прочно и надолго.
Кеннет с тенью легкой улыбки смотрел на Дакса, удобно устраивающегося у противоположной стены. Раненая нога его друга начала снова гноиться и  к утру, сержант мог остаться уже без двух стрелков.
«Ну, где же это чертово подкрепление? Сколько же нам еще торчать в этой дыре?» - тоскливо подумал Кен, вскидывая свою голову к потолку и машинально почесав порядком заросший щетиной подбородок. Он давно мечтал как следует вымыться, побриться, но времени заниматься подобными пустяками у него не было.
Хотя воды в форте было вдоволь, пищи было навалом – всех запасов хватило бы на несколько месяцев осады, но даже есть в такой обстановке было невозможно, не то, чтобы привести свое измученное тело в порядок.

Вот чего в КАЭС было даже с избытком, так это медикаментов – раньше на втором этаже был лазарет, поэтому и бинтов, и спирта, и прочего было хоть завались. Но бинты не заживляют смертельную рану, инъекции не возвращают утраченные силы, спирт не поднимает мертвых на ноги. Еще одни сутки защитники продержатся  – а что дальше?
    Кеннет обвел безумным взглядом все пространство, где они втроем сегодня держали оборону – возможно, завтра будет их черед  упасть здесь, истекая кровью и медленно захлебываясь, вспоминать короткие минуты радости в своей довоенной жизни. Сидящий напротив него Дакс, разминал затекшую от долгого сидения в одном положении шею.  Оба они молчали – говорить было не о чем. У обоих в глазах читался один и тот же вопрос: «где же черт побери помощь?» Кеннет изредка прислушивался к едва различимому дыханию Дифа, оно все больше и больше слабело, и пару часов спустя, Кеннет накрыл тело друга своей курткой с эмблемой Центра на рукаве и отрицательно качнул головою в ответ на вопросительный взгляд Дакса.
Теперь они остались вдвоем… Где-то там внизу и вверху подсчитывают свои сегодняшние потери другие защитники форта, но их так мало осталось за прошедшие несколько дней... На сколько же их еще хватит?
…Черная тень незаметно скользнула по стене, за ней мелькнула еще одна и еще... Неясные темные силуэты всего несколько секунд простояли в тени каменных глыб, прислушиваясь к окружающим звукам, а затем, аккуратно преодолевая препятствия из груды камней, исчезали в проеме входа в форт.

Уставшие часовые, находящиеся в легкой полудреме, даже ничего не успели сообразить, как их в одно мгновение обезоружили и положили на холодный пол форта.
Кеннет, который не спал все это время  и старательно прислушивался к негромкому шуму внизу, внезапно резко схватился за свой автомат. Полусонный Дакс мгновенно очнулся тоже и слегка приподнялся на локтях, протягивая руку за своим оружием. Кеннет дал ему знак оставаться на своем месте, а сам осторожно начал спускаться вниз, чувствуя, как страх медленно, но верно заползает ему в душу.. . Неужели северяне все же прорвались?
Услышав звонкий смех, идущий из-за двери, к которой он направлялся, Кен замер, не веря своим собственным ушам.
Смех???
Еще секунду тому назад, он был на сто процентов уверен, что это рисковые северяне, используя ночной покров, решили бесшумно малой кровью захватить КАЭС, тем более,  что уставшие южане уже не так хорошо охраняли форт ночью, как в предыдущие смены.
Но с чего бы сейчас, там внизу, звучать этому смеху? Смеху, в котором оттенки радости были различимы больше, чем все остальные.
Позади Кеннета послышался тихий шорох, и в пролете показалось побледневшее от кровопотери и лихорадки лицо Дакса. Даже дикая боль в ноге не смогла остановить раненного в своей попытке прикрыть друга. 
Через перила верхних этажей тоже смотрело несколько голов. Сделав солдатам знак тихо следовать за собою, Кеннет продолжил осторожно спускаться вниз. Взрывы смеха, один за другим рождающиеся внизу, заставляли трепетать сердце сержанта от необъяснимой и нарастающей с каждым новым шагом вниз радости. Чувствуя за собою присутствие вооруженный бойцов, Кеннет смело шагнул в залитую электрическим светом рекреацию первого этажа и замер на месте, чувствуя, как непрошенные слезы сбегаются в его глаза.
Негромко переговариваясь, и уже намного громче заливаясь смехом, перед сержантом  не обращая на него никакого внимания,  по первому этажу форта ходили люди в светло-зеленой форме – отличительной форме личного взвода Уолткейтов. Кто-то из них вносил оружие, кто-то в этот  момент оказывал помощь раненым, а у огромного стола стояли несколько человек с картой.

Один из них, с до боли знакомой фигурой наклонившись, что-то говорил, и этот такой же знакомый голос, с запоминающимися интонациями  поразил Кеннета до глубины души. Он шагнул вперед и в этот же самый момент человек у стола развернулся на сто восемьдесят градусов и тихий вздох радости за спиною Кена слился с ревом облегчения - перед немногочисленными защитниками форта стоял Прайт Уолткейт.
В первую секунду Кен невольно подумал, что он как всегда обознался – так сильно изменилась внешность младшего брата из знаменитой троицы Уолткейтов. Никогда раньше, сколько он себя помнил, не замечал сержант в серых стальных глазах Прайта столько усталости и обреченности, но в то самое мгновение, когда их взгляды наконец-то перекрестились, огонек радости мелькнул в узнавших друг друга глазах и друзья бросились в  объятья один к одному.
Вокруг стола, наблюдая за тем, как Кеннет и Прайт пожимают друг другу руки, восторженно переговаривались оставшиеся в живых защитники форта, только сейчас осознавшие, что долгожданная помощь наконец-то прибыла.
Солдаты из отряда Уолткейта с изумлением, болью и ужасом смотрели на своих собратьев по оружию, защищавших КАЭС в течение долгих недель.

 Вид у защитников форта был еще тот - смешанный запах пота, грязи, пороха, дыма, трупов, плюс к этому – этот яростный  блеск в глазах – здесь было от чего впасть в транс. А кровавые надписи на окровавленных же стенах, а горы трупов – солдаты отряда Прайта Уолткейта были потрясены открывшимися для них видом форта всего через считанные недели после смерти лидеров восстания.
Все еще не выпуская Прайта из своих цепких рук и с силой прижимая его к себе, Кеннет, тем не менее, успел всего одним глазом заметить, что количество новоприбывших было намного меньше, чем он ожидал в конечном итоге увидеть.  Сержант надеялся на то, что в форт прибудут серьезные новые силы, которые помогут защитникам отбросить северян обратно за черту границы, но сейчас он с горечью снова понимал, что сил для этого у южан по прежнему очень мало.
И сам по себе поражал тот факт, что кому-то вообще удалось проникнуть в осажденный глухой стеною бойцов Севера форт – каким же именно образом южанам удалось пробиться через непроходимое кольцо осады? И ведь даже видимости боя никакой нигде не было…
Как будто  мысленно читая вопрос Кеннета, Прайт, освобождаясь из его объятий, с улыбкой произнес:

- Удивлен? Я тоже, знаешь ли, не ожидал, что путь сюда окажется настолько легким...- и указал рукою в находящиеся неподалеку от КАЭС бункеры старого города.
- Но там же только хозяйственные постройки и подземный тир, - изумленно развел руками Кеннет, проклиная себя за то, что ни разу в его голову не пришла мысль как следует обыскать эти постройки.
- Ход подземный там, лично рыл в свое время, - вмешался сержант Бриггс, перевязывая голову одному из тяжело раненых солдат, - специально его в свое время копали так, чтобы о ходе знали только самые избранные люди. Смуэ лично руководил всеми работами. А выход, - и сержант неопределенно махнул рукою куда-то в сторону, - в четырех километрах отсюда, прямо за укрепленным лагерем северян.
- Прости, брат, - Прайт положил свою руку на окровавленное плечо Кеннета, - пришел к вам на выручку, как только смог. Понимаю, что вам здесь не сладко пришлось и эти недели вряд ли были для вас похожи на отдых у моря. Но мы и сами только-только из окружения.
Прайт устало закрыл лицо руками:
- Пока сами с большими потерями выбрались, пока узнали, что вы здесь, пока поняли, что больше никто не решается выступить в помощь.
- Вот мы и решили, - Прайт с гордостью обвел рукою своих людей, - вывести хотя бы тех, кого успеем застать в живых. А тут и Бриггс подвернулся – кроме него, поди, уж и в живых никого нет из тех, кто когда-то копал этот ход. А теперь нам нужно уходить, - младший Уолткейт машинально взглянул на часы, - засветло нам  нужно добраться до своих.
- То есть ты хочешь сказать, что нам придется оставить форт?
Кеннет едва не задохнулся от нахлынувшего возмущения, и боль застлала его яростно блеснувшие глаза. Зачем же тогда столько сил и крови они положили на  оборону этого проклятого форта? Зачем столько жизней ушло, чтобы сохранить то, что больше никому не было нужно? Защитники, молча и вопросительно переглядывались друг с другом, и на их уставших лицах застыла легко читаемая гримаса недовольства.
Прайт только горестно покачал головою:

- К сожалению, я не мог привести сюда весь свой отряд, ты и сам, как я вижу, заметил, что нас здесь не слишком много. Но все эти люди доверили мне свои жизни и я не в праве рисковать ими напрасно, - продолжал он, заметив негодующие жесты окружающих, - но вы ни малейшего понятия не имеете, что сейчас творится в Системе.
На данный момент КАЭС находится глубоко в тылу противника – отсюда до наших почти добрая сотня километров. Сотня, - повторил Прайт, прочтя изумление на лицах окруживших его людей.
- Я бы просто не довел сюда всех своих людей. Их гибель повлекла бы за собою  и ваше поражение – и тогда все смерти были бы напрасными. Нам чудом удалось добраться до замаскированного хода. Нам слава богу помогли сочувствующие северяне, которые не сегодня-завтра вступят в наши ряды, но времени для вывода оставшихся в живых в обрез.
- А что же нам делать с ранеными и убитыми? – задал кто-то волнующий его вопрос.
- Мы заберем всех раненых, но убитых, к сожалению, придется оставить здесь.- Уолткейт снова взглянул на часы и кивнул своим солдатам: - Начинайте.
Вниз, со всех уцелевших после взрыва этажей начали сносить раненых. С собою решено было брать даже самых безнадежных – чем черт не шутит – авось и выживет кто. Пока шли эти суматошные сборы, Кеннет тихонько, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания,  отозвал в сторону Прайта:

- Это очень деликатное дело, но, Прайт, ты должен знать, что здесь, в КАЭС до сих пор находится архив твоих братьев.
- Его разве не вывезли вместе с их телами? – загорелое лицо Прайта побледнело.
- Как видишь, не успели. Тогда в форте была такая неразбериха, а мы и подумать не могли, что так скоро окажемся в осадном положении. Но получается, что теперь нам все же придется архив здесь оставить?
- Боюсь, что теперь, когда ситуация так резко изменилась против нас, они - эти бумаги, могут совершенно ничего не стоить, - Прайт горько усмехнулся, - мы в любом случае не сможем их вывезти…
- А что если их уничтожить?
- Не думаю, что это хорошая идея. Во-первых, нам некогда это делать, во-вторых, это может привлечь ненужное внимание к форту, в котором по ночам ни с того ни с сего жгут костры. И лично мне отнюдь не хотелось бы погибать из-за груды бесполезной пока макулатуры. Я все-таки не думаю, что в архиве есть что-то жизненно важное для южан. По крайней мере, пока. А если что-то и есть – Север приберет документы к рукам, а если мы выживем, то обязательно постараемся  их вернуть.
- Неужели все так плохо на самом деле? - Кеннет поднял свои  глаза и умоляюще посмотрел на Уолткейта - младшего.
- Все очень плохо, пока что… - подтвердил тот, наблюдая за снующими вокруг них людьми, - после смерти братьев, единый центр восстания раскололся на разрозненные части, командиры которых тянут свой край одеяла только на себя. Нас достаточно далеко оттеснили – за эти недели мы потеряли большую часть Майндейка.
- И что же теперь будет дальше?
- Все наладится, Кен. Пусть теперь у нас нет общих командиров, зато осталась общая цель – мы все еще добиваемся своего права на существование.
- Мы ведь можем и взорвать форт, чтобы он в конечном итоге  не достался никому, - голос Кеннета, произносящий это предложение, звенел как натянутая тетива.
- Нет, ни в коем случае, - смуглое лицо Прайта приобрело жесткие очертания, - мы еще когда-нибудь вернемся сюда, пусть даже на это уйдут годы, но однажды я все же узнаю, кто убил моих братьев…

Издалека послышался протяжный свист, Прайт и Кеннет, заслышав его, оглянулись по сторонам – вокруг них уже была пустота, все солдаты спустились в подземный ход.
Прайт Уолткейт и Кен Кеннет… Рядом стояли два выдающихся человека, для каждого из которых, КАЭС сыграл свою судьбоносную роль. Прайт потерял в этих стенах своих братьев, именно в КАЭС прозвучали первые обвинения в его адрес, здесь впервые усомнились в его преданности делу восставшего Юга. Он знал, что однажды, ему суждено будет вернуться сюда еще раз, и может быть именно здесь найти так долго искомый покой.
Кеннет не мог оторвать взгляда от остающегося без своих защитников форта – до тоски, до беззвучного плача ему было жаль покидать ставший таким ценным, после стольких страшных смертей, бастион. Столько надежд, столько боли оставлял он здесь, сколько верных друзей продолжали покоиться на холодных полах этого здания. И вот теперь он вынужден покинуть этот маленький островок Юга, посреди бескрайних просторов войск противника. В глубине его души продолжала тлеть надежда, что не в последний раз в своей жизни видит он архивы Уолткейтов.

- Мы вернемся, Кен, вот увидишь, мы еще обязательно сюда вернемся, – голос Прайта дрожал, но в нем сейчас звенела нотка уверенности, – быть может, даже намного быстрее, чем мы сами об этом мечтаем.
…Спустя два часа на поджидающих их у начала подземного хода машинах южане успешно пересекли условную границу Юга и Севера, благополучно добравшись до лагерей союзников, вывезя из осажденного форта сто тридцать шесть человек.
Три месяца спустя объединенные силы Юга нанесли решающий удар по войскам Севера, те в свою очередь, не ожидая подобного натиска, за тридцать два часа сдали все позиции, которые с таким трудом завоевывали несколько месяцев.
На сторону Юга перешли многие северяне, тоже оказавшиеся зараженными в ходе войны… Среди них и те, кто помогал южанам покинуть форт КАЭС без потерь…
Юг принял обязательства принимать в свои ряды всех зараженных, без учета их позиций во время войны... Так многие бывшие враги становились по одну сторону баррикад после всего лишь одного положительного результата анализов.
После принятия  решения о перемирии между территориями Системы, северяне уже не могли в открытую конфликтовать с Югом. Им пришлось приспособить для этих целей  определенную часть местного населения. Как правило, это были многочисленные банды, плохо вооруженные, но весьма жадные до денег.

Скоро и деньги и оружие полились к ним полноводной рекою. Доказать, что именно северяне поставляют этим незаконным группировкам оружие, оказалось делом почти невозможным. Нападения банд стали отныне огромной головной болью для приграничных провинций Юга, защищающих свои территории от внешнего вторжения.
Через неделю после окончания войны, выйдя из госпиталя сержант Кен Кеннет вернулся в КАЭС, так как его все еще не оставляла смутная надежда, что северяне не польстились на архив, оставленный в форте.  К своему большому и искреннему сожалению архива Уолткейтов там он так и не обнаружил. И с этого дня Кеннет начал целенаправленные поиски пропавшего архива по всей Системе.

Имена всех погибших при осаде КАЭС южан были  высечены на громадном гранитном камне,  установленном в Майндейке, тела многих умерших уже после спасения были перезахоронены в братской могиле на территории этой же провинции. На этом месте стали приносить присягу все новобранцы Юга, поскольку и могилы Уолткейтов находились в непосредственной близости от этого импровизированного кладбища.
… Жизнь в форт КАЭС так никогда и не вернулась. Так и стоял он, заброшенный, заросший кустарником, одиноко возвышающийся, разбитый памятник братоубийственной войны.
Через четыре года после ее окончания, на Совете Центра было принято решение об уничтожении старого форта. Как ни горько южанам было осознавать свое предательство, им пришлось согласиться с проектом, по которому старый форт предстояло взорвать, а на его месте построить новое оборонительное сооружение.
Неделями до исполнения этого решения Прайт Уолткейт отстаивал у развалин КАЭС. Тогда он еще не знал, что Судьба  делает ему долгожданный подарок – вскоре именно ему, такому одинокому и многими презираемому, будет суждено подарить современному Югу новую надежду. Время отсчитывало долгие часы до нового возрождения южных территорий.

Туго натянутая бечевка со свистом поползла вверх, поднимая к восходящему далеко в небе солнцу расправляющееся знамя провинции. Для всех наступал новый день, самый обычный, будничный и никто еще не знал, предположить не мог, что именно в эти минуты судьба делает неожиданный виток в своем развитии и дает им последний шанс изменить историю десяти провинций.

Еще никогда на территории Майндейка не было такого яркого рассвета, такого спокойного утра, такого чистого неба. Казалось, само провидение заботилось о том, чтобы этот день навсегда вошел в сердца обреченных южан.
Наступило восемнадцатое августа две тысячи двадцать второго года.


ПРОВИНЦИЯ МАЙНДЕЙК.

ПРАЙТ

 «Моя жизнь давно уже потеряла всякий смысл и логику. Я продолжаю жить, хотя должен был умереть еще четыре года тому назад... Но я живу, хотя я умер еще тогда, сразу же вместе со своими братьями... Одни потери, незабываемые, невосполнимые, только они мои постоянные спутники в этой так неудачно сложившейся жизни».
 Прайт насупившись, стоял на взлетной площадке базы «Новый город» и почти машинально наблюдал за последними приготовлениями подрывников из Центра. Взрывчатка в форт КАЭС, была заложена ими еще рано утром, оставалось только привести механизм взрывного устройства в действие. И тогда легендарный форт навсегда перестанет существовать - от этой болезненной мысли  лейтенанту было горько, как никогда.
Если бы рядом не было солдат, с сочувствием глядящих в сторону своего удрученного командира, он, наверное, рыдал бы навзрыд.  Никто не спрашивал Прайта о том, не желает ли он тоже присутствовать при столь знаменательном событии, как взрыв в КАЭС. Само собою всеми ответственными за это «мероприятие» лицами молча подразумевалось, что вместо Уолткейта  в КАЭС отправится кто-нибудь  из младшего командного состава. Да Прайт и сам послал бы подальше любого, кто осмелился бы ему предложить  подобного рода путешествие к границе Юга и Центра.

Капитан Стейнтгар, стоящий у готовых в любой момент взмыть в небо вертолетов, неторопливо отдавал последние распоряжения. До взлета  по маршруту база «Новый город»  – КАЭС оставалось всего несколько минут.
...Сперва у него нестерпимо заныл правый висок. Прайт прижал к нему два пальца правой руки и стал тихо массировать ноющее место, но с каждой новой секундой боль только возрастала, а вместе с нею внезапно участилось бешенное биение сердца. Еще секунда и лейтенант чуть не упал на землю – его ноги внезапно подогнулись, и он ощутил, что больше не владеет своим телом, а неведомая сила тяжело опрокидывает его навзничь.
Прайт оглянулся по сторонам. Похоже, никто не заметил, как ему вдруг стало совсем плохо. Как-то особо болезненно заныло в груди, палящим жаром обдало руки и шею, он рванул воротник рубашки, но давящее кольцо сжимало горло все сильнее, виски пульсировали кровью, в глазах стояла красная пелена. Лейтенант выдохнул из своих легких  последний вдох и рухнул на колени…

К нему с разных сторон почти сразу же подбежало несколько человек. Кто-то из них сразу еще издалека понял, что с лейтенантом твориться что-то неладное, кто-то увидел уже только падение Прайта. Как бы там ни было, но уже спустя несколько мгновений несколько пар заботливых рук поддерживали покрывшегося испариной Уолткейта.
Услышав шум позади себя, Стейнтгар отвлекся на секунду от погрузки, и его лицо приобрело серый землистый оттенок – невдалеке, на голой земле, бился в судорогах Прайт, и по смуглому лицу Уолткейта ручейками из носа и уголков рта капала кровь.
Разорвав круг тесно окруживших лейтенанта солдат, капитан схватил Прайта за голову, в то время  как кто-то придерживал ноги и руки Уолткейта:
- Санитара, - крик капитана Майндейка разорвал тревожный гул вокруг Прайта.
Мгновенно появившийся Коринда уже держал в своих руках наполненный шприц. Укол в вену подействовал моментально. Тело Прайта сразу как-то обмякло, он перестал беспокойно мотать головою со стороны в сторону, и пять минут спустя что-то невнятно бормоча, Уолткейт уже попытался встать на ноги.
Подрывники из Бладсана тихо переговаривались у своих вертолетов, издали наблюдая, за тем что происходит на бровке.  Что такое могло случиться с лейтенантом Майндейка? Что это – обострение болезни, или еще один из ничего не значащих приступов?
Все на Юге давно привыкли к тому, что то один, то другой солдат периодически то впадают в кому, то бьются в судорогах – от этого уже давно никто не умирал. Но с Прайтом, на памяти присутствующих, такого еще не случалось  никогда…
Окружающие  помогли лейтенанту подняться на ноги. Стейнтгар, сам поддерживая друга, с беспокойством вглядывался в совершенно белое лицо Прайта. Легкий горный ветерок быстро приводил последнего в чувство, и, уже почти окончательно придя в себя, Уолткейт вытер рукою текущую по лицу кровь и тихо прошептал:
-  Я хочу  в КАЭС вместе с вами.

Капитан отрицательно причмокнул губами, думая, что Прайт не совсем еще понимает, о чем говорит:
- Об этом даже и речи идти не может, ты только посмотри, на кого ты сейчас похож. Тебе нужно в госпиталь и немедленно...
Прайт, с нажимом, убирая его руку со своего плеча, все так же тихо повторил:
- Я поеду в КАЭС, и больше это не обсуждается…
Стейнтгар только возмущенно развел руками:
- Прайт, да ты только что, чуть богу душу не отдал, прямо на моих руках. А теперь заявляешь, что способен вынести получасовой перелет туда, получасовой обратно? И все это ради того, чтобы сделать себе еще больнее?
Эти резкие слова он кричал уже в спину уходящему другу. Тот опять прошептал, полуобернувшись, но, не замедляя шага:
- Я еду в КАЭС.
Капитан Стейнтгар, неодобрительно покачивая головою, мрачно взглянул на капрала Коринду. Исполняющий обязанности  одного из ведущих врачей на территории Майндейка, капрал пожал плечами,  ограждая себя от решения подобной проблемы – связываться ни со Стейнтгаром, ни с Прайтом Уолткейтом ему не хотелось. Стать сейчас между этими двумя – значит попросту напроситься в козлы отпущения, они-то в любом случае потом помирятся, а он снова будет самым крайним в их постоянных разборках....
Глава провинции, видя, что никто не способен изменить что-либо в этой непростой ситуации, вздохнул:

- Ну что ж, Коринда, собирайся значит и ты. Без врача я не рискну подняться на борт с этим самоубийцей. Возьми все, что тебе может понадобиться в дороге.
«Ну, вот, я так и знал, - невольно подумал глубоко и грустно вздохнувший капрал, глядя вслед отходящему в сторону капитану, - теперь, если во время полета с Прайтом что-нибудь случится, всю ответственность, конечно же, возложат на меня. И ведь попробуй, откажись – будет еще хуже…»
…Спустя некоторое время, с задержкой в семь минут, в небо Майндейка взмыли вертолеты южных провинций. Впереди, на черном «ястребе» летело боевое охранение, за ними – два вертолета с подрывниками, замыкали караван две новейшего поколения воздушные машины с представителями провинции Майндейк на борту.
Прайт молчал всю долгую дорогу до форта. Бросая редкие взгляды исподлобья на Стейнтгара, он в основном постоянно смотрел вниз, на  постоянно меняющийся, но тем не менее такой знакомый и родной для него ландшафт. А там, далеко внизу проплывали до боли знакомые места и каждое из них невольно навевало на пассажиров вертолетов тяжелые воспоминания. Именно здесь, на этом рубеже  были остановлены северяне. Не будь КАЭС, и кто знает, как сложилась бы дальнейшая судьба людей, которые сейчас должны были уничтожить спасший их жизни оплот.

Если бы только он мог что-нибудь изменить. Неужели у них уже никогда не будет шанса повернуть рутинное течение настоящего времени? Неужели им до конца дней своих суждено влачить жалкое существование, без надежды все же доказать свою правоту и право на жизнь? Прайт удрученно молчал, и на его лице застыла печать отчаяния – он ничего больше не мог сделать, он не был таким же сильным как его братья, он не смог вести людей за собою как это без особых усилий делали они. Он не Уолткейт – он никто.
Стейнтгар с каждой минутой все больше и больше сожалел, что поддался на уговоры и взял Уолткейта с собою. «Я знаю, как много для Прайта значил этот форт, - оправдывался капитан сам перед собою, - и нет ничего странного в том, что он станет свидетелем уничтожения КАЭС. Может ему станет легче от этого».
Вдалеке наконец-то показались развалины павшего города. Как неприступная стена на их фоне возвышался полуразрушенный форт КАЭС. Капрал Коринда  в это же время осторожно наблюдал за Прайтом – как только лейтенант увидел КАЭС с высоты,  его дыхание  опять участилось, а в глазах заблестела тревожная радость.
- Идем на снижение, – один из пилотов обернулся в сторону Стейнтгара, чтобы получить подтверждение данному решению. Капитан согласно кивнул головою и, сверившись с планом территории, знаком указал на удобную для посадки поверхность.
Опустившийся на землю черный вертолет поднял целое облако серой пыли с близлежащих руин. Беспрестанно кашляя, чихая и чертыхаясь, люди, пригибаясь, начали вылазить из машин, и разминать на земле затекшие от долгого сидения ноги.

Прайт выходил самым последним из всех летевших в одном с ним вертолете. Все еще ощущая слабость в непослушных ногах, он нерешительно ступал по мягкой черно-бурой земле, всего четыре года тому назад допьяна пившую кровь его братьев. Он шел и чувствовал, как его мышцы постепенно наливаются живительной силой, как его тело оправляется от последствий недавнего приступа и в его голове неотступно пульсировала одна и та же мысль – что это, знак?
Он так давно не вспоминал о своей болезни, так давно неизлечимый вирус не ломал его молодого тела, что теперь Прайт мог думать только об одном. Его сегодняшний приступ - ни что иное, как сигнал свыше, что вот он его последний шанс воссоединиться с братьями и покинуть эту проклятую землю теперь уже навсегда?
Вскинув резко голову вверх и увидев перед собою темные очертания КАЭС, Прайт решительно направился к нему, мысленно уже поставив последнюю точку в своем окончательном решении.
   Взрыватели находились в пятистах метрах от форта. Подрывники сразу же  направились к ним, по дороге громко обсуждая возможный радиус поражения.  Коринда, вместе с аптечкой с которой он по возможности никогда старался не расставаться и Стейнтгар вместе с пилотами устроились невдалеке. Их темно-зеленая форма резко выделялась среди камней и кирпичей, оставшихся от погибшей  столицы Юга.

Стейнтгар увлеченно начал рассказывать сидящему рядом Райсу, как они вместе с отрядом Прайта пробирались к осажденному форту во время памятной войны с Севером. В один момент, капитан, как будто что-то почувствовав недоброе, оглянулся, решив обратиться за подтверждением сказанного к Прайту – и только тогда понял, что вот уже несколько минут, как тот исчез из его угла обзора горизонта.
Люди не теряя времени, вскочили на ноги, пристально оглядываясь и стараясь выглядеть силуэт Уолткейта среди пустующих развалин. Коринда вообще был вне себя от бешенства - Прайту так тихо удалось уйти, что никто в течение определенного промежутка времени даже не заметил его отсутствия.
Пилот Райс, только сейчас поняв, какая именно угроза нависла над Уолткейтом, со всех ног бросился к подрывникам, на ходу размахивая руками, чтобы привлечь их внимание, а Стейнтгар по рации дрожащим от волнения голосом просипел:
- Внимание! Офицер в форте!
Сержанты Бадли и Мирто, лучшие подрывники Бладсана, сначала  непонимающе переглянулись со своими ассистентами, но уже почти автоматически остановили таймер обратного отсчета. Пока запыхавшийся Райс объяснял, чем  вызвана данная задержка, отряд из Майндейка с тревогой наблюдал за фортом.

ПРАЙТ

…Я отходил от вертолетов, как можно более незаметно. Слава богу – подрывники были заняты своим делом, а Стейнтгар и остальные делились друг с другом воспоминаниями времен четырехлетней давности. Я видел неудержимый интерес на лицах окруживших капитана солдат – многие из них перебрались в Систему уже после войны и поэтому, мало что знали об осаде КАЭС и теперь с неподдельным интересом смотрели своему командиру в рот.
Ежеминутно оглядываясь, я медленно, но верно  приближался к форту. Мне очень хотелось в последний раз в жизни прикоснуться к его холодным стенам, пройтись по засыпанным мусором узким коридорам, слыша хруст битого стекла под своими ногами.
Вот здесь, почти у самого входа в здание погиб Мортон – гонец КАЭС, сообщивший мне об осаде форта. Три долгих дня пробирался он через посты неприятеля, чтобы разыскать хоть кого-нибудь из южан, способных придти на помощь осажденным. Три дня вел он нас  обратно, чтобы спасти своих друзей и пал всего в двух метрах от намеченной цели. Погиб, так и не увидев, что за неделю, которую его самого здесь не было, число защитников форта и его друзей убыло в несколько раз.

Внутри  пустого здания стояла непроницаемая тишина… Здесь, у теперь уже давно не существующей двери когда-то вразброс лежали тела наших союзников из Центра – немногочисленный отряд за сутки до нашего прихода отдал жизнь за неприступность этих стен. Как страшно должно быть в тот день  в форте пахло кровью и смертью.

…Прайт что есть силы вздрогнул всем телом, в горле все скрутило спазмом – и его чуть не вырвало. Никогда не сможет он забыть ужасов теперь такой  далекой войны. До сих пор Уолткейту кажется, что он наяву чувствует едкий запах того пороха…
Внезапно лейтенант резко остановился на месте, осторожно втянул носом застоявшийся воздух и непонимающе огляделся вокруг – он голову готов был дать на отсечение, что пороховой смог ему отнюдь не почудился.
Вдохнув еще раз Прайт, уже с уверенностью, мог сказать, что здесь совсем недавно кто-то стрелял, и, судя по силе запаха, этот неизвестный «кто-то» выпустил здесь не одну обойму. На поясном ремне лейтенанта позывною  нотою запищала рация, мигая красным тревожным огоньком. Лейтенант снял рацию с пояса и, поднеся к губам, четко выговорил:
- Сейчас вернусь, - и, не дождавшись ответа, отбросил рацию в сторону. Она отлетела куда-то к окну,  стукнулась об острый угол перевернутого пустого ящика, и замолчала.
      Услышав в эфире шумы, Стейнтгар громко выругался. За последние пять минут он вспомнил весь ненормативный запас своей довольно богатой лексики. Расхаживая около вертолета, как взбесившийся зверь в запертой клетке, капитан  без остановки упрекал себя в том, что все-таки несмотря на недобрые предчувствия позволил Прайту сопровождать караван подрывников в КАЭС.  Ему даже в голову не могло придти, что Прайт, бывший здесь за последнее время множество раз, ни с того, ни с сего решится посетить форт еще и изнутри. Слава богу, что хоть оружия у него с собой нету и  застрелиться в стенах КАЭС последнему Уолткейту просто не из чего.

    Но тревога все же брала свое и лишь, вызвав лейтенанта по рации и услышав бесцветные интонации в его  голосе, капитану стало хоть немного, но  спокойнее.
Кто-то из солдат предложил пойти за Прайтом, но Стейнтгар отрицательно покачал головою:
- Не стоит. Ему хватит десяти минут, чтобы осмотреться, а поскольку смотреть  там уже не на что, он скоро вернется обратно, - и, повернувшись в сторону подрывников, капитан дал им отмашку и в рацию отчетливо произнес:
- Ждем Прайта.
Сам виновник переполоха в это же самое время уже шел  по направлению к источнику порохового запаха. Прайт прекрасно знал, что за весь последний год внутри КАЭС никого не должно было быть, но этот знакомый аромат стрельбы настораживал лейтенанта и доказывал обратное.
Вытянув из-за пояса нож – свое единственное оружие в этих стенах, и стараясь продвигаться как можно тише, Прайт стал подниматься по лестнице на верхние этажи. Пройдя через первый пролет второго этажа, он нагнулся вниз – под ногами блестела совсем новенькая гильза, еще не покрытая пылью и нестерпимо пахнущая все тем же пороховым смогом.
Лейтенант ощутил, как помимо его воли напряглась мускулатура на его теле, и осторожно перешагнув через ступеньку, он стал подниматься дальше и вскоре опять застыл, как громом пораженный, боясь пошевелить даже пальцем. Со ступеней, ведущих к обвалу на третьем этаже, вязко капала кровь.

Сами ступени были  щедро политы темной  жижей, и этот кровавый подтек кончался лишь у самых ног замершего на месте Прайта.
Вот этого Уолткейт никак не ожидал – со страшной силой забилось сердце, а лоб покрылся холодной испариной. Казалось, в стены этого проклятого форта вернулось прошлое…
Прайт еще более решительно стал подниматься вверх по ступеням, за его спиной на полу  стал четко вырисовываться протекторный след его же ботинок. Еще не поднявшись на третий этаж, лейтенант уже видел лежащий там труп.  Что этот человек мертв, он ничуть не сомневался. Характерные следы стека мозгов по стене – лучшее доказательство в том, что у погибшего отсутствует, по крайней мере, полголовы.
Осмотревшись и не заметив больше ничего подозрительного, человек в форме Юга опустил нож. Мертвое тело чернокожего человека у его ног, мало, что могло рассказать Прайту о себе. Форма, которую не носят на территории Системы, никаких знаков отличия, искать документы – напрасная потеря времени, в этом Прайт совсем не сомневался.
 Но вот чье это тело, что оно здесь делает, кто и за что убил этого человека и почему именно здесь, в КАЭС? – все это интриговало Уолткейта. Он уже жалел, что поспешил избавиться от рации – иначе сейчас можно было бы вызвать сюда капитана Стейнтгара и непредвиденная ситуация была бы взята на контроль Совета Юга.
Уже почти собираясь спуститься вниз, Прайт еще раз внимательно оглянулся вокруг и только тут заметил еще одно пятно крови – почти у самого края обвала, а в радиусе метра от этого пятна– кровавые брызги. Слишком далеко от красавца со снесенной головою, чтобы предположить, что и эта кровь принадлежит ему.
Лейтенант твердо сжал в руке свое холодное оружие и медленно стал подбираться к краю обвала.  Это место было ему хорошо знакомо – отсюда велся самый шквальный огонь северян, когда южане начали отвоевывать свои территории обратно накануне окончания войны. Той памятной ночью северяне сами были зажаты с четырех сторон и могли на своей шкуре испытать все прелести осадной жизни. Два дня  и остатки отрядов Севера были уничтожены теми, кого уже давно считали покойниками. Тогда именно благодаря этому бою форт был освобожден окончательно.

Прайт отвел задумчивый взгляд от окна и внимательно посмотрел  себе под ноги, в  провал. Там, далеко-далеко внизу лежал еще один труп. На фоне белых камней его светлая форма была почти неразличима, и если бы не кровавые пятна на теле, навряд ли Прайт вообще что-нибудь рассмотрел.
Итак, два неизвестных трупа, лужи крови, запах пороха – получасовой промежуток разделял время прихода сюда лейтенанта и время убийства этих двоих.
Уолткейт устало присел на корточки у края провала и изумленно приподнял густые брови – что это?  Прайту на мгновение показалось, что он сошел с ума – но почти едва различимый  до него донесся стон.

ПРАЙТ

…Я сошел с ума – это точно, но я готов был всем на свете поклясться, что я действительно слышал этот тихий протяжный зов о помощи. Не раздумывая больше ни минуты, я ринулся вниз, сломя голову, перепрыгивая через ступеньки, чуть не поскальзываясь на крови, но уже пару минут спустя я был на нужном мне месте.
Чтобы добраться до распростертого тела, мне пришлось перелазить через острые куски железобетона и колючую арматуру, до боли и крови царапая себе руки и тело.  Но я не чувствуя ничего,  преодолевал эти препятствия на своем пути,    и старательно пытался вспомнить, где здесь находится второй вход в форт.
Теперь я был полностью уверен, что недавние стоны мне не послышались, ибо теперь здесь внизу они звучали более внятно. Но  звучали они все тише и тише, и я начал пробираться сквозь завалы из кирпича и блоков с утроенной энергией…

Бадли, с его ярко-рыжей смешной шевелюрой, с лицом усеянным веснушками, прищурившись, посмотрел на Мирто с его типично латиноамериканской внешностью.  Им не нужно было никаких слов, чтобы изъясняться между собою. Долгие годы совместного сотрудничества научили мужчин понимать друг друга с полуслова, а иногда даже с одного только взгляда. Вот и сейчас им без слов все и так  было яснее ясного. Взрыв задерживается уже больше чем на полчаса. В это время они уже должны были возвращаться в Бладсан, а реально на этот момент ими не выполнена ни одна деталь намеченной операции.  В том, что за срыв в подрыве КАЭС их в Совете Центра ожидает выговор ни рыжий Бадли, ни  темнокожий Мирто не сомневались.
В глубине души, проклиная все и всех на свете, Мирто, задумчиво всмотревшись в все еще стоящий на воем месте форт,  отрывисто бросил:
- Как только лейтенант выберется из КАЭС и отойдет на безопасное расстояние, взрываем!

ПРАЙТ

…Я подобрался к телу совсем близко, одновременно ища глазами второй выход – слава богу, он не завален, и им можно будет воспользоваться на обратном пути.
Вот уже распластанное тело передо мною, но теперь я не знаю, как мне поступить.  Падая с такой высоты на кучу обломков, навряд ли реально не повредить позвоночник. Но вместе с тем каждая минута промедления может стоить жизни этому человеку. Я торопливо нагнулся и постарался  нащупать пульс на сонной артерии. Мои руки сразу же обагрились свежей, еще не свернувшейся  кровью, но я с радостью почувствовал едва ощутимые толчки на шее раненого.
 Я внимательно всмотрелся  в это лицо – оно полностью залито кровью, но я точно уловил почти неразличимое движение губ – это из покалеченного организма едва слышно прорывалось дыхание.

Я начал аккуратно поднимать окровавленное тело на своих руках, стараясь как можно меньше его трясти. Слава богу, что прутья арматуры, на которые упал человек, легко отрывались от бетона ввиду своей трухлявости, и я осторожно  вытянул их из податливой груди раненого. Моему удивлению, как только я поднял это тело на руки, не было предела – вес человека едва ли превышал пятьдесят килограммов... Напрягая, что есть силы свои мышцы, и медленно  переступая через осколки кирпича, я шел к запасному выходу из КАЭС, прижимая к сердцу свою драгоценную ношу…
В это же время одна из ладоней умирающего непроизвольно разжалась и, увидев, что именно блестит в раскрытой руке, я едва сумел сдержать громкий крик.
Я пытался искать его много раз – медальоны Уолткейта и Смуэ, равно как и мой медальон свидетельствовали об нашем признании в качестве командиров Юга северными территориями. Погибший Смуэ был извлечен из-под обломков с медальоном, а вот Уолткейт – без. Куда подевался его символ власти – этого никто не мог понять, как и то, как  какая-то неимоверная сила могла сорвать медальон с шеи главного зачинщика восстания?
С этого момента медальон старшего Уолткейта пропал бесследно.
Первое время, после установления перемирия, я пытался определить, где может находиться потерявшийся медальон, и рассчитывал хорошенько поворочать валуны и кирпичи в КАЭС, но позже отказался от этой в своем роде прекрасной идеи – тогда у меня  было недостаточно времени и мало душевных сил для таких серьезных поисков.

И вот … Невозможно поверить, но сейчас в разжатой ладони, найденного мной тела, блестел тот самый бесследно пропавший четыре года тому назад медальон.
Это был точно он – в этом сомневаться не приходилось, ибо точь в точь такой же в данную минуту висел на моей вспотевшей шее. Я с благодарностью поднял глаза  в обшарпанный пулями потолок – впервые за долгие годы в меня возвращалось острое желание жить. И если мой припадок на базе можно было истолковать как знак свыше, что я спокойно теперь могу умереть, то этот знак – возникнувший внезапно из небытия медальон Уолткейта – я понимал только в одном смысле – я должен жить дальше...
Я медленно высвободил из холодной руки блестящую цепочку и положил медальон в свой нагрудный карман. Я еще не знал, что буду делать с этой находкой, но в том, что для Юга она еще сыграет свою решающую роль,  уже не сомневался.

….Нервы Стейнтгара были на исходе, равно как и его терпение. Солдаты то и дело с ожиданием посматривали в сторону форта, Коринда не на секунду не отводил от бастиона своих глаз, беспокойно ерзая на месте.
- Еще минута и мы пойдем за ним, - Стейнтгар посмотрел на часы.
У Прайта конечно нет с собой оружия, но если Уолткейту внезапно станет плохо внутри КАЭС, это будет только  вина капитана – все-таки,  он не должен был брать Прайта, на это чертово уничтожение проклятого форта.
Но вот совершенно неожиданно для всех слева от КАЭС появилась едва различимая тень, а за ней уже и силуэт самого идущего и отбрасывающего эту тень человека. Поскольку возвращения Прайта ждали с центрального входа, никому и в голову не могло придти, что идущим откуда-то сбоку человеком мог быть Прайт Уолткейт.
Капитан настороженно следил за незнакомой тенью, и только заметив  темно-зеленый цвет формы приближающегося человека, облегченно вздохнул:
- Это он!

Коринда медленно опустился на одно колено – от долгого напряженного ожидания ноги больше его не держали.
Капитан Майндейка не сводил с приближающегося Прайта глаз – чем ближе подходил последний, тем явнее проступала какая-то ноша на его руках.
Светло-зеленое пятно с каждым метром приобретало все более различимые очертания. И за пятьдесят метров до лейтенанта, идущего к вертолету, Коринда первым разглядел на руках Прайта человеческое тело.
 Позади медленно идущего Уолткейта послышался страшный гул – это начали срабатывать  заряды взрывчатки; подрывники, дождавшись, когда Уолткейт попадет в безопасную зону, запустили механизм направленного взрыва. Секунда – и КАЭС начал медленно оседать в облако поднявшейся от взрывной волны пыли…

ПРАЙТ

…Я развернулся назад как только услышал громкий взрыв позади себя – ни самого форта, ни того, что от него осталось уже совершенно не было видно, лишь огромные облака песка поднимались высоко к небу, а невдалеке защелкали по земле битые осколки кирпича.
За моею спиною была похоронена легенда прошедшей войны и преступления из недалекого прошлого. Тело второго солдата было погребено под сотнями тонн камня и бетона. Та же участь могла ожидать и все еще живого человека на моих руках, и подумать было страшно, что могло бы с ним произойти, не надумав я зайти в форт. А ведь мы втроем могли найти там для своих бренных тел последнее земное пристанище.
Я легко вздохнул полной грудью и, стараясь больше не думать о КАЭС, понес свою добычу к поджидающим меня у вертолетов людям…

Первым к приближающемуся Уолткейту бросился Коринда, помогая лейтенанту нести тело, и придерживая голову неизвестного человека. Ропот удивления сопровождал Прайта, когда он нес бесчувственную ношу к своему вертолету. Стейнтгар ошеломленно наблюдал за другом, все еще отказываясь верить своим глазам.
- Возвращаемся в Майндейк, - бросил лейтенант пилотам, - и передайте, пусть готовятся к приему тяжелораненого.
В считанные секунды, не дожидаясь подрывников и не решаясь спросить у Уолткейта, что все это значит, сопровождающие эскорт из Бладсана южане заняли свои места в вертолетах. Надрывно загудели лопасти боевых машин, и со страшным шумом срываясь с места, железные птицы взяли курс на провинцию Майндейк.
Мирто и Бадли сначала с изумлением смотрели на отлет сопровождающих их лиц, а теперь неспешно собирали дублирующие взрыватели, тихо переговариваясь между собою. Что же такого могло случиться в КАЭС, что их сопровождение,  как ошпаренное, так торопилось вернуться на «Новую базу»?

ПРАЙТ

… Вертолеты мчались вперед, максимально выжимая возможную для себя скорость. Я все еще держал полумертвое тело на своих коленях, а рядом со мною торопливо копошился Коринда – я благодарил бога, за мой утренний припадок, приведший к тому, что в нужное время и в нужном месте с нами оказался отличный врач.
Расстегивая залитую кровью форму раненного солдата, Коринда от чего-то довольно весело присвистнул, что несколько не соответствовало сложившейся ситуации. Я с немой мольбою посмотрел на врача, на лице которого расплывалась улыбка:
- Неужели все так плохо?
Коринда еле сдерживаясь, переводил свой смеющийся взгляд с меня на Стейнтгара:
- Это не мужчина.
Я чуть было не спросил, кто же тогда лежит перед нами и только, когда вся команда стала, улыбаясь, переглядываться, до меня наконец-то дошел смысл сказанных капралом слов. Усмехающийся Стейнтгар, видя мое недоумение, протянул мне фляжку с виски. Я глотнул несколько раз, не переводя дыхания и не отрывая взгляда от врача, который накладывал какие-то повязки.
- Где ты ее нашел? – спросил меня капитан.

- Там же, где еще вчера мечтал найти свою смерть, - заплетающимся языком ответил я, глядя прямо в лицо Стейнтгару, и видя, что он прекрасно понимает мой ответ.
Все это время, после того как на Совете Центра было решено уничтожить КАЭС, я думал только об одном – мои братья мертвы, их имена скоро позабудут, и только я, как жалкий осколок прошлого, еще существую. Но моя жизнь была бессмысленна – и я хотел умереть.
И смерть в КАЭС, под руинами уничтоженного форта, казалась мне самой идеальной. Именно с этой мыслью, прочно засевшей в моей голове, я и напросился лететь с конвоем; с этим решением я пробрался в форт, и надеялся, что мое отсутствие останется незамеченным, а мою гибель свяжут с трагической случайностью.
Но моя находка в форте придала мне жажду жизни.
Я склонился над нею, вглядываясь в залитое кровью лицо, и ощущая тяжесть медальона Уолткейта в нагрудном кармане – неожиданно «она» открыла свои глаза и остановила свой ничего не понимающий взгляд на мне. Эти глаза пронзили меня до глубины души своей беззащитностью и немой мольбою.
- Прайт…
Я чуть не закричал, услышав, как она шепотом называет меня по имени…
Секунда, и ее глаза снова закрылись, а я не мог больше отвести потрясенного взгляда с ее заляпанного кровью лица. И молился, молился впервые в жизни…