Фьонн. Книга 4. Звёзды Сумеречной долины. Глава II

Желая отпраздновать победу над мятежниками, а также во исполнение обещания, данного сестрёнке Хьёрди, Фьонн вознамерился организовать большую охоту, пышность которой соответствовала бы его нынешнему титулу короля; однако так уж получилось, что конкретная дата сего торжественного мероприятия неоднократно переносилась на более позднее время.
Сначала королевское внимание было сосредоточено на дальнейшей участи пленных бунтовщиков. Как человек просвещённый, а значит, до определённой степени гуманный, Фьонн не стал устраивать показательных кровавых расправ, подвергая своих проигравших оппонентов жутким пыткам и казням. Магистр-изгнанник полагал, что бывшие жрецы посильным трудом ещё вполне могут принести немалую пользу ему, его соратникам и народу Сумеречной долины. Поэтому, подвергнув мятежников предварительному тестированию на профпригодность, расчётливый правитель осудил их всех на разные сроки заключения и принудительные работы. Злополучный Хагейлен и шестеро его помощников теперь были вынуждены ежедневно трудиться под усиленным конвоем, выкладывая декоративной плиткой полы в Башне Звёзд и в новомодных сверхоригинальных зданиях, порождениях бездонной творческой фантазии государя Элиара.
Внезапно вспомнив, что вот-вот настанет зима, Фьонн в лихорадочном темпе принялся достраивать оранжерею, надеясь успеть до холодов. Разумеется, для настоящего волшебника нет ничего невозможного; а на следующий день после торжественного открытия огромного стеклянного павильона в Сумеречной долине выпал первый снежок.
Так вышло, что большая королевская охота, проведения которой активно требовала значительная часть хеордвэрд магистра-изгнанника, по времени совпала с периодом таинственной Призрачной Охоты, о которой среди неосведомлённых людей ходит много зловещих историй. Но, конечно, суеверные россказни невежд не могут устрашить доблестных магов!
– Подумаешь, призраки! Мало, что ли, мы их видели? Если они станут нам мешать, мы ведь можем и на них поохотиться, верно, друзья? – беспечно и самоуверенно высказался Фьонн.
Одобрительные возгласы слились в продолжительный гул; а Фьонн, в уме которого смутно зашевелилась новая идея, махнул рукой, давая понять, что ему есть ещё что сказать.
– Только вот что, друзья. Говорят, Король Призраков иногда появляется в облике большого серебристо-серого волка. Всё-таки ссориться с могущественным владыкой Иного Мира не слишком разумно, так что не трогайте вы, ради Создателя, этих зверей! А чтобы мне было спокойнее, поклянитесь все на… да хотя бы вот на этом обруче из метеоритного железа, – и с этими словами Фьонн коснулся рукой огромной короны древнего правителя Сумеречной долины.
– Клянемся! – завопили его родичи, друзья и соратники; при этом каждый старался распихать остальных и в числе первых дотронуться до заветной реликвии.
Вероятно, в подобном рвении проявилась искренняя преданность волшебников своему магистру; однако возникшая потасовка теоретически могла привести к травмам различной тяжести, и Фьонн сурово приказал соблюдать очерёдность, соответствующую рангу каждого мага в иерархии Мон-Эльвейга и личным заслугам перед государем и народом Сумеречной долины.
– Утром собираемся возле оранжереи по сигналу охотничьего рога, – сказал Фьонн и предупредил. – Да смотрите, кто не успеет к третьему сигналу, тех мы ждать не станем!
Волшебники не возражали: все они знали, что Фьонн частенько засыпает лишь под утро, а без короля и магистра – короче, без руководства – никакая охота, разумеется, не начнётся.
* * * * *
Охотники вереницей растянулись по лесу, припорошенному свежевыпавшим снегом. Между тем как верные соратники азартно предались жестокому спорту, заключающемуся в преследовании и истреблении братьев наших меньших, Фьонн поспешил свернуть на боковую тропинку. Этот манёвр остался не замеченным его друзьями: любая страсть, заостряя внимание на определённых предметах и явлениях, одновременно сужает возможности широкого обзора, а охота для многих соратников Фьонна как раз и была настоящей страстью. Собственно, именно на это магистр-изгнанник и рассчитывал. Ему хотелось побыть в одиночестве. Вся эта суета, заботы, мелкие и крупные стычки… Конечно, почти такой же была и его деятельность в родном Мире; но там он всегда возвращался в свой дом, где его ждали – любимая женщина, сын, отец и мать…
Только здесь, на холодных, равнодушных просторах Сумеречной долины, Фьонн осознал, насколько велика была поддержка, которую ему оказывали родители. А он частенько цапался с отцом – совсем как глупый подросток, который тщится доказать, что он уже взрослый. Конечно, Архимаг Льювин не жалел ни язвительного словца, ни наставительных речей, которыми щедро поливал своего самоуверенного и избалованного отпрыска. Но теперь Фьонн остро почувствовал, как не хватает ему даже той хорошо знакомой саркастической улыбки отца, которая прежде нередко выводила его из себя.
Сын Льювина тяжело вздохнул, машинально уклоняясь от заснеженной сосновой ветки, слишком низко склонившейся над тропинкой. В порыве внезапно прихлынувшего раскаяния Фьонн сравнивал себя с отцом, мысленно перебирая высокие добродетели Архимага Льювина и собственные прегрешения. Нельзя сказать, что король Сумеречной долины был полностью объективен в своих выводах. Конечно, достижения его отца даже враги затруднились бы поставить под сомнение; однако Льювин никогда не был образцово-показательной личностью и вовсе не стремился создавать себе имидж таковой. Те проявления его характера, которые многие принимали за добродетели, в основном коренились в элементарном расчёте; но в одном сын Архимага, несомненно, был прав – для тех, кого Льювин действительно любил, он не жалел ничего, начиная с золота и заканчивая собственной драгоценной шкурой. В этом пункте Фьонн отличался от него лишь тем, что его активная деятельность, продиктованная искренним стремлением к благу близких, нередко приносила им куда больше мелких неприятностей, чем крупных выигрышей.
Магистр-изгнанник снова увернулся от мохнатой хвойной лапы и тотчас выпрямился в седле, в то время как душа его болезненно ёжилась под гнётом тягостных раздумий. Незаметно для себя волшебник выехал на большую поляну; натянув поводья, он остановил коня и огляделся по сторонам. На снегу не было ни единого следа – точно чистое полотно, подготовленное художником для новой картины. Рамой для ещё не нарисованного шедевра служили пушистые ели, и тишина прозрачным покрывалом повисла в воздухе, как кисейная занавесь на приоткрытом окне. Сюда не доносились звуки дальней охоты, и Фьонн лениво подумал, что он довольно глубоко забрался в лесную глушь. Но это его не тревожило – тот, кто хоть немного пожил в стране эльфов, в лесу никогда не заблудится.
Мага не обеспокоило и внезапное появление на противоположной стороне поляны незнакомого всадника. На охоту Фьонн не надел уже ставшую привычной гномью маску; не стал он надевать её и сейчас, хотя и взял её с собой на всякий случай. Наитием волшебник чувствовал, что этот тип – не из местных…
Незнакомец был в кольчуге и тёмном плаще; его конь ступал неторопливо и бесшумно, а рядом бежала свора гончих. Фьонн обратил внимание на то, что конь незнакомца не оставляет следов, а уши белоснежных псов – огненно-алого цвета…
– Приветствую тебя, Король Иного Мира, – промолвил волшебник, когда странный всадник остановился в нескольких шагах от него.
– Привет и тебе, Хранитель Меча Королей, сын Хранителя Котла Перерождения, – Владыка Призраков чуть склонил голову, и пламя в его глазницах заколебалось, будто под порывом ветра.
– Почему ты называешь меня и моего отца Хранителями? – удивился Фьонн. – Разве мы с ним не приобрели законных прав на упомянутые предметы, чтобы зваться их владельцами?
Пламя в глазницах его собеседника разгорелось ярче; Фьонн увидел, что Повелитель Призраков насмешливо улыбается.
– Ты неплохо знаешь магический кодекс, разработанный твоим отцом, – произнёс он. – Законы людей, да… Владеть и пользоваться: правами, вещами и даже другими живыми существами – вам, людям, это представляется таким естественным! Но ты-то, маг, сын мага, должен знать, что волшебные вещи сами избирают своего Хранителя. Не владельца, заметь – лишь Хранителя. Когда-то Хранителем Котла был я. А почему, как ты думаешь, Котёл перешёл к твоему отцу?
– Как это почему? Потому что он победил тебя на поединке, конечно, – без тени сомнения ответил Фьонн и с возрастающим изумлением добавил. – Разве я сказал что-то смешное?
Подобный вопрос возник у мага не случайно: услышав его трактовку давних событий, связанных с Волшебным Котлом, Король Иного Мира громко расхохотался.
– Да уж, победил, – кивнул Повелитель Призраков, всё ещё смеясь. – Жаль только, что способ, которым он этого добился, не годится для показательных рыцарских турниров! Согласись, что грубое швырянье в противника волшебными артефактами представляет собой не столь эффектное зрелище, как бой на двуручных мечах.
– Если ты считаешь, что отец победил тебя не по правилам, – с раздражением сказал Фьонн, – почему же ты добровольно признал его право забрать Котёл?
– Вовсе не я, а сам Котёл признал, – поправил Король Иного Мира. – Я ведь уже сказал – волшебные вещи сами решают, в чьих руках они будут находиться. Видишь ли, иногда некоторые функции… гм, вы, люди, обычно говорите «богов», так что придётся для краткости использовать это не совсем верное понятие… некоторые функции и полномочия так называемых богов порой переходят к людям. Не спрашивай, почему это происходит. Объяснять придётся долго и нудно, а для нас с тобой важна сущность явления, а не его причина. Да и почему это должно удивлять мага? Боги создают людей, а люди – богов; так не естественно ли, что в этом бесконечном движении мы иногда меняемся ролями?
Одна из белых красноухих гончих дружелюбно ткнулась носом в сапог Фьонна; волшебник, не долго думая, забрал поводья в одну руку и, свесившись с седла, небрежно потрепал пса по шее. Собака с видимым удовольствием гавкнула и приветливо завиляла хвостом; остальные псы немедленно к ней присоединились. Король Иного Мира коротко усмехнулся.
– Хотел бы я видеть ещё одного такого сумасшедшего, который дерзнёт коснуться псов Иного Мира, да и они бы ему это позволили! – пробормотал он и добавил, обращаясь уже непосредственно к Фьонну. – Тебе нравятся эти собачки, Светлый, сын Счастливчика?
– Я не настолько продвинутый собаковод, чтобы делать научно обоснованные выводы относительно ценных качеств этих животных, – сдержанно отозвался маг. – Но, на мой взгляд, зверюшки довольно симпатичные.
– А как насчёт россказней, что они немилосердно гоняют души нераскаявшихся грешников по горам и долам? Преследуют солнце, отчего оно зимой спешит спрятаться за горизонт? Ни с того ни с сего рвут в клочья людей – ведь и такое иногда болтают!
Фьонн слушал вполуха, рассеянно глядя на свору гончих, усердно выражающих приязнь к нему на свой собачий лад; вдруг ни с того ни с сего волшебник вспомнил свой сон – как он в обличье волка гонится за кем-то, кого ему всё не удаётся увидеть…
– За кем ты охотишься каждый год в одно и то же время? – спросил маг. – Все знают, что твоя свита – эти собаки и призрачные воины. А кто твоя дичь?
Король Иного Мира снова засмеялся. Странно звучал его резкий смех в застывшей тишине лесной чащи – в нём слышалось и клокотание бурлящего водопада, и треск пламени, и свист ветра, и грохот камней, срывающихся с горных уступов…
– Скоро ты сам это узнаешь, Светлый, – промолвил Повелитель Призраков. – Моя дичь станет твоей – думаю, у такого сумасброда, как ты, хватит духу охотиться на неё. Эти пёсики будут помогать тебе; правда, комнатными собачками они никогда не станут и в конуре возле твоей крепости тоже не усядутся. Но когда ты выйдешь на ту дичь, в особенности в дни Призрачной Охоты – тогда можешь рассчитывать на этих псов. Не подведут зверюшки! Они сами прибегут, когда это потребуется.
Издалека донёсся приглушённый звук охотничьего рога.
– Ну, мне пора, – в устах легендарного Предводителя Призрачной Охоты эта традиционная фраза прозвучала столь же буднично, как в устах какого-нибудь заурядного торговца или фермера.
Не успел Фьонн произнести положенное «счастливо», как его собеседника и след простыл. Вместе с Королём Иного Мира исчезли и белые гончие с алыми ушами. Фьонн разочарованно вздохнул. «А я-то по наивности, вообще-то непростительной для правителя, вообразил, что он мне их дарит, – подумал волшебник. – Но, выходит, он просто от нечего делать пудрил мне мозги! Сами прибегут, держи карман!»
Однако сын Архимага Льювина быстро справился со своей досадой и направил коня в ту сторону, откуда доносились всё приближающиеся звуки рога. Вскоре Фьонн наткнулся на небольшую группу своих соратников: усевшись на поваленное дерево, они оживлённо беседовали. В сторонке лежала туша крупного кабана; приблизительно на равном расстоянии от неё и сидящих на замшелом стволе магов стоял Альвин и поминутно перебивал речи сотоварищей, изо всех сил стараясь доказать, что только благодаря его ловкости и отваге удалось уложить зверя. Подъехавший Фьонн остановился в двух шагах от разошедшегося приятеля; видя, что Альв вряд ли скоро уймётся, несмотря на попытки друзей урезонить его, магистр-изгнанник весело произнёс:
– Я вижу, вы не теряли времени даром. Альв, рассказывать об охотничьих подвигах лучше всего в пиршественном зале, так что потерпи немного, сделай милость!
– Фьонн, дружище! Ой, простите, всё время путаю – государь Элиар!.. Ты где был-то? Ох, неужели ты, которому эльфы предрекли славу величайшего охотника нашей эпохи – да вдруг с пустыми руками? Неужели тебе не повстречалось совсем никакой дичи?
– Нет, отчего же, – усмехнулся Фьонн. – Я слышал немало дичи, и, думаю, ещё немало услышу! И почему ты трактуешь предсказание эльфов столь буквально, Альв? Возможно, они имели в виду, что я стану охотником за неизученными явлениями, за свежими впечатлениями… Да мало ли, за чем и кем можно охотиться, кроме несчастных зверюшек, не повинных в том, что вокруг полно существ, гордо именующих себя разумными, но от этого ничуть не менее прожорливых и кровожадных, чем любой четвероногий или крылатый хищник!
* * * * *
Фьонн откровенно скучал, сидя во главе пиршественного стола в просторном зале Башни Звёзд, сияющем свежестью недавно сделанного ремонта. Соратники ели и пили, оживлённо обсуждая все перипетии охоты, а в особенности – значение собственного участия в этом мероприятии; внешне король Сумеречной долины вроде бы не отставал от своей хеордвэрд, по крайней мере, в первых двух пунктах. Но тоску, принявшуюся методично терзать сердце Фьонна, оказалось не под силу разогнать даже мелодичному напеву арфы, под который присутствующие по желанию исполняли свои любимые баллады, а то и что-нибудь новенькое, только что сочинённое. Пару раз на лице магистра-изгнанника промелькнуло слабое подобие улыбки, но тотчас и погасло, словно пламя свечи под резким порывом ветра.
Приступы глубокой душевной тоски, прежде абсолютно нехарактерной для сына Льювина, здесь, в Сумеречной долине, накатывали на мага довольно часто. Отчаянно борясь с этим позорным, с его точки зрения, явлением, Фьонн с фанатичным упорством приписывал свой душевный дискомфорт таинственному проклятию Сумеречной долины. Но проклятие проклятием, а обычная человеческая тоска по дому, по любимой изводили запутавшегося в долгах волшебника ничуть не меньше. Вот и сейчас, вслушиваясь в мелодию, которую не слишком уверенно вытренькивал на лютне Вэндар, и машинально отмечая фальшь, то и дело прорывающуюся сквозь затверженный юным магом мотив, Фьонн кончиком столового ножа в рассеянности чертил на своей полуопустевшей тарелке руны, складывающиеся в имя: Аэльха. Вспоминает ли она о нём сейчас?..
Король Сумеречной долины настолько углубился в себя и свои переживания, что до него не сразу дошли слова Фэлинда. По задумчиво-отстранённому выражению, застывшему в глазах государя, Фэлинд понял, что тот едва ли уловил суть только что сделанного сообщения. Лорд-маршал негромко кашлянул и опрокинул свой кубок, – видимо, полагая, что подобным образом удастся пробиться сквозь индивидуалистическое оцепенение, овладевшее руководством. Как ни странно, но это простое, можно даже сказать, избитое, средство, возымело желаемое действие.
– Ты что-то сказал, Фэл? – осведомился Фьонн, проворно отстранившись от быстро растекающихся по столу винных струй, вырвавшихся из опрокинутого кубка лорда-маршала.
– Мои ребята задержали возле Болтливого Озера подозрительного молодчика, – повторил Фэлинд, торопливо перегораживая своим носовым платком русло винной реки, грозящей подобраться к королевской салфетке, небрежно брошенной Фьонном возле своей тарелки. – Он толком не мог или не хотел объяснить, как он там оказался и с какой целью, однако очень возмущался и требовал, чтобы мы отвели его «к правителю здешней дыры»… – лорд-маршал замялся, покосившись на Фьонна.
Нелестная характеристика его владений ничуть не задела короля-магистра: в мыслях он только так и называл Сумеречную долину – для краткости.
– И зачем же я ему понадобился? Хочет предложить свою верную службу? – безразличным тоном осведомился Фьонн.
– Если хочешь, можешь сам с ним побеседовать, – предложил Фэлинд, кое-как справившись с винным потопом на столе. – Хоть сейчас!
– Хорошо, пусть его приведут в тронный зал, – кивнул Фьонн и поднялся с места.
Магистр и король в одном лице был рад благовидному предлогу покинуть пиршество – в том расположении духа, в котором он находился, пребывание в весёлом и шумном обществе вызывает лишь дополнительное раздражение.
Он быстро разберётся, опасен этот тип или нет, лазутчик ли это мятежников, по досадному недоразумению ещё оставшихся на воле, или же шпион беспокойных кредиторов, а, может, просто помешанный авантюрист, обалдевший до такой степени, что вздумал искать счастья на холодных просторах Сумеречной долины! А потом, как только этот мелкий вопрос разрешится, можно будет побыть наедине с самим собой, вспоминая то время, когда в минуты отдыха рядом всегда была она…
Закрыв лицо маской, надев королевский венец и небрежно набросив на плечи мантию, Фьонн вошёл в тронный зал через боковую дверь. Увидев пленника, маг слегка опешил.
– Ого! Знакомая образина! – как ни в чём не бывало развязно заявил гном в коричневом плаще, нахально усевшийся на нижнюю ступеньку возвышения, на котором стоял трон. – Извините, государь, а можно мне увидеть вашу собственную рожу? Может, я и её уже видел?
– Фолли?! – Фьонн сорвал маску и бросил её на пол. – Как ты сюда пробрался?! Неужели изучил высшую магию?! И как только Шэала отпустила тебя шляться по чужим Мирам без присмотра?
При этих словах на круглой физиономии гнома появилось такое выражение, будто славный мастер Фолли только что объелся незрелого винограда.
– Сначала пообещай мне одну вещь, Кьёртэн, – с горестной серьёзностью попросил гном.
– Вообще-то в качестве короля здешних прекрасных земель я именуюсь Элиаром, – внушительно произнёс сын Архимага, – но ты же на такие мелочи вряд ли станешь обращать внимание, мне ли этого не знать! – волшебник иронично хмыкнул и деловито осведомился. – Так что я должен пообещать? Звёзд с неба, к сожалению, пообещать не смогу – их тут, представь, никогда не бывает видно.
– Пообещай, что позволишь мне остаться здесь, а моей жене сообщать о моём местопребывании не станешь, – гном нервно заёрзал на месте, словно сидел не на ковровой дорожке, а на пригоршне булавок.
– Сбежал из семьи, – неодобрительно покачав головой, сделал соответствующий вывод волшебник. – Я, конечно, не должен поощрять подобное поведение, но… – Фьонн строго посмотрел на гнома и, выдержав многозначительную паузу, добавил другим тоном. – Но, видишь ли, мне совсем ни к чему, чтобы ты вышел отсюда и где-нибудь ненароком проболтался, что государь Сумеречной долины – никто иной, как исчезнувший в неизвестном направлении лорд Фьонн, магистр Ордена Мон-Эльвейг!
– Кьёр! – умоляющим тоном произнёс Фолли. – Неужели ты всю жизнь теперь будешь помнить о моей… гм, оплошности?
– Надеюсь, что проблемы с памятью меня минуют, по милости Создателя, – отозвался волшебник. – Надо же знать, от кого какой гадости можно ожидать. Ты лучше расскажи, как твоя дочка?
– Вся в мать, – коротко отозвался гном, чуть нахмурившись.
– Значит, растёт красавицей, – улыбнулся Фьонн. – А ты как будто ею недоволен, Фолли?
– Если бы Уна была похожа на свою матушку только с виду! – вздохнул беглый отец и супруг. – А то ведь и нравом – вылитая Шэала; а нрав-то у моей жёнушки, ох, как крут!
Фьонн пожал плечами. Он не раз бывал в Арландуне, гостил у Шэалы и Фолли; по мнению мага, не требовалось большой наблюдательности, чтобы понять, в чём состоит загвоздка не слишком удачной семейной жизни его старинных друзей.
– Пить меньше надо, мастер Фолли, – наставительно произнёс маг.
– А я разве много? – заметно оживился гном. – Что ты, Кьёр! Да я больше трёх пинт  пива за вечер никогда не выпиваю!
Волшебник, услышав сие чистосердечное и непосредственное заявление, выразительно присвистнул.
– Так я могу тут остаться? – с надеждой в голосе произнёс Фолли.
– Придётся, Железный Лоб, придётся, – отозвался маг без особого энтузиазма. – Но скажи-ка ты мне вот что, дружище: как ты сюда пробрался? Самостоятельно путешествовать между Мирами способны лишь волшебники высшей категории, а уж в Сумеречную долину вообще мало кто знает дорогу! По крайней мере, я очень хочу на это надеяться, – мрачно добавил Фьонн.
– Меня сюда один чародей проводил, – охотно пояснил гном.
– Только этого не хватало, – процедил сквозь зубы маг. – Что это за тип? Скажи честно, Фолли – ты знал, что этим треклятым королевством руковожу я?!
– Не-а, – для вящей убедительности Железный Лоб помотал головой. – И волшебник тот вряд ли чего про тебя знал. Я просто сказал ему: приищи мне местечко, где моя благоверная до меня не доберётся, а если и доберётся, то уж пусть хоть нескоро. Ну, он меня сюда и того…
– А как зовут мудреца-доброхота, который тебя сюда внедрил? – властно оборвал гнома Фьонн.
Фолли выразительно потёр лоб, затем подёргал себя за бороду, потеребил застёжку плаща – вероятно, все эти манипуляции способствовали освежению памяти достойного гнома.
– Гм, мэтр Линх, кажется… Или нет? Динх?.. – подняв глаза к свежевыбеленному потолку, соображал Железный Лоб.
– Тинх? – подсказал король Сумеречной долины, мрачнея ещё больше.
– В точку! – обрадовался Фолли. – Мэтр Тинх его зовут! Он…
– Только его козней мне для полного счастья и не хватает, – пробормотал Фьонн и громко спросил. – Этот… Тинх – он сюда вместе с тобой притопал или как?
Фолли отрицательно покачал головой.
– Нет, Кьёр. Когда мы с ним уговорились, что он обеспечит мне политическое убежище от моей ненаглядной жёнушки, он поколдовал малость, как это у вас, магов, водится – ан глядь, а у меня под ногами тропка. Он и говорит: «Топай, значит, Фолли, по этой самой тропке, никуда не сворачивая, потому как тебе и сворачивать-то будет некуда. Вокруг будут звёзды кружить и всяко-разное там, но ты на это внимания не обращай. А Сумеречная долина – Мир как Мир, разве только солнца там никогда не видно и снегу за зиму столько наваливает, сколько у нас в Арландуне и за десять лет не видывали». Ну, я и пошёл по этой дороге; вышел к какому-то озеру, а тут меня твои-то молодцы и сграбастали…
– Не было заботы, так две подвалило, – хмыкнул Фьонн. – Имей в виду, Фолли, просто так здесь никто не прохлаждается! Да будет тебе известно, что я задолжал в своём родном Мире кругленькую сумму… а может, теперь уже квадратную – ведь проценты капают постоянно, как вода в клепсидре! Вот я и скрываюсь в изгнании, вдали от дома и семьи, и нет мне туда прямоезжей дороги, пока я не разбогатею.
– Я не какой-нибудь дармоед и тунеядец, Кьёр! – Фолли горделиво расправил плечи и проворно поднялся на ноги; однако попытка гнома произвести благоприятное впечатление своей выправкой пропала втуне – он неаккуратно наступил на край собственного плаща и чуть не упал. – Моя секира к твоим услугам, Кьёр! – выпалил гном, с досадой косясь на порванный край плаща, и хмуро прибавил. – Только прикажи своим молодчикам вернуть мне её.
– Ладно, ладно, – устало отмахнулся волшебник. – Вернут тебе твой топор, не переживай. Но вообще-то я хотел уточнить, не разучился ли ты обращаться с кузнечным молотом, – пояснил Фьонн. – А твои навыки в обращении с секирой меня мало интересуют, Фолли. Да будет тебе известно, дружище, что, даже будь ты эпическим богатырём, я бы и тогда ограничил твою свободу передвижения пределами этого замка. А ты что же, надеялся, что я возьму тебя в спецотряд лазутчиков? Или, может, в личную охрану? Нет уж, избавь меня Создатель от такого счастья! Я отлично помню, какой у тебя длинный язык; а сейчас мне менее чем когда-либо требуется разглашение сведений о моём местопребывании.
– Клянусь костями Дьюрина Великого… – истово начал гном, но маг бесцеремонно прервал его.
– Оставь ты старика в покое, Железный Лоб, – сухо промолвил Фьонн. – Верно, его горемычным костям и так нет ни минуты покоя по милости потомков, не слишком-то опасающихся клятвопреступления! Я уж возьму на себя заботу о том, чтобы обезопасить тебя от искушения разболтать то, что следует хранить в секрете. Ох, до чего тяжела работа короля! За всем следи, за всех отвечай… За каждым проверь, никому не верь! – прибавив к этому выразительную фразу на орочьем наречии, магистр-изгнанник нахмурился, спохватившись – ещё немного, и он, пожалуй, начнёт жаловаться на судьбу, словно никчёмный нытик!
В этот момент парадная дверь слегка приоткрылась, и в образовавшейся щели мелькнуло лицо лорда-маршала Сумеречной долины.
– Фэлинд! – громко окликнул король. – Фэл!
– Да, государь? – отозвался тот, входя в тронный зал и подозрительно косясь на гнома, вновь усевшегося на ступеньку.
– Покажи мастеру Фолли нашу кузницу, – распорядился Фьонн. – Не мою личную, а ту, которую мы только собирались привести в порядок. Да не смотри так хмуро, Фэл! Мастер Фолли – мой старинный приятель; уверен, его таланты окажутся нам полезны, – и, подойдя вплотную к лорду-маршалу, волшебник шепнул. – Смотри, Фэл, он малый болтливый – так чтоб он из замка ни ногой! Ясно?
– Да, мой государь, – лорд-маршал понимающе кивнул и повернулся к гному. – Пошли, что ли, мастер Фолли? – предложил он.
– А мою секиру вы возвращать не собираетесь? – грубо спросил Железный Лоб.
Фэлинд вопросительно взглянул на Фьонна.
– Отдай, Фэл, – кивнул тот и обратился к гному. – Может, я сам как-нибудь загляну, Фолли, но пока что придётся тебе поработать в одиночестве. Все ребята заняты по горло, и в помощники тебе дать некого. Разве что твоего чародея поймаем, – вспомнив о Тинхе, мрачно усмехнулся маг.
Фэлинд насторожился, как охотничья собака, почуявшая дичь.
– Кого надо поймать? – осведомился он, желая наглядно продемонстрировать служебное рвение.
– Да так, – уклончиво отозвался Фьонн. – Потом поговорим об этом. Мне пора в тишине поразмыслить над серьёзными вопросами государственной важности…
– Уж сказал бы проще – валите поскорее, – уточнил лорд-маршал. – Ох, уж эти мне королевские регалии и экивоки! Пошли, мастер Фолли! Счастливых раздумий, государь!
«Счастливых, как же», – грустно вздохнул Фьонн, когда дверь за его соратниками закрылась. Сдёрнув с головы королевский венец и сбросив с плеч королевскую мантию из синевато-чёрной парчи с морозно-серебристым узором, волшебник понуро поплёлся в свою комнату, намереваясь там предаться печали, которую не залить даже лучшим эльфийским вином.
Небрежно волоча негодующе шуршащую мантию и подметая ею пыль и известку в коридорах своего звёздного замка, Фьонн бормотал себе под нос ругательства – маг заметил, что сумасшедшая цитадель снова принялась откалывать сомнительные шуточки. Там, где, как помнил волшебник, находилась широкая лестница, по которой он обычно поднимался в свои личные апартаменты, коридор неожиданно упёрся в неоштукатуренную стену, однообразие которой несколько оживляло с десяток узких бойниц.
– Будь он неладен, этот треклятый замок! – от души пожелал Фьонн, в порыве чувств забывая о том, что в его теперешнем пристанище и так явно творится что-то неладное.
Развернувшись на сто восемьдесят градусов, злополучный король Сумеречной долины снова побрёл по нескончаемым коридорам, костеря почём зря это идиотское строение, а также и тех чародеев-придурков, которые его спроектировали и возвели. Фьонн и так порядком устал, и ему совсем не хотелось проходить сквозь стены – всё-таки для мага это более трудоёмкая задача, чем для призрака. Наконец утомлённый волшебник наткнулся на дверной проём: не раздумывая долго, куда ведёт эта дверь, Фьонн распахнул её… и очутился на смотровой площадке, обдуваемой всеми ветрами, вечно веющими над проклятой Сумеречной долиной.
Магистр-изгнанник торопливо закутался в подбитую мехом мантию и осторожно шагнул на заметённую снегом площадку – кажущаяся ровной поверхность на поверку могла оказаться существенно изборождённой глубокими следами вездесущего времени. Впрочем, не одно только время оставило здесь свои следы; на снегу темнели отпечатки модных остроносых сапог сорок третьего размера, а в дальнем углу площадки у парапета скрючилась какая-то фигура.
– Это кого тут нелёгкая носит? – суровым тоном вопросил Фьонн, который, будучи в дурном расположении духа, охотно разыгрывал роль строгого и взыскательного правителя.
Фигура кое-как приняла более или менее прямое положение, цепляясь за парапет, как утопающий за пресловутую соломинку.
– Я кого спрашиваю? – нетерпеливо произнёс Фьонн. – Нечего изображать из себя привидение, которое нужно спрашивать по три раза одно и то же!
– Да я это, Фьонн… – сдавленно прозвучало из-под нахлобученного на голову капюшона.
– Альв? Ты опять нализался так, что тебя выворачивает наизнанку? – брезгливо осведомился вконец раздражённый глава Мон-Эльвейга и Сумеречной долины. – Сколько можно?!
– Да нет, Фьонн, ты неправильно всё понимаешь, – с выражением глубоко задетого в своих лучших чувствах человека отозвался Альвин, прислонившись к стене. – Разве я пьян? Нет, друг! Просто на меня подчас невыносимо давит проклятие этого затхлого Мирка – а вино ослабляет это давление.
– Что-то я пока не замечал за вином столь выдающихся лечебно-профилактических свойств, – недоверчиво промолвил Фьонн. – Может, у меня просто индивидуальная невосприимчивость к отдельным компонентам спиртных напитков?
– Не в этом дело, – деловито сказал Альвин, уже порядком проветрившийся на воздухе. – Просто от любовной тоски помогают совсем другие средства! Да не гляди ты на меня таким волком! Думаешь, со стороны незаметно, как ты вздыхаешь и царапаешь на столе инициалы своей ненаглядной?
– Захлопни пасть, Альв, – с угрозой произнёс Фьонн. – Это тебя не касается!
– Перестань, пожалуйста, дружище, – Альвин, слегка пошатываясь, одолел пространство, отделяющее его от Фьонна, и фамильярно похлопал приятеля по плечу. – Конечно, ты теперь король и всё такое, но вспомни: в детстве, да и в Академии тоже, хоть ты всегда верховодил во всех наших проделках, но это не мешало тебе быть искренним с друзьями. Что плохого в том, что ты скучаешь по своей милой? Но тебе же нельзя пока возвращаться домой. Конечно, теоретически можно бы её привезти сюда…
– Об этом не может быть и речи, – глухо оборвал его король Сумеречной долины. – Разве что я пойму, в чём заключается это «проклятие», и сумею его нейтрализовать, но не раньше!
– Итак, остаётся один способ лечения от тоски, – заключил Альвин. – Гомеопатический. Подобное подобным – так, кажется, это звучит?..
– Что ты хочешь этим сказать, Альв? – подозрительно поинтересовался Фьонн. – Предлагаешь изменить жене с какой-нибудь местной красоткой? Нет уж, уволь! Достаточно я грешил в моей бурной юности; а теперь я твёрдо намерен стать если не образцом добродетели, то хотя бы человеком сносной нравственности.
– Каким ты становишься скучным типом, Фьонн! – разочарованно воскликнул его приятель. – И зачем сразу, с ходу так грубо – «изменить»? Фу, что за обывательский подход! Нет, для начала я предлагаю тебе посмотреть на пляски местных красавиц.
– Я уже видел, – ледяным тоном осадил его сын Архимага. – В твоих апартаментах. Очень впечатляющее зрелище: но, знаешь, я, может, покажусь тебе старомодным, однако я предпочитаю или всё, или ничего. А попусту будоражить воображение или, что ещё хуже, погрязать в пороках…
– Заладил своё! Нет, до чего ты с годами становишься похож на своего отца! Точь-в-точь Архимаг Льювин, когда он усядется на своего любимого конька – моральный кодекс мага – и заведёт волынку! Нет, я, конечно, искренне уважаю твоего батюшку, – торопливо добавил Альвин, заметив, как грозно смотрит на него наследник Архимага – поборника высокой нравственности. – Я ничего дурного про твоего отца сказать не хотел, поверь, Фьонн. Брось ты строить устрашающие рожи! Пойдём-ка лучше на карнавальное шествие, которое устраивают в ближайшем селении сегодня ночью. Повеселимся, развеемся…
Фьонн задумчиво чертил пальцем на заснеженном парапете. Сын Архимага знал, что после победы над жрецами многие его соратники стали частенько наведываться в окрестные населённые пункты, где предприимчивые волшебники быстро установили взаимовыгодные отношения с местным населением.
В те времена, когда в Сумеречной долине безраздельно властвовали жрецы ложных богов, за магическую помощь в повседневных делах с народа драли три-четыре, а то и пять шкур. Вытеснив конкурентов с рынка магических услуг, волшебники естественным образом вписались в освободившуюся экономическую нишу. За мелкие, но чрезвычайно полезные услуги, как-то: привлечение удачи на охоте и в рыбной ловле, защита сельхозугодий от враждебных влияний и нашествий вредителей, изгнание из жилых и иных построек недоброжелательно настроенных волшебных существ и тому подобное маги взимали плату, которая казалась символической по сравнению с расценками жрецов. Для волшебников эта деятельность являлась тренировкой, необходимой для сохранения профессиональных навыков; попутно маги исподволь завоёвывали доверие и расположение своих клиентов, а также их родных и соседей. Некоторые молодые волшебники нашли себя подружек среди местных красавиц…
– Королю не очень-то прилично болтаться в хороводе, словно какому-нибудь ярмарочному шуту, – проронил Фьонн после затянувшейся паузы; но в его назидательном тоне Альвин уловил лёгкое колебание.
– А кто узнает-то, что ты король и есть? – живо подхватил лорд-канцлер. – Надень вместо своей пожароустойчивой образины что-нибудь подходящее для карнавала или вообще иди без маски – и никто тебя не узнает!
Между тем ветер швырялся снежной россыпью и надрывно завывал, натыкаясь на стены древнего жилищно-оборонительного комплекса, сиречь Башни Звёзд. Фьонн живо представил, как придёт он в свою комнату, сядет у камина, может, полистает какой-нибудь трактат о стихийных духах; но этот горестный вой, столь созвучный тому, что творится в его душе, рано или поздно наведёт на невесёлые раздумья…
– Ладно, – буркнул король Сумеречной долины. – Я не против, – но тут же выразил сомнение. – А ты хоть на ногах-то твёрдо стоишь, Альв? Не шлёпнешься носом в снег? Правда, это намного лучше, чем в грязь; но всё равно мне будет крайне неприятно, дружище, если ты уронишь честь моего двора в глазах народа.
– Если и уроню – она что, хрустальная, что ли? – огрызнулся лорд-канцлер и наглядно продемонстрировал, что он не только способен стоять на месте прямо, не используя стену в качестве подпорки, но может весьма изящно исполнить пару-тройку танцевальных па и при этом не упасть в снег ни носом, ни какой-либо другой частью тела.
– Вижу, вижу! – одобрил Фьонн и тут же поморщился. – Но какой же ты нахал, Альв! Разве можно так рассуждать о чести своего вождя и его окружения, будь она даже бронебойной? Никакой видимости уважения к сану короля!
– Не забудь оставить дома королевские побрякушки, – не меняя тона, напомнил Альвин. – И поторопись, дружище: твои подданные не знают, что ты намерен почтить их своим присутствием, так что едва ли они перенесут начало карнавала на более позднее время! Кстати, ваше величество, – с усмешкой добавил лорд-канцлер, – каким именем ты прикажешь величать свою особу?
– Уж конечно, «не вашим величеством», – отозвался его собеседник. – И, разумеется, не сиром Элиаром!
– А как? – настойчиво вопрошал неугомонный друг. –  Кьёртэном, что ли, как в старые добрые времена?
– Так ли уж они были хороши? – усомнился магистр-изгнанник. – Впрочем, теперь это всё равно. Можешь называть меня, как тебе больше нравится, хотя бы и Фьонном.
– Что?! – глаза Альвина округлились и чуть не вылезли из углублений, предназначенных Творцом специально для естественных зрительных приспособлений. – Ты же сам строго-настрого запретил нам произносить твоё имя при посторонних! Ты ещё так выразительно пригрозил, что лично расправишься с тем, кто осмелится ослушаться… Ты что, забыл?!
– Молодец, что помнишь, – Фьонн одобрительно похлопал приятеля по плечу. – Я рад, что ты не поддаёшься на провокации, Альв, и твёрдо сохраняешь в душе мой наказ. Не то, что этот болтливый гном, Фолли. Не зря его прозвали Железным Лбом!
– Ты про коротышку, которого Фэл препроводил в старую кузницу? А что он разболтал? И когда? Ты его знаешь?
– Не только знаю, но и лично присутствовал на его свадьбе! А что он разболтал… Разве я тебе не рассказывал, Альв?.. Ладно, если тебе это интересно, расскажу по дороге, а то и впрямь опоздаем… Правда, руководители не опаздывают, а только задерживаются: но я-то ведь собираюсь изображать рядового героя из свиты короля!
* * * * *
Оранжевые точки праздничных костров, вереницей окруживших селение, в ночной темноте были хорошо заметны издалека. Чёрное небо, на котором замер холодно-белый диск полной луны, снежное покрывало, укрывшее спящую землю, плавно скользящие между небом и землёй снежинки, трепещущие огоньки цвета начищенной меди… Что и говорить, красивое зрелище; однако Фьонн, окинув взглядом чёрно-белый простор, оживляемый огненными крапинками, хмуро процедил:
– Надеюсь, эти поселяне не устроят пожар, когда на их пиршестве спиртное польётся рекой? Расходы на восстановление сгоревшего жилья у нас в бюджете на следующий год, кажется, не числятся… Так ведь, мой лорд-канцлер?
– Ты прямо каким-то мизантропом  становишься… Кьёртэн, – лениво отозвался Альвин. – Брось, пожалуйста! У здешних поселян, как ты изволил выразиться, «хижины» всё каменные, крыши черепичные, а двери железные. Всё пожароустойчивое, надёжное!
У костров стихийно составлялись хороводы из молодых парней и девушек, чьи костюмы, изготовленные нарочно ради праздника, весьма смахивали либо на порождения ночных кошмаров, либо на видения белой горячки, посетившей спившегося модельера. Лица большинства были скрыты масками или разрисованы так, что мама родная не узнает; понять, кто из пляшущих – юноша, а кто – девушка, с первого взгляда удавалось далеко не всегда.
Фьонн и не стал утруждать себя. Бегло оглядев пёструю толпу, нестройно, но громко и весело вопящую песенку с дурацкими словами – наверное, шедевр какого-нибудь местного графомана, воображающего себя бардом – волшебник нервным движением поправил маску (простую полумаску из чёрного бархата, а не огнеупорную личину государя Элиара) и сухо обронил, обращаясь к своему спутнику:
– Надеюсь, в праздник постоялые дворы работают круглосуточно?
Между тем народ с любопытством косился на двух чародеев, явившихся из цитадели короля – народ Сумеречной долины, хоть и успел привыкнуть к магам, всё же продолжал, кажется, ждать от них неожиданных и сногсшибательных спецэффектов, причём безо всякого повода извне. Девушки, позабыв о своих нелепых уборах, мешающих оценить их прелести, пытались строить глазки кавалерам, изящный наряд и скромные маски которых выгодно отличали их от толпы. Несколько индивидуумов невыясненного пола предприняли попытку увлечь новоприбывших в хоровод, но Фьонн величественно и нетерпеливо отмахнулся; заметив, что Альвин готов последовать за этими безвкусно разукрашенными рожами, король-магистр удержал приятеля за рукав.
– Не знаю, как ты, а я хочу в тепло, – недовольно скривив рот, заявил Фьонн. – Плясать с этими шутами гороховыми, будто я такой же скоморох, как они, я вовсе не собираюсь! И тебе не позволяю – будешь находиться под моим присмотром. Ещё не хватало, чтоб ты куда-нибудь влип или же влил в себе лишнего!
Альвин скорчил жалобную мину, которую, впрочем, скрыли маска и ночной сумрак. Очутившись у дверей трактира, в честь праздника украшенных гирляндами из небольших выдолбленных тыкв с прорезями, изображающими глаза и рты, лорд-канцлер молча указал своему спутнику на вывеску. На ней был изображен седобородый старик в бесформенном балахоне неопределённого цвета: в одной руке колоритный дедок сжимал посох, представляющий собой три древесных стволика, переплетенных на манер шнурка, а другой рукой тискал за плечи полуодетую юную особу, по виду годившуюся ему во внучки, а то и в правнучки.
– Это заведение называется «Забавы мудреца», – выразительно хмыкнув, произнёс Альвин. – Самый лучший трактир во всей Сумеречной долине, между прочим!
Фьонн пожал плечами – вывеска, по его мнению, больше подходила для «дома веселья», чем для приличного учреждения общественного питания. Но очередной порыв холодного ветра пробрал мага до костей, а заодно и отогнал сомнения нравственного характера, всколыхнувшиеся было в душе Фьонна при виде двусмысленной картинки. Не касаясь двери и пальцем, волшебник устремил пристальный взгляд на её потёртую поверхность – и дверь распахнулась, добавив к завыванию ветра скрип несмазанных петель.
Этот простой трюк, который каждый волшебник осваивает еще в детстве, почему-то неизменно потрясал воображение жителей Сумеречной долины, внушая им безграничное почтение к господам магам. Аналогичный результат имел место и на этот раз: стоило Фьонну и его спутнику переступить порог трактира, как хозяин заведения, стремительно покинув сторожевой пост за стойкой, с поклоном приветствовал новоприбывших гостей. Магистр рассеянно кивнул, мысленно отметив вопиющее несоответствие между почтительным  выражением, которое трактирщик тщился придать своей физиономии, и особенностями рельефа этой рожи, которая куда уместнее смотрелась бы на глухой лесной дороге, в пыточном застенке или на людной площади, на помосте для казней – с равным успехом и в роли палача, и в роли осуждённого.
Впрочем, бандитская внешность хозяина трактира, насколько можно было судить, едва ли имела сколько-нибудь ощутимое негативное воздействие на развитие его делового предприятия. Бормоча какие-то угодливые слова, которые Фьонн пропустил мимо ушей, трактирщик одновременно ухитрялся отдавать распоряжения дебелой служанке, которая кинулась вытирать стол в углу возле стойки. Вероятно, это место считалось почётным; служанка даже притащила скатерть, намереваясь прикрыть ею неприличные слова и рисунки, нацарапанные на столешнице. Однако Фьонну живописный вид на стойку с пивным бочонком и длинными рядами графинов показался не только однообразным и скучным, но также и весьма опасным для душевного равновесия Альвина, чьи ноздри воспроизвели характерное принюхивающееся движение, а глаза выразительно заблестели.
Удержав за край плаща приятеля, готового ринуться навстречу вожделенным напиткам, Фьонн решительно свернул к лестнице, ведущей на второй этаж. За низеньким дубовым ограждением, придающим верхнему уровню трактира некоторое сходство с балконом, виднелось два или три стола: все они были свободны.
– Принесите бутылку самого лучшего вина и графин воды, – распорядился магистр, поднимаясь по узенькой лесенке, более пригодной для птиц, чем для людей; ступеньки слегка покачивались под ногами и жалобно скрипели, словно сетуя на свою незавидную участь. – И чего-нибудь перекусить…
– Форель, запечённую в фольге, – подсказал Альвин, который превосходно знал меню всех трактиров в окрестностях королевского замка. – Картошечку, фаршированную грибами и паштетом из оленины, отбивные под соусом «Смерть вампирам», горячий шоколад и корзиночки со взбитыми сливками. И на десерт, почтенный Дорлак, не забудьте подать груш, посочнее, и винограда.
Хозяин усиленно закивал, сопровождая это энергичное движение многократными уверениям «сию минуту»; волшебники между тем взобрались на облюбованную Фьонном верхотуру и расположились за столиком возле резного ограждения, откуда нижний зал был виден, как на ладони.
– Вечно ты чего-нибудь этакое выдумаешь… Кьёр, – негромко, но с выраженным недовольством в голосе произнёс Альвин, поставив локти на стол и кисло взирая на то, как Фьонн, наполнив кубки вином примерно на треть, доливает туда воды. – Ну скажи ты мне, ради Создателя, зачем ты портишь Его благословенный дар этой безвкусной влагой, годной разве что для овец и кур, но едва ли способной утолить жажду мыслящего существа?
– Нечего заливать-то, – сурово оборвал его рассуждения магистр-изгнанник. – О тебе же забочусь, дружище! Я же не зверь какой-нибудь, понимаю, что от дурных привычек с ходу не избавишься. Но постепенно – не только можно, но и нужно! Раз нет у тебя собственного чувства меры – придётся мне взвалить на себя ещё и эту заботу; не могу же я допустить, чтобы мой лучший друг во цвете лет пал жертвой алкоголизма!
Появление молоденькой служанки с подносом, на котором располагалось сложное пирамидообразное сооружение из тарелок с заказанными кушаньями, прервало разговор на тему, изрядно опостылевшую и Фьонну, и Альвину – первому из-за отсутствия положительного результата от увещеваний, а второму – из-за несоответствия между собственными желаниями и доводами рассудка, озвучиваемыми другом.
– О, мэтр Тьюрл! – воскликнула девушка, проворно уклоняясь от Альвина, явно намеревавшегося обнять её. – Какой вы бесстыдник! Хоть бы своего приятеля постеснялись, право! – ловко расставляя посуду на столе, она искоса бросала быстрые взгляды на Фьонна.
– Похоже, дружище, тебя здесь так хорошо знают, что ты и под маской не скроешься, – поддразнил Альвина Фьонн, тоже поглядывая на девушку не без интереса.
– Дочка хозяина, – шепнул ему Альвин. – Недотрога, насмешница!
Девушка собралась уходить, но чуть замешкалась, снова взглянув на Фьонна. Альвин, делая вид, что очень занят отбивной, хитро подмигнул приятелю.
– Как тебя зовут, красавица? – спросил Фьонн девушку.
– Кельгара, – она скромно потупилась, однако отвечала безо всякого смущения.
– Красивое имя, – улыбнулся волшебник. – Твой батюшка не слишком рассердится, если я попрошу тебя немного посидеть с нами?
– Если вы обещаете вести себя, как благовоспитанный человек, мэтр… – она явно желала узнать имя своего собеседника.
– Кьёртэн, – волшебник поднялся со своего места и слегка поклонился.
Кельгара кокетливо взмахнула длиннющими ресницами и скромно присела на краешек скамьи, поодаль от Фьонна. Невысокая, хрупкая и гибкая, с огромными синими глазами, старательно подведёнными и подкрашенными фиолетовыми тенями, с длинными прямыми чёрными волосами, эта девчонка, которой, наверное, едва исполнилось шестнадцать, чем-то неуловимо напоминала магу его жену Аэльху.
– У тебя есть жених, Кельгара? – ласково осведомился Фьонн.
Девушка вспыхнула, покачала головой и вызывающе вздёрнула подбородок.
– Почему же? – продолжал Фьонн. – Ты молодая и красивая; несомненно, многие мужчины сочли бы за честь…
– Нет, – хмуро повторила она и язвительно добавила, покосившись на Альвина, сосредоточенно уплетающего кусок форели. – Уж какие женихи в Сумеречной долине, мэтр Кьёртэн! Тут и звёзд-то никогда не видно, а уж народ – или пьяницы, или безумцы!
– Зачем же так мрачно, красавица, – с улыбкой возразил Фьонн. – Судьба каждому даёт свой шанс – нужно лишь поймать его, – и, как бы иллюстрируя собственные слова, он взял из вазы яблоко – кстати, откуда они здесь, Альв вроде их не заказывал? А, всё равно! – и бросил его девушке, которая ловко поймала спелый плод.
– Если я попрошу тебя приворожить ко мне того, кто мне понравится – ты мне поможешь, мэтр Кьёртэн? – лукаво улыбаясь и поглаживая пальчиками румяную кожицу яблока, спросила Кельгара.
– О, конечно! – с готовностью откликнулся Фьонн. – Но ты, наверное, знаешь, что любой труд должен быть оплачен? – и он вдруг придвинулся к ней вплотную.
– Что же ты потребуешь? – шёпотом спросила она, не предпринимая попыток вскочить и убежать прочь. – У меня есть золото, есть украшения, которые остались от моей матушки…
– Драгоценные вещи создаются для того, чтобы украшать прекрасную девушку, – с этими словами Фьонн чуть отстранился от неё. – Я не такой грубиян и разбойник, чтобы лишать красавицу изящных безделушек или требовать звонких монет за пустячную услугу. Вот поцелуй – дело другое; за один твой поцелуй я бы, пожалуй, сразился с целой армией нечисти!
Девушка резко поднялась с места. Казалось, она хотела ударить дерзкого шутника; но вместо этого она вдруг обвила его шею руками, неумело и страстно поцеловала его в губы, так же внезапно вырвалась и стремглав кинулась вниз по шаткой лестнице.
– Ну ты и мастер, дружище! – Альвин не мог опомниться от восхищения, к которому явно примешивалось и чуток зависти. – До сих пор не пойму – чего это они все так тебе на шею вешаются? Конечно, спору нет, фасад у тебя очень даже ничего… Но вдруг под маской страшенный шрам, к примеру? А эта девица, скажу я тебе, скорей горячим супом обольёт, чем одарит кого пламенным поцелуем!
Фьонн молча ковырял вилкой фаршированную картошку. И что это за двусмысленная игривость на него накатила? Да, девчонка очень красивая и, наверное, из неё получилась бы пылкая и нежная любовница – но он же дал обещание быть верным Аэли! Неужели у него выдержки и твёрдости не больше, чем у Альвина, которого от бочонка с пивом или вином нужно оттягивать за шкирку, как слепого котёнка от сточной канавы?!
Буркнув что-то крайне нелюбезное в ответ на сальные шуточки Альвина, Фьонн торопливо покончил с едой и решительно поднялся с места.
– Пошли домой… мэтр Тьюрл, – прозвище, под которым его приятеля знали в трактире «Забавы мудреца», магистр-изгнанник произнёс с подчёркнутым сарказмом.
– Как, а ночные танцульки? – слабо запротестовал тот. – А фейерверк?
– Если тебе только этого не хватает для полного счастья, я тебе дома такой фейерверк устрою, что у тебя самого искры из глаз посыплются, – посулил король Сумеречной долины.
Альвин понуро побрёл вслед за своим приятелем, размышляя о том, как власть коверкает личность, превращая беззаботного весельчака и гуляку в сумрачного тирана. На лестнице расстроенный лорд-канцлер несколько раз споткнулся и лишь чудом не пересчитал ступеньки собственным телом.
Вручив хозяину трактира причитающуюся плату, Фьонн бегло огляделся; но, не заметив поблизости хорошенькой дочки Дорлака, подавил невольный вздох, поплотнее запахнул плащ и вышел из тёплого помещения навстречу снежинкам, которые в обнимку с ветром кружились над Сумеречной долиной в однообразном завораживающем танце. Альвин, ворча и поёживаясь, плёлся позади, а Фьонн невидящим взором смотрел в белое пространство: взбудораженное воображение и долго сдерживаемая, но теперь нахлынувшая, подобно штормовой волне, тоска по женским ласкам, рисовали ему то Аэльху, то юную дочку трактирщика…
* * * * *
Почти до самого Йоля Фьонн и его соратники вязли в бесконечных хлопотах, словно в осенней грязи – это несмотря на то, что мороз и снег освежили и выбелили Сумеречную долину почище бригады опытных мастеров уборки. Магистр снова вплотную занялся исследованиями таинственного проклятия, тяготеющего над Миром, где несостоятельный должник волею обстоятельств был вынужден скрываться от кредиторов. К более серьёзному изучению подведомственного края Фьонна сподвигли насущные нужды. Как уже было замечено ранее, зимой воздействие так называемого проклятия существенно усиливалось. Теперь государю Элиару приходилось следить в оба за лорд-канцлером Альвином, дабы предотвратить длительный запой главы кабинета министров. Конфликтность лорда-маршала Фэлинда возросла настолько, что несколько раз король Сумеречной долины был вынужден на краткое время помещать его под домашний арест, а настойчивые попытки Хьёрди давать советы по любому поводу и без оного едва не довели злополучного правителя до белого каления. Сам он тоже не остался нечувствительным к роковому проклятию: он сделался вспыльчивым и раздражительным и лишь огромным усилием воли подавлял гнев, который у него поминутно вызывали нахальство и тупость окружающих. Но Фьонн понимал, что ссориться со своей хеордвэрд или даже её отдельными членами крайне неразумно и невыгодно; соображения практической пользы ещё могли обуздать его склонность к авторитарному руководству.
Как бы в довершение всех неприятностей, сумасбродная крепость, в которой обосновались маги, тоже частенько проявляла свой норов: высота башен то увеличивалась на два этажа, то укорачивалась на подвальные помещения и смотровые площадки, расположенные на крыше, лестницы то распрямлялись, то свивались немыслимыми завитками, вроде мозговых извилин творческой личности, создавшей это чудо архитектуры и магии… Со временем сын Льювина подобрал магические «ключи» к капризному характеру своей цитадели; тем не менее «поединки» с сумасшедшей крепостью отнимали немало душевной энергии.
Бессонными ночами Фьонн нередко поднимался по лестнице, обвившей высоченный шпиль и словно уходящей под облака – этим творением собственного архитектурно-магического гения волшебник гордился, невзирая на подтрунивания друзей, при случае обязательно отмечающих несуразность этого сооружения. Действительно, в условиях Сумеречной долины, постоянно продуваемой ветром, наматывать бесконечные витки, поднимаясь по лестнице Фьонна, решались лишь отчаянные сорвиголовы. Но сам архитектор словно и не замечал ветра, когда восходил на свою вершину, хотя в обычное время раздражённо кутался в плащ при малейшем дуновении.
Со временем волшебник подметил любопытную особенность своей лестницы: чем выше поднимаешься, тем слабее давит тяжесть пресловутого «проклятия». Наверху, на небольшой площадке, выложенной светлым камнем и огороженной зубчатым парапетом, душу неизменно посещает ощущение безмятежного полёта над бескрайним сияющим простором…
Но стоило спуститься вниз, и безмятежности как ни бывало. За несколько дней до Йоля Фьонн и Альвин наконец проверили все отчёты по налоговым отчислениям в королевскую казну и доходам от магической деятельности в сопредельных Мирах. Путаница, обнаруженная Фьонном в отчёте, поступившем из Эльхарры, где флотилия государя Элиара поддерживала магический барьер в территориальных водах одного мелкого, но крайне амбициозного государства, показалась сыну Архимага вполне уважительным предлогом для отлучки из Сумеречной долины.
– Альв! – окликнул Фьонн приятеля, давно задремавшего под мерное поскрипывание королевского пера.
Тот вздрогнул от неожиданности и принялся тереть глаза, которые так и норовили захлопнуться снова. Но назойливый сон, видимо, не желал так просто отвязываться от лорд-канцлера Сумеречной долины: тогда Альвин, опираясь локтями о стол, стал придерживать веки кончиками пальцев, дабы избежать захлопывания непослушных глаз.
– Альв, завтра собирайся в дорогу, – сообщил король, глядя в окно и мечтательно улыбаясь неведомо чему. – Нужно разобраться с эльхаррскими недоимками. А по пути мы завернём домой… хотя бы на несколько часов, – добавил Фьонн чуть смущённо.
Сон с Альвина как ветром сдуло.
– Хочешь повидаться с жёнушкой? – деловито осведомился приятель. – Конечно, я тебя понимаю, но не слишком-то будет хорошо, если о твоём визите пронюхают кредиторы. Кто знает – вдруг им потом удастся по горячему следу отыскать твоё… наше логово?
– Не пронюхают, не бойся! Следы мы с тобой заметём, дружище, а что касается Аэли, то она никому не скажет, я знаю, – с непоколебимой уверенностью возразил Фьонн.
– А её служанки? Да, кстати, я не уловил – ты к родителям не собираешь наведаться?
– Нет, – тихо ответил сын Архимага, механически водя пером по пергаменту, на котором, естественно, оставались следы в виде прямых и ломаных линий, геометрических фигур и тому подобного. – Я же заявил отцу, что не вернусь домой, пока не сумею самостоятельно оплатить свои долги. А служанки Аэли… Не беспокойся, они не будут знать о моём визите – я уже придумал, как всё устроить.
Альвин всерьёз заинтересовался; однако Фьонн твёрдо заявил, что ничего сложного в его идее нет, и всё станет ясно на месте без лишних слов. Мельком взглянув на испещрившие пергамент росчерки – зримые воплощения проделанной душевной работы – сын Архимага хмыкнул и небрежно провёл ладонью над листом на высоте двух-трёх дюймов, после чего поверхность обрела первозданную, девственную чистоту.
– Если бы так же легко можно было разделаться с моими долговыми расписками! – мечтательно протянул Фьонн и добавил иным тоном, властным, не терпящим возражений. – Итак, мы с тобой отправляемся в Эльхарру. И никуда больше – ты понял меня, Альв?
– Ещё бы! – ухмыльнулся лорд-канцлер. – Дружине совсем ни к чему знать о мелких слабостях своего предводителя, если он отважен, щедр и удачлив!
* * * * *
Массивные крепостные стены и башни старинного замка, вокруг которого раскинулись луга, зеленеющие свежей, сочной травой – это зимой-то, накануне Йоля! – с высоты птичьего полёта казались детской игрушкой. Вдали угадывались силуэты недавно выстроенных башен новомодной архитектуры, лёгкие и стройные, а также сооружения, находящиеся в процессе строительства; квадратами, кругами и прочими геометрическими фигурами пестрели элементы ландшафтного дизайна, возле пристани на лениво плещущихся волнах покачивались белоснежные корабли, похожие на водоплавающих птиц – во владениях Архимага жизнь, а также строительные работы и деятельность по окультуриванию прилегающей территории кипели подобно горячему источнику.
Несчитанное множество птиц обитало в прилегающих лесах и садово-парковом комплексе, так что два ястреба, стремительно перечеркнувшие небо над квадратными башнями старинного замка, а затем скрывшиеся в зарослях, не привлекли внимания жителей крепости.
– И долго мы ещё будем сидеть в придорожных кустах, словно бродяги, подкарауливающие одинокого путника? – недовольным тоном вопросил Альвин, вытаскивая из дорожного мешка щетку и крем для обуви и принимаясь за чистку своих сапог (при этом не снимая обувь с ног).
– Пока солнце не сядет за прибрежные заросли, – отозвался Фьонн, нетерпеливо вертя на руке серебряный браслет. – А что это ты так усердствуешь, Альв? – прибавил он, кивнув на сапоги приятеля.
– Не могу же я предстать перед твоей супругой нечищеным обормотом, – пояснил тот, яростно полируя носки своей обуви.
– А кто тебе сказал, что тебе придётся предстать перед Аэли? – лениво поинтересовался Фьонн. – Кажется, я-то ничего подобного не говорил! Ты, дружище, будешь стоять на страже под окнами и, как только начнёт рассветать, дай мне знать.
– Спеть тебе альбу?  – прищурился лорд-канцлер Сумеречной долины. – Мне почему-то казалось, что их поют, если рыцарь приходит на свидание к чужой жене, а не к собственной! И что же, я должен буду всю ночь куковать на крепостной стене в полном одиночестве, пока ты будешь ворковать со своей ненаглядной? – возмущённо добавил закадычный друг Фьонна.
– Нет, зачем же так ограничивать свой репертуар, дружище! – сын Архимага ободряюще хлопнул приятеля по плечу. – Вечер сольной песни ты можешь начать с колыбельной для моего сынишки; куковать же и вовсе не стоит – подобное музыкальное сопровождение может показаться странным какому-нибудь орнитологу-лунатику, случайно оказавшемуся неподалёку. По ночам поют соловьи, а не кукушки, так что настоятельно советую разливаться соловьиными трелями – кстати, такой музыкальный фон как нельзя лучше подходит для любовного свидания, если верить откровениям великих бардов. Имей в виду, что тебе придётся нести ночной дозор в обличье птицы – так больше шансов, что тебя не заметят те, чьего внимания лучше избежать. Я подозреваю, что шпионы моих кредиторов всё-таки шныряют поблизости; конечно, отец их всех вымел бы прочь поганой метлой, если бы у него было побольше свободного времени, но эти прохвосты лично ему не мешают, а дел у папы и так по горло, так что, вполне возможно, кто-нибудь тут шастает. Если я не уберусь отсюда рано утром, боюсь, как бы не пришлось потом прорываться сквозь ряды судебных приставов и присяжных поверенных. Я чувствую, мне будет очень трудно воздержаться от применения боевой магии, если я столкнусь с подобными молодчиками. А ведь нам, волшебникам, не полагается просто так использовать магию против обычных людей и даже против этих крючкотворов – подобный инцидент отрицательно сказался бы не только на моей репутации магистра, но бросил бы тень и на моего отца…
– Ладно, ты кому угодно зубы заговоришь, – не слишком любезным тоном оборвал рассуждения приятеля Альвин.
– Брось, дружище, я в целительской магии так себе, – усмехнулся Фьонн. – К тому же у зубов нет собственных ушей, значит, и словесный бисер перед ними метать нечего. Зубы всё равно ничего не услышат – а язык глухонемых, адаптированный для незрячих, я пока как-то не удосужился изучить.
Вечерело. Над горизонтом теперь пламенела лишь узкая полоса заходящего солнца. Фьонн, прислонившись к стволу старого дуба, сосредоточенно подсчитывал окна в главной башне замка. Покончив с этим занятием, магистр кивнул приятелю.
– Полетели, дружище! Помни: обязательно разбуди меня на рассвете! Хоть соловьём пой, хоть жаворонком, хоть вороном!
– Угу, – буркнул Альвин и превратился в дятла.
– Тьфу! Сущее наказание с тобой, Альв! Разве только выживший из ума дятел, которого сородич тюкнул по куполу, станет долбить клювом крепостные стены! Ты хоть соображай, что уместно в данной ситуации, а что нет! – вознегодовал Фьонн, критически косясь на пёструю птицу в красном берете.
Дятел склонил голову набок и вякнул, как показалось магистру, что-то насмешливое, однако менять облик на более соответствующий требованиям текущего момента явно не стремился. Фьонн вздохнул, неодобрительно покачал головой и превратился в ворона. Маг знал, что Гвэйнир, его сынишка, предпочитает именно этот облик: гипотетические лазутчики, подосланные кредиторами, таким образом, могут подумать, что это юный внук Архимага летает, а вовсе не промотавшийся магистр Мон-Эльвейга. Правда, Фьонна смущало то, что компания «ворон – дятел» со стороны выглядит как-то несуразно и неестественно; но что поделаешь с этим упрямцем Альвом?
Волшебники подлетели к окну, которое, по подсчётам Фьонна, должно являться окном в спальне Аэльхи. Хотя магистр не единожды сбивался со счёта, по счастливой случайности пункт назначения был определён верно. Фьонн опустился на широкий наружный подоконник; Альвин, следовавший за приятелем по пятам – хотя, наверное, учитывая их обличье в текущий момент, следовало бы сказать «в хвосте» – уселся на каменном парапете ближайшей смотровой площадки. Правда, нахальный дятел сел там только после того, как ворон пару раз легонько огрел его клювом по спине – до этого воспитательного воздействия временно исполняющий обязанности стража был полон решимости занять место на том самом подоконнике, куда приземлился магистр.
Одна створка высокого и узкого окна-витража была чуть приоткрыта; из помещения доносились негромкие звуки лютни. Исполнитель играл неуверенно, то и дело сбиваясь и фальшивя: мелодия быстро оборвалась, и недовольный детский голос произнёс:
– Всё, мама, больше не хочу!
– Нет, Гвэйн, повтори ещё раз, – непреклонно потребовал женский голос, при звуках которого сердце Фьонна нетерпеливо и радостно ёкнуло. – Давай я ещё раз сыграю эту вещь, сынок, а ты внимательно слушай! Внимательно! А потом повторишь…
Ворон осторожно заглянул в комнату: кроме Аэльхи и Гвэйна, вид которого явственно изображал скуку, в помещении никого не было. Фьонн бесшумно проскользнул в окно, спрыгнул на пол, застеленный толстым ковром, и принял свой собственный облик.
– Папа вернулся! – радостно возопил Гвэйн, ликование которого было вызвано сразу двумя причинами – появлением отца и надеждой на то, что сегодня-то уж его больше не заставят музицировать.
Аэльха от неожиданности выронила лютню.
– Фьонн?!
– Тсс! Тише, дорогие мои! – волшебник обнял жену и сына. – Никто не должен знать, что я здесь. Пока я всё ещё изгнанник – поэтому и вхожу в свой дом тайком, через окно, а не въезжаю через главные ворота в сопровождении пышной свиты. К огромному сожалению, завтра утром мне нужно будет снова скрыться…
Взгляды, которыми магистр обменялся с женой, конечно, были гораздо красноречивее слов; более оживлённому продолжению беседы мешало лишь присутствие сына.
– Так ты меня понял, Гвэйн? – Фьонн потрепал волосы мальчишки, чёрные, как у матери. – Никому не говори, что я тут был, хорошо, сынок? Обещаешь?
Гвэйнир энергично закивал.
– Молодец, сынок! – похвалил отец. – Как бы мне хотелось вернуться домой к Празднику Огня, к твоему дню рождения! Но, к сожалению, это вряд ли получится. Всё равно – я обязательно подарю тебе… Что ты хочешь на день рождения, Гвэйн?
Праздник Огня от Йоля отделяет период времени свыше четырёх месяцев, поэтому юный волшебник пока не слишком задумывался о том, что именно ему хотелось бы получить в подарок на день рождения. Гвэйнир сосредоточенно нахмурился, соображая, что бы такое попросить.
– Я подарю тебе всё, что ты только захочешь, Гвэйн, – щедро посулил отец и добавил. – А теперь время позднее, маленьким мальчикам пора идти спать.
– Не хочу я спать, – хмуро отозвался отпрыск Фьонна. – И я уже не маленький!
– Конечно, конечно, ты уже совсем большой, – поспешно согласился отец. – Но и взрослым тоже нужно отдыхать, Гвэйн. А пока посмотри, что я тебе привёз…
С этими словами магистр, который уже минут пять судорожно обшаривал свои карманы, соображая, куда он мог сунуть искомый предмет, отцепил от пояса кошелёк и вытряхнул из него небольшую шкатулку изумрудно-зелёного цвета. Любопытный мальчишка, разумеется, немедленно открыл крышку: из шкатулки выпорхнуло множество крохотных ярких птиц, щебет которых хорошо гармонировал с мелодией колыбельной песни. Не прошло и двух минут, как Гвэйнир уже зевал и потирал глаза кулаками, а ещё через пять минут потомок великих магов сладко спал, калачиком свернувшись в кресле. Пёстрые птички дисциплинированно вернулись в зелёную коробочку, музыка умолкла, и крышка захлопнулась сама собой. Фьонн с улыбкой посмотрел на спящего сына.
– Хотел бы и я так же крепко спать, ни о чём не тревожась, – пробормотал он. – Но на меня, увы, подобные игрушки уже давно не действуют.
– А такие? – Аэльха обняла и поцеловала мужа.
Фьонн одобрительно усмехнулся.
– О, конечно, любовь моя, – шепнул он. – Но от таких милых проделок я уж тем более не засну… Однако надо сначала отнести Гвэйна в его комнату, а заодно и эту музыкальную штуку.
Фьонн мягко высвободился из объятий жены, сунул в карман зелёную шкатулку, подхватил сына на руки и направился к двери. Аэльха последовала за ним. В коридоре никого не было. Хозяйка распахнула дверь в соседнюю комнату; волшебник бережно опустил спящего сына на кровать, достал шкатулку и поставил её на ночной столик.
– Утром те же самые птички разбудят завалявшегося соню, – пояснил  Фьонн, обращаясь к жене, и добавил. – Славная вещица; но не знаю, как Гвэйн, а я в его возрасте вряд ли сильно обрадовался бы подобному сюрпризу. Однако собственный опыт убеждает меня в том, что приучать к дисциплине нужно с детства, иначе… Я – наглядный пример, что получается, если давать ребёнку чересчур много воли.
Аэльха сняла сапоги со спящего сына и заботливо укрыла его одеялом; повернувшись к мужу и встретившись с ним взглядом, она смущённо потупилась.
– Похоже, мой наследник уже достаточно избалован, – предположил Фьонн и, притянув жену к себе, нежно шепнул. – Пойдём, любимая…
* * * * *
На этот раз, как легко догадаться, бессонная ночь пролетела для Фьонна очень быстро.
– Как же я истосковался по тебе, Аэли, милая моя, – самозабвенно бормотал он в краткие минуты передышки между бурными ласками.
– А я? Фьонн, милый, возьми меня с собой, пожалуйста! – умоляюще шептала она, беспомощно прильнув к нему.
Определённая логика в этой просьбе, несомненно, содержалась – раз ему так плохо было без неё, значит, он был бы рад видеть её рядом постоянно. Но, как известно, в жизни далеко не всё так просто и однозначно, как может показаться на первый взгляд, да ещё затуманенный страстью.
– Ах, Аэли, ты не знаешь, о чём просишь! – с тяжёлым вздохом отвечал Фьонн, сжимая её в объятиях. – Сумеречная долина! Брр! Ты не знаешь, что это за гнусное место…
– Но ты же там живёшь, и не только ты, – возразила она и попыталась отстраниться от него. – Гвэйна можно оставить с твоими родителями; а я хочу быть вместе с тобой!
– Сумеречная долина – проклятое, отвратительное место, – убеждённо заявил Фьонн. – Не напоминай мне об этом мерзком Мирке! Я там живу, говоришь ты. Да разве я живу?! Разве затхлое существование изгнанника можно называть жизнью?! Аэли, любовь моя, позволь мне хоть на несколько мгновений забыть, насколько безотрадно моё прозябание в стране, где не увидишь ни солнца, ни звёзд!
Страдальческий тон супруга тронул молодую женщину; но когда они оба сполна пережили те счастливые мгновения забвения, ради которых изгнанник тайком пробрался домой, Аэльха снова вернулась к занимавшей её теме.
– Почему ты не хочешь взять меня с собой, Фьонн? – печально спросила она. – Какой бы ужасной страной ни была Сумеречная долина, какое бы проклятие не тяготело над ней, меня ничего не испугает, если я буду с тобой. Может, дело совсем не том, что там так уж плохо? А может, даже и наоборот – там тоже есть женщина, с которой тебе хорошо? – со слезами в голосе прибавила она, отодвигаясь от мужа и стыдливо закутываясь в простыню.
– Аэли, милая моя, что ты выдумываешь! – Фьонн придвинулся к ней и, сунув руку под простыню, стал осторожно ласкать обнажённое тело жены.
– Фьонн… перестань… – простонала она, не делая, однако, попыток оттолкнуть его руку. – Скажи мне правду… Я ведь хорошо знаю: твои глаза зацепят на крючок сердце любой девицы!
– Что за вздор, Аэли! Когда-то в юности я действительно немало грешил по любовной части: но с тех пор, как я встретился с тобой, у меня не было другой женщины. Ты же сама это знаешь…
– А откуда я это знаю? – воскликнула она и села, прислонившись к спинке кровати. – Только с твоих слов!
Внезапно она сбросила простыню и резким движением метнулась к мужу; теперь в её ласках соединились страсть и ярость. Острые ноготки Аэльхи больно царапали кожу Фьонна, но он лишь смеялся.
– Честное слово мага, я бы взял тебя в Сумеречную долину, Аэли, если бы над этой местностью не тяготело какое-то мудрёное проклятие! – сказал он, когда его любимая, устав неистовствовать, уступила ему в любовной борьбе.
Между тем близилось утро. Чуткий слух Фьонна уловил какой-то странный звук, донёсшийся снаружи: словно кто-то водил скребком по камню. Чуть погодя раздался знакомый голос:
Утро в окно стучится,
Ночь незаметно промчалась!
Пора нам с тобой проститься –
Ах, ночь слишком быстро промчалась!
– Это Альв подаёт условленный знак! – встрепенулся Фьонн. – Мне пора, Аэли…
Она молчала; Фьонн заметил, как из её полузакрытых глаз катятся слёзы.
– Не плачь, дорогая, – волшебник чувствовал себя ужасно неловко. – Я тебя чем-то обидел? Поверь, я тебя не обманываю! Сумеречная долина… Нет, лучше тебе не знать, что это за мерзкое место! Там и магам-то нелегко, а уж… Ну, пожалуйста, не плачь!
– Так ты… не возьмёшь меня с собой… Фьонн? – сдавленным голосом спросила она, между тем как он торопливо одевался, а незримый Альвин за окном распевал песенки собственного сочинения – весьма корявые и нескладные, если судить с позиций высокого поэтического искусства.
– Аэли! – Фьонн затянул пояс потуже, пристегнул меч и, мельком взглянув в зеркало, набросил плащ на плечи. – Я ведь уже сказал тебе – я не могу, не должен. Мне и самому будет очень грустно без тебя… – он наклонился и поцеловал жену.
– Не обманывай меня, Фьонн! – она отвернулась. – Почему же твоя мать всегда сопровождала твоего отца повсюду, а мне нельзя быть с тобой? Просто ты меня разлюбил!
– Аэли…
– Фьонн, ты скоро? – слегка охрипшим голосом окликнул снаружи Альвин. – Я уже больше петь не могу, ты как хочешь! И мне показалось, какой-то хмырь подозрительный во рву полощется… Может, это и не шпион – а только ты сам потом будешь меня бранить, что я тебя вовремя не утащил!
– Аэли, любимая, поцелуй же меня на прощание, – Фьонн снова склонился над женой, но она оттолкнула его.
– Ты меня не любишь! – с горечью повторила она. – О, я ненавижу тебя!
– Фьонн! Отзовись, наконец! – с ноткой раздражения взывал Альвин.
Секунду магистр стоял в растерянности, не зная, что предпринять: потом снял со своей руки перстень с крупным изумрудом, надел на палец жены, ещё раз поцеловал её, несмотря на то, что она попыталась вырваться из его объятий, прошептал «Я люблю тебя, Аэли», резко отступил на шаг, превратился в ворона и вылетел за окно. Всё это произошло так быстро, что Аэльха опомнилась лишь тогда, когда мужа и след простыл.
– Фьонн! – отчаянно окликнула она нежного возлюбленного, который пришёл и ушёл, словно мимолётное сновидение. – Фьонн, любимый… – горестно застонала женщина и безудержно разрыдалась, уткнувшись лицом в подушку.
* * * * *
Дела в Эльхарре заняли у магов целых две недели. Фьонн, пожалуй, был бы рад и дольше побыть как можно дальше от Сумеречной долины, после которой Эльхарра показалась ему довольно сносным Миром, хотя на фоне экзотического пейзажа нередко бушевали не только шторма и тропические ливни, но и беспощадные пираты, точнее, пиратки. Об этом, сокрушённо вздыхая, поведал Фьонну и его соратнику тот самый островной тиран, который просрочил часть оплаты за поддержание магического барьера в своих территориальных водах. Нахальные разбойницы, в рядах которых, по-видимому, есть и волшебницы, несколько раз предпринимали попытки прорваться к владениям этого правителя, а попутно разграбили побережье и несколько соседних островов.
Через несколько дней прибыла депутация, состоящая из руководителей пострадавших территорий, и принялась слёзно умолять магов покончить с разбойницами. Фьонн возмущённо сгрёб за шиворот опекаемого правителя и высказал ему всё, что думал по поводу его клятв относительно сохранения в тайне визита государя Элиара. Островной деспот, устрашённый гневом мага, невнятно мямлил что-то в оправдание, в то же время робко поддерживая просьбы своих соседей.
– Я не буду воевать против женщин, – хмуро и веско обронил Фьонн и вышел из помещения, где собралась депутация – этим дипломатическим манёвром маг прозрачно намекнул просителям, дескать, валите, ребята, по домам.
Оставшийся Альвин охотно объяснил местной элите, что услуги по возведению и поддержанию магических барьеров можно оплачивать сразу или в кредит, но в последнем случае выходит дороже. Что же касается наступательных действий, то это на усмотрение эльхаррских руководителей. Они, конечно, могут на свои средства снарядить корабли, созвать ополчение и тому подобное – но маги не намерены вмешиваться во внутренние дела Эльхарры.
Недоимки в Эльхарре удалось собрать с большим трудом, да и то не всё, что причиталось. Фьонн крайне неохотно согласился на отсрочку платежа – волшебник подозревал, что клиент едва ли не завтра может слететь со своего костяного трона. Воспоминание о размолвке с Аэльхой тоже не добавляло Фьонну хорошего настроения. Альвин, пользуясь правами старинной дружбы, вскоре разузнал о ссоре, произошедшей между Фьонном и его женой; движимый искренним участием к приятелю, лорд-канцлер Сумеречной долины сказал:
– Да не переживай ты, Фьонн! Неприятно, конечно, когда обвиняют ни за что ни про что… Ну и сделай так, чтоб её упрёки перестали быть напраслиной!
– Замолчи, пьянчуга, – сурово оборвал утешаемый. – Честное слово, лучше б я тебе ничего не рассказывал!
Вернувшись в Сумеречную долину, Фьонн погрузился в глубокую меланхолию. Хорошо хоть, что он заранее ввёл дела правления в накатанное русло – некоторое время они ещё могли идти довольно сносно без непосредственного вмешательства короля. Миновал Праздник Длинных Свечей, а государь Элиар всё сидел за древними рукописями, тщетно отыскивая ключи к пониманию сущности и устранению сакраментального проклятия Сумеречной долины. Кое-какие сведения магу удалось собрать буквально по крупицам, но в его знаниях по интересующему вопросу всё ещё имелся значительный пробел, когда отголоски событий, происходящих на подвластной ему территории, стали настойчиво пробиваться в храм уединения, сиречь в кабинет Фьонна.
Всё началось с того утра, когда на пороге неожиданно появился лорд-канцлер; точнее, запыхавшийся и растрёпанный Альвин ворвался в королевский кабинет, не дождавшись часа, в который Фьонн обычно проводил рабочие совещания.
– Государь! Позволь доложить… – затараторил лорд-канцлер.
– Короче, – обронил Фьонн, осторожно переворачивая страницу старинного фолианта.
– Вооружённый инцидент возле Мордоломного леса, – лаконично изрёк Альвин.
Фьонн нехотя оторвался от чтения и поднял голову.
– Ну, чего ещё там стряслось, Альв? – с нескрываемым раздражением спросил он. – Я что теперь, в качестве мудрого правителя обречён лично разнимать своих подданных, которые готовы выпустить друг други кишки из-за пары-тройки гнилых мухоморов?
– Ты почти угадал, – ухмыльнувшись, подтвердил Альвин. – Жители двух соседних селений вступили в ожесточённую схватку, чтобы своей кровью доказать право сбора мха, хвороста и… ну, не знаю, чего ещё, с одной премилой полянки, расположенной как раз на границе земельных владений этих сельскохозяйственных общин.
– И ты полагаешь, что я лично должен скакать туда сломя голову? – хладнокровно спросил Фьонн. – Я же тут король и могу приказывать, верно? Возьми дружину и разберись с этими охотниками и собирателями! Вообще-то, конечно, это по части Фэлинда, – вспомнил магистр. – Он как раз вчера выпущен из-под домашнего ареста под обещание больше не накидываться на мирных жителей с кулаками и не ругаться матом. Передай ему мой приказ, Альв: пусть возьмёт воинов, сколько потребуется, и усмирит этих буйных собирателей грибов. И сам с ним съезди, помоги ему по возможности мирным путём разрешить этот локальный конфликт. А мне такими мелочами заниматься некогда – разве не видишь, я занят важными государственными раздумьями.
– Да какого тролля, Фьонн! – воскликнул Альвин; тут неудовольствие короля-магистра сильно усугубилось, так как он понял, что его побратим и первый помощник немного навеселе. – Ты же за этими раздумьями и так дни и ночи торчишь! Поехал бы, развеялся, а потом устроили бы пирушку, как в старые добрые времена! Ты же прямо как отшельник стал, государь Элиар!
– Ага, если бы не эти «старые добрые времена», я бы в этой дыре не очутился, – мрачно подхватил король Сумеречной долины. – А пирушки вы и так слишком часто устраиваете! Это очень заметно по тебе, Альв.
– Брось, Фьонн! Каким занудой ты стал! Может, из-за ссоры с Аэльхой? Да перестань ты! Я знаю тут двух очаровательных сестрёнок, и любая из них быстро развеет тоску своего государя. Я даже готов уступить тебе обеих, если приглянутся…
– Заткнись, – равнодушно посоветовал Фьонн и снова принялся за чтение. – Давай топай, Альв, и выполнял приказ государя.
Но Альвин лишь присвистнул и перенёс внимание на книгу, которую читал его друг.
– О Великие Стихии! – всплеснул он руками. – Да ты становишься философом! «Разговоры мага Сервэйна и гетеры Хэльмы»! Бедный Сервэйн! Какая печальная судьба! Видно, настал момент, когда он стал не способен ни на что, кроме разговоров… Где ты добыл этот высокомудрый фолиант, Фьонн?
– Нашёл в архивах здешних жрецов, – машинально ответил тот и, осознав, что Альвин ещё не ушёл, резко вскинул голову. – Ты почему до сих пор торчишь у меня перед носом, Альв? Король не приказывает дважды, запомни! Живо на усмирение беспорядков!
– Вот так и начинается тирания, – пробормотал Альвин и нехотя покинул комнату.
* * * * *
Альвин и Фэлинд вернулись в тот же день около полуночи. Фьонн, в одиночестве обозревавший окрестности с вершины главной башни, ещё издалека заметил движущееся пятно, которое при ближайшем рассмотрении оказалось отборным подразделением его хеордвэрд. Вскоре до слуха короля Сумеречной долины донеслись нестройные звуки песни, исполняемой его сподвижниками – несомненно, восстановление правопорядка они сочли вполне подходящим предлогом для последовавшей затем пирушки.
Отряд втянулся во внутренний двор замка, но Фьонн не спешил покинуть облюбованное место. Волшебнику нет надобности в лишних рапортах, которые так обожают правители и военачальники. Фьонн без слов уже знал, что задание выполнено – ну и ладно. Выждав время, необходимое для того, чтобы возвратившиеся маги убрались со двора в помещение, король Сумеречной долины покинул свой наблюдательный пост и неторопливо направился в свои апартаменты.
Двери сами собой послушно распахнулись перед магом, и Фьонн вошёл в просторный зал, где он обычно совещался со своими соратниками. Хотя волшебник был почти целиком поглощён своими мыслями и заботами, он тотчас ощутил, что в помещении находится кто-то посторонний.
Задумчивость Фьонна как рукой сняло. Он обвёл взглядом привычный до тошноты интерьер – и увидел женскую фигуру у дверей своей спальни. Попристальнее всмотревшись в нежданную гостью, Фьонн узнал её – то была юная Кельгара, дочка трактирщика Дорлака. Девушка прислонилась к дверному косяку и смотрела на вошедшего мужчину не то испуганно, не то кокетливо.
– Что ты здесь делаешь, крошка? – мягко спросил маг, остановившись посреди комнаты.
Она чуть смущённо, как показалось Фьонну, взмахнула длинными ресницами; из-за изрядного слоя румян сложно было разглядеть, покраснела она или нет.
– Я жду государя Элиара, – бойко отозвалась она.
– И зачем же ты ждёшь государя, а, красавица? – спросил он. – Если не ошибаюсь, тебя ведь зовут Кельгарой?
– Да, – потупившись, отозвалась она и добавила. – Мне почему-то кажется, что я видела тебя прежде. Как тебя зовут, господин волшебник?
– Отец с матушкой назвали меня Фьонном, – ответил сын Архимага. – Но зачем ты всё-таки хочешь встретиться с государем? И как ты сюда пробралась, плутовка?
Девчонка внезапно всхлипнула.
– Мой отец… Он рассердился, что я… Что я отказалась выйти замуж за сына его приятеля. Он выбранил меня при гостях… А когда господин Тьюрл заступился за меня, отец предложил ему… забрать меня… в дар государю, – произнесла она, чередуя слова с рыданиями.
Фьонн остолбенел. Нет, что за жуткие нравы у жителей этой треклятой долины! А девчонка быстро вытерла слёзы и дрожащим голосом спросила:
– Фьонн, скажи, как он взаправду выглядит, государь Элиар? Правда ли, что у него под маской свиное рыло, а из глаз, когда он рассердится, сыплются искры, как говорят?
Сын Льювина с трудом подавил желание расхохотаться. Разговор начинал его забавлять. Так вот, оказывается, что про него болтают суеверные жители Сумеречной долины, которые никогда не видели его лица! А девчонка, похоже, куда больше озабочена не гневом своего бешеного родителя, а перспективой очутиться наедине с какой-нибудь жуткой нелюдью!
– Насколько я его знаю, – стараясь быть серьёзным, произнёс волшебник, – с виду он вполне… нет, нормальный, пожалуй, слишком громко сказано будет, обыкновенный – нет, тоже едва ли… Свиное рыло, гм… Да, признаюсь, девочка, государь Элиар иногда бывает настоящей свиньёй. Но – только внутри. Снаружи это вроде бы незаметно… Хотя – кто может поручиться? – с этими словами Фьонн подошёл к зеркалу и с минуту критически изучал своё отражение.
Кельгара, широко раскрыв и без того большие глаза, смотрела на него с нескрываемым удивлением. Фьонн безошибочно подметил в её взоре восхищение.
– Так, значит, государь – это ты?.. – прошептала она.
– Я никогда не сомневался в том, что я – это я, как бы я себя не называл и как бы меня не называли другие, – ответил он. – Вспомни Кьёртэна – это тоже я.
– Кьёртэн?! – она вдруг негромко засмеялась и стремительно подошла к нему. – А помнишь ли ты, что ты мне пообещал?
– Ну конечно, – кивнул он. – Но сначала скажи, кто тот человек, который тебе понравился? Это кто-то из моих воинов? Может, господин Тьюрл, а, плутовка?
Девушка покачала головой; выражение её лица стало чрезвычайно серьёзным, что придавало ей забавный вид.
– Нет, не он, – она робко положила руку на плечо своему собеседнику. – Это ты… Фьонн. Мой отец подарил меня тебе; но если бы я сама распоряжалась своей судьбой, я бы не пожелала никого другого, – и она обвила руками шею мага.
Фьонн мягко высвободился из её объятий – не слишком охотно, но решительно. Усадив девушку в кресло, он пристроился на краешке большого стола на приличном расстоянии от Кельгары.
– Благодарю за честь, но я её не достоин, – скороговоркой пробормотал волшебник, героически борясь с естественным для мужчины желанием пойти навстречу непосредственному чувству юной красавицы. – Конечно, ты очаровательная девушка, Кельгара, но, видишь ли, у меня есть супруга, которой я поклялся в верности. Но ты не переживай! Среди моих воинов есть немало перспективных молодых магов, подающих большие надежды и абсолютно свободных. Едва ли тебе стоит возвращаться к отцу, который так нехорошо поступил с тобой. Даю слово, здесь тебя никто не обидит. Моя сестра, госпожа Хьёрди, будет заботиться о тебе, как мать, а суженого, надеюсь, ты скоро найдёшь.
Кельгара молчала, опустив голову; на длинных ресницах девушки повисла слезинка.
– Не надо расстраиваться, – повторил Фьонн. – Ты, наверное, голодна? Повара, уж верно, завалились спать, так что никаких горячих блюд, к сожалению, предложить не могу. С горячительными напитками, правда, дело обстоит не в пример лучше. Однако не думай, что я собираюсь тебя спаивать. Но сегодня холодно, а вино неплохо согревает, – с этими словами он достал из шкафа каравай хлеба, сыр, два кубка и кувшин с вином.
Пока Кельгара ела, Фьонн украдкой наблюдал за ней. Девчонка то и дело бросала на него нежные взгляды. В прежние времена он едва ли пропустил такую красавицу, да и теперь он отнюдь не был так бесстрастен, как старался выглядеть. Однако Фьонн уже не был тем импульсивным избалованным юнцом, который бездумно следовал зову вспыхнувшего в крови желания. Многое из того, что он совершил прежде, теперь казалось ему неизмеримо далёким, словно произошло всё это не с ним, а с кем-то, кого он хорошо знал, но с кем давно расстался. Возможно, такому ощущению отчасти способствовало и то, что в юности Фьонн развлекался и странствовал под иным именем, которое сам же и выдумал, как ещё одну забаву. Но дерзкий повеса Кьёртэн затерялся где-то на перекрёстках времени; Элиар же был лишь маской, стеной, которой сейчас сын Архимага пытался отгородиться от обыденного существования изгнанника. Сам того не сознавая, сейчас он более, чем когда-либо, был именно Фьонном – Светлым. Теперь он ясно осознавал, что такое долг; кроме того, при виде Кельгары волшебник подумал о своей жене, и душу Фьонна защемило от тоски и смутного чувства вины – всё-таки они с Аэльхой не слишком хорошо расстались в то утро…
– Час поздний, – обронил волшебник, когда девушка отодвинула тарелку и тихим голосом поблагодарила его за угощение. – Завтра мы подыщем тебе подходящую комнату, а пока располагайся здесь, – он распахнул перед ней дверь своей спальни, где было тепло натоплено и горели два светильника.
– А ты? – чуть слышно спросила она, видя, что он направляется к выходу, но не решаясь его остановить.
– Я лягу в зале, – проронил он. – Спокойной ночи!
* * * * *
…Снег кружил в воздухе, прозрачном, холодном и чистом. Под несмелыми лучами солнца, скользившими среди обнажённых ветвей, серебрились снежинки, словно драгоценный узор. Льдистые звёздочки запутывались в светлых волосах охотника, и от этого золотистые пряди казались ещё светлее, почти белыми.
Снег заметал его следы, но он не боялся заблудиться – с детства он безошибочно находил дорогу в любом лесу. Охотник вдохнул полной грудью и улыбнулся. Здесь всё становится таким простым и понятным. Он наконец понял, на кого он должен охотиться. Впереди мелькнул расплывчатый образ – будто тень на стене, отблеск страха, отчаяния, разочарования… Не его собственного страха, который он испытывал крайне редко – но всех страхов, блуждающих в населённых Мирах.
Я воюю со страхом:
Я выйду из дома
И врагу брошу вызов,
Как зверю лихому;
Волком став, я его
Загоню до рассвета –
И пустая угроза
Развеется ветром.
…Большой волк с горящими зелёными глазами неслышно мчится по снегу под завывание ветра…
Фьонн неожиданно проснулся от прикосновения горячих губ к своим губам. Спросонья магу почудилось, что он дома, и это Аэльха целует его, желая пробудить к любовной игре; её руки нежно прикасаются к его телу, и оно не остаётся равнодушным к этим ласкам…
Нет, конечно, он не дома; но в мягком полумраке над ним склонилась женщина. Её чёрные волосы небрежно разметались по обнажённым плечам; блики неяркого света, отбрасываемого небольшим матовым светильником, играли на обнажённой груди…
– Ты чего тут делаешь? – хрипло спросил он, узнав Кельгару.
– Пожалуйста, не прогоняй меня, – жалобно прошептала она. – Я люблю тебя… Пусть где-то далеко у тебя есть жена – но хотя бы один раз побудь со мной, пожалуйста…
Она прильнула к нему всем телом; вырваться из объятий девушки, не проявив при этом грубости, представлялось весьма затруднительным. Искушение, подобное тому, которому подвергся сын Льювина, далеко не всегда выдерживали даже целомудренные отшельники, давшие обет безбрачия, добродетельность которых многократно превышала моральную устойчивость Фьонна. Он как никогда оказался близок к тому, чтобы нарушить верность своей супруге; но тут извне раздался мощный грохот, соединённый с истошным воплем, в котором маг не сразу узнал голос гнома Фолли. Эти звуки слегка отрезвили Фьонна, почти поддавшегося инстинктивному чувственному порыву; встревоженный шумовыми признаками аварийной ситуации, волшебник оттолкнул девушку, наспех оделся, на всякий случай прихватил оружие, и, стрелой выбежав из комнаты, помчался вниз по лестнице с такой скоростью, словно его преследовали знаменитые гончие Иного Мира.
К дверям старой кузницы, переданной в ведение Фолли – а именно это помещение явилось источником зловещего звукового оформления – Фьонн прибыл первым. Остановившись на пороге и переведя дух, волшебник осторожно заглянул внутрь. При виде царящего в кузнице разгрома – наковальня перевёрнута, на полу валяются обломки кузнечного молота – маг всерьёз встревожился.
– Эй, Фолли, ты живой? – громко позвал волшебник, шаря по кузнице взглядом в поисках гнома и не находя его.
Из тёмного угла, заваленного какой-то неопределённой рухлядью, в ответ на энергичный оклик мага донеслось сдавленное кряхтение. К этому времени около кузницы уже собралась изрядная толпа полусонных волшебников, накинувших меховые плащи поверх пижам. Пока соратники вяло топтались на месте, привычно костеря на все лады Сумеречную долину, Фьонн решительно пересёк пространство кузницы, отмеченной какими-то странными явлениями, приблизился к углу, откуда доносился голос Фолли, и твёрдой рукой извлёк слегка помятого гнома из-за мешков со строительным мусором, до сих пор не вынесенным из недавно отремонтированного помещения.
Бравый Железный Лоб сейчас имел довольно жалкий вид. В пышной бороде, этом предмете гордости каждого гнома, застряли крошки извёстки и древесного угля, а коричневый кафтан превратился в серый, причём в этом была повинна вовсе не магия, а самая обычная пыль.
– Что тут произошло? – сурово вопросил Фьонн, удостоверившись, что славный потомок Дьюрина Великого не только жив, но и абсолютно невредим, не считая мелких ссадин, десятка-другого крупных синяков и нервного потрясения.
– В-в-в-в-в, – сумбурно забормотал гном, ещё не пришедший в себя. – Я-в-в-в…
Король Сумеречной долины, трезво оценив сложившуюся ситуацию, распорядился, чтобы принесли «чего-нибудь прочищающего мозги». Вэндар, брат Альвина, в числе первых кинулся исполнять поручение магистра; молодой маг вернулся подозрительно быстро, неся небольшой бочоночек и грубо вылепленную глиняную пиалу, определённо работы местных ремесленников. Наполнив этот сосуд вином, Фьонн протянул живительный напиток гному, который к этому моменту кое-как счистил с себя основной слой пыли, воспользовавшись старой обувной щеткой, случайно оказавшейся в кузнице.
Благородная влага, изделие лучших эльфийских виноделов, оказало поистине чудодейственное воздействие: уже после первых глотков глаза гнома приобрели осмысленное выражение, а язык вновь обрёл способность произносить относительно связные фразы.
– Поспорил я, значит, с мэтром Вэндаром и мэтром Хьюллардом, – угрюмо сообщил гном, в то время как упомянутые молодые маги тихонько посмеивались. – Они мне так сразу и сказали – эти камешки ни молотом, ни секирой не раздробишь, только магией. А я возьми и не поверь: с виду булыжники как булыжники, силой меня Создатель не обидел – да не раскокаю я этих каменюк?! А только они и впрямь, видно, какие-то зачарованные, чтоб их тролли проглотили!
– Бронебойные камни? – с неподдельным интересом переспросил Фьонн, с сомнением поглядывая то на гнома, то на Вэндара и Хьюлларда. – Где ж вы добыли такое чудо, если это не выдумки? И почему я до сих пор об этом ничего не знаю?!
– Да, собственно, мы с ними тоже не так давно познакомились, – скромно сообщил Хьюллард.
– Не говори так, будто они живые! – громким шёпотом предостерёг его Вэндар и для вящей убедительности толкнул приятеля локтем в бок. – Познакомиться можно с красивой или безобразной девицей, а с камнями не знакомятся!
– А мне показалось, что твоё правое колено познакомилось с одним из этих камней довольно близко, – отпарировал Хьюллард. – Знатный он тебе синяк наставил – если б не мои целительские заклятья, ты ползком тащился бы в замок аж от самого Камнебежья!
Это несколько странное название носила небольшая глинистая равнина, расположенная в двух днях пути к востоку от Башни Звёзд. Сам король Сумеречной долины до сих пор не удосужился там побывать; между тем местное население и те из магов, которые обожали шляться по незнакомой местности в поисках живописных пейзажей, неизвестных науке растений или образчиков горных пород, рассказывали про Камнебежье весьма занятные вещи. Это название, если верить слухам, появилось отнюдь не случайно – камни, которых на поверхности равнины имелось великое множество, будто бы обладали способностью передвигаться. Так или иначе, но всё Камнебежье и впрямь было исчерчено колеями различной глубины и ширины, соответственно размерам странствующих камней. Обладали упомянутые камни способностью к размышлениям, или же нет, доподлинно неизвестно; однако очевидцы отмечали, что следы, оставленные камнями, либо тянутся по прямой до холма или обрыва, либо замыкаются в форме правильных геометрических фигур.
Фьонн подобрал с пола кузницы небольшой камень – тот самый, который на спор так неудачно попытался разбить Фолли. Поворачивая камень туда-сюда, маг обратил внимание на металлический блеск, который в свете факела особенно хорошо был заметен на сколах.
– Говорите, его можно расколоть только магией? – задумчиво переспросил магистр Мон-Эльвейга.
Положив камень на подоконник, Фьонн простёр над загадочным объектом правую руку; не успел маг завершить формулу заклинания, как из камня вырвались язычки пламени, лизнули ладонь волшебника – к счастью, не обжигая – и тотчас опали, оставив на подоконнике несколько глубоких закопчённых вмятин. Что же касается камня, то вместо одного их стало пять. Фьонн с философским видом покачал головой; но, вспомнив, что время позднее, он велел соратникам идти спать, дав Вэндару и Хьюлларду поручение и в дальнейшем изучать загадочные явления, связанные с Камнебежьем и необычными булыжниками, а обо всех результатах своих исследований сообщать ему.
Когда все, кроме Фьонна и Фолли, покинули кузницу, маг с усмешкой обратился к гному:
– Ну что, Железный Лоб? В наказание за переполох придётся тебе поработать моим подмастерьем. Помнишь, я обещал, что как-нибудь произведу инспекторскую проверку твоего рабочего места? Знаешь, дружище, мне кажется, что вот те мешки с хламом не добавляют уюта, а, главное, являются грубым нарушением техники безопасности. Чтоб завтра же вынес всю эту дрянь, ясно? Так, наковальня… – маг слегка изящно сплёл пальцы рук и слегка пошевелил ими – поваленная наковальня сама собой приподнялась над полом, а затем установилась так, как полагается.
На этом восстановительные работы не завершились: повинуясь повелению мага, из-за двери вынырнула огромная метла и принялась сметать в кучу осколки кузнечного молота. Фолли только хлопал глазами, глядя на то, как связка прутьев с поразительной лёгкостью сдвигает с места тяжёлые фрагменты бывшего инструмента. Большой совок, вполне способный заменить лопату, проворно подлетел к метле, которая и препроводила на него собранный мусор, после чего волшебный дворницкий инвентарь покинул помещение, унося остатки разбитого молота.
– Ну, за дело, мастер Фолли, – скомандовал Фьонн, доставая из большого ларя новый молот. – Кстати, насчёт этих камушков… В них определённо содержится «небесное» железо. Если их обработать особым образом…
– Что сейчас-то будем делать, Кьёртэн? – сумрачно поинтересовался гном.
– Кольчугу, делающую Светлого мага неуязвимым для искушений Тьмы! – ответил Фьонн и нервно расхохотался. – Светильники, рассеивающие мглу души! Кольцо, дарующее своему владельцу гармонию со всем Упорядоченным! Выбирай, мастер Фолли!
– Такое лишь богам по плечу, – процедил сквозь зубы гном. – Как был ты сумасбродом, Кьёр, так и остался. Гм, для вас, магов, может и нет невозможного… Или почти нет… Но тогда зови себе в помощники своих приятелей эльфов или того премудрого дракона, который любит вить верёвки из чужих мозгов!
– Ах, да, извини, Фолли, конечно, ты по-своему прав, – спохватился волшебник. – Тогда давай примемся за узорные ограждения для саженцев мандрагоры или наделаем побольше подков на счастье. И, знаешь, пожалуй, сегодня лучше я сам поработаю твоим подмастерьем, Железный Лоб. Мне просто необходимо рассеяться – я-то ведь как раз не из железа…
Подлинный смысл, скрытый в последней фразе, разумеется, ускользнул от Фолли, так как гном ничего не знал о сцене, предшествовавшей появлению Фьонна в кузнице. Волшебник трудился почти до самого утра; когда он, не чувствуя рук и ног от усталости, повалился на лавку, то его не тревожили ни помыслы о женских ласках, ни блуждающий в крови чувственный огонь – Фьонн моментально уснул спокойным сном праведника, как засыпал в детстве.