Десять провинций. агрессия... часть шестнадцатая
Всю ночь головная провинция Юга совместно с союзными территориями оплакивала своего погибшего героя.
Ни один солдат не сомкнул в эту долгую ночь глаз, ни одна голова не поникла вниз устало и безнадежно, никого из южан так и не смог сморить тяжелый и беспокойный сон. Никому до сих пор не верилось, что все происходящее – правда.
Всю ночь на базе «Новый город» скорбно полыхали факелы и костры – яркие огни, как гигантские пятна покрывали почти всю землю Майндейка. Для вертолетов, которые начали вскоре прибывать в провинцию, не нужно было зажигать опознавательные сигналы для посадки – им издалека был отлично виден путь на посадочные площадки головной провинции Юга. Командиры Юга и Центра прибывали, чтобы отдать последние почести погибшему Уолткейту.
Капитан провинции Косонбланка - Мейсон в сопровождении встречавшего его лейтенанта Братае, медленно шел в сторону базы. Лица всех солдат, которые встречались ему на пути, были мрачны и озлоблены. Только что капитан Стейнтгар обратился к ним с сообщением, что в Майндейк на похороны Прайта кроме союзников и представителей Трибунала прибудут еще и северяне. Он еще не успел закончить, как вокруг раздался оглушительный рев возмущения.
Капитан только досадливо поморщился. Ему тоже не очень нравилась эта идея присутствия на его территории представителей Разора и Занора. Но вместе с ними прибывают и коронеры из Трибунала – вот пусть они и охраняют тех северян, которые рискнут появиться на земле Юга, после того, как от руки их наемника погиб последний Уолткейт.
- Они убили всех Уолткейтов! – стоял вокруг капитана гул сотен голосов.
Стейнтгар взмахнул своей рукой, и на бровке воцарилась полная тишина.
- Мы не можем пока этого доказать. У нас нет никаких прямых доказательств того, что эта смерть - дело рук Севера. Завтра для нас всех будет очень тяжелый день, и я прошу вас – не давайте северянам лишнего повода для нашей дискредитации.
Злобная толпа удрученно молчала.
- Они однажды все равно заплатят нам за все – сегодня, завтра или через год, но Северу все равно когда-нибудь придется ответить за все… - Все солдаты невольно обернулись на этот хриплый голос, звучавший за их спинами, уже и так преотлично зная, кому именно он может принадлежать. У входа в казармы стояла Малиш.
Стейнтгар в который раз не мог поверить своим глазам – так разительно изменилась она за те несколько часов после смерти на ее собственных руках Прайта Уолткейта. Лицо девушки было страшно бледным, глаза глубоко запали, уголки губ опустились – эта девочка выглядела сильно осунувшейся и казалась больной и усталой. И на этом ничего не выражающем лице ярким пламенем горели ее глаза, в которых так сильно переплелись боль и страшная ненависть. Глаза, в которых горели костры Майндейка...
- Никаких выпадов в сторону северян, - голос Малиш звенел в тишине, - не забывайтесь – они будут прикрываться коронерами из Трибунала. Я требую, - своими безумными глазами он, казалось, прожигала каждого смотрящего на нее насквозь, - я требую тишины и почтения…и терпения. Не стоит устраивать из похорон вашего командира увеселительного мероприятия…
Так же тихо и незаметно, как она появилась среди солдат, так же тихо девушка развернулась и исчезла в дверном проеме казармы. Стейнтгар одобрительно кивнул ей в след – после слов Малиш недовольно бурча солдаты все же стали расходиться по своим местам и можно было не сомневаться в одном – Малиш ослушаться они все же не посмеют.
Вот теперь капитан Мейсон и шел через этих крайне недовольных, но подчинившихся странному приказу Малиш солдат.
- У меня складывается такое впечатление, что в Майндейке вот-вот могут начаться новые волнения, - произнес капитан, обращаясь к шагающему рядом с ним Братае.
- Не думаю, - тот криво усмехнулся, - конечно, мы потеряли последнего Уолткейта, но поверь мне на слово, Крайова, Север и не подозревает какую ошибку он совершил, убив Прайта именно сейчас.
Мейсон изумленно смотрел на своего друга, слегка умерив свой размашистый шаг:
- Не понял…
- Они-то наивные думают, что уничтожили своего главного врага, но они еще не знают, что не так давно приобрели нового, более страшного и мстительного недруга, чем Прайт Уолткейт…
МАЛИШ
Я стояла у распахнутого настежь окна своей комнаты, которая казалась мне такой большой и необъятной, что находиться в ней в полном одиночестве было сущей мукой для меня теперь. Прохладный южный ветер медленно проходил сквозь широко раскрытое окно, но почти не касался моего горящего от невыносимой тоски тела. Я ничего не чувствовала, ни о чем не думала, я просто знала, что там внизу, в подвальном помещении базы солдаты Юга сейчас омывают пробитое насквозь тело Прайта Уолткейта. Четыре пули, предательски пущенные ему в спину и в лицо, вытолкнули жизнь из сильного и молодого тела, подкосив моего друга на пути к освобождению от агрессии Севера.
Я уже не единожды видела смерть, и она не раз проходила в непосредственной близости от меня. Но предсмертное дыхание Прайта, его последняя агония впервые столкнули меня со страшной действительностью реальной потери лицом к лицу.
Все уже было не важно. Прайт был мертв, и вместе с ним умерла та часть меня, которая все еще верила в добро и справедливость. Мне нестерпимо хотелось умереть самой, и только яростное желание отомстить придавало мне так необходимые для дальнейшей борьбы силы.
Позади меня тихо стукнула входная дверь – даже не поворачиваясь, я знала, что это может быть только Трой. В его темных как ночь глазах я могла найти абсолютно все – и понимание, и скорбь, и боль - но в них я не могла найти ответа на один единственный все это время мучавший меня вопрос – почему именно Прайт, а не я?
О господи, как мучительно думать о том, что никогда я больше не увижу света в глазах Уолткейта, никогда больше не заговорю с ним и не пожму его сильную ладонь...
- Ты в порядке?
Я повернулась к капитану Лейкнау лицом – на моих щеках все еще не высохли сегодняшние слезы, пролитые по Уолткейту в непосредственной близости от его остывающего тела. Трой медленно подошел ко мне и, взяв за руку, спросил:
- Быть может, будет лучше, если ты все же на пару дней покинешь провинцию?
Я прекрасно понимала, что Трой неспроста задает мне этот вопрос – он слишком очевидно хочет оградить меня от присутствующих в Майндейке северян, хочет спрятать меня и одновременно с этим, желает уберечь от зрелища, которое назначено на завтра. Предстоящие похороны Уолткейта и так очень больно ударили по всем южанам.
Но я не могу уехать, не пожав в последний раз застывшую руку Прайта, не запечатлев на его холодном лбу прощальный поцелуй. Я не могу уехать, потому что за моей спиною стоит весь Юг, моя судьба неотрывно связана с историей этих территорий и для меня сейчас уехать – значит – бежать от себя самой, а спрятаться – значит – предать всех южан…
Я отрицательно закачала головой в ответ на предложение капитана. Он пожал своими широкими плечами:
- Признаться, я ничего иного и не ожидал от тебя услышать…
…Всю ночь перед похоронами Прайта в Майндейке шел дождь. Крупные его капли били по дрожащему от порывов ледяного ветра стеклу так сильно, что казалось, будто эти дождевые капли сделаны из прочного свинца и вот-вот превратятся в смертоносные и поражающие все на своем пути пули.
Этой ночью в провинции никто не спал.
Беспокойно ворочался на смятой и не разостланной койке в своей комнате капитан Стейнтгар, все время прислушиваясь к далеким раскатам грома. Капитан Майндейка с горечью вспоминал те бои, которые плечом к плечу они выстаивали в Уолткейтом – младшим. И ведь до сих пор судьба всегда хранила опального лейтенанта Прайта – его ни разу не зацепило ни одной шальной пулей, он не лежал истекая кровью на земле Юга, не бредил в холодных покоях госпиталя с тех самых пор как погибли его братья.
Судьба дарила ему спокойствие на войне, готовясь нанести свой удар в самый мирный день. Да, Прайт убит в бою и погиб как настоящий солдат. Но это не был решающий и оттого долгожданный бой с северянами, это была обычная вылазка врага из числа местных боевиков – и вот такой страшный для Юга исход.
Слезы текли по суровому лицу южанина. Ему было стыдно за свою слабость, но та боль, которая рвала его сердце, оправдывала эти скупые мужские слезы…
...Капитан Мейсон тоже не мог уснуть. Он стоял у раскрытого окна своей комнаты, не обращая ни малейшего внимания на то, что дождь заливает подоконник и бьет капитану Косонбланки прямо в грудь. Долгое время он ожидал этого дня и только теперь, с горечью, он признавал, что тысячу раз был не прав в своей ненависти к Прайту. И теперь, когда все счастливым образом открылось – и невиновность, и непричастность младшего Уолткейта в смерти братьев – его убили… И уже не у кого просить прощения, не кого обнять и предложить дружбу... Прайт умер, так и не успев напоследок поговорить как следует с Мейсоном, и так и не расставив до конца все точки над «и» в их сложных отношениях. Как обидно…
..Кен Кеннет бродил из угла в угол, как раненый зверь в тесной клетке. С его уст срывались только одни глухие и малопонятные рычания, переходящие в стоны – что же южанам делать после смерти Прайта?
Казалось, вместе со всей провинцией смерть Прайта Уолткейта оплакивает и падающий на землю Юга всю ночь ледяной дождь…
…Утро нового дня выдалось всем на удивление необыкновенно солнечным, и это после прошедшего ночью холодного ливня. Земля, за эту самую ночь, напитавшаяся влагой, теперь под лучами согревающего солнца дышала теплыми испарениями. Все так же кругом пели птицы, шумел в листве утихший было ветер, все так же был прохладен утренний воздух, наполненный озоном. Но вокруг самой базы стояла гнетущая тишина, не было слышно обычного радостного смеха, не было видно улыбок, были одни только взгляды исподлобья – нахмуренные, страшные…
Гроб с телом Прайта был установлен на невысоком постаменте рядом с флагштоком, на котором понуро висело скорбно приспущенное до половины знамя Юга.
Темно – синее полотнище, намокшее за ночь, было больше похоже на тряпку - с него не переставая капала влага, и легкий ветерок все никак не мог хотя бы приподнять знамя или немного пошевелить его.
Офицеры провинции еще рано утром предложили поменять вымокшее знамя на аналогичное, но сухое, но красноречивый взгляд Стейнтгара, заставил всех замолчать на полуслове. Ведь мокрое знамя укреплял сам Прайт всего каких-то пару дней тому назад. Следовало бы и накрыть его тело именно этим флагом, но вчера никому в голову не могло придти, что в обход сухой погоде снова начнется дождь и знамя так промокнет.
Этот гроб рядом с поникшим полотнищем символизировал конец эры Уолткейтов.
Торжественно-траурная часть была назначена на полдень. В десять часов утра в провинции совершили посадку вертолеты представителей Севера и Головного Трибунала.
Майор Эйн с тихим злорадством наблюдал за всем происходящим вокруг себя. С той самой минуты, когда его нога коснулась земли Майндейка, он чувствовал на себе уничтожающие взгляды южан – ведь именно майору приписывались страшные злодеяния во времена войны и заказ на убийство Уолткейта. Но эти взгляды оставались только легким выражением ненависти, и Эйн прекрасно понимал, что в присутствии и под охраной коронеров его никто не посмеет тронуть. И вместе с тем он несколько раз непреднамеренно взглядом натыкался на высокую фигуру бывшего капитана Кейна, которая напрямую свидетельствовала о самом страшном промахе майора в его жизни.
Майор знаками показал бывшему соратнику, что им есть о чем поговорить, но тот упорно отказывался эти знаки понимать и все время отворачивался, делая вид, что майора совершенно не замечает.
Эйн готов был убить Кейна на месте, ведь теперь тот всего лишь жалкий перебежчик, предатель, изгой – и поди ж ты, еще и нос воротит!
К полудню все пространство вокруг погибшего Уолткейта оказалось занятым, а его тело утопало в цветах.
Впереди стояли командиры Юга и Центра. Их лица были обращены к базе «Новый город». Шагах в двадцати, спиною к базе стояли представители Трибунала, майор Эйн, сопровождающий его инструктор Ниссао.
Невдалеке от них всех стоял человек, чье лицо и имя было многим знакомым, но никто из присутствующих не знал, кем этот человек был на самом деле.
Даже майор Эйн не подозревал, кто стоит рядом с ним почти рукой к руке.
А ведь этот человек в свое время сыграл не последнюю роль в войне четырехлетней давности. Это его рука, движимая жаждой власти запустила взрывной механизм, который растерзал тела Уолта и Смуэ.
Южане тоже не могли его узнать, хотя в свое время этот человек был ближайшим сподвижником Прайта и предал своего командира, это был тот самый лже-Доннер, который перешел на сторону северян, как только весть о смерти лидеров восстания разнеслась по всей Системе. Лже-Доннер который изменил внешность, чтобы навсегда уничтожить правду о себе…
Это ему в благодарность за «услугу» подарили управление целой провинцией, управление которой Хозяин осуществлял через майора Эйна.
Здесь и сейчас и южане и северяне были равны в одном – они не знали, кто скрывается под личиной этого человека и не обращали на него никакого внимания.
Сегодня Хозяин сам приехал посмотреть, как тело последнего из его врагов будет предано земле.
Стоящий рядом с майором Ниссао выглядел достаточно жалко, он то и дело бросал вокруг себя затравленные взгляды – он не мог открыться окружающим, что он их же союзник, а не проклятый северянин. Ненавидящие взгляды вокруг сводили его с ума.
Умоляющий взгляд Ниссао сверлил капитана Троя. Тот уже давно заметил, что инструктор подает ему редкие знаки, и что-то быстро зашептал на ухо Кеннету. Тот кивнул и скрылся в толпе.
До двенадцати оставались считанные секунды…
Вокруг все замерло. Вот-вот должен был прозвучать гимн Юга…
И в это же мгновение в рядах южан произошло замешательство. Заметив это, Стейнтгар поднял глаза и окаменел. На одном уровне с северянами и коронерами, всего в десяти шагах от гроба Прайта стояла Малиш.
Она появилась так неожиданно, что те, кто увидел ее сразу – были потрясены не столько ее появлением, сколько необычным внешним видом.
Ее лицо было скрыто под жесткой материей, лишь горящие глаза блестели над этой маской. На Малиш была форма Юга образца войны 2018 года, аналогичная той, в которой ее нашли в КАЭС. Верхняя рубашка была за рукава обвязана вокруг пояса, а на белой майке алели пятна крови. Это была та же майка, в которой Малиш сидела рядом с умирающим Уолткейтом – и это были следы его крови.
Ряды расступались перед новым лейтенантом провинции и немедленно смыкались за ее спиною. Сравнявшись с представителями Трибунала и Севера, Малиш равнодушным взглядом скользнула по тем, кто там стоял, и ее глаза остановились на майоре Эйне.
...Этот момент и увидел смертельно побледневший Стейнтгар. Он считал, что Малиш не стоит присутствовать на официальной части похорон – это могло быть очень опасно, майор Эйн мог узнать свою бывшую подопечную и потребовать ее ареста. Конечно же, медальон Прайта дает ей неприкосновенность на этой территории, но надолго ли…
Медальон, к сожалению, в свое время не помог Прайту, не сберег его жизнь…
Эйн сразу же почувствовал, что в настроениях южан что-то решительным образом за последние несколько минут изменилось – он оглянулся по сторонам и наткнулся взглядом на одиноко стоящую фигуру шагах в десяти от себя. Он готов был об заклад побиться, что именно с появлением этого человека связано повышенное внимание и волнение южан.
В этот момент их взгляды встретились, и майор невольно отпрянул в сторону – в глазах, смотревших на него в упор, горела страшная ненависть и презрение, и этот взгляд был ему знаком…
Ниссао проследил за взглядом майора и тоже заметил странного человека в не менее странной форме. И он тоже был готов поклясться, что в чертах незнакомца для него есть что-то до боли знакомое.
Трой с напряжением следил за этой дуэлью взглядов. Его сердце сжималось от боли и жалости.
Эйн ухмыльнулся – похоже, южане приготовили для него очередной сюрприз – интересно, что же значит появление этого человека на похоронах Уолткейта в таком виде?
Его взгляд скользнул вниз и замер – Эйн увидел на руке незнакомца блестящие звенья цепочки, на которой висел медальон Уолткейтов.
Это был первый, но еще не самый страшный удар. Все в Системе прекрасно знали, что медальоны могли переходить из рук в руки только самих Уолткейтов. И только Уолткейт мог передать символ своей власти в руки другого человека, вместе в правом вето. И передать его, вместе со своим званием Уолткейт мог только тому человеку, который не имеет никакого отношения к Системе, человеку, которого не было, нет и быть не может.
Потому что и южане, и центровики, и сами северяне числились в списках Системы.
В этих списках учитывалось все – количество прибывших добровольцев, численность умерших и погибших. Неучтенных в Системе быть не может…
Хотя… Майор почувствовал, как холодеет у него в груди – но ведь были десятки добровольцев, которых считали погибшими на родине, которых сразу оформляли как погибших и на которых в лагерях Разора испытывали все новейшие разработки… В лагерях, подобных тому, что до недавнего времени руководил капитан Кейн, таких людей навалом…
Значит, один из них?
МАЛИШ
Я видела, какая внутренняя напряженная борьба идет внутри майора Эйна. Честно говоря, я думала, что никогда больше не увижу этого человека, убившего меня, Рейс в КАЭС. Но вот он стоит передо мною и мне трудно сдерживать свои чувства по отношению к нему – он убивал меня, он убил Прайта, а когда узнает о своей неудаче в отношении меня - наймет нового убийцу и моя жизнь может оборваться…
Но сначала он заплатит за все…
Я решительно шагнула вперед, сопровождаемая любопытными и обеспокоенными взглядами. Я приближалась к своим друзьям, чувствуя спиною, как исходят злобой мои враги.
Я встала рядом с Троем, между ним и Мейсоном, почувствовав, как плечи этих сильных мужчин придерживают меня сразу с двух сторон.
Стейнтгар облегченно вздохнул – значит, Малиш не собирается раскрываться Эйну и подвергать себя риску. Капитан сделал знак и над базой медленно зазвучал гимн южных территорий, в последний раз звучащий для Прайта Уолткейта.
В глазах у большинства солдат в этот одновременно торжественный и трагический момент блестели непрошенные слезы на глазах. Эти мужественные люди прощались со своим прошлым, которое для них все последние четыре года олицетворял Прайт Уолткейт.
Малиш, опираясь на плечи Троя и Мейсона, еле стояла на ногах, но ее глаза в отличие от глаз многих присутствующих на похоронах оставались почему-то совершенно сухими. Это было странно, ведь все прекрасно знали, как тяжело Малиш приняла для себя смерть Прайта и тем не менее теперь в ее светлых глазах не было ни единой слезинки. И именно по этим странным на первый взгляд для всех остальных признакам, внимательно наблюдавший за девушкою Трой понял – она точно что-то задумала, ведь медальон Прайта все еще не висел на ее шее, а был крепко-накрепко зажат в ее дрожащей руке.
Четверо солдат невдалеке от основного числа собравшихся держали в своих руках растянутое знамя Майндейка. Этим знаменем им вскоре предстоит накрыть холодное тело лейтенанта Прайта и только после этого тело последнего Уолткейта предадут земле у мемориала павшим бойцам.
Начался долгий и тягостный процесс прощания. Командиры по очереди подходили к телу Прайта и что-то тихо говорили, обращаясь к мертвому другу. Только один Мейсон долго стоял молча – он много плохого сказал при жизни Прайта, его так давила вина за свою невольную слепоту, что он так и не смог найти слов, для того чтобы испросить для себя прощения напоследок…
Когда подошел черед Троя, он наклонился к Прайту как можно ближе и прошептал:
- Я не дам ее в обиду… Я клянусь тебе, что пока я жив, с ней ничего не случиться… Спи спокойно, лейтенант…
Майор Эйн наотрез отказался в свою очередь подойти к гробу, он продолжал настороженно наблюдать за незнакомой фигурой, предчувствуя исходящую от нее для себя опасность. Но вот пришел и его, незнакомца, черед подойти к Прайту Уолткейту и возможно именно сейчас ситуация может наконец-то окончательно проясниться.
МАЛИШ
Я медленно проходила мимо настороженных солдат, неторопливо направляясь в сторону Прайта. Красноречивый взгляд Стейнтгара умолял меня не делать глупостей, капитан как будто предчувствовал, что сейчас неизменно может произойти что-то непредвиденное. Я знала, что все сейчас смотрят на меня, ловят каждое мое движение и я хотела этого всеобщего внимания, направленного только на меня.
Они хотят зрелища? Они его получат…
Я опустилась на колени перед человеком, который спас мою жизнь. Все моменты моего пребывания в КАЭС, госпиталь в Майндейке и Прайт – первый человек в моей новой жизни - все за секунду пролетело перед моими глазами одним коротким воспоминанием. Мне хотелось протянуть руку к Прайту, помочь ему подняться, помочь ему сбросить с себя оковы этого страшного вечного сна – но к сожалению его смерть была правдой, Прайт был мертв, а я сейчас должна была нанести от его честного имени решающий удар, определяющий дальнейшую судьбу всех присутствующих.
- Прайт, я так много должна тебе сейчас сказать… Я знаю, что мои слова прозвучат слишком поздно, но ты должен знать, что ближе тебя у меня никого на свете не было и твоя смерть – это выбитая почва из-под моих ног. Я понимаю, что остаюсь не одна, за моей спиною Юг и Центр, и я не боюсь реакции и мести Севера. Они совершили страшную ошибку, убив тебя, потому что теперь им не будет покоя…
Я наклонилась к нему и поцеловала в ледяные посиневшие губы...
Не отводя от его искаженного смертью и болью лица своего взгляда, я размотала цепочку со своей руки и, подняв ее высоко над головою, для всеобщего обозрения, положила на грудь Прайту. И только теперь крупные слезы полились из моих глаз – он был Уолткейтом, и он останется им НАВСЕГДА.
...Капитан Стейнтгар готов был схватиться за голову от чувства нахлынувшей безысходности. Он беспомощно оглянулся на Троя – тот ошарашено развел руками. Теперь, при всех отказавшись от медальона, Малиш практически обрекла себя на возможную погибель. Если майор узнает о ее существовании, он будет вправе потребовать ее ареста прямо здесь же на территории Майндейка, а это неминуемая смерть, ибо в стенах Севера, куда ее непременно после ареста доставят, Малиш уже ни за что не выжить.
Майор пренебрежительно хмыкнул – как глупо отказываться от такого лакомого куска, как медальон Уолткейтов…
МАЛИШ
Эта его ухмылка вывела меня из себя. Я развернулась лицом к ненавистному северянину. Еще секунда и я, сдернув с себя материю, открыла свое лицо.
По бровке промчался громкий вздох отчаяния. Стейнтгар пошатнулся и вынужден был опереться рукою на лейтенанта Мела, который с усмешкой наблюдал за действиями Малиш. Молодец, девчонка!
Трой сжал губы, едва сдерживаясь, чтобы не рвануть с места к Малиш, чтобы закрыть, защитить ее…
Инструктор Ниссао стоял с посеревшим лицом. Земля качнулась у него под ногами, и он все никак не мог найти точку опоры, шаря у себя за спиною трясущимися руками. Перед ним стояла живая и невредимая Рейс…
Майор Эйн на несколько шагов отступил от страшного видения. Это казалось сном, наваждением, чем-то нереальным, невозможным – ведь он сам посылал пули в цель одну за другой, он своими собственными глазами видел брызги крови, разлетающиеся по сторонам, видел падение этой треклятой девчонки в провал… Но она стояла здесь, в нескольких шагах от него… Стояла с непроницаемым выражением на лице и взглядом, прожигающим северянина насквозь.
- Ты?…. Рейс?... Откуда ты взялась?..– едва смог вымолвить Эйн.
Малиш отрицательно качнула головою. Легким движением указательного пальца она подцепила под своей окровавленной майкой почерневшую от времени цепочку, и вытащила ее наружу. На поблекшей и тусклой цепочке ярко блестел еще один медальон Уолткейтов.
Удивлению окружающих, казалось, не будет предела. Но ведь Малиш положила медальон Прайта на его грудь…Чей же медальон она сейчас держит в своей руке?
Неужели? Ведь всего было три медальона – каждому Уолткейту - свой. Но когда при взрыве Уолт и Смуэ погибли, то в обломках удалось разыскать только один медальон – Смуэ.
Все были тогда в таком состоянии из-за возобновившихся боевых действий, что на медальон Уолта времени уже не было. Он так и долен был остаться где-то в руинах КАЭС. Руины…
Стейнтгар понимающе закрыл глаза – ну, конечно же, руины КАЭС! Именно там Прайт обнаружил умирающую девушку, значит, он вполне мог найти и медальон Уолта, а Малиш все это время могла знать об этой находке.
МАЛИШ
Я, оттянув цепочку, воочию демонстрировала потемневший от времени медальон для всех присутствующих. В глазах солдат мелькали удивление, изумление, торжество, гордость, страх и боль…
Я снова развернулась лицом к майору Эйну и громко, четко произнесла в тишине:
- Мое имя – Уолткейт!
В висках побледневшего майора стучали тысячи отбойных молотков – белая пелена застлала его глаза – майор Эйн был на грани нервного срыва. Малиш нанесла ему поистине чудовищный по своей сути удар.
В первую секунду он решил, что все происходящее на бровке ему только кажется, что это долгий и страшный мучительный сон и не более того. Восставшая из могилы Рейс, ее обвиняющий взгляд, сомкнувшиеся вокруг него кольцом южане – Эйн ошибочно посчитал, что его специально заманили в провинцию Майндейк для последующего ареста, и тотчас же развернулся за помощью к стоявшим неподалеку коронерам.
Те пребывали в не меньшем замешательстве – перед ними разворачивались непонятные пока события. Кто эта девушка, так испугавшая своим присутствием майора? Каким образом у нее на руках оказалось сразу два медальона Уолткейтов? – тихо перешептывались они между собою.
В водовороте этих событий все как-то сразу позабыли о Прайте. Лишь Малиш снова опустилась перед ним на одно колено – она сжала холодную руку Прайта и опустила свой горячий лоб на край его гроба.
Трой, не отрывая взгляда, смотрел на Малиш. Капитана раздирали противоречивые чувства – с одной стороны он понимал – Малиш страдает, и частично винит себя в смерти Прайта. Но с другой стороны – это было нечестно по отношению к самому Трою, а тут еще этот поцелуй с Прайтом, пусть даже с мертвым... И теперь Малиш сидела, почти вцепившись в тело погибшего Уолткейта и Трой чувствовал себя оскорбленным.
Капитан Лейкнау принял решение покинуть провинцию Майндейк сразу же после серьезного разговора с Малиш.
Бывший капитан лагеря наемников Кейн с торжеством смотрел на майора Эйна, такого жалкого, такого забитого и потерянного в этот момент. Майора попросту «ломало» - его взгляд беспокойно перебегал с одного лица на другое и крайняя растерянность царила в его глазах предателя и убийцы. Мысли майора читались достаточно легко.
«Конечно же, южане обо всем знали. Именно они спасли Рейс, ведь в день ее расстрела южане уничтожали КАЭС, каким-то образам проникли внутрь и спасли девчонку. А она рассказала им о себе… хотя нет… что она может знать? Хотя…»
Майор поднес дрожащую руку ко лбу – на нем мелкими бисеринками собирались капли пота, мысли проносились в голове бешеным галопом.
«Она, Рейс, видела бумаги из сейфа Кейна, знает все о своих исключительных способностях, Кейн тоже об этом знал и сейчас он на стороне южан. Значит, все…»
Нет, просто необходимо взять себя в руки – они, эти грязные ублюдки южане, не посмеют арестовать его, майора, главу провинции, без санкций Трибунала.
Но и он теперь не может арестовать воскресшую из мертвых Рейс. У нее медальон одного из Уолткейтов и даже не важно теперь, которого из них именно.
Этот медальон она явно получила из рук Прайта, она действительно не значиться в списках Системы – она никто на этой земле – ведь он лично уничтожал ее документы, а те что остались в его личном архиве – не в счет. Их Трибуналу не предъявишь... Значит, медальон действительно дает ей исключительное право вето и неприкосновенность на всей территории Системы.
Хотя… Нет, не на всей. На Север ей лучше не соваться, это место запретно для всех Уолткейтов. А она так и сказала: «Мое имя – Уолткейт» и она права на все сто процентов. Теперь она тоже Уолткейт, что подтверждает ее форма и нашитые на ней звезды лейтенанта.
Значит, убийство Прайта было бесполезным. Они уничтожили последнего Уолткейта, а взамен получили нового.
И если Прайт просто существовал, изредка символизируя былую мощь Юга, но он не мог объединить в единую силу южные и центральные территории, а этой девчонке уже удалось привлечь на свою сторону и Мейсона и Троя, а это самые страшные враги Севера из числа центровиков.
Эйн скрипя зубами от ярости, смотрел на коленопреклоненную Рейс. И ведь нужно было сделать всего одно движение – успеть выхватить из кобуры пистолет и нажать на курок, чтобы наконец-то освободить Север от Уолткейтов раз и навсегда. И тогда-то он, наконец, станет героем.
Правда, посмертно. Его разорвут на части здесь же, разорвут на мелкие ошметки и останется одно воспоминание о славном майоре Эйне. Придется отложить решительные меры на потом. Позже они решат, что делать с этой новой помехой…
МАЛИШ
Я почувствовала легкое прикосновение к своему плечу и, поднявшись во весь рост, взглянула на человека, стоящего позади меня. Капитан Мейсон едва заметно улыбнулся краешком рта и, сжав губы, посмотрел на застывшего в вечном сне Прайта.
- Я очень виноват, - произнес капитан Косонбланки, - мне все время казалось, что неспроста он не погиб тогда в КАЭС. Стоило ему уйти, и погибли Уолт и Смуэ, а он остался жить, получив право вето, столь желаемое для многих. Если бы я только знал…
Я понимающе качнула головою. Если даже сам Прайт считал себя виновным в смерти братьев, что же говорить об остальных?
- Я бы очень хотел поговорить с ним сейчас об этом…
Слова Мейсона вызвали новую волну моих горячих слез. Я вскинула голову вверх, но предательские капли продолжали катиться по щекам, выдавая мою боль на всеобщее обозрение…
Еще один человек внимательно наблюдал за всем происходящим. От него не укрылась смена настроения майора и Ниссао, он слышал торжествующий гул южан за своей спиною, но, услышав слова Малиш о преемственности имени Уолткейта, этот человек просто смертельно побледнел.
Значит, все было напрасно. Напрасны были поиски того, кто на Юге, в обмен на свободу, согласиться выстрелить Прайту в спину и уничтожить проклятый клан. Напрасное тяжелое длительное ожидание и напрасная радость, смешанная с облегчением при известии, что Прайт смертельно ранен.
Он рисковал своей жизнью, приехав на похороны последнего Уолткейта, он не мог удержаться от острого желания увидеть мертвого Прайта.
В итоге – он его видит, и на его же глазах появляется новый представитель ненавистного имени. И вот уже капитан Мейсон утешает новоиспеченного лейтенанта.
Эта девчонка – не разочаровавшийся в жизни Прайт, который пользовался вето лишь изредка, под влиянием Стейнтгара, эта девчонка может начать значительно влиять на внутреннюю политику в Системе.
…Ее судьба теперь была полностью предрешена. Рейс появилась на Юге именно в тот момент, когда ему понадобились новые силы и за короткое время ее молодая горячая кровь заставила намного быстрее бежать застарелую кровь застрявших в Системе южан.
Изоляция от Центра и от Севера, невозможность покинуть пределы южных территорий стали привычными и незыблемыми. Теперь же, втянутые в гущу событий, южане должны были решить единственно важный для себя вопрос: желают ли они бороться за правду, если это станет причиной новой войны?
Если они больше не больны, то имеют право покинуть Систему, но они свидетели многих злодеяний – просто так из Системы их никто не выпустит. Прямого пути домой, нет…
Обходной путь приведет к новой войне, быть может более кровопролитной и бессмысленной, чем война четырехлетней давности. Но готова ли Система снова проливать кровь в новой гражданской войне?
Четыре сержанта, держащие в руках флаг провинции, приблизились к телу Прайта и накрыли его темно-синим полотнищем с черными траурными лентами.
Мир качнулся под ногами Малиш. Широко раскрытыми глазами она неотрывно следила за движениями сержантов, навсегда закрывающих лицо Уолткейта.
Послышалась короткая команда. В небо взмыли десятки ракет, и автоматные очереди прошили небо насквозь. Небо, под которым уже не будет Прайта Уолткейта…
Под этим небом станется только неугасаемая ЯРОСТЬ…
БУДУЩАЯ=ПРОВИНЦИЯ=МАЙНДЕЙК
ФОРТ КАЭС
ЗА ЧЕТЫРЕ ГОДА ДО ОПИСЫВАЕМЫХ СОБЫТИЙ
Стрельба постоянно велась со всех сторон – стоило пулеметной очереди захлебнуться на западе, как усиливался шквальный огонь с других позиций противника.
КАЭС был зажат в тесное кольцо осады – с севера и с востока его постоянно атаковали войска северных территорий, с запада и с юга – местные банды, подогреваемые обещаниями о вознаграждении за каждого убитого южанина. Носа нельзя было высунуть из форта, чтобы этого самого носа не лишиться – стрельба не на жизнь, а насмерть велась непрерывно…
Форт КАЭС некогда принадлежащий Северу, сейчас представлял собой жалкое зрелище – свист пуль, грохот снарядов, нарушали располагающую к спокойствию атмосферу стойкого бастиона.
Да и не время теперь было думать об окружающей красоте – здесь в этом каменном мешке были намертво закрыты почти полторы сотни защитников и из числа тех, кто все время проходил здесь службу еще будучи здоровым, и те, кто был из числа новоприбывших миротворцев.
Те, кто спешил на помощь осажденным южанам, был вынужден прекратить все попытки пробиться через огненное кольцо осады. Перед противником стояла конкретная цель – уничтожить всех южан, находящихся в форте, всех до последнего, никого не оставляя в живых, не щадя ни раненых, ни тех, кто и так находился при смерти.
Трехэтажное здание КАЭС должно было стать последним пристанищем для своих защитников.
Всего ничего прошло с тех самых пор, как в этих стенах погибли Уолт и Смуэ Уолткейты. Вон тот проем в полу, обуглившаяся стена – свидетельства этого страшного события. Ведь это именно после смерти Уолткейтов, как будто ожидая этого события, Север нарушив мирные договоренности пошел в наступление.
Проживи Уолткейты всего на пару дней больше, и вопрос о независимости Юга был бы решен окончательно. Их вовремя убили, да. Да – убили – в этом то, как раз никто из южан ни на секунду не сомневался.
А так как это произошло на самой южной территории – значит, это дело рук кого-то из своих.
Это рука южанина заложила заряд в кабинете заседаний и нажала на кнопку детонатора. Но вот кто это был конкретно – никто не знал.
Грешным делом, почти каждому в голову в тот момент пришла мысль о причастности к этим смертям младшего Уолткейта. Ведь это к нему в случае смерти братьев переходили функции управлении Югом и самое главное – право вето. Убивали и за меньшее…
Но большинство несчадно гнали эту мысль прочь. Знающие младшего Уолткейта люди только нехорошо ухмылялись таким версиям о причастности Прайта. Зачем ему вето – он ведь и так почти им не пользовался? Зачем ему смерть братьев – ведь он так и не потребовал перехода их функций в свои руки?
А ведь все так хорошо могло закончиться…
Диф медленно повел головою со стороны в сторону – нестерпимо затекли шея и плечи, постоянно в течение последних четырех часов находящиеся в напряжении.
Диф Уоллер был одним из тех, кто в свое время нашел территорию, впоследствии получившую название Система. Это был целый остров жизни среди волн эпидемии, и тогда еще никому в голову не могло придти, какие события могут развернуться на этой территории, тогда еще все были равны, не было еще не северян, ни южан, не было смысла в войне между ними…
ДИФ
Сам сержант Диф на тот момент только приехал на зараженный континент. Он видел, как страшно выглядят больные люди, и боялся подцепить заразу – дома его с нетерпением ждали жена и маленький ребенок. Но он так и не уберегся.
Ему вместе с другими миротворцами необходимо было вывезти из зараженной деревни несколько человек. Грузить пришлось и тех, кто уже не мог сам передвигаться.
Диф помогал женщине неопределенного возраста, она шла, шатаясь и опираясь рукою на его плечо. На руках сержант нес ребенка. Девочка не плакала, не кричала – она смотрела огромными карими глазами на солдата, несущего ее на руках и заботливо прижимающего ее к самой груди.
Кто был виноват в том, что он вскоре заболел – женщина или ребенок, Диф так и не узнал. Однажды утром он очнулся горя от высокой температуры, его губы пересохли и потрескались так, что по его подбородку постоянно струилась кровь, а руки покрылись страшными язвами. Диф сам написал рапорт о своем переводе на Юг, не дожидаясь пока его выгонят из взвода.
Нижние территории Системы тогда только стали наполняться зараженными солдатами. Три долгих недели Диф ожидал своей смерти – три долгих недели он в бреду вспоминал поочередно то лицо своей дочери, то лицо спасенного им ребенка.
И он выжил. Однажды утром, сержант с удивлением заметил, что язвы больше не зудят, а жар спал почти на нет.
Что же с ним произошло – он так и не узнал. Медики только пожимали плечами – они понятия не имели, что это за болезнь и почему она так скоро отступила. Объяснение было только одно – эта передышка ненадолго и вот-вот наступит рецидив, так что особо обольщаться солдату не советовали.
Он ждал, но ни через месяц, ни через полгода болезнь так и не вернулась. Язвы покрылись коркой и вскоре исчезли, самочувствие Дифа значительно улучшилось, но анализы крови ежемесячно подтверждали – вирус все еще в организме.
Проходило время, и иногда Диф полностью забывал о своей болезни, и жаждал вернуться домой, услышать голоса родных, увидеть их, дотронуться до них…
Но стоило ему представить, как от его малейшего прикосновения язвы начинают покрывать лица и тела его ребенка и жены – Диф просыпался в холодном поту, судорожно дыша и хватая ртом воздух. Диф старался больше не думать о своем возвращении домой.
Сержант оглянулся по сторонам – стрельба начала стихать и он вопросительно посмотрел на Кеннета. Тот дал отмашку – похоже на самом деле это отбой со стороны нападавших.
В одно и то же время ближе к вечеру, огонь по позициям южан внезапно прекращался. Местные банды переставали обстреливать форт, и с их позиций до самого утра не было слышно ни звука. Исключения составляли только те вылазки, которые предпринимали сами осажденные по ночам.
Тогда, кажущиеся нелюдимыми постройки оживали от выстрелов, давая понять, что противник все еще на месте и ожидает любого неловкого шага со стороны осаждаемых.
Северяне же даже ночью продолжали изредка постреливать – явно не экономя на патронах, и показывая, что они тоже все на своих местах и уходить, никуда не собираются.
Осажденные продолжали пристально следить за происходящим. У каждого окна, у каждой бойницы стали в дозор снайперы – нельзя было упустить неожиданного нападения и тем самым подписать себе смертный приговор. Диф облегченно вздохнул и, пригибаясь к полу, проскочил под окном, рядом с которым дежурил последние шесть часов.
Уже на лестнице сержант устало перевел дух и обернулся, чтобы убедиться – Кеннет идет следом. Друзья спустились вниз в столовую.
По пути им то и дело попадались солдаты, такие же уставшие, злые и голодные. Вниз начали сносить всех раненых и убитых за этот день. Горькая ухмылка застыла на лицах солдат, пропускавших носилки с мертвыми телами, - кто знает, что ожидает их завтра и своими ли ногами придется им сходить с мест своего дозора.
Форт КАЭС был лучше всех остальных построек Юга подготовлен к длительным военным действиям, хотя первоначально и не был построен для нужд войны. Отбитый в свое время у Севера КАЭС был меньше всего похож на крепость. А вот ряд укреплений, построенных по приказу Уолткейтов, не раз уже спасали защитникам их жизни. А запас продовольствия и воды здесь, казалось, был неисчерпаем. Вода шла из естественного источника подземных грунтовых вод и ею могли пользоваться безмерно. Пища, в основном консервы и сухари, находились в подземном хранилище, где температура никогда не поднималась выше минус пяти. Запасы были сделаны почти два месяца тому назад, и срок их годности истекал только через полгода.
Конечно, навряд ли они выдержат еще полгода осады, подумалось Дифу, но, по крайней мере, никакого беспокойства о том, что их может постигнуть голод или жажда ни один солдат КАЭС не испытывал.
Внизу, на первом этаже форта царила постоянная суета, шла раздача патронов, из рук в руки передавалась пища, но комок к горлу подкатывал каждый раз, когда взгляд останавливался на двери ведущей в подвальные помещения, ибо рядом с едою хранились и тела погибших.
Выйти из КАЭС было невозможно, с каждым днем погибших становилось все больше и больше, и их решено было переносить вниз, благо – температура это позволяла. Оставить тела в самом форте тоже было невозможно – жара и духота и так вершили свое грязное дело – вонь стояла невыносимая. Запахов же разлагающихся тел, не вынес бы никто. Да и сознание большинства солдат было бы деморализовано – наблюдать, как гниет и разлагается человеческое мясо, еще недавно бывшее живым солдатом – занятие не из самых приятных.
Но и еду из подвала ели с большой неохотой – все больше по необходимости. Ведь каждый задавался одним и тем же вопросом – не я ли следующий буду упираться в стеллажи с консервами?
Диф с отвращением смотрел на банку с тушенкой – желудок свело судорогой. И хотя он не ел почти целые сутки, еда в рот добровольно все равно никак не шла. Рвотные позывы не позволяли ему наполнить ложку липкими кусочками мяса.
Рядом сидящих солдат такие этические моменты, похоже, беспокоили мало.
Они ели, смеялись, шутили и, жуя хлеб, раз за разом, ложка за ложкой отправляли еду в рот. Диф опустил жестяную банку на пол – есть он не смотря на страшный голод не мог.
- И ты думаешь, им позволят сюда пробиться? – раздался у него над ухом визгливый голос.
Сержант оглянулся. Солдаты вели обычный для них разговор. Тема была одна – сумеет ли помощь подоспеть вовремя.
Диф оглянулся еще раз – в принципе, пока что можно было отдохнуть. Удобно устроившись, он снова задумался…
Вот уже несколько дней Дифу не давал покоя один вопрос, мучивший его безмерно. Суть его заключалась в том, что он в отличии от всех остальных южан точно знал, кто именно предал и убил Уолткейтов…
Эта догадка ослепила его сознание неожиданно. Вспоминая последний день жизни вожаков восстания, и все события предшествующие их гибели, Диф внезапно наткнулся на личность человека, который смутно был ему знаком. Тогда Диф посчитал, что ошибся… Но теперь…
Одним из миротворцев, приехавших в пострадавшие районы, был некто сержант Сиур – он уже тогда командовал целым взводом зачистки – эти подразделения должны были обеспечивать безопасность зараженных, защищать их от местных бандитских группировок. Напрямую с населением они контактировали очень редко, старательно избегая всяческих столкновений с зараженными лоб в лоб. Наверное, именно поэтому, когда большая часть солдат отрядов ООН бились в судорогах и покрывались язвами, взвод Сиура в полном составе оставался на ногах.
Диф неоднократно видел этих парней из отряда Сиура. Они брезгливо обходили сгоревшие деревни, искренне считая, что лучше погибнуть в огне, чем сгореть от страшных болезней.
Пока на Юге концентрировалось значительная часть зараженных миротворцев, Сиур прошел путь от сержанта до капитана. И исчез…
Так тихо, так внезапно…
Взводом зачистки уже давно командовал другой сержант, а вот Сиур как будто сквозь землю провалился – о нем больше не было ни слуху, ни духу…
Многие не обратили на этот факт особого внимания – отряды зачистки часто передвигались вслед остальным войскам и чаще всего на лицах этих солдат были повязки, наверное, призванные оградить организмы солдат от заразы. Кто-то никогда не видел Сиура в лицо, и поэтому считалось, что он просто находится где-то рядом, просто неузнаваем и поэтому безынтересен.
Один Диф знал наверняка – нигде рядом с миротворцами Сиура нет. Ему удалось однажды увидеть лицо капитана, но этого раза сержанту хватило, чтобы запомнить его уже навсегда. И дело было даже не в том, что многие завидовали очистительным отрядам, так как те подвергались меньшему риску заражения и получали за это огромные деньги.
Дифа настораживало другое – как простому сержанту удалось так быстро подняться на такую высокую должность. За какие - такие заслуги? Сиур ведь был и оставался командиром отряда зачистки, но рос в должности как на дрожжах. За что такая милость?
Поэтому, когда капитан Сиур пропал из поля зрения, только Диф придал этому какое-то особенное значение – он один понял, что таких выкрутасов просто так не бывает.
Шло время, летели месяцы, на Юге началось восстание. Диф и думать забыл, что когда-то был крайне обеспокоен исчезновением одного из самых преданных солдат Севера.
В том, что Сиур был до глубины души предан Северу, можно было не сомневаться. Стоило только получше узнать, чем на самом деле иногда занимались отряды зачистки.
Диф знал – зачистка добивает не только бандитов, но и тех мирных жителей, которых за час до этого спасали отряды миротворцев. Он был этому единственным свидетелем, о котором не знал никто…
…Это одна из больных поселянок с криком сорвала с Сиура черную повязку, когда он расстрелял ее мужа, и он же, капитан Сиур одним взмахом перерезал ей горло и вытер клинок о платье погибшей женщины.
Солдаты отряда делали вид, что ничего необычного не происходит. И только вернувшийся за информацией в деревню Диф с ужасом наблюдал за резней, которая в этой деревне началась. Благо, жителей, не пожелавших уйти с миротворцами, было всего человек десять. Уничтожены были они все.
Дифу удалось уйти незамеченным. Он не сомневался, что если бы солдаты отряда зачистки увидели, что у их действий есть живой свидетель – жизнь Дифа не стоила бы и ломаного цента. Теперь Диф знал – не только эпидемия уничтожала зараженное население, этому еще помогали местные головорезы наравне с некоторыми миротворцами.
Сразу же после этих событий Сиур и пропал. Исчез, испарился – был человек, и нет его. Прошло достаточно времени, чтобы Диф начал забывать о произошедшем. Нахлынули другие важные события – восстание на Юге набирало силу. Уолткейты стали целенаправленно готовиться к отражению атак Севера. И в этой суматохе некогда было думать о чем-то другом.
В самой Системе начали всплывать многочисленные факты расправ над мирными жителями, были призваны к ответу несколько подозреваемых, Головному Трибуналу удалось доказать их причастность к карательным экспедициям по пострадавшим территориям. Потом начались судебные разбирательства по делу капрала Мела, потом началась война, вскоре заключилось перемирие и погибли Уолткейты…
Память не давала Дифу покоя, раз за разом заставляя возвращаться к тому памятному дню. Что-то цепляло, заставляя мучительно возрождать всю цепочку моментов, взглядов, разговоров.
И как вспышка, пришло прозрение…
Диф вспомнил, как уезжал из КАЭС Прайт Уолткейт. Насупившийся, злющий, как дьявол, хлопнул он дверью, выходя из кабинета братьев. Хлопнул так сильно, что на шум развернулись все стоящие на злополучном третьем этаже. Всем стало понятно, что лидеры либо чего-то не поделили, либо Уолт и Смуэ обидели Прайта до смерти – в глазах последнего блестела неприкрытая ярость.
Несмотря на окружающих его солдат, младший Уолткейт не сдерживался в выражениях. Никто не мог понять, что же именно произошло за дверями кабинета Уолткейтов. Ясно было одно – Прайт собирается покинуть КАЭС немедленно.
Он не останавливаясь растолкал солдат, стоящих у него на пути и начал спускаться вниз – там младшего Уолткейта поджидали люди из его конвоя.
Диф спускался следом и один из немногих видел, как Прайт коротко отдал команду своим людям и в их сопровождении двинулся к выходу. Следом за лейтенантом с недоумением на лицах следовали сержант Стейнтгар, пилот Райс и…
Диф мотнул головой и проснулся. Вокруг царила полная тишина. В КАЭС стояла глубокая ночь, вокруг сержанта развалившись, кто как мог, спали его сослуживцы южане.
Где-то невдалеке слышался тихий разговор – патрульные бодрствовали, несмотря на то, что сами буквально валились с ног от усталости.
Диф опустил глаза… Этот сон преследовал его последние несколько дней, ибо тогда, он не мог сказать определенно – ему приходилось раньше видеть четвертого сопровождающего Прайта.
Лицо этого человека мелькнуло перед ним всего на несколько секунд, на этом лице читалась досада и разочарование. Лейтенант Доннер – так, кажется, его звали?
Долго сержант не мог понять, почему он сразу же обратил внимание именно на этого человека – лицо было смутно знакомо, а вот взгляд был запоминающимся – так смотрел на агонию своих жертв капитан Сиур. И как только Диф вспомнил это имя, как все встало на свои места – и таинственное исчезновение капитана и смерть Уолткейтов в тот самый день, когда Сиур появился в КАЭС.
Диф не решался поделиться с кем-нибудь этой догадкой. Все было бездоказательно. Он ведь так и не доложил командованию о расстреле в деревне.
Совсем другое дело, что Сиур появился в КАЭС не под своим именем – значит, он не был перебежчиком со стороны северян. Перебежчики не меняли имена, они начинали служить на Юге под теми же данными, с которыми пришли служить на Север.
Сиур же сменил имя. И это могло значить только одно - он не был перебежчиком – он был агентом Севера на Юге.
Мало того, ему удалось войти в число ближайшего окружения Прайта, он мог спокойно перемещаться по Югу – его лица ведь никто прежде не видел. Отряд зачистки скрывал свое обличье за черными повязками, южане не могли опознать в Доннере Сиура.
Сиур надолго исчез – Север основательно готовился к внедрению своего агента, и легенда была достаточно убедительна, раз Доннер сумел так близко подобраться к Прайту.
…И смерть Уолткейтов – это только его рук дело. Доннер знал, что Уолткейты собираются вместе в одной комнате, он мог рассчитать время и заложить взрывчатку. Он мог даже установить в КАЭС аппаратуру для прослушки. Недаром так исказилось лицо лже-Доннера, когда он увидел, спускающегося раньше времени Прайта. Его задачей было уничтожение всех Уолткейтов, но младший избежал гибели только благодаря счастливой случайности.
Значит, все сходиться…
Он просто должен кому-нибудь рассказать о своих догадках. Но кому? Единственный человек, который способен выслушать его и понять – это Кеннет. Он ведь тоже был в сопровождении Прайта в тот день, правда во время смерти Уолткейтов он находился в штабе, и все же он может либо развеять все сомнения – подтвердив либо отвергнув все домыслы и догадки. Но сейчас Кеннет спокойно спит – ему удалось преклонить голову впервые более чем за сорок часов и будить его теперь – по крайней мере, бесчеловечно.
Диф смотрел на своего спящего друга с горькой усмешкой. Кеннет…
Кен услышал о смерти Уолткейтов в объединенном штабе Юга и Центра. Он ринулся в КАЭС, чтобы убедиться – это не чья-то злая шутка, а тот самый удар судьбы, который выбивает почву из-под ног в одно мгновение. Теперь Кеннет думает только об одном – о сохранности архива погибших Уолткейтов. Он каждые двенадцать часов подходит к этому архиву, чтобы убедиться в его целостности и неприкосновенности. Можно будет не сомневаться, что если КАЭС выдержит осаду, архивы Уолткейтов станут важной опорой для тех, кто выживет в этой братоубийственной войне.
Кен говорил, что там много важной информации о Системе и о ее создателях. Интересно было бы почитать…
Диф устало потянулся и почувствовал, как затекли его руки и плечи в том неудобном положении, в котором он устроился на короткий отдых. Разминая затекшие мышцы, Диф внезапно подумал, что лучше всего будет ему изложить все известные факты на бумаге, подписаться и отдать Кеннету. Слова – это всего лишь информационное дыхание, а буквы – это уже реальные, ощутимые символы…
Более двух часов понадобилось Дифу, чтобы написать все, что он знал о Сиуре, включая и его подробнейшее внешнее описание. Сложив клочок бумаги с неровными краями, он запечатал его в грязный конверт и засунул в нагрудный карман – нужно будет отдать Кеннету, как только подвернется удобный момент…
- Тревога…
Эхо мгновенно разнеслось по спящим этажам и все еще заспанные солдаты рывками поднимались с мест и хватали оружие положенное рядом. Над КАЭС поднималось зарево рассвета, и Диф невольно подумал, что было бы очень глупо умирать в такой чудесный день. Его руки машинально сжали приклад и, забыв обо всем на свете, Диф бросился за товарищами…
…Глухой вскрик, глубокий стон заставили Кеннета оглянуться, и он увидел, закатившиеся зрачки Дифа, медленно сползающего по стене на пол, залитый кровью. Продолжая стрелять, Кеннет стал перемещаться в сторону раненого друга…
… Несколько часов Кеннет изредка прислушивался к дыханию раненого товарища, но вскоре со скорбью на лице он накрыл умершего сержанта своей забрызганной грязью и кровью курткой. Сердце Дифа перестало биться, оно остановило свой ход, последний раз стукнувшись о еще теплую грудную клетку и нагрудный карман, в котором покоилась очередная тайна Системы.
Свидетельство о публикации №210080500412