НЕСКОЛЬКО НЕДЕЛЬ СПУСТЯ…
МАЛИШ
Я с ужасом смотрела на расплывающееся пятно крови на своей груди. Я не чувствовала боли, только невыносимая тоска и безудержный страх смерти сковали мое сердце. Хотелось закричать, но крик застывал в горле, и мне отчетливо слышалось лишь страшное сипение. Я медленно падала вниз, безрезультатно цепляясь за окружающую меня здесь пустоту. На стенах вокруг меня расплывались кровавые брызги, образуя причудливые узоры из пятен и мелких точек. Темная пелена застилала мои глаза, и я уже не видела, как мое тело принимает одну пулю за другою. Я слышала, как громко щелкают затворы, и пустые обоймы со звоном падают на пол…
И я просыпаюсь. Мое тело дернулось, как всегда бывает, когда отходишь от страшного сна. Я немедленно почувствовала нестерпимую боль, разливающуюся по всему телу. Миллионы иголок поразили мои бренные останки, и я застонала от непереносимой боли.
Этот стон показался мне необычным – в нем не было того отголоска страданий, которые я переносила. Что-то совершенно непонятное творилось с моим ртом.
Я попыталась открыть глаза и только тогда, с большим трудом, до меня наконец-то дошло – как бы я не старалась, мне все равно ничего не удалось бы увидеть – мои глаза были закрыты, и ни одно из моих усилий по их открыванию, не увенчалось успехом.
Мой рот исчез, мои глаза – пропали, но мой мозг продолжал лихорадочно работать. Я не чувствовала ни своих рук, ни своих ног, ни единого миллиметра своего тела, но отчетливо оценивала все свое состояние. И уже почти теряя в очередной раз за этот день сознание, я сказала сама себе: «Значит, я все-таки умерла».
В это памятное утро я много раз приходила в себя и снова окуналась в полную темноту. Мне казалось – длились одни бесконечные сутки, на самом деле над моим неподвижным телом текли недели.
Четыре тени на стене…и я, прижатая тяжелой балкой к полу… битые осколки кирпича летят мне в лицо, и я плачу… Не оттого, что песок попадает в мои глаза, а потому, что меня убивают… Яркая вспышка, удар в грудь, еще, и еще один… Казнь началась…Я кричу – и просыпаюсь.
В моей новой жизни кошмарные сны стали тяжелым наваждением. Я боялась уснуть и практически все время спала. Я уже понемногу начала понимать шумы вокруг себя – я слышала голоса, стук, скрежет, шаги и даже дыхание. Вокруг меня жили люди… Стоило только боли в очередной раз скрутить меня, как кто-то холодными пальцами прикасался к моему несуществующему телу и боль уходила. Каждый раз, когда я, вздрагивая, просыпалась, кто-то уже стоял рядом и сжимал мою руку.
Сначала мне казалось, что у меня ничего нет – я физически ощущала свою бестелесность, но постепенно я овладевала своими конечностями. Прошло немыслимое количество времени, пока я впервые пошевелила пальцами и смогла самой себе в этом дать отчет.
Я уже знала, почему раньше не чувствовала ни глаз, ни рта – мое лицо было полностью обинтовано. С каждым днем я все меньше спала, и все меньше мучалась от боли и все больше хотела узнать, кто я, где я и что со мною.
И еще одна любопытная деталь будоражило мое воображение – я постоянно ощущала присутствие рядом с собою одного и того же человека. Было много других людей, но этот, один единственный стал мне особенно близок. Я узнавала его шаги. Я хотела услышать его голос. Это его рука сжимала мои запястья, и когда он стоял очень близко, я чувствовала его запах.
Однажды утром он вошел и прямо у дверей спросил у кого-то такого же невидимого:
- Как ты думаешь, Коринда, когда можно будет посмотреть на ее лицо? Все-таки хотелось бы как можно быстрее опознать эту девушку по картотеке Системы. Может именно это поможет нам узнать, как она попала и что с ней случилось в КАЭС?
Меня уже даже не интересовал ответ того лица, к которому обращался знакомый мне голос, потому что это была самая первая фраза, которую я поняла осмысленно, до самого конца, и даже смогла без особых усилий неоднократно повторить ее внутри себя. И еще я узнала, что у меня оказывается есть лицо, и что на него однажды можно будет посмотреть. До этого момента, я не хотела думать о том, что же со мною все-таки произошло на самом деле.
Я не только не помнила своего имени, я вообще даже приблизительно не помнила, как я выгляжу, и до недавнего времени я даже не могла вразумительно себе ответить, какого же я пола. И в тот день, когда наконец-то с моего лица начали слой за слоем убирать повязки, я не очень-то жаждала взглянуть на себя в зеркало. Чем тоньше становилась «скорлупа» бинта вокруг моей ноющей головы, тем меньше мне хотелось от нее освободиться. Легкая прохлада последнего слоя опалила мое лицо и вот, бинтов на моем лице больше нет.
А вокруг царила глухая тишина, и я слышала только свое учащенное дыхание. Я неловко попыталась открыть глаза – но, увы, опять мои попытки самостоятельно взглянуть на окружающий меня мир оказались неудачны.
И как гром среди ясного неба в этой звенящей тишине я слышала голос:
- Неужели все-таки не выкарабкается?
Я слышу горечь в этом голосе – что он хочет этими странными словами сказать?
- Да, знаешь ли, выздоровление несколько затягивается. Сам не могу понять в чем тут дело. То весь организм одномоментно мобилизуется на борьбу за жизнь, то внезапно все органы один за другим отказываются работать – сплошная мистика какая-то, а не лечение… Я уже не говорю о том, что это вообще невероятно, как она после таких несовместимых с жизнью ран все еще дышит...
Этот ровный спокойный, но самоуверенный голос выводит меня из себя. Мне хочется закричать, что все это чушь собачья и что я прекрасно себя чувствую и вовсе не собираюсь отходить в мир иной. Неожиданно для себя я открываю глаза – всего на одну секунду – и яркий белый свет неприятно режет глаза – но для меня эта секунда равна половине жизни. Теперь я знаю – я точно жива… и снова теряю сознание…
ПРАЙТ
Две бесконечно долгих недели я не на шаг не отхожу от своей неожиданной находки. Выхожу из палаты только на ночь и по обстоятельствам, а все остальное время я посвящаю раненой девушке. Я пока еще не знаю, как ее зовут, но сам называю ее «малиш» - на местном наречии это и значит «находка». Чтобы Коринда не выгонял меня из палаты, я помогаю молоденьким медсестрам делать перевязки. Девушки постоянно строят мне глазки, но я старательно не замечаю их призывных взглядов – все мое внимание сосредоточено только на Малиш. Но, несмотря на всю ту заботу и уход, которыми она была окружена в госпитале все это время незнакомка никак не приходила в себя и по-прежнему оставалась загадкой.
Принять десять пуль в молодое тело в жизненно важные органы с близкого расстояния, да ко всему же получить еще три глубокие раны от ржавых прутьев – это вам не за пивком сгонять. Коринда еще на борту вертолета, тщательно осмотрев окровавленное тело, лежащее у меня на коленях, уверенно заявил, что Малиш не жилец. Но она все еще дышала, когда мы приземлялись на базе, дышала, когда ее осторожно переносили в госпиталь. И не смотря на все эти мрачные прогнозы, все эти долгие недели – она продолжала жить.
Коринда в недоумении только разводил руками в стороны – ни один врач в госпитале не мог понять, как можно было пережить такую катастрофическую потерю крови, сильнейший болевой шок и ранения в жизненно важные органы, и при всем этом сохранить работоспособность всего организма и продолжать жить....
Каждое новое утро после знаменательной поездки в КАЭС на Совете Майндейка Стейнтгар молча и вопросительно смотрел на Прайта – тот в ответ только отрицательно качал головой и не слушая докладов командиров застав снова погружался в раздумья. Весь Майндейк вместе с ним ждал исхода ситуации.
По всеобщей договоренности о найденном в КАЭС солдате дальше провинции разговоры не пошли. При чужих никто ни словом не затрагивал тему о Малиш – даже между собою храня молчание по этому поводу.
Стейнтгар ждал, когда же ОНА наконец-то умрет – с ее смертью проблем в провинции станет на одну меньше, равно как на одно облегчение больше получит его головная боль.
И вообще капитан считал, что не стоит скрывать присутствие на территории их провинции чужака – это тяжкое преступление по законам Системы и чревато неприятными последствиями, а капитану страх как не хотелось снова сталкиваться с судебными представителями Трибунала и ощущать на своих руках металлическую прохладу тяжелых наручников.
Прайт же не смотря ни на что, продолжал ждать. Терпеливо и с надеждой встречал последний Уолткейт каждый новый день. На шестнадцатые сутки после полета в КАЭС на очередном Совете, где кроме Стейнтгара, Прайта и Коринды присутствовали Брадденс и Агонищ, командиры оборонительных рубежей Юга, капитан провинции как будто невзначай заметил:
- А ведь она уже давно должна была отдать богу душу. Как же все-таки некоторые люди цепляются за жизнь!
Ирония в его голосе была так очевидна, что Прайт взглянул на друга с укоризной. Коринда горестно вздохнул, хочешь – не хочешь, а говорить начистоту на эту тему все же однажды придется. И поскольку Стейнтгар сам еще ни единого разу за все это время не поинтересовался о самочувствии девушки, врач обратился к Брадденсу:
- А что по поводу нашей находки говорят по южной территории?
Лейтенант Брадденс почесал своей изуродованной ожогами рукою обгоревший на солнце нос:
- Да что говорят…что говорят…Слухи ходят, знаете ли, разные. Мало кто наверняка знает, в чем все-таки дело. Большинство считает, что Прайта намеренно заманили в КАЭС, чтобы уничтожить вместе с фортом. Кое-кто рассказывает, что южане согласились на уничтожение форта, поскольку мы там расстреливали главарей банд… О том, что в форт зашел один человек, а вышло двое – поверьте мне, знают немногие.
- Это знаем мы и пилоты, которые сопровождали конвой с подрывниками, знает весь персонал госпиталя и те, кто в момент вашего возвращения находился на базе «Новый город»,– добавил Агонищ, постукивая длинными пальцами по столу.
- Короче, человек сто, не меньше, - ехидно подытожил Стейнтгар и, не глядя на Прайта, процедил сквозь зубы:
- Достаточно, чтобы Север уже был в курсе.
Прайт с сожалением покачал головой:
- Не очень-то вы все доверяете своим людям. А я вот уверен, что эта сотня будет молчать – да им и не о чем особо кому-то сообщать - никто кроме считанных людей не знает, что мы забрали ее из КАЭС. За пилотов и сопровождающих я ручаюсь особо – это наши лучшие люди… Остальные полагают, что ее перевезли из другого госпиталя в наш, вот и все…- Прайт взглянул на капитана, - и я думаю, что повода для беспокойства пока еще никакого нет.
- Да нет, лейтенант, - капрал окинул присутствующих отстраненным взглядом, - в том-то все и дело, что вы кое в чем ошибаетесь.
Прайт изумленно посмотрел на Коринду, лицо которого выражало какое-то непреодолимое сомнение и непонимание. Врач продолжал, и в его голосе впервые прозвучала напряженная нотка:
- Мы были бы в большей безопасности, если бы знали, кто она такая. Я врач, но я не могу понять, что с нею творится.
Капрал встал, оттолкнув от себя стул и начал торопливо расхаживать по кабинету Стейнтгара, нервно покусывая губу:
- Еще в вертолете я понял, что спасти ее невозможно, но прошло уже две недели, а она все еще жива. Я впервые вижу, чтобы такие страшные ранения не произвели должного эффекта. Эта девчонка уже тысячу раз должна была умереть... Но она этого почему-то не делает... И личное мое мнение, что все это неспроста.
Стейнтгар пожал широкими плечами – чего в Системе странного только не бывает, они тоже все в принципе уже все давно должны быть мертвы.
- Знаете, создается такое впечатление, как будто кто-то запрограммировал ее тело на выносливость и невосприимчивость внешнего воздействия, - продолжал Коринда. - То и дело в этой программе как бы происходит сбой: то она чувствует боль, то нет; ее сердце останавливалось дважды, но само, без нашей помощи, запускалось через несколько секунд…
Коринда наклонился над Прайтом:
- И его остановка никак не влияла на функции других органов! И лично я, такое вижу впервые в своей жизни… Я уже не говорю о том, как быстро затягиваются эти раны – и я не удивлюсь, если она уже сегодня встанет на ноги…Самостоятельно, заметьте, без нашей помощи встанет... И посмотрите вот сюда, пожалуйста! – с этими словами Коринда достал из своего пакета лежавшего на столе два снимка и выложил их перед собравшимися.
- И что же мы должны увидеть? – почесав затылок и непонимающе пожав плечами спросил капитан Стейнтгар, тем не менее внимательно вглядываясь в снимки, предложенные для ознакомления Кориндой.
- Да неужели вы не заметили, что это два снимка одного и того же места на теле, только сделанные с перерывом в две недели?
Теперь снимки и в самом деле заинтересовали всех присутствующих. Прайт взял один из них в свои руки и поднес ближе к глазам – на этом снимке двухнедельной давности явно просматривалось пулевое ранение, величиною с грецкий орех, на втором снимке, который в своих руках держал Агонищ, рана уменьшилась как минимум раза в два.
-Ну и? – переспросил Стейнтгар, снова пожимая плечами и явно давая понять, что ничего особенного в этих снимках он так и не увидел. Прайт же только удивленно посмотрел на удрученно качающего головой Коринду:
- Ты хочешь сказать, что это снимки сделаны с Малиш?
Врач только руками развел:
- В обычной медицинской практике, таким ранам нужен не один месяц, чтобы хотя бы зарубцеваться, а с Малиш они просто сходят на нет за считанные часы. Помнишь, у нее были раны от ржавых железных прутьев – они уже почти не различимы на ее теле, а пострадавшие органы, работают как хорошо отлаженный механизм, будто ничего и не было... Готов поспорить, еще пара недель и мы следа не найдем от всех этих страшных и несовместимых с жизнью ран!
Агонищ и Брадденс наморщив лбы, переглянулись между собою – вот теперь это дело действительно принимало серьезный оборот.
- Ну, капрал, это все по твоей части, а я мало, что понимаю во врачебном деле... Но вот кто она, как попала в КАЭС, и кто решил похоронить ее под руинами форта – вот эти вопросы меня беспокоят больше всего, - Стейнтгар поднялся с кресла и неторопливыми шагами подошел к распахнутому окну своего кабинета. Прайт внимательно следил за каждым движением капитана, раздосадованного подобным течением разговора.
- Мы имеем в своем распоряжении только то, что на ней не было никаких отличительных знаков ни одной из провинций Системы. Даже ее форма – ничего не может нам сказать. Наше обмундирование – темно-зеленого цвета, у центровиков – песочно-коричневая, у северян – темно-синяя. А на ней была форма светло-зеленого цвета, и что я вас спрашиваю, все это значит?
Брадденс, не поднимая головы, тихо спросил:
- А ты, случайно, не помнишь, какая форма была у Уолткейтов?
После этих слов в кабинете воцарилась полная тишина. Лишь за окном были хорошо слышны выкрики солдат, занимающихся строевой подготовкой на территории базы. Стейнтгар, нахмурившись, обернулся лицом к Брадденсу, намереваясь тут же не сходя с места осмеять довольно смелое предположение лейтенанта:
- Что ты хочешь этим сказать? Форма Уолткейтов больше не имеет хождения по территории Системы. Вот уже четыре года, как этой формы в Системе нет!
Вскинув за голову свои сильные, загорелые руки Брадденс задумчиво произнес:
- Как интересно все-таки получается – в бывшем форте Уолткейтов, один из Уолткейтов находит человека в форме, которую когда-то носили Уолткейты. Что это – знак судьбы? Ее злая насмешка? Или роковое стечение обстоятельств?
Обожженные руки хлопнули по столешнице:
- Да почему мы вообще здесь с вами говорим одними недомолвками? Давайте попытаемся хотя бы предположить правду, какой бы нелепой она нам не показалась! Вспомните - на огромной территории Севера на сегодняшний момент находится до полусотни разнообразных тренировочных лагерей. Кто знает, что творится за их стенами – вспомните капрала Мела – он, чуть ли не единственный свидетель того, что на территории Севера проводятся эксперименты на добровольцах, прибывающих для прохождения службы в Системе. Почему мы не можем предположить, что эта бедная девочка одна из них?
- Да, на таких добровольцев, скорее всего, не станут надевать форму родной провинции, - согласился с выводами товарища Агонищ, - намного удобнее форма, которая не будет прямо указывать, к каким войскам она относится, а будет, к примеру, компрометировать другие провинции.
Стейнтгар невесело ухмыльнулся и недоверчиво покосился на своих товарищей:
- Надо признать, что у кого-то очень тонкое чувство юмора – намного безопаснее было бы сразу нацепить на девчонку форму нашего цвета, но поскольку и так только Уолткейты носили светло-зеленую форму – то это в любом случае прямой намек на Юг.
- На то, что она скорее НАША, чем принадлежащая им…
Прайт понимающе кивнул головою, капитан, стоящий у окна, задумчиво повторил:
- Так ты думаешь, все же Север?
- Да, кстати, - внезапно вспомнил Агонищ, перебивая Стейнтгара, и обращаясь к Брадденсу, - расскажи про Данвуди.
- Да, конечно, - Брадденс потер друг о дружку вспотевшие ладони, - совсем недавно я случайно столкнулся с лейтенантом Кеннетом – моим очень хорошим другом по прошедшей войне. Постояли, поговорили, повспоминали тех, с кем вместе служили – и он рассказал мне, одну очень интересную вещь.
Командир оглянулся и, убедившись, что внимание к его рассказу написано у всех на лицах, теперь уже неторопливо продолжил:
- Вместе с нами служил капрал Данвуди, хороший малый, один из лучших снайперов времен войны. Я знал, что Данвуди служит Центру, и был немало удивлен, когда узнал, что в данный момент он находится на Севере. Насколько я понял, Данвуди был участником какой-то сорвавшейся операции, так как Кеннет сокрушенно заявил, что капрал пропал из поля их зрения восемнадцатого числа прошлого месяца…
- То есть в тот самый день, когда я нашел двоих в КАЭС… - задумчиво произнес Прайт. – Ты хочешь сказать…
- Да, именно это я и хочу вам сказать – почему бы не представить себе на минуту, что человек со снесенной головою – это и есть капрал Данвуди. Он пропал в тот же самый день, когда в КАЭС появился неизвестный труп и ко всему же Данвуди служил в тренировочном лагере Севера, являясь солдатом Косонбланки. И он кстати тоже был темнокожим, как и ваш неизвестный убитый в КАЭС. И если северяне его раскрыли, а это скорее всего и произошло – то понятное дело, что капрала должны были попытаться уничтожить как агента чужой провинции. И почему бы это не сделать в КАЭС, ведь форт взлетел на воздух, ищи – свищи теперь какой-то там безымянный труп под руинами!
- И даже это еще не все, - Агонищ, подымаясь со своего места, прокашлялся, переключая всеобщее внимание на себя, - В этот же день в КАЭС, на территории Косонбланки был вертолет с Севера. Картографы Разора просили разрешения снять на пленку форт перед его разрушением.
Теперь присутствующие смотрели друг на друга, старательно обдумывая услышанную за последние полчаса информацию.
- Кстати, я забыл добавить, - Коринда смутился от повышенного внимания к своей персоне и покраснел, - у этой девушки есть один странный шрам. Он идет от виска до левой брови – шрам совсем недавний, месяца два с половиною, три максимум, не больше. Но после рентгена, а вы сами знаете, что он у нас с самого последнего поколения, так вот после обследования рентгеном я сделал вывод, что ничего особенного под шрамом нет. Ничего такого, после чего этот шрам мог появиться. Но поскольку сама отметина на пустом месте вырасти не могла – я решил проверить весь организм на содержание инородных тел.
- И оказалось, что девчонка вся нашпигована железом, - с иронией бросил Агонищ.
- Нет, напротив, я так ничего и не нашел. А это значит – либо там и в самом деле ничего нет, в чем я лично не уверен, либо привет более новейшим технологиям, чем у нас есть, благодаря, кстати, которым я ничего и не обнаружил.
- Так значит, ты думаешь, все-таки, есть там что-то?
- Иначе она просто не выжила бы. Но это «что-то» либо вышло из строя, либо отключается автономно, когда организм сам может справляться с ранениями, шоком и болью.
Не поворачиваясь к сидящим в глубине комнаты друзьям и всем телом опираясь о подоконник, капитан мечтательно заметил:
- И все-таки если бы она умерла…
Прайта передернуло – он впервые за несколько последних месяцев неприязненно покосился на Стейнтгара и четко произнес:
- Как можно желать смерти живому человеку, который только что смог выкарабкаться из могилы? Черт возьми, капитан, она тоже имеет право, и дышать чистым воздухом, и греться в лучах восходящего солнца, как минимум…
Капитан бросил в Уолткейта насмешливый взгляд:
- Если она из тренировочного лагеря северян, Прайт, то значит, ее хотели сначала очень хорошо натаскать, а уже после - использовать против Юга. И она вполне могла… да хотя почему могла? И теперь она может всадить пулю в одного из нас и даже глазом не моргнуть от жалости, что нам уже не дышать и не греться…
- И что же мы будем делать дальше? - Брадденс исподлобья обвел всех присутствующих на Совете своим пронзительным взглядом.
Никто так и не успел ответить на его почти риторический вопрос, в кабинете совершенно неожиданно для всех сработал позывной радиомаяк внутренней связи и, подняв трубку, Стейнтгар кивнул присутствующим, мол «сейчас разберемся».
По громкой связи, как будто откуда-то издалека раздался очень взволнованный голос Райса:
- Сэр, капитан, спускайтесь вниз…Вы глазам своим не поверите…
Стейнтгар, недовольно поморщившись, склонился над аппаратом:
- Что у вас там такое происходит, черт побери, что мое присутствие так необходимо?
- Сэр, здесь внизу та девочка, та самая, из КАЭС, вы не поверите, но она здесь, у входа на базу…
Прайт и Коринда одновременно побледнели так, что казалось вся кровь, отхлынула от их взволнованных лиц куда-то к ногам.
В пылу спора ни совсем забыли о том, что сегодня рано утром с раненой были сняты все бинты и повязки, ограничивающие ее движения, и вот вам, пожалуйста, результат. Не сговариваясь, офицеры почти одновременно бросились к выходу из кабинета…
МАЛИШ
…Я уже давным давно пришла в себя, но ни о чем не думала и просто бесцельно парила в пространстве.
Надо мною спокойно текли часы и минуты, а я ничего не чувствуя, продолжала лежать вытянув руки вдоль тела и даже не пытаясь открыть глаза навстречу пугающей неизвестности. Потом в какой-то момент я резко распахнула ноющие от рези глаза навстречу прохладно осязаемому воздуху. Потом снова без особых мыслей долго лежала, бесцельно смотря в далекий белый потолок. И постепенно ощущая необыкновенный прилив сил, и растущую потребность организма в движении я рывком села на койке, стиснув зубы от сразу нахлынувшей и внезапно пропавшей боли. Вокруг меня стояла кромешная и оттого очень настораживающая тишина.
В эти минуты я как бы смотрела на себя со стороны, поскольку не отдавала себе отчета ни в одном своем действии – я машинально сползла со своего примятого ложа и, слегка пошатываясь, медленно прошлась по огромной палате. Белые стены, высокие белые потолки, холодно поблескивающий медицинский инструментарий – надо же, кто-то не побоялся оставить при мне блестящие в электрическом свете скальпели.
Я взяла один из них в свою руку и глубоко вздохнув, попыталась представить себе, смогу ли я этим «оружием» защитить себя в случае чего. Представить что либо, мне вообще удавалось с пребольшим трудом... А когда скальпель все же выскользнул из моих слабых рук и с тихим лязгом упал на кафельный пол, я вздохнула с нескрываемым разочарованием – защищаться врукопашную мне казалось еще более сложным, чем легко, без особых навыков размахивать по сторонам острым скальпелем...
Заметив в углу палаты скрытую дверь, я осторожно выглянула за нее и увидела перед собою длинный и столь же белоснежный, как и все вокруг, коридор – там было так же тихо и пустынно, и эта тишина показалась мне еще более подозрительной.
Я уже сделала шаг вперед, намереваясь сейчас же разобраться, где же я все-таки сейчас нахожусь, но мне невольно пришлось вернуться обратно в палату, как только я опустила свои глаза вниз и увидела, что я стою на холодном полу почти голая.
Сверху, от пупка да подмышек я плотно замотана в бинты, низ моего тела – как мама родила, а в открытом шкафу прямо передо мною висят вполне сносные брюки темно-зеленого цвета. Шлепая босыми ногами по полу, я иду вперед, наталкиваюсь на один стул, второй, медленно подхожу к шкафу – ага, вот то, что мне нужно.
Прыгая на одной ноге и стараясь второй попасть прямиком в запутавшуюся калашину, ощущаю, как боль снова остро сдавливает сердце. Я опять, уже который раз за последние несколько минут опустила свои глаза вниз – вот идиотка, прыгаю-то я на раненой ноге, и вот теперь буду хромать при ходьбе как тридцать три подбитых утки.
Как можно туже затягиваю поясной ремень – брюки мне в пору, и главное, что они именно моего размера, но вот от их болотного цвета меня почему-то сильно мутит.
Стена, стена, стена, ни разу за весь этот длинный отрезок пути я никого не встречаю и только начав спускаться вниз по возникшей посредине коридора лестнице, я невольно замедлила свои торопливые шаги – откуда-то снизу мне навстречу несется громкий смех и шум. Я торопливо иду на эти звуки и мои ладони медленно сжимаются в кулаки. Я не знала, что и кто ждет меня там внизу, но уже была готова в любой момент задорого продать свою жизнь...
Вот передо мною появились и первые люди. На меня, изумленно вытаращив свои удивленные глаза, смотрят незнакомые солдаты в странной форме, такого же цвета, как и мои брюки. Шум от их голосов постепенно начинает стихать, речь вокруг меня почти умолкает, наступает полная тишина, а я все так же молча, и в страшном напряжении прохожу мимо застывших от удивления солдат к свету.
И откуда я знаю, куда именно мне нужно идти?
Слева на меня повеяло теплым ветерком – через большую настежь распахнутую дверь я увидела часть посыпанной гравием земли, и меня потянуло как магнитом к этому выходу. Здесь тоже народу навалом и опять все замирают, увидев меня, здесь царят то же удивление и шок, что и у предыдущих солдат, но я упорно иду мимо них за глотком свежего воздуха. Люди в форме провожают меня растерянными взглядами.
Наконец-то я выхожу из странного здания. Здесь, на свежем воздухе, солдат еще больше, а шум и гам от их голосов стоит еще более сильный, чем внутри здания до моего недавнего появления. От зеленой формы солдат меня мутит так, что я едва держусь на ногах. Я чувствую, как мой рот постепенно наполняется горькой кровью. Стою, пошатываясь, и перед моими глазами – сплошная пелена. Камни под моими босыми ногами больно впиваются в пятки, но я рада чувствовать эту боль – она лишний раз доказывает мне, что я все еще на этом свете.
Бросаю взгляд налево и, не веря своим глазам… подхожу ближе. Передо мною огромный деревянный щит с такой же громадной по размерам картой под стеклом. Какая-то территория, неровно разделенная на десять частей. До боли знакомые очертания... Я уже почти ничего больше не понимая в происходящем вокруг меня, только дотрагиваюсь до карты дрожащей рукою.
Я знаю, я чувствую, что сотни глаз в этот момент следят за всеми моими движениями… Мне кажется, что чего-то в этой карте не хватает – медленно опускаю свой уставший взгляд вниз и беру в руку черный маркер, лежащий на щите. Снимаю колпачок и начинаю произвольно выводить линии, моя рука действует сама, почти машинально. Сама карта под стеклом, и я рисую прямо по нему – вот здесь КАЭС – и я пишу KS 7862.
Громкий вздох ужаса разных тембров и голосов вырывается за моей спиною, я не замечаю, как с моих пульсирующих от притока крови губ тягуче начинает что-то капать. Маркер выпадает из моих холодных пальцев, как совсем недавно из них же выпадал и скальпель – мои ладони разжимаются уже не по моей воле. Мне плохо, как никогда и я без сил опираюсь на карту. Мои зубы выбивают дрожь и стучат так сильно, что их стук постепенно наполняет мои уши, и моя голова начинает раскалываться на части от наступающей боли...
Ко мне приближается гул, и медленно оглянувшись назад, я вижу, как расступаются в разные стороны окружающие меня солдаты и вперед выходят несколько человек. Я делаю шаг назад, и вжимаюсь спиною в щит. Мой взгляд выражает враждебность по отношению ко всем окружающим, я жду выпадов в мою сторону и снова сжимаю кулаки.
Переводя взгляд с одного незнакомого лица на другое я посмотрела прямо в глаза новоприбывшим и, внезапная догадка ослепила меня – о, боже, я ведь уже где-то видела одного из них… мои губы что-то шепчут, но я уже не в состоянии разобрать, что именно…
...То, что увидел Прайт, спустившись на нижний ярус базы, потрясло его до самой глубины души. Со всех сторон окруженная взволнованными солдатами, на плацу у карты Системы босиком стояла Малиш.
Вид ее был просто ужасен. Коротко остриженные волосы стояли торчком, лицо было страшно изрезано, с края губы стекала тонкая струйка крови. Грудь и часть тела были щедро покрыты слоями бинта буро-красного цвета.
Кровавый цвет ее повязок страшно выделялся среди темно-зеленого фона, созданного формой окружавших ее мужчин.
И на этом фоне Малиш казалась такой беззащитной, что сердце Прайта сжалось от невыносимой боли. Из пальцев девушки что-то выскользнуло, и она непонимающе посмотрела себе под ноги. Рука девушки медленно поднялась к разбитым губам – и тут она неожиданно для всех сделала жест, который никто из солдат Юг не видел более четырех лет. Большим пальцем левой руки девушка дотронулась до окровавленных губ, оттянула нижнюю чуть в сторону, и провела по всей губе пальцем.
Офицеры стояли ошеломленные увиденным зрелищем – так в минуты задумчивости делал Смуэ и именно этим единственным и таким характерным жестом… Сердце Прайта заколотилось, как бешенное…
ПРАЙТ
Вот она снова подняла свою поникшую было голову вверх, окидывая нас всех безразличным взглядом, мне даже почему-то показалось, что она вообще ничего перед собою не видит – настолько взгляд девушки был каким-то неосмысленным. И тут внезапно ее серо-зеленые глаза остановились на мне.
В этих глазах я, сам не понимая как, прочитал незаданный вслух вопрос – Малиш сперва задумчиво нахмурила свои разбитые брови, и потом внезапно ее лицо расплылось в такой лучезарной улыбке, что я невольно сделал шаг вперед, приближаясь к ней еще на несколько сантиметров. И она тоже сделала неуверенный шаг навстречу мне...
И пока я торопливо старался осознать, что мне теперь делать дальше, я в беззвучном шепоте ее запекшихся от шрамов губ различил свое имя… Я голову был готов отдать на отсечение, что ее губы прошептали: «Прайт».
И тут же ноги девушки резко подогнулись, и в тихом вздохе ужаса вокруг я увидел, как она уже без сознания падает на землю.
Первым из них всех как всегда среагировал Коринда, выучка врача сделала свое дело – увидев, как Малиш совершенно безвольно запрокидывает голову, он ринулся вперед, и вместе с солдатами аккуратно опустил бесчувственную девушку на буквально недавно подстриженную траву. Поскольку руки бедняжки Малиш все еще были обинтованы, капрал торопливо старался нащупать ее пульс на сонной артерии, а Стейнтгар, наклонившись к Прайту, тихо заметил, и в его голосе было невероятное до сих пор для капитана волнение:
- Ты видел то же, что и я, или мне все это только пригрезилось?
Уолткейт немедленно взглянул на капитана с легким, и едва заметным замешательством – он хотел спросить друга о том же самом.
Оба командира провинции тот час же склонились над телом упавшей девушки, их лица были серьезны как никогда. То, что только что произошло прямо на их глазах было слишком невероятно, чтобы в это немедленно поверить, но факт оставался фактом – странная девушка всего за несколько секунд напомнила им очень многое из славного боевого прошлого южан. Но пока она все еще была слишком слаба, чтобы внятно ответить на все возникшие у них за эти несколько секунд вопросы.
Коринда незаметно сделал знак рукою и один из солдат аккуратно поднял Малиш на руки, вместе с врачом они направились в сторону базы, чтобы уже оттуда попасть в реанимационный блок расположенный наверху, в госпитале.
- Капитан, вы только взгляните сюда, - Брадденс подозвал всех к щиту с картой Системы.
Все еще оглядываясь, Стейнтгар и Прайт медленно подошли к лейтенанту, даже в мыслях не подозревая, что сейчас им предстоит увидеть нечто поистине грандиозное. Солдаты, стоявшие вокруг щита, быстро расступились, чтобы офицеры смогли подойти ближе.
- Не думаю, что Крайова и Вест оценили бы подобную шутку – вы только посмотрите - она и часть Косонбланки приписала к нашим территориям. – Агонищ громко хохотнул, но, встретив холодный взгляд Брадденса в ответ на свое неосторожное высказывание, смущенно замолчал, прикусив нижнюю губу от досады.
Стейнтгар и Прайт стояли перед картой Системы как вкопанные – и первым нарушил гнетущую тишину капитан:
- Господи, Прайт, я просто не верю своим глазам!
Сам лейтенант думал в этот момент о том же – перед ними была карта современной Системы и одновременно с этим, это был карта, которую он более четырех лет не держал в своих руках. Это была карта Уолткейтов – так как именно такая теперь на этой карте перед ними обозначенная территория первоначально, находилась под самым пристальным контролем южан.
Вся Ишока и Суразан, три пятых Косонбланки черным маркером были пририсованы к территориям Юга – и все это когда-то действительно принадлежало восставшим солдатам.
Просто невероятно, как точно сантиметр к сантиметру черным цветом отмечены все ныне несуществующие границы… Взгляд Прайта медленно переместился по карте на черную точку и четко прописанную надпись под ней - KS 7862. Лейтенант был настолько ошарашен увиденным, что беспомощно оглянулся на Стейнтгара, но капитан находился в еще более сильном состоянии изумления, чем сам Уолткейт.
Казалось, время отбросило их обоих на четыре года тому назад – ведь именно так на всех картах Юга обозначался уничтоженный несколько недель тому назад форт КАЭС. И знали об этом обозначении только командиры восставших баз и окружающих их территорий.
Теперь, конечно, об этом знали и те, в чьих руках находился архив главарей восстания, и в чьих архивах должна была до сих пор храниться настоящая карта восставшей Системы.
Прайт как сквозь пелену памяти вспомнил улыбающееся ему лицо Малиш – как девочка, которая год, максимум два, провела в Системе, как она может знать об очертаниях и границах бывшего Юга времен Уолткейтов, и о том, как назывались секретные объекты на картах приговоренных повстанцев?
- Знаешь, Прайт, а ведь когда она тем жестом провела по своим губам - мне на секунду показалось, что я сошел с ума и вижу Смуэ…
Голос Стейнтгара прозвучал настолько сипло, что сразу же было заметно - капитан говорит с явным трудом. Прайт без улыбки взглянул на командира Майндейка:
- А ведь ты хотел, чтобы она не выжила! - но, заметив, что их все еще окружают прислушивающиеся ко всем словам своих командиров солдаты, он отошел в сторону, уводя за собою капитана. Похоже, для них обоих пришло время поговорить начистоту.
Солдаты, как будто ожидая продолжения тех невероятных событий свидетелями которых они стали, все же начали неторопливо расходиться. Некоторые все же продолжали стоять у исправленной карты и негромко что-то обсуждали, споря друг с другом. Остальные, оглядываясь на офицеров, разбились на кучки поодаль и делились своими личными впечатлениями от увиденного на плацу.
Оставшись одни, Прайт и Стейнтгар посмотрели друг другу в лицо:
- Что происходит, Прайт?
- Я не знаю, я сам, как в прострации, - лейтенант, стянул с головы зеленый берет, и стер пот с лица, - я не знаю. Просто не знаю, как все это можно объяснить…
Сначала я хотел умереть – но нашел Малиш в месте, которое должно было стать мне могилой. Как будто это был знак Уолткейтов - возможно они хотели, чтобы их дело продолжилось, и они решили дать мне еще один шанс. Допустим, это звучит, как бред…
- И после всего того, что с нею в форте случилось, она поднялась на ноги, несмотря на то, что это невозможно, - вставил слово капитан, потерев затылок.
- Да, и это тоже странно… Она встает на ноги, когда от нее этого никто не ожидает и первое, что она делает – это восстанавливает карту Юга времен мятежа.
- И обозначает КАЭС так, как это делали Уолткейты…
- Может быть, реинкарнация? – Прайт растерянно посмотрел на друга.
- Ты серьезно полагаешь, что души Смуэ и Уолткейта переселились в умирающее тело и поэтому оно выжило? А теперь внутри ее они вспоминают прошлое, и ее руками восстанавливают свою карту? Ну, ты Прайт, даешь!
- Как же тогда расценить тот жест, который она сделала?
- Не знаю, дружище. Но то, что это как-то объяснимо – я уверен. Возможно, ее и убили потому, что в ее руках была аналогичная карта. То есть эта Малиш, как ты ее называешь, находилась там, где кто-то хранит архив восстания.
- Но жест, Стейнтгар? Жесты в архиве не сохранишь...
- Случайность… Возможно, ей самой присуща подобная жестикуляция и мимика. Или в нее заложили что-то подобное при гипнозе – я читал раньше об этом, а значит это наиболее вероятное объяснение. Я знаю, Прайт, что ты до сих пор переживаешь смерть братьев, - Стейнтгар вытянул руку в сторону ухоженных могил мемориала, - но ты не виноват в их гибели. Кто знает, не поссорься ты с ними – ты мог бы погибнуть сам, и вместе с тобою погибла бы и мечта братьев. Возможно, и Юг не существовал бы, а вся его территории была бы усеяна огромными братскими могилами с зараженными, и уже только за одно это убитыми. Возможно, мы все живы только благодаря тебе…
Капитан положил руку младшему Уолткейту на плечо:
- А сегодня, у нас есть шанс, осуществить эту мечту. Если эта девочка на самом деле знает, где наш архив – Северу придется туго. Смуэ очень часто повторял, что этот архив способен похоронить северные территории заживо, если документы из архива открыть для широкой общественности. И если эта наша девочка что-то знает об архиве – то рано или поздно будем знать и мы.
- И ты думаешь, что северяне все же стали хранить компрометирующие их бумаги? Стейнтгар, уничтожить архив и спать спокойно после этого намного легче и логичнее, чем оставить архив при себе и все время опасаться, что он снова попадет к южанам.
- Не будем загадывать... Если Малиш действительно та, кем мы ее считаем, значит, архив она видела, и значит - он существует до сих пор, - Стейнтгар задумчиво взглянул на окна госпиталя, выходящие на эту же сторону базы.
Прайт согласно кивнул:
- А если она ничего не вспомнит?
- Время, Прайт, у нас есть время. У нас, его более чем достаточно – мы будем ждать, потому, что нам есть что терять и есть за что бороться.
ПРАЙТ
Я не показывал вида, что меня не совсем удовлетворяют все кажущиеся такими логичными объяснения Стейнтгара. Я даже не попытался напомнить ему, о том, что эта странная девушка дважды шепотом произнесла мое имя. Капитан естественно стал бы опровергать это, настаивать, что она вполне могла прошептать, что угодно, а я прочел по ее губам только то, что хотел услышать. Такие объяснения мне совсем не подходили, потому, что я знал, что я еще не сошел с ума.
И я пока еще был единственным на Юге, кто знал, что это именно ее рука нашла пропавший четыре года тому назад медальон Уолткейта. Я никому не рассказал о своей второй находке на территории форта – надеясь, что поступаю единственно правильно в сложившейся ситуации. Пусть второе право «вето» пока останется секретным оружием южных территорий. В нужное время и в нужном месте его можно будет предъявить к вящему ужасу северян. А пока второй медальон спокойно покоился в моем нагрудном кармане и я сжал его своей рукою, одновременно пытаясь хоть немного успокоить свое взволнованное сердце.
Я до сих пор был под впечатлением всего, что происходило последние полчаса на плацу. Я видел, как солдаты с любопытством посматривают на нас с капитаном. Я кивнул головой Стейнтгару, показывая, что хотел бы побыть в одиночестве и медленно направился наверх, в госпиталь. Теперь я на все сто процентов был уверен – моя находка в КАЭС – это перст судьбы, и его мне необходимо сохранить, во что бы то ни было.
На ходу я обошел стоящих прямо у меня на пути Брадденса и Агонища. Последний что-то усиленно внушал своему собеседнику. Заметив меня, они оба умолкли, но как только я отошел на приличное расстояние, спор с новой силой возобновился…
- Н-да, тяжелое утречко выдалось для наших командиров. - Агонищ сперва бросил довольно выразительный взгляд в спину уходящему Прайту, а потом неторопливо оглянулся по сторонам:
- И все-таки Брадденс, объясни мне, пожалуйста, уж будь другом, как это «архив Уолткейтов может быть цел и невредим»?
Не давая сказать Брадденсу ни слова, Агонищ повторил, как будто смакуя эти странные для себя слова:
- «Цел и невредим», а?
Так же, провожая Прайта внимательным взглядом, командир оборонного рубежа терпеливо отвечал:
- Это очень старая и долгая история, Пит. Ты же знаешь, что после смерти Уолткейтов, мы сразу же стали сдавать территорию за территорией. Наши отряды постоянно отступали, пока не уперлись спинами в форт КАЭС, который и так уже был в осаде.
Отступать дальше уже было просто позорно. Нам оставалось только дожидаться помощи, потому, что Север обложил нас со всех сторон. Мы тоже стали защитниками форта вместе с засевшим там десантом. Когда подоспел Прайт Уолткейт, защитников форта осталось так мало, что спасать практически уже было некого. Вынести архив тоже не было никакой возможности… Спустя какое-то время небольшой отряд южан снова прорвался в форт и даже смог отбить его, но архива в его стенах уже не было. С тех самых пор архив Уолткейтов называется утраченным, а поскольку Северу он навряд ли был нужен, то официально считается, что архив уничтожен. А вот как считать теперь – я, честно говоря, затрудняюсь ответить…
Агонищ шумно вздохнул:
- Головой ручаюсь, скоро на Юге начнется такая кутерьма, что война четырехлетней давности еще покажется нам всем сказкою…
ПРОВИНЦИЯ РАЗОР.
Как только вертолет вернувшийся из КАЭС приземлился на территории лагеря, капитан Кейн вздохнул с явным облегчением, но мрачная тень беспокойства все еще лежала печатью на его смуглом лице.
Всю обратную дорогу капитан беспрестанно вспоминал выражение лица Рейс, в тот момент, когда она поняла все их намерения по ее устранению. Ее последний взгляд и немая мольба о пощаде все же, как он не сопротивлялся этому странному чувству, не могли оставить капитана полностью равнодушным.
Внутри Кейна, в его долгими годами закаленной мужской душе теперь шла лихорадочная борьба. Он, как никто другой, понимал, что иного пути у северян и не было – Рейс на самом деле представляла огромную угрозу для существования Севера и в настоящем и в будущем.
Но можно было хотя бы попытаться ее спасти – вызвать, к примеру, на откровенный разговор – объяснить, в чем суть ее участия в эксперименте, пожурить – но все это сработало бы только при условии, что она не более чем обычный человек. Но с ее уникальными и неповторимыми способностями, ситуация в корне менялась – Рейс уже не была способна поддаться на липовые разговоры о ее важной роли в делах Севера – солдата Рейс обманули, использовав ее тело без ее согласия и ведома, в нарушение контракта. Лагерь, где из нее кроили универсального киллера, стал для этой несчастной вражеской территорией. Она была готова к мести – поэтому и похитила бумаги из сейфа в кабинете Кейна. Поэтому и погибла...
Впервые рука капитана, многое повидавшего за последние пять лет своей жизни, дрогнула, нажимая на спусковой крючок направленного на Рейс пистолета. И теперь он как никогда раньше чувствовал и понимал, что частично сам был виновен во всем, что произошло с этой девочкой за эти несколько последних дней.
Бить тревогу нужно было в тот самый момент, когда та же Рейс совершенно случайно буквально месяц тому назад столкнулась с Фрегат на одной из незапланированных тренировок. Последняя умирала прямо на руках своих растерянных и испуганных инструкторов, а Рейс непонимающе следила за конвульсиями, такого же подопытного кролика, каким была сама. Тогда Кейн поступил единственно верно – влепил Рейс хорошую затрещину и отправил в темный и сырой карцер на одни сутки.
Но скорее всего именно там, у Рейс еще не измученной многочасовыми тренировками было время, чтобы все увиденное обдумать и начать наконец-то обо всем происходящем догадываться. Конечно, именно в тот день Рейс и заметила, что Фрегат имеет такой же шрам от брови до виска как и у нее самой, но это была не главная деталь в ее подозрениях. Когда же она стала прозревать окончательно?
Нарочито медленно заходя в свой кабинет, Кейн внезапно отчетливо осознал, что за беспокойная тревога держала его в своих тисках последние несколько часов – ведь пропал еще один документ, может быть даже более важный, чем все остальные. Но в бывшей комнате Рейс его так и не нашли. Для девчонки большую ценность представляли документы, связанные с экспериментом, и даже их она прятала у себя, а ничего для нее не значащая бумажка с непонятным набором цифр, тем более была бы в тайнике Рейс, но ее там и не нашли…
Капитан много думал о том, стоит ли вообще сообщать об этом неприятном факте ненайденной пропажи майору. Не успел Кейн подумать об Эйне, как тот, весь красный и злой, как тысяча чертей возник на пороге кабинета и, взмахнув рукой, бросил кипу каких-то исписанных мелким подчерком бумаг на стол коменданта:
- Нет, ну ты только посмотри на это!
Кейн, медленно пройдя через весь кабинет, подошел поближе к столу и, подняв первую же попавшуюся бумагу к глазам, вслух прочел:
- В Совет Косонбланки…
Повернувшись к Эйну, капитан тотчас заметил, что в кабинет вместе с майором и как видимо с его разрешения почти неслышно вошли Ниссао с Дайном и замерли вытянувшись по струнке у стола.
- Что это такое?
Майор, в этот момент, неаккуратно наливавший воду из запотевшего графина в стакан, от злости часть жидкости пролил на пол у своих ног:
- Что это? Это, пока мы летали на разборку ситуации с Рейс, мои люди нашли в вещах твоего инструктора Виртбира. Вот чертов сукин сын! Я сразу же начал подозревать именно его, недаром этот черномазый мне сразу же не понравился. И вот реальные доказательства того, что я как всегда оказался прав – твой Виртбир строчил донесения в провинцию Косонбланку, а поскольку раз в неделю он с твоего разрешения сопровождал гуманитарную помощь в центральные провинции, все его писульки явно ложились на стол одного из командиров Центра.
Майор вскинул голову и ехидно прошипел:
- А ведь я предупреждал тебя, Кейн, как только впервые увидел рубцы на руках Виртбира, я предупреждал, что нужно основательно перепроверить данные о нем. Руки с такими ожогами могут быть только у самых активных южан, на Севере же таких – считанные единицы…
- Я сам знаю, больше десятка северян с такими же шрамами после ожогов, как и у Виртбира, что же касается личности самого инструктора - проверяли его ТВОИ люди, Эйн, - капитан Кейн насмешливо смотрел на своего командира, который после этого фразы сразу же перевел неприятный для себя разговор в другую плоскость.
- Черт, а ведь это все из-за существования этого гребанного Центра. Раньше все было понятно: здоровые – на Севере, больные – на Юге. А теперь благодаря существованию центральных провинций все смешалось так, что некоторые больные активно нам помогают, а здоровые – продают нас с потрохами…
Майор развернулся к Ниссао, пристально рассматривая того с ног до головы и щуря свои серые злые глаза:
- Твои вещи тоже подверглись маленькой цензуре, так что не удивляйся тому беспорядку, который ты в них сейчас обнаружишь. На твое счастье – ты пока вне подозрений. Но я глаз с тебя не спущу, пока ты не докажешь свою преданность Северу…
- А я думал, что сегодня ее уже доказал, - Ниссао глаз не сводил с лица майора, на удивление спокойно отреагировав на его слова. Эйн только криво ухмыльнулся и, подойдя вплотную к инструктору, прошептал ему на ухо:
- Сегодня ты доказывал свою преданность под прицелом, а мне нужны добровольные подтверждения! И я буду их ждать с нетерпением...
Отступив на шаг от Ниссао, майор знаком отпустил инструктора восвояси, все еще с подозрением смотря тому вслед. Дайн с усмешкой наблюдал за всем происходящим.
- Теперь ты, - Эйн ткнул пальцем в сержанта. – Ты отличный парень. Будешь следить за каждым шагом Ниссао и остальными инструкторами, будешь слушать все их разговоры, наблюдать за всеми действиями, улавливать смены в их настроениях. Докладывать будешь ежедневно и лично мне. Свободен…
Как только закрылась дверь за Дайном, Кейн, все же наконец-то решившись, тихо произнес:
- Есть еще одна проблема, Эйн. Дело в том, что из моего сейфа пропал еще кое-какой документ.
Спокойно поднося полный стакан ко рту, майор, почти не слушая, и чисто по инерции переспросил:
- Да какой еще к черту документ?
Кейн, опустив глаза, тихо произнес:
- Копия зацифрованной карты территории Уолткейтов.
Делавший в момент произнесения капитаном этой фразы глоток из стакана, майор фонтаном выбрызнул всю воду обратно и, выпучив глаза, и сдавив стеклянный стакан в руках, стал угрожающе надвигаться на Кейна:
- Ты хочешь сказать, что кто-то умыкнул карту Уолткейтов из архива?
- Копию, Эйн, только оцифрованную копию, и не из архива, а из моего личного сейфа.
Майор отбросив стакан в сторону, схватил капитана за грудки и рывком опрокинул того на стол. Раздался грохот – со стола в разные стороны полетели письменные принадлежности и бумаги. Кейн перехватил Эйна за запястья и начал вырываться из тесного захвата сильных рук майора.
- Сволочь, ты должен был сказать об этом сразу же…
- Я только сейчас это заметил.
- Лжешь! – Лицо Эйна стало багровым от гнева: - Ты при мне проверял сейф перед тем, как мы вместе стали смотреть ту чертову кассету. И ты хочешь мне теперь сказать, что тогда не заметил, что пропали и другие документы?
Майор раскачивал Кейна со стороны в сторону, а потом, внезапно отпустив, дал сильную подсечку ногою и капитан рухнул перед ним на колени.
- Кейн, а ты случайно не начал сочувствовать южанам? – в голосе майора послышалась неприкрытая издевка. – Ты так страстно отказывался уничтожать Рейс, потом, в КАЭС ни разу не попал в нее, а поразительного дара терять важнейшие для Севера документы у тебя просто не отнять. Ну и что мне с тобою сделать – доложить о твоей некомпетентности полковнику МакНилу?
Эйн не мог угомониться, видя столь губительную для всех беспечность со стороны сидящего у своих ног офицера:
- А он спросит: «За что, майор я должен снять капитана Кейна с его поста?» А я ему отвечу: «Да понимаете ли, полковник, мы с вышеназванным капитаном четыре года тому назад сообща сперли архивы братьев Уолткейтов. И не просто никому на Севере не доложили об этом, мы еще и умудрились растерять их за все это время». А полковник мне в ответ: «Ну, тогда, пожалуйте в Головной Трибунал для дачи показаний… Вместе...» Да ты просто идиот, Кейн!
- Никто ничего не узнает, - Кейн отряхивая пыль с колен, медленно поднялся с пола, стараясь не смотреть Эйну в глаза. - Нам обоим невыгодно трепаться по этому поводу...
- Если я прострелю твою башку, то об этом уж точно никто ничего не узнает и трепаться мне будет не с кем, - мгновенно выхватив зараженный пистолет из-за запазухи, Эйн приставил его к широкой груди капитана. Кейн ухмыльнувшись, сложил руки на груди находящейся под прицелом и спокойно мотнул головою:
- Ну, давай, не медли…
Майор зло и растерянно чертыхнулся и с неохотой опустил оружие дулом вниз. Уже почти выходя из кабинета коменданта и закрывая за собою дверь, он бросил:
- Если бы ты не вынес меня тогда с поля боя, клянусь, я бы тебя сейчас не задумываясь, пристрелил!!!
…Ниссао уходил из кабинета Кейна, пораженный до глубины души. С одной стороны ему было вообще странно, что он вышел целым и невредимым из всей этой передряги, а сам факт того, что убитый майором Виртбир – агент Косонбланки, просто шокировал инструктора своей неожиданностью. Еще когда самого Ниссао год тому назад направляли в этот лагерь, он был предупрежден – с ним будет связана целая сеть работающих против северных провинций людей, и для большей безопасности вступать с кем-либо в личные контакты не будет необходимости.
Ниссао просто шифровал полученные с большим трудом сведения, либо передавал их в первозданном виде и оставлял все в одном и том же условленном месте, и знать не знал, в чьи руки дальше попадут его донесения.
А теперь выходит, что эта информация могла идти через руки Виртбира и с его помощью попадать дальше в Центр. Ниссао с содроганием вспомнил, как на куски разлетелась голова этого несчастного под шквальным напором пуль, и его чуть не стошнило от этих воспоминаний. Но больше всего ему было тошно от сознания того, что сегодня, по его вине погибло два человека.
Они оба были очень важны для Косонбланки – Виртбир, как связной и свидетель, Рейс – как самая надежная прямая улика против зарвавшегося в своей безнаказанности Севера. Что теперь сам Ниссао без них обоих?
…Капитан Кейн неторопливо вошел в лабораторию, находящуюся на нижнем уровне лагеря. Ему предстоял тяжелый разговор и, понимая это, Кейн старался отложить его на как можно более дальний срок. Но теперь время пришло и поэтому капитан самолично и появился здесь в лаборатории, посещение которой вообще было для него не характерно.
Терри сидел спиною к стеклянной двери, полностью углубившись в изучение каких-то непонятных приборов и невнятно что-то бормоча себе под нос. Кейн, стараясь привлечь к себе его внимание, тихо кашлянул.
Терри резко вздрогнул и почти мгновенно развернулся в сторону не на шутку испугавших его звуков. Эта крайняя нервозность была постоянной спутницей врача, и время от времени, кто-нибудь из коллег подшучивал над ним, подходя незаметно сзади, и хлопая его что есть силы по плечу.
Терри естественно сильно пугался, стены вокруг него сотрясались от довольного хохота коллег и ближайшие несколько дней все то и дело вспоминали об очередной удачной шутке и вытянувшемся от ужаса лице Терри в момент ее реализации. Вот и сейчас Терри выглядел более чем плохо:
- Капитан, как хорошо, что вы наконец-то появились. У нас есть последние данные по нашему проекту… Хотите я вас с ними ознакомлю? Это просто невероятно... Вы только посмотрите сюда...
Раздраженным жестом, каким обычно отмахиваются от поднадоевшей мухи, Кейн остановил словарный поток Терри и холодно произнес:
- Проект «ЭКС» сворачивается.
От неожиданности Терри выронил очки из своих маленьких вечно потных и трясущихся ручек. Очки упали на мягкий, засланный ковром пол, тихо звякнув оправой, а их хозяин от волнения позабыл об существовании своих вторых глаз напрочь:
- Как же так, капитан, но ведь проект уже почти что на последней стадии... Мы вот-вот получим грандиозный и давно ожидаемый результат... Проект ни в коем случае нельзя сворачивать... А как же Рейс?
- Рейс погибла, - произнесенные в наступившей тишине слова коменданта прозвучали необычайно жестко и громко.
- Погибла? – Терри робко улыбнулся: - Шутите?
- Да, уж какие тут шутки! - Кейн не смотря на врача прошелся по лаборатории, чувствуя, с каким ожиданием смотрит на него собеседник и не зная, как ему все объяснить так, чтобы Терри ничего не узнал о расстреле и в то же время не задавал больше таких болезненных вопросов, - она случайно попала под обстрел на учениях. Огромная потеря крови и Рейс умерла прямо у нас на руках.
- Простите, капитан, но этого просто не может быть. Рейс не могла умереть от потери крови, - спокойный и уверенный голос Терри ударил по Кейну, как электрошок, - ее вообще проблематично убить. Минимум болевого шока, функция ускоренного свертывания крови. Да засади в нее хоть целую обойму в жизненно важные органы – она неделю без врачебного вмешательства протянет…
Капитан резко развернулся к врачу:
- А падение с высоты, травма позвоночника?
- Ерунда! – Терри даже поморщился.
- А голодная смерть?
- В два раза медленнее, чем у обычного человека.
Все внутри Кейна похолодело. Значит, Рейс может быть все еще жива, ее могло засыпать камнями, если только не разметало на куски при взрыве. Мысль о том, что эта девочка обречена долго и мучительно умирать в КАЭС несколько дней подряд, была невыносима даже для его сурового отношения к жизни.
Капитан стремительно вышел из лаборатории, не обращая внимания на жалкие попытки Терри разузнать все подробности о судьбе Рейс и о странном решении инвесторов свернуть эксперимент за считанные дни до его успешного окончания. Укоризненно смотря вслед коменданту, Терри вздохнул полной грудью и с грустью снова оглянулся на свои приборы. Он не поверил ни единому слову коменданта о внезапной смерти Рейс, ведь кому как ни ему, самому Терри, знать, что умереть для Рейс так быстро весьма проблематично – но если она жива, тогда почему проект в самом деле сворачивается?
...Комендант нашел майора на взлетной площадке посреди лагеря. Эйн готовился убыть обратно на свои базы, поскольку считал главное дело сделанным, а все проблемы решенными.
«Я все сейчас ему расскажу. Все от самого начала и до конца.» - мысленно решил Кейн и, сжав зубы, ускорил свой шаг. Увидев приближающегося капитана, Эйн передал свои бумаги сопровождающему и, отведя Кейна в сторону, сам первым произнес:
- Можешь не волноваться. Я просмотрел кассету видеонаблюдения еще раз. Копию карты унесла Рейс. Ну а поскольку при обыске ни в комнате Рейс, ни в вещах Виртбира мы эту бумагу не нашли, значит, девчонка документ уничтожила, даже не догадываясь, что именно она держит в своих руках.
Ободряюще и почти по-дружески похлопывая капитана по плечу, майор бросил:
- Ну, прощай, Кейн. Надеюсь, промашек больше не будет.
От этого долгого пронзительного и жесткого взгляда коменданту захотелось провалиться сквозь землю. Мысли о том, чтобы признаться майору еще в одном существенном промахе, который он уже несколько месяцев удачно скрывал от Эйна, больше не возникало. И терпеливо дождавшись, когда майор вспрыгнет в вертолет, медленно окинул взглядом посадочную площадку и неторопливо направился в свой кабинет.
Вертолеты, гудя и набирая высоту, поднялись в небо – на земле, приложив руку к глазам, защищая лицо от палящего солнца, остался стоять один сержант Дайн. За последние сутки он значительно поднялся в лице командования. Теперь он – доверенное лицо самого майора Эйна и его дело присматривать в этом лагере за всем и всеми.
«…И особенно за капитаном…» - устный приказ майора все еще звучал в ушах Дайна. Сержант, глядя вслед скрывающимся вдали вертолетам, клятвенно заверил:
- И за капитаном тоже…
НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ СПУСТЯ…
Битых два часа Кейн раз за разом просматривал кассету, где Рейс копалась в бумагах на его столе и вытаскивала архив из его сейфа. Давно уже нужно было уничтожить кассету и стереть и образ и любое другое напоминание о Рейс из своей памяти. Но ему не удавалось сделать ни одного, ни другого, как он ни старался…
Первоначально, для капитана, Рейс, равно, как и Фрегат и множество других подопытных были всего лишь объектами эксперимента, не более этого. Он видел этих экспериментуемых каждый божий день, и каждый день видел в них только подопытных, уже почти мертвых людей с навсегда исковерканным здоровьем и без дальнейшего будущего.
Но почему же теперь он, Кейн, так легко забывший, как страшно на его руках умирала Фрегат, не может никак забыть, как пристально и умоляюще смотрела на него Рейс в последние минуты своей жизни? Почему каждую ночь, этот взгляд и последний крик девушки преследует его в кошмарных снах? Капитан слишком тяжело переживал свое участие в импровизированном расстреле в КАЭС.
«Рейс, Рейс, ну зачем ты только полезла в этот чертов сейф? И зачем я, потрясенный пропажей документов, сообщил об этом майору, который не замедлил примчаться, чтобы убить тебя?»
Кейну было горько – рано или поздно, но о том, что случайным вором была Рейс – конечно, узнали бы, но он, возможно, успел бы поговорить с ней, перетянуть ее на свою сторону, тогда девочка продолжала бы жить, а на его душе не было бы такого тяжкого груза.
Вот уже несколько длинных и душных дней капитан раненым зверем метался по своему кабинету не находя себе ни места ни занятия и сам себе боялся признаться в том, что все дело только в Рейс. Смерть этой девочки зацепила его суровое сердце – Кейн в очередной раз проклял майора, когда в его кабинет, как и обычно без стука зашел Руис, один из помощников капитана по военно-юридическим вопросам.
Все эти дни сержант Руис поражался переменам, произошедшими с другом. Всегда ранее внешне спокойный и выдержанный комендант, сейчас представлял собою несколько иную картину – он стал вспыльчивым и раздражительным, а иногда – просто невыносимым из-за мелких придирок.
Это был уже далеко не тот человек, которым его знал сержант и все окружающие в тренировочном лагере. Вот и сейчас, похоже, Кейн снова ни с того, ни с сего стал из-за чего-то непонятного беситься.
- Что-то случилось? – Руис развалился на первом же попавшемся ему стуле, лишний раз пользуясь возможностью показать, насколько они с Кейном близкие друзья.
- А ты считаешь, чтобы довести меня до такого состояния, должно случиться еще что-то? – капитан смерил Руиса негодующим взглядом, но сержант был готов к подобному выпаду и, смеясь, проговорил:
- Кейн, брось ты мучить себя и людей, которые рядом с тобою. Ты нервничаешь и срываешь злобу на ком попало. Вот, например, случай с бедолагой Смаллом – неужели ты и вправду считаешь, что ночь вне казармы стоит понижения в звании? Парень, вернувшись от подружки в прекрасном расположении духа, был наповал уничтожен твоим сообщением, что с этой минуты он – простой рядовой! Это уж слишком! Если такие крутые меры принимать постоянно, то скоро в нашем лагере не останется ни одного офицера!
- Ты думаешь, я сейчас способен думать «о каком-то Смалле», когда моя собственная жизнь, висит буквально на волоске?
А вот это уже было ново. Руис пристально взглянул на Кейна, стараясь с ходу угадать, что именно тот имеет в виду:
- Ты это серьезно? Тебе что, кто-то угрожает?
Капитан молча пожал плечами, просто пожирая взглядом сидящего перед ним вразвалку сержанта. Они с Руисом были хорошими товарищами еще во время войны, и когда Кейн внезапно и неожиданно для всех окружающих пошел на повышение, он не забыл про свое ближайшее окружение и некоторых из своих давних друзей забрал с собою.
В обход всем существующим на Севере правилам Руис тоже попал в этот тренировочный лагерь. В его личном деле было указано, что сержант к концу войны стал испытывать стойкую приязнь к освободительным идеям южан – а это в то время практически означало неблагонадежность данного человека. Тем не менее, Руис в лагере обосновался, а папка с его личным делом подверглась некоторой цензуре – из нее по приказу все того же коменданта его же друзья убрали все лишнее и теперь Руис мог спокойно продолжать жить на Севере, не беспокоясь о внутрисеверных чистках.
Кейн прекрасно все это время знал, что если он и может на кого-нибудь здесь, в пределах лагеря, положиться стопроцентно, так это только на Руиса – поскольку тот хоть и интересовался идеями Уолткейтов, но люто ненавидел тех, кто пришел к руководству на Юге после войны. Да, необходимо ему все рассказать…
По крайней мере, если с ним, то бишь с Кейном, что-нибудь в ближайшее время случиться, то на территории Севера останется еще один человек, знающий всю правду и который однажды сможет стать отличным свидетелем защиты или обвинения.
...Пока Руис слушал неторопливый рассказ капитана о произошедшем в КАЭС, ему с каждой минутой все больше становилось не по себе. Дело было даже не в том, что Кейн передавал ему страшную тайну существования лагеря, о которой Руис и так давно догадывался, а в том, что поскольку сам комендант боялся за свою жизнь, то теперь опасаться за оную следовало и самому Руису. Когда Кейн закончил рассказ о расстреле Рейс, сержант, не скрываясь, едва перевел дух:
- И зачем ты мне все это рассказал?
- Я рассказал тебе далеко не все… Знал бы ты всю правду...
- Нет, ни в коем случае... Хватит с меня и этих подробностей... Я вообще тебя правильно понял - ты считаешь, что теперь майор начнет потихоньку избавляться от всех свидетелей недавнего расстрела? – У самого Руиса мурашки побежали по спине от этого предположения.
- В ближайшее время не посмеет, - в голосе Кейна была твердая уверенность, - иначе ему самому будет еще хуже, чем нам уже мертвым. Ты, к примеру, знаешь, Руис, как я стал комендантом этого лагеря, - капитан обвел рукою комнату, служившею ему кабинетом, - как я, простой сержант, стал капитаном и «лучшим другом» Эйна? Ведь многие на Севере удивлялись такому моему быстрому карьерному росту и никому в голову не могло придти, чем за это престижное место заплачено.... Не знаешь, нет?
Сглотнув слюну, Руис отрицательно покачал головою.
- А ведь я получил все это за свое молчание. Помнишь пословицу - «молчание – золото»? Еще какое золото, скажу я тебе... Ты помнишь осаду КАЭС? Вижу, что помнишь, тогда значит и не забыл, что форт пробыл в наших руках совсем недолго, вскоре южане отбили его обратно, чтобы навсегда овладеть территориями нынешнего Юга. Но этих нескольких дней нашего господства в форте с избытком хватило нам для того, чтобы вынести из КАЭС архив Уолткейтов.
- Тот самый знаменитый архив? – не смог сдержать возгласа Руис, и его брови выгнулись от удивления.
- Точно, именно, что тот самый. Архив выносила команда Эйна, и по его же секретному приказу. Он сам был серьезно ранен при отступлении, и я помог ему, практически вынес раненого майора с поля боя на своих собственных руках. Сам Эйн был тогда не в состоянии даже отдавать приказы и здесь я заменил его. Архив доставили в мой отряд, но никто даже не подозревал, что находится в огромных пыльных и прочно заколоченных ящиках.
Майора после боя сразу же положили под капельницу и отвезли в ближайший госпиталь, а я, пользуясь его отсутствием, решил просмотреть трофеи майора.
- Я думал – там деньги, - громко рассмеялся Кейн, - уж очень зорько следил раненый Эйн за перемещением этих странных на мой взгляд ящиков. Даже в бреду он постоянно спрашивал об их судьбе, пытался передать своим людям, чтобы ящики тщательно охранялись и днем и ночью.
Но там оказались бумаги и дневники Уолткейтов. Тогда я еще не понимал, какая взрывоопасная информация лежит в этом архиве – там десятки доказательств преступлений Севера. Я даже представить себе приблизительно не могу, как они оказались у Уолткейтов.
Это уже потом, намного позже окажется, что в архиве есть прямые улики и на тех, кто поставляет местным бандам оружие, и на тех, кто манипулирует гуманитарной помощью в своих интересах и многое другое. Если бы этот архив попал в Трибунал – полетели бы головы не только здесь, в Системе, но и в Европе и в Америке… Таким преступлениям нет срока давности, и кто-то на Севере прекрасно это знал... Уолткейты очень вовремя погибли – и их архив до сих пор на Юге считается утерянным.
Руис слушал, почти не веря своим ушам, настолько услышанное в кабинете коменданта было невероятным. Впервые в своей жизни он сталкивался со столь запутанными историями и неразгаданными загадками. Кейн же несколько минут постоял молча у окна, вращая в руках стакан из темного стекла, родной брат которого несколько дней тому назад был в ярости разбит майором:
- Через два дня после снятия осады южан мы начали отступать. Майор все еще был в госпитале, ему становилось все хуже и хуже и надежд на то, что он выживет, у врачей было очень мало. Архив по этой причине пока остался у меня. Еще через несколько дней явились доверенные люди Эйна и увезли ящики в неизвестном мне направлении.
- Я так понимаю, что к этому времени, ты уже успел снять с документов копии?
- Да, представь себе, я это сделал, не со всех конечно, а только с тех, что сразу же меня заинтересовали – ведь в основном архив содержал обширную и безынтересную переписку, а уже потом личные записи, и дневники Уолткейтов.
Руис, покачивая головой, громко прищелкнул языком:
- Значит, ты теперь шантажируешь майора Эйна этими копиями?
Кейн, глядя прямо в глаза сержанту, отрицательно замотал головою, и на его губах мелькнула хитрая усмешка.
Побелевшими губами Руис прошептал:
- Ты хочешь сказать?..
- Я забрал настоящие документы и заменил их копиями.
Руиса всего передернуло, он подался всем телом вперед, удивленных глаз не сводя с коменданта:
- А майор?..
Кейн улыбнулся:
- Он примчался сразу же, как только заметил подлог. Кричал, размахивал у меня перед носом оружием, грозил Головным Трибуналом. Но к тому времени настоящие документы были уже в надежном тайнике, а при себе я имел точно такие же копии, какие были на руках у самого Эйна.
Сержант восхищенно развел руками:
- Теперь начинаю понимать…
- Я предупредил майора, что являюсь не единственным хранителем этой тайны, и что в случае моей преждевременной смерти или внезапного ареста мои друзья сделают все, чтобы самому майору осталось только застрелиться – его имя тоже не единожды упоминалось в некоторых немаловажных документах.
- А он?
- Перешел на миролюбивый тон и предложил эту должность, должно быть, чтобы постоянно иметь меня под боком и на глазах, так сказать…
- Кейн, я просто не знаю, что тебе ответить…
- Но на этом история еще не заканчивается.
- Да брось ты, ведь уже столько времени прошло, а он тебя до сих пор пальцем не тронул. Сильно должно быть ты держишь его за глотку!
- Это все временно... Майор Эйн отправил на тот свет всех своих солдат, вместе с которыми брал КАЭС. Ему не нужны такие свидетели как я и рано или поздно, но он найдет способ уничтожить меня с минимальным для себя риском.
- Ты думаешь, он воспользуется твоим промахом с этой Рейс? Заявит, что ты вел подрывную деятельность на Севере и отдаст тебя под Трибунал? Да это смешно, Кейн! Потому что, тогда ему сидеть рядом с тобою на скамье подсудимых.
- И все же однажды майор так и поступит. Подставит меня и уничтожит. Ему нужно всего лишь объявить на весь Север, что я предатель, и тогда мои друзья, хранящие архив, могут поверить и отдать документы в руки майора.
- Тогда почему он до сих пор этого не сделал?
- Потому, что поверить могут не все, кто-нибудь обязательно усомниться в моей вине и часть архива исчезнет бесследно, или, что еще более опасно, будет предана огласке. Майор предпочитает пока не рисковать. Но я решил обезопасить себя и другим способом…
Руис поднялся со стула и подошел к Кейну поближе:
- То есть...?
- Я ведь уже рассказывал тебе о Рейс. Это именно она должна была стать моей дополнительной защитой против попыток майора в конечном итоге избавиться от меня.
Кейн устало закрыл свое лицо руками:
- За два последних года в нашем лагере провалилось более полусотни очень дорогих экспериментов. Объекты погибали прямо у нас на глазах, не доживая даже до половины отпущенного срока. Когда появилась Рейс, наша надежда на удачный исход была минимальной. Можно даже сказать - мы со дня на день ожидали, что инвесторы вот-вот дадут отмашку на свертывание всего проекта и в данном случае эта девушка могла стать нашей последней надеждой. Рейс была прооперирована в один и тот же день, что и небезызвестная тебе Фрегат. И поскольку Фрегат лучше перенесла операцию, то Рейс стала всего лишь ее дублером. Мы одновременно наблюдали за обеими девушками, тем более что они обе занимались по одной и той же программе усиленной подготовки. Я полагал, что у Фрегат больше шансов на выживание, но через неделю после прохождения половины необходимого срока она погибла – сердце не выдержало нагрузок и Фрегат умерла, на этих самых руках, - капитан отнял руки от лица и, повернув их ладонями вверх, показал Руису.
- Фрегат умерла, а Рейс продолжала жить – в половинный срок, за неделю до его окончания, за два дня, и когда она перешагнула недостижимый до тех пор рубеж, мы уже почти праздновали победу. Но это был не конец эксперимента. В этой девочке воплотились все наши чаянья. Для Терри она олицетворяла ошеломительный успех его работы, а для меня – то самое так необходимое мне спасение…
- А в чем заключался сам эксперимент? – в глазах Руиса светилось не скрываемое любопытство.
- Я не особо разбираюсь во всех технических тонкостях, но как я сам понимаю, в мозг изучаемого объекта вживляется плата особой конструкции – ее невозможно обнаружить ни на одном суперсовременном рентгене. Это устройство позволяет активизировать конкретные участки головного мозга, отвечающие за ту или иную функцию организма.
Именно поэтому многие прооперированные объекты быстро погибали – внедрение инородного тела в мозг, последующее его отторжение или инфекция не проходили для испытуемых бесследно.
- И много было жертв?
- Более сотни. – Кейн не мог передать словами, как трудно давалось ему это знание об экспериментах над живыми людьми. Но он был вынужден молчать – и с другой стороны ему все же было очень интересно, чем же все-таки дело в конечном итоге закончиться...
- Причем, для этого внедрения даже не нужна была трепанация – достаточно было открыть височную долю. Но вот в этом я, увы, ничего не понимаю. Я знал только одно – у Рейс была максимально задействована зрительная память и повышен порог выносливости. Это значило, что достаточно было показать ей любое оружие, любой страны, любого производителя, потом сказать, как оно называется, научить пользоваться – собирать, разбирать и стрелять без промаха, и эти навыки навсегда закреплялись в ее памяти.
Рейс до точности могла воспроизвести любое действие, которому ее обучили, через день, неделю, месяц и даже, возможно, через годы. Поэтому в нашем лагере и работают лучшие специалисты Системы – снайперы, подрывники, разведчики, кодировщики.
Всего на минуту Кейн ненароком снова вспомнил выражение отчаяния на лице девушки перед самой смертью:
- Рейс достаточно было всего единожды увидеть все тонкости их профессии, чтобы самостоятельно повторить их точь в точь.
К примеру, тот же Ниссао – он один из самых лучших снайперов Севера настоящего времени и то был страшно поражен, когда спустя двадцать четыре часа, Рейс продемонстрировала ему его же способности, теперь характерные и для нее самой.
Рейс практически стала универсальным солдатом – пока еще единственным в своем роде. Но если эта технология когда-нибудь будет запатентована – это будет настоящий и давно ожидаемый прорыв в военном деле. Не нужно будет тратить громадные средства на обучение солдат – вживляешь им плату и у тебя на руках – готовые военные специалисты.
Кейн стукнул ладонью по гладкой поверхности стола:
- Только, если бы Рейс продержалась еще несколько дней, только тогда эксперимент признали бы полностью удавшимся. Но Рейс теперь нет… А те, кто пришли после нее, уже не показывают таких исключительных результатов.
- Но, Кейн, я не понимаю, даже если все что ты рассказываешь – правда, как ты собирался использовать все это против майора?
- Понимаешь, мы не знали только одного – как Рейс будет пользоваться этими навыками в реальной обстановке. Мы, конечно, старались приблизить искусственные условия проверки к идеалу, но знать наверняка ничего не могли. Тем более, Терри серьезно полагал, что любая травма головы, может вызвать осложнения и утрату всех навыков.
Поэтому мы берегли Рейс, как зеницу ока – я очень хотел в ее лице приобрести своего союзника. И когда Терри предложил на базе этого эксперимента провести новый опыт – я увидел кое-какой шанс и для себя. Терри хотел узнать, можно ли такие же навыки перенести в ее подсознание с помощью гипноза.
- На черта ему нужно было это знать?
- Обычно у одних людей больше развита зрительная, а у других – слуховая память. Терри предположил, что у Рейс оба этих вида памяти могут быть развиты до аналогичной активации. Чтобы все это проверить, он вводил Рейс в гипнотический сон, а я должен был ей что-нибудь читать или рассказывать…Только не спрашивай почему именно я – мы с Терри никому не доверяли и почти сразу же договорились, что ни одна живая душа в лагере не узнает о наших дополнительных экспериментах.
- Могу предположить, что ты читал ей документы из архива Уолткейтов? – хмыкнул Руис, закидывая свои сильные руки себе за голову.
- Да, - кивком подтвердил капитан. - Я прочел их ей все до единого, из тех копий, что у меня были. А чтобы она случайно не начала вспоминать об этом в неудачное время в неудачном месте, мы с Терри установили порог ограничения – это специальный код, с помощью которого я обезопасил весь проект. Пока Рейс не видела перед собою определенный набор цифр – она не могла ничего вспомнить...
- И чего ты всем этим хотел добиться?
- Майор не может меня убить, а вот отдать под Трибунал – совсем другое дело. И как я уже говорил, движимые чувством патриотизма мои друзья могли бы отдать ему часть украденного архива. А тем, кто не отдаст – будет угрожать большая опасность. Они могли бы затаиться на время, но тогда я бы лишился необходимой поддержки. Для своей защиты я бы смог опереться на Рейс, ведь до сих пор живы люди, близко знающие Уолткейтов – Прайт, или Мейсон, к примеру. То, что знала Рейс, невозможно было придумать – иначе ее сразу разоблачили бы. Но никто из них не сможет опровергнуть то, что было на самом деле. Им бы пришлось подтвердить, что эта девочка говорит правду, поскольку в архивах Уолткейтов было много того, чего так запросто, не прочитав самоличные рукописи Уолта и не узнаешь..
- Поэтому представь себе, как я испугался, когда не обнаружил в сейфе пароля, используемого при гипнозе. Черт меня дернул поднять переполох, вызвать сюда майора – я ведь даже и предположить не мог, что это именно Рейс выкрала документы.
- Вместе с паролем? – уточнил Руис.
- Да. Скорее всего, она его уничтожила, сама не зная, что на нем находится. А ведь ей достаточно было только беглого взгляда на текст, чтобы стать носителем всех навыков и знаний моментально…
- А что это был за пароль? – Заинтересованный рассказом капитана, сержант вытянул под столом затекшие ноги.
- Зацифрованная карта территорий Уолткейтов. Ничего более умного я не смог придумать... Это конечно была обычная копия и если подумать - невесть какая важность – но из-за этой чертовой бумажки я потерял Рейс.
Кейн скорбно склонил голову. Если даже Рейс и прочитала все, что на том листе бумаги было написано, то вспомнить она ничего уже явно не успела. Все ее воспоминания, равно как и она сама, покоились под грудою камней в КАЭС.
- Значит, теперь весь ваш эксперимент под угрозой срыва? А ты практически безоружен перед майором на сегодняшний момент? – невесело подытожил сержант, пытливо смотря в сторону Кейна. Руису было искренне жаль капитана – ежедневно ходить под дамокловым мечом и понимать всю безвыходность своего положения – это осилит не каждый, и хотя в последнее время выдержка стала изменять Кейну, держался все же он пока что довольно отменно.
- А тебе не приходило в голову, что здесь за тобою могут следить люди майора?
Капитан хмуро взглянул на Руиса и, оглянувшись на входную дверь, тихо переспросил:
- Ты считаешь, кто-нибудь решиться на такое?
Руис прыжком встал на ноги и, потянувшись, кивком указал все на ту же дверь:
- А тебе не кажется, что в последнее время твой ординарец Дайн ведет себя довольно-таки странно и совсем не похоже, что он благоволит к тебе, своему непосредственному командиру?
Дайн, именно в этот момент, прислонивший ухо к противоположной стороне двери, отскочил от нее как ошпаренный.
Кейн пожал плечами:
- Да он всегда был немного со странностями…
ДАЙН
Лицо сержанта Дайна, стоящего в пыльном углу за дверью в кабинет коменданта, пылало от стыда как алая роза. Сержант сразу же что-то неладное заподозрил, как только почти час тому назад увидел неспешно направляющегося в кабинет к Кейну Руиса.
Ему было подозрительно, что капитан Кейн и сержант Руис так долго о чем-то беседуют и надо же, чтобы именно в тот момент, когда он решил подслушать, о чем именно между этими двоими идет разговор, в кабинете заговорили именно о нем самом.
От переполняющую его душу злости Дайн был готов рвать и метать. Ничего особо важного и интересного за все это время после расстрела Рейс ему так и не удалось узнать ни о Ниссао, ни о Кейне – а вот его самого уже в слежке подозревают. Надо же, какое невезение!
А ведь если капитан его на чем-нибудь подобном подловит – прощай дальнейшее мирное существование в относительно спокойном тренировочном лагере, капитан просто не потерпит присутствия доносчика в непосредственной близости от себя.
Дайна всего перетрясло от страха потерять должность в таком тихом месте, как тренировочный лагерь. Легко майору Эйну приказывать, ему самому-то что... А он, Дайн, следит, следит очень внимательно, но и сам чувствует за собою пристальное наблюдение.
А ведь ничего страшнее военных действий он в своей жизни еще не встречал. И он так мечтал, что, попав на эту злополучную войну, станет настоящим героем и вернется домой весь с ног до головы увешанный орденами.
Главным на этой земле было не подхватить никакой заразы, тогда и орденов никаких не нужно, дома его и так встретят с распростертыми объятьями и радостными возгласами. Дайн мечтательно зажмурился, вспоминая свой далекий, маленький городок.
Он, сын почти не вылезающего из тюрьмы отца и рано постаревшей матери, страстно не хотел быть похожим на своих непутевых родителей. И его просто мутило от мысли, что и его жизнь может однажды сложиться подобным нелицеприятным образом. Его идеалом всегда были более зажиточные родственники, каждое воскресенье приглашающие его в гости.
Тетя Миртл была двоюродной сестрой отца Дайна, но поскольку отец постоянно отбывал очередной срок, она жалела мальчика, называя его «моим сироткой» и закармливала просто таки до отвала. Миртл презирала мать Дайна, которая гнула спину на чужих людей, и никогда не пускала ее на порог своего роскошного особняка и лишь для Дайна каждое воскресенье было настоящим праздником.
Он надевал свои единственные приличные брюки, полинявшие от времени, но чистые по случаю воскресного дня, и футболку, растянувшуюся и давно уже потерявшую свой первоначальный цвет.
Эти воскресные праздники начинались и заканчивались неизменно одним и тем же ритуалом на протяжении почти трех лет, с тех самых пор, как «милому сиротке» стукнуло четырнадцать. Вдоволь наевшись, подросток, подталкиваемый теткой, поднимался наверх в ее спальню, где полтора-два часа в поту «отрабатывал» богатой родственнице угощение.
Зачастую, на прощание, она совала ему в руку мокрые от страстного пота купюры и, послав воздушный поцелуй, отправляла домой. Деньги Дайн предусмотрительно не тратил. Он старательно складывал приобретенную купюру к купюре и прятал подальше - это были его черновые сбережения на оплату учебы в колледже, поскольку его родителям такая щедрость по отношению к сыну была не по плечу.
Время шло, отец отбывал новый срок, мать, в свои сорок лет, становилась все больше похожа на шестидесятилетнюю старуху, а тетя Миртл с каждой новой встречей требовала все больше и больше внимания к своей особе. При этом изощряясь в любовной науке все больше и больше. Дайн редко видел теткиного мужа, тот работал где-то в большом городе и наведывался к жене всего раз в несколько месяцев, чем возможно и объяснялась ее такая неукротимая жадность к сильному мужскому телу.
Одно из таких посещений мужа, которое и стало последним посещением Дайном тетки, запомнилось парню на всю оставшуюся жизнь. Обнимая в очередной раз свою первую женщину, Дайн внезапно услышал хриплый вскрик за своей спиною – и, обернувшись, обомлел от ужаса. Вытаращив глаза, в дверях спальни стоял теткин муж, высокий и худощавый мужчина – он, как безумный, шевелил побелевшими губами, но от потрясения не мог вымолвить ни одного внятного слова.
Дайн сориентировался моментально. Парень кубарем скатился со стоптанной кровати и, почти не глядя, схватив свои вещи в охапку, сиганул в раскрытое окно спальни, выходящее во двор. Одеваясь в палисаднике, парень сожалел только об одном – сегодня обычных денег ему не видать, как пить дать, и новенькая зеленая купюра не ляжет рядом со своими собратьями в его коробке на черный день. Вернувшись домой дворами, Дайн весь оставшийся вечер проходил сам не свой – он ждал, что взбешенный муж зарвется к нему в дом и потребует сатисфакции за унижение, но против ожидания Дайна в тот вечер за ним так никто и не пришел. Больше ни одного приглашения наведаться в богатый дом парень после того случая не получал. Уже намного позже он узнал, что разъяренный муж избил неверную до полусмерти и, перевезя в большой город, запер в психиатрической лечебнице.
Мать Дайна, седая старуха, рассказала изумленному сыну, что у их родственницы всегда было плохо с головою, ведь недаром она приходилась двоюродной сестрой отца парня. Мать, прижимая худюшные руки к впалой груди, со стонами причитала, что в этой семье мало кто может похвалиться головой с мозгами. Все семейство страдало запоями, сидело в тюрьмах по нескольку раз или некоторые его члены оканчивали свои дни в психушке. Не избежала проклятия рода и красавица Миртл, еще до замужества сводившая с ума половину города.
После удачной свадьбы с богатым вдовцом Миртл сперва довольно сносно жила вместе с мужем, но, переспав почти со всеми его деловыми партнерами, была перевезена в это местечко, «чтобы немного подлечиться». Дайн не верил своим ушам, но вынужден был, с сожалением, признаться самому себе, что и он подозревал нечто подобное – ему с самого начала казалось ненормальным это увлечение тетки молоденьким, едва оперившимися мальчиками.
За три года порочной «любви», у него накопилось около десяти тысяч долларов, ему вообще крайне повезло собрать такую немыслимую сумму, ибо в последний год тетка стала намного щедрее к своему любовнику, и пару раз ему везло на несколько сотенных купюр.
Вскоре Дайн, как ему в тот момент казалось, навсегда покинул родные, но до одури опостылевшие места. Он уехал, чтобы наконец-то начать долгожданную учебу и попытаться начать свою жизнь заново подальше от позорной семейки. И только уже в колледже он обнаружил, что никак не может забыть о сумасшедшей тетке. Он не обращал внимания на сокурсниц и девушек вне учебного заведения, не мог выносить даже малейшего прикосновения к чужому женскому телу. Сумасшедшая Миртл стала его наваждением.
Решившись однажды навестить ее в клинике, он был просто шокирован увиденным – вместо красивой женщины приходящей к нему во снах он увидел взлохмаченное чудовище с обломанными ногтями, рыщущее по звуконепроницаемой палате…
Эти два противоположных образа стали преследовать его, и только подписав договор с вербовщиком, Дайн вздохнул с облегчением – там-то Миртл его точно не достанет.
Уже уезжая в Систему, он получил длинное письмо от матери – накануне сумасшедшая тетка скончалась в больнице, но даже не эта новость потрясла новобранца. Не скрывая своей радости, мать сообщала, что огромный, красивый особняк Миртл отныне принадлежит Дайну. И не только этот дом отныне становился собственностью двадцатилетнего парня. Тетя Миртл оставила все, чем владела своему двоюродному племяннику и любовнику по совместительству. Муж якобы попытался оспорить это завещание в суде, но побоялся скандала, который мог навредить его деловой репутации и не стал опротестовывать волю покойной.
Дайн был растерян – наследство свалилось на него неожиданно, а уже подписанный контракт обязывал его отслужить пять лет в рядах миротворческой армии.
Именно поэтому теперь Дайн старательно избегал всех стычек с применением оружия и старался как можно поближе держаться к тыловым базам. А задание майора поставило сержанта в недвусмысленное и опасное положение.
Дайн напряженно размышлял – что же теперь он расскажет майору, если так ничего нового и не услышал? Только за очень ценную информацию он сможет получить досрочное разрешение покинуть пределы Системы и вступить наконец-то в права наследования у себя на родине.
Но с Эйном нужно быть втройне осторожным – насколько понял сам Дайн – последний не любит оставлять после себя свидетелей... Но и капитан Кейн тоже был не менее опасным противником.
- В любом случае я найду способ выбраться отсюда, - решил Дайн про себя, очнувшись от навязчивых и крайне болезненных для себя воспоминаний.
Дверь кабинета Кейна с шумом распахнулась, и комендант вместе с Руисом, не заметив стоящего за углом Дайна, вышли на воздух.
Десять провинций. агрессия... часть третья
© Copyright: Марина Гродникова, 2010
Свидетельство о публикации №210080500344
Свидетельство о публикации №210080500344
Рецензии