Не теряйся во времени

Не теряйся во времени.
Не гаси свечи.
Даже если они почти догорели. Пусть уже догорают сами…
Не нарушай процесс.
Не слушай других, это твоя жизнь. Только ты знаешь, что требуется в той или иной момент.
Не стриги волосы, если не хочешь этого сам.
Просто доверься времени.
И месту.

А проблема всегда найдется)

Кстати.
Вот и проблема.
Я не знаю о чем писать.

Это все бесполезно.
 Писать ли о бесполезности? Или о ненужности? О наружности или внутреннем состоянии? Что на душе? Чего хотят вокруг?...
Писать.
Просто писать о чем-либо.
О солнце.
Писать о мечтах.
Если так, то лучше просто писать. А тема сама придет.
Не так ли?

























                Глаза.

Глаза.
Такие красивые.Такие голубые.
Сижу в накуренном кафе. Скоро самолет. Первый самолет, лишь бы куда подальше.
В Лос-Анжелес?
На Харлее.
Нет, нет. Сижу в баре. В кафе. В накуренном. Людей так много… сижу за столиком, пишу в сборнике стихов Хлебникова.
Почему, не знаю сам.
Классно так,открываешь вроде как стихи почитать, а там бамц, и вот тебе на – черная гелевая ручка на обороте.
Минус в гелевых ручках – то, что их легко смазать.
Провел пальцем по свеженаписанной букве, и все, капец букве пришел.
А все из-за глаз.
Таких голубых.
Таких больших и глубоких.
Эх.
Ползет по левой руке муха, и убивать не хочется, красивая тварь, черненькая такая, с крылышками.
Прозрачными же.
Кофе потягиваю из отбеленной кружки, начищенной и отполированной. А что, так заведено – полировать кружки в кафе.
Кофе гадкое, со вкусом таблеток.

А что я, собственно, хочу?
А что я, собственно, делаю здесь.
М?

Закрываю книжку, случайно смазав букву, черт.
Осталась ручка на безымянном пальце.
Теперь он черный.

Оставляю официанту чаевые, встаю, одеваю пальто и выхожу из накуренного кафе. Захлопываю дверь и попадаю под весну.
Вернее, в весну.
Наступаю.
Итак уже грязным ботинком встаю в весну.

Иду вперед, смотрю на лужи, остатками снега пытаюсь оттереть ручку с пальца.
Вроде получается.
Но все еще хочется кофе…
Вижу кофейню. На двери надпись: «Лучшее кофе в городе, только у нас, две чашки по цене одной».
Значицца, уценили вы лучшее в городе кофе, да? Ага, уценили. Подвох. Не попадусь я на вашу удочку.
Но открываю дверь и сажусь за столик.
Подходит очаровательная официантка, в юбке чуть шире моего старого кожаного ремня, с огромной серебряной бляхой.
Классный, кстати, ремень.

Так вот, официантка.
Со странными глазами. Они не такие голубые, как у того человека в накуренном кафе, не голубые, не глубокие. Даже не усталые. Злые такие, жвачку стоит жует. Ждет. Мол, «Че, заказывать будешь?».
Эээээ… жутко.
Вместо глаз как будто два жука, большие, с черными лапами длинными.
Брррр… жутко.
Говорю «спасибо» и ухожу.
Спасибо вам за уцененное кофе, сыт по горло.

Иду по улице. Наступаю в весну снова, я становлюсь все более весенним и грязным.

Захожу в гастроном. Прохожу мимо полок с консервными банками.
Вижу детское молоко с надписью: «6 слагаемых здоровья и правильного развития вашего ребенка». Хм. Интересно, если выпить такого молока, взрослый тоже может начат-таки правильно развиваться? Надо взять.
Иду по улице.
Пью детское питание. Молоко. Это оказывается невероятно круто. Вкус детства. Я никогда прежде не пил такого молока, не считая того малого возраста. Помню, в деревне под названием Перевозная на Дальнем Востоке такое молоко продавали.
И это нереальное молоко…
Пальто развевается… девушки странно смотрят. Молодые современные люди а-ля girls, вообще ржут в открытую, когда я мимо прохожу. Что с этим городом стало? Вроде три дня не было, а такое чувство, что два века, как минимум.
Моя одна хорошая знакомая как-то сказала, что я будто из Лондона 19 века.
А я что сделаю?
Я и в минусовую температуру пальто ношу.
Что, не только в пальто дело?
Ах да… волосы… об этом я ничего не скажу. Больше семи сантиметров в жизни не отрежу, не издевайтесь. Мои волосы – моя крепость.. ээ… нет, не так…
Короче, не важно. Не отрежу. Больше семи сантиметров никогда в жизни, не просите, нет.

А сегодня день вообще странный. И люди тоже…
Или у меня рога выросли, или я не стригся давно?
Скорее рога.
Трогаю голову, вроде ничего нет.

Через десять минут осознаю, что дело в джинсах.
Нет, вы ничего не понимаете.
Чистенькие, новенькие, гадкие такие, отутюженные  джинсы – это не тру. Кто это придумал, руки оторвать. Другое дело – на полразмера больше, с дырами, естественно, естественным образом образованными. И в краске. Строительной ли, масляной ли, не суть. Главное – ее наличие.
Без краски на джинсах...

А потом понимаю, что я крайне недогадливый идиот.
И к тому же, только я, высокий, серьезный человек впальто, сурово продранных джинсах и средневеково - длинными волосами могу идти по улице, через трубочку потягивая молоко из маленького желтого пакетика с рисунком карапуза на лицевой стороне.
Конечно, все это лишь внешний вид, никто не знает, что в принципе, то, что видят окружающие – это идеально кем-то отреставрированная оболочка, внутри которой живет маленький ребенок, такой же, как на картинке.
Еще и добрый.
Нельзя быть одновременно таким добрым и жестоким, как я.
Вот.

И для завершения образа начинаю почти в голос петь: «Папа с мамой уехали в Европу и оставили сыну квартиру…»
Мы приходили к нему каждый вечер с красно-розовым элексиром…

Но молоко кончается, и я вижу перед собой замечательнейшего вида арку, и в конце нее – здание.
Сзади меня, переваливаясь, «крутой» походкой, шагает низкий, кепчатый, крайне неприятный тип, с телефоном в руках. Из динамиков странные звуки, чудесные рифмы: «твоя рука, моя нога, ты моя бейба навсегда» начинают доводить меня до предела.
Подходит со спины и бьет в плечо, спрашивая: «Дай прикурить», отвечаю: «Не курю». Он: «Да ладно?», оплевав меня рэперским сленгом и пару раз кинув упреками по поводу моего внешнего… не крутого вида, уходит.
Я направляюсь к зданию в конце арки.

Темнота хватает меня за ноги, пытается укусить, или искусить, предлагая остаться с ней. Я отказываюсь. Иду дальше. Здание все ближе, оно невероятно красиво.

Такие натуральные потертости, подтеки, разбитые окна, заржавевшая пожарная лестница… из окна растет куст, около дома бегает собака и негромко лает. Пугается меня, не дает подойти к ней ближе чем на пять шагов.
Оставляю в покое собаку.
В голове все еще крутится голос Себастьяна Баха.
Пауза.
Эээ…
Замешательство.
Нет, товарищи.
Не подумайте плохо.
Не Иоганна Себастьяна.
Я процентов на девяносто восемь уверен, что страницы этой книги - таки листает кто-нибудь, кто все вот это понимает. И первая ассоциация у него возникла именно со Скид Роу.
Чшшшш, да, можете покопаться в словарях)) Ха-ха, зато только мы с тобой знаем.) Ты это, напиши.
Я отвлексь.
(Я уже не совсем понимаю, как мне стоит писать, отвлекся или отвлеклась.
Значицца, писану отвлексь.)

Здание.
Да.
 
Дико красивое, аж дух захватывает…
Пробирает до глубины костей и желудка… такое обшарпанное, живописное, не особо высокое, но возвышенное.
Мне хочется, дико хочется забраться на самую крышу и просто там посидеть.

Сижу в аэропорту, в Москве.
Пытаюсь доесть бутерброд с рыбой. Запиваю вином из бутылки, вмещающей в себя грамм 200 и стоящей около семисот российских рублей.
Черт возьми. Я ведь не жмот. Или жмот? Или я восстанавливаю справедливость? Но что это, что есть справедливость…
Хотя вино неплохое, красненькое, довольно приятное. И, по-моему, мне уже даже не хочется кофе.
Я не пьянею. Это не всегда хорошо, но, зачастую помогает.
Однажды, году эдак в девяносто восьмом… я выглушил с друзьями бутыль вискаря, и, по-моему, кроме несильной сонливости, у меня ничего это все дело не вызвало…
Так что, алкоголь мне расслабиться не помогает.
Я замечаю, что, похоже, как будто, сам умею вводить себя в состояние, сродное опьянению.
Или какой-либо человек может это сделать со мной.
Ибо со студенческих годов,я ничего (кроме фимиама) не курю, у меня появилась эта интересная способность.
Я все время хочу поэкспериментировать с сознанием, но никак не соберусь.
И не разберусь.
Надо – таки собраться.

О, Господи, вижу своего старого знакомого. Выставляю напоказ свой хаер и продолжаю пить винище.
Кажется, он меня не замечает.
Удивительно, что я вообще его узнал. Из дикого молодого металлиста, он превратился в менеджера среднего звена,обзавевшегося тремя детишками и женой.







                Небо.

Ну что,
Что я забыл в Каире? Сижу в первом терминале, абсолютно пустом. Сейчас примерно половина первого ночи.
Нет, не абсолютно пуст. Передо мной играют в карты два корейца. Очень милые. Я так давно был в Корее…
Сейчас сижу в странном месте… кафе по типу американского. Ярко-бирюзовые столики с кетчупом и сплошным приплюснутым зеркалом на всю стену, арабская музыка и один официант
Который полчаса несет мне две фалафели.
Придется заплатить пятьдесят фунтов за воду и фалафели… В Дахабе бы пришлось отдать восемь. Мда.

ЩЕЛК. Парень! Проснись.
Фжжжжихъ!

И снова вижу обшарпанное здание.
Подранная серая кошка ползет вниз по трубе. За ней бежит очередная. И это бесконечный процесс, черт возьми.

Но мне требуется попасть на крышу.
Руки чешутся.
Вернее, ноги.
Думаю, что стоит глянуть первый раз за неделю на часы, но когда достаю подобие телефона, вижу: 01.38
Мать вашу, светло же…
Лучше бы не смотрел.
Да.
Крыша.

Пожарная лестница, поднимаюсь по ней и вижу небо.
Голова чуть-чуть кружится.
Но небо…
…Прекрасно…
То,.. то самое небо, которое я так давно искал.
Я все время ищу. И остановиться уже поздно, не могу, подсел на поиски.
И это небо… так печально и прекрасно смотрит на меня. Смотрит своими огромными глазами и рассказывает про белокурых людей с ветром в голове, мечтали в море, надеждами в облаках и дождем в волосах.
Их волосы, словно потоки тропического ливня стекают по склонам гор и спадают вниз, на землю…
Они светятся изнутри и умеют молчать.
Они не забивают голову проблемами и не приклеивают ресницы, не носят копыта – каблуки, не платят состояния за единственную прокрутку их песни на паршивеньком радио.
Не платят налоги.
Они умеют любить и срезают розы, не отламывая шипы, но и не режут пальцы.
А если режут, не плачут, а просто прикладывают белоснежный бинт к алому пятну на мраморно – чистой и почти прозрачной коже.
Они не убивают, нет. И не причиняют боли.
А еще умеют петь и неприлично красиво слагают стихи и баллады.
И, все еще отравляя мои мысли и руша мечты, небо хитро прищуривается.
В его взгляде вижу насмешку.
Но и любовь.
Явную любовь, которую я, как никто другой понимаю и принимаю.
Сейчас.
Только сейчас.

Пустые страницы, предисловие и «для заметок», кончаются …
Мне приходится писать на стихах.
Вернее, вокруг, сверху и снизу.
Теперь моя писанина гордыми венками украшает страницы сборника стихов.
Бывает, что отдельные листы или грозди моего венка случайно заползают на слова, но это не мешает. Наоборот, приятно трогать исписанную чернилами страницу.
Интересно только, поймет ли, кроме меня, кто-то мои каракули?..

Теперь немного на отвлеченные от каракуль темы… о лифтах.
Московские лифты у меня всегда, почему-то вызывали крайне интересные образы. И постоянно ассоциируются с горлом человека, глоткой. А именно, питьем чего-либо.
По ощущениям.
Такие плавные, глотающие, прерывистые звуки… сразу идет виузализация. обратите внимание. Я говорю не о новых «отисах», а о старых, линолеумных и жутко пахнущих советских лифтах.
Захожу в лифт – и как будто меня пьют.
Или едят.
Была такая песня у Aerosmith… называлась Eath the rich.
Но я не богат. Так зачем меня тогда жрать?
Лучше уж пейте.
Толку будет больше.
Наверное.
Да.

А лестница, похоже, и правда, в небо.
Ползу, ползу, а она все не заканчивается, чтоб ее.
Поднимаюсь выше… и выше… И похоже, я теперь на крыше.
Она, на удивление мне, довольно чистая. В отличие от остальных, излюбленных мест для «погрызть семечки». И вот, как правило, именно в этих «семечках» потом и оказываются все поверхности этих замечательнейших сооружений.
А здесь – нет.
Тут чисто. Даже кто-то пытался, видимо, когда-то посадить цветочки.
Беру в руки горшок с остатками земли и понимаю, что это была очень…очень…очень жалкая попытка.
Пытка, вернее…
Над цветами, землей и «садовником».

Тут очень красиво. Очень высоко, очень легко дышать. Легче, чем внизу. Странно, что цветочки дохнут. Воздух-то волшебный, влажный.
Наверное, слишком влажный.
Зато прозрачный и… воздушный ))
Надо будет разбить здесь сад.. в дальнейшем. И жить тут. Я бы и счас тут с удовольствием остался.
Рядом со мной стоит непонятная мне штуковина. Я часто обращаю на них внимание. Некие домики, состоящие из трех бетонных панелей, две стоят на ребрах, а третья сверху – как крыша.
В детстве я думал, что там живут драконы и маленькие люди, такие же, как хоббиты.
А потом прочитал Толкина.
А там про панели ничего сказано не было. Я очень расстроился еще, - помню.

Так вот, а рядом с домиком – антеннка.
Связь с космосом.

И тут меня озаряет.
И тут у меня такое чувство, что мне на голову яблоко шандарахнулось.
И тут, блин, я понимаю, что мечта моей жизни – быть хоббитом или драконом и жить в бетонном домике!

Я подхожу к бетонному домику поближе и тщательно ощупываю, провожу рукой по всем деталям и любым неровностям.

Моя комната маленькая.
Я не могу встать во весь рост. Я могу здесь только сидеть и лежать.
Здесь горит одна свеча и стоит невероятно маленький столик.
Конечно, столиком картонную коробку не назовешь, но все же… Здесь, на столике, при свете свечи, я пишу.
Открытые места и завешиваю тяжелой светлой тканью.
Все, что находится теперь в моей комнате, я нашел в обшарпанном здании, на первом этаже. Классное место, просто антикварная лавка.
Мой потолок разноцветен.
Это тоже я постарался. Я нашел детские мелки недалеко от дома. Они влажные после дождя, но неплохо красят, даже напоминают краски.
Потолок я крашу синими, зелеными, красными, белыми и голубыми полосками.
Каждая – живая.
Стены серые, на них мелков не хватило, да и я бы сам не стал ничего с ними делать. Они холодные, но мне тепло совсем не нужно.
На земле – толстая темно-синяя тряпка.
Я видел такие в Марокко.
Если я сниму пальто, то идеально впишусь в интерьер.

Хорошо бы помыть голову. Или не стоит?.. Конечно,стоит… только я не знаю, где.
У меня кончился дом. У меня кончились дома… у меня осталось мало денег… я точно знаю, что мне нужно забрать от Мака сумку с вещами. Надо это записать.
Я беру в руки карандаш и пишу на стене напоминание, жирными яркими буквами.

Гостиница, которую я проплатил на две недели вперед, сгорела. Других мест больше нет..
Друзья уехали в Европу и Москву. Есть пара любимых мест, но мне там не всегда рады.
Вообще, я себя обманываю.
Мне там вообще никогда не рады.
Еще я им и должен денег…
Мне говорят, что последнее время я ухожу в себя и все время молчу. А смысл болтать о всяких пустяках.. мне говорят, что я некоммуникабелен. Так ли?
Ну вот, опять начались вопросы без ответа.
Конечно, я ведь сам знаю ответ на вопрос, так смысл его спрашивать?

Бабушка говорила мне, что чтобы быть умным, надо есть больше мяса. Чтобы быть веселым – много зелени.
Бабушка была права только в одном.
Что чтобы быть веселым – надо жрать зелень. Ну или не жрать.
А вот я, кстати, все котлеты и бифштексы, которые готовила бабушка, отдавал собаке.
И всю жизнь не ем мясо.
Может, все-таки, стоило слушать бабушку?..

Нет, вообще, я не могу сказать, что не счастлив в одиночестве. Ведь еще есть небо и глаза…
И падение виноградной грозди в замедленной съемке, переливающиеся лучи, пляшущие на каждом сантиметре морской волны,
Есть песок и трава, в которую можно зарыться головой и вдыхать чудесный аромат пряностей. Есть брошенные окурки на берегу и разбросанные водоросли, ага… а еще есть моменты.
Есть… бывает, сидишь на берегу, кидаешь в море камни, наблюдаешь за разводами, рядом сядет моряк, покурит, погрустит, поговорит о вечности. Крепко выругается на жизнь, посмотрит в глаза и уйдет.
А ты сидишь на лодке, осмысливаешь, че это былозатакое, и понимаешь, что это был момент.
Это былазатакой момент моей жизни.
Момент, просто момент.

Отсюда, высоко, видно море. Черную воду и черный дым с трубы завода. А рядом с трубой и черным дымом – церковь. Где-то памятники. И, конечно, трамвайные рельсы.
Это одна из радостей моей жизни.
Помимо трамвайных рельс, я люблю ночью ездить на электричке или в пустом старом трамвайчике по городу.
Смотреть из окна, впитывая в себя свежесть ночи и влажность дождя. Рассматривать выцарапанные ручкой надписи на стенах и креслах.  Бывают такие интересные изречения… прямо философские цитаты.
Не поверишь, что со злости какой-нибудь товаришь нацарапал.

А сегодня ночь очень красивая.
Вокруг меня нет ничего, кроме черного, как смола неба и огромной серебряной луны.
Лежу на спине, на своем Логове Дракона, сквозь тонкое пальто просачивается холод и обвивает собой кости и мышцы, но сейчас – пофиг.
В другой момент, холод, исходящий от голого бетона, показался бы невыносимым, проникающим в голову и не желающим уходить.
Меня раньше друг мазохистом называл, и удивлялся, почему, после ночного купания в ноябре в море, я оставался жив.
Я шевелю пальцем правой руки дабы убедиться в том, что я пока еще здесь.
И я чувствую движение руки.
Полностью осознаю то, что происходит.
И, на секунду нарушив тишину шорохом ткани, кладу руку себе на грудь.
На небе, недалеко от огромного диска, появляется звезда. И, блин, на глазах слезы блестят.
Хочется улыбаться, плакать, делиться со всеми, но и одновременно знать, понимать и осознавать, что этот момент – только мой, что сейчас я принадлежу только себе самому. Что я сам принадлежу небу, что нет ничего прекраснее этой ночи…
Люблю смотреть на свою тень. За тем, насколько она другая.
А я просто наблюдаю. Наблюдаю за тем, как все живет.
И все, чего сейчас по-настоящему хочется, так это просто быть здесь.

Поднимаюсь, принимаю положение сидя. Оглядываюсь по сторонам.
Наконец-то,полная тишина.
 Долго ждал, долго.

А потом так уххх и все. И совсем тишина. Пугающая… нет, не пугающая. Заставляющая думать. Это хуже.
Она говорит беспрерывно, хочется ее заткнуть, а говорить вроде как и не хочется. И начинаешь думать. Серьезный вид принимаешь, великого мыслителя. И сидишь думаешь.
«Никто не подходите, я в себе.».
Руку в лоб и размышления. О том, как жить надо, как не надо, как хозяйство вести, как с людьми общаться, как то делать, как это, как правильно а как – нет.
Вот не надо так, пожалуйста.
Это еще больше пугает, чем тишина.
Она когда такое видит, вообще все время пытается покончить с собой, или то и дело просит кого-нибудь  себя нарушить. Пока не взорвалась. Обламывает мыслителя, приводит какого-нибудь безумного гения и заставляет с ним перетирать.
И все свои размышления выдавливать на поверхность. И вот мыслителю облом, когда оказывается, что он не один думает, и у людей вообще есть свое мнение… на каждую мелочь… и на каждую глобальную катастрофу. Вот тогда и перестаешь думать совсем.
И начинаешь писать.

И вот теперь, внизу моя ранее знакомая компания сидит, курит, пьет пиво, смеется. Я узнаю их голоса…
С той девушкой я сидел за одной партой в школе. А с тем парнем лазил по гаражам. Нас неоднократно ловили добрые дяди милицейские, когда мы были еще детьми.
А потом… все по разным университетам… разные работы, разные жизненные цели, разные пути, направления. Я север, они – юг и восток.
Я –на крыше ночью с Лед Зеппелин, а они – пиво со смехом.
И все сразу понятно.
Все видно.
Просто люди разные. Не важно, хорошие ли, плохие ли, просто получилось так.
Я ведь их всех очень люблю.
Я, по-моему, в принципе, всех очень люблю. Слишком, наверное.
Но я еще и пацифист. А к тому же – меломан и одиночка.
Странная смесь.
Это то же, что смешать виски с белым вином, запить все это кока-колой и повисеть вниз головой на перекладине.
Кхм.
Чудесное ощущение.
Очень.
Мда.

А я уже в свое время так нависелся.
Что теперь смотреть на кока-колу и перекладины не могу.
Ну, это я так, образно.
Иногда.
Но что-то это «иногда» стало появляться не иногда, а очень даже ногда. То есть, очень даже часто.
Что поделаешь.
Старею.
Или вокруг меня стареют.
А еще у меня очень высокая самооценка.

Или нет?
Скорее да, чем нет.
А еще мне последнее время кажется, что у меня не все в порядке с головой.

А еще я слушаю мантры.
Вот и сейчас такое чувство, что анахата начинает работать. Всех люблю.. и кажется, все чувствую.
И боль, и радость.
И вообще, все на самом тонком уровне начинает чувствоваться.
Опять же, не теряйся во времени.
Надо научиться наконец-то его уже контролировать.
Вернее, нет, не так.
Снова плохо выразился. Но уже не сотру. А зачеркивать бесполезно, все равно же напишут…
Надо просто научиться за ним наблюдать. Смотреть, следовать, понимать, учиться у него.
Да, так.
Вообще, если эту штуку понять, понять время – можно очень много интересных вещей для себя открыть.
То есть, реально много.

Я уже третий день не чувствую температур. Вроде должно быть холодно – ничего. Или наоборот, жарко – тоже ничего.
А вот сейчас уже начали появляться первые признаки чувствительности.
Перед градусами.
Да, прохлада ощущается, особенно здесь, наверху.
Им, моим старым знакомым, сейчас, наверное, тепло и уютно.
Но мне хорошо.
И я не хочу что либо менять.
Да и, собственно, зачем?
Перемены не всегда ведут к чему-то хорошему, или счастливому, не всем они просто нужны. И если ты чувствуешь, что перемены – это не то, что требуется, забей.
Просто забей.
И если курс выбрал, в большинстве случаёв, к изначальному выбору рано или поздно возвращаешься.

Ударился в философию.
Хватит разглагольствовать. Спать пора.

Рядом со мной зажигается крошечный тусклый огонек.
Сигарета.
Но я думал, что один.
Похоже, нет.

Я вижу сквозь темноту, при помощи ночных фонарей, очертания женского профиля и медленные, сонные движения рук.
Насколько я понимаю, девушка тоже не ждала встречи со мной.
Ее выдает нервный кашель.
Силуэт пододвигается ближе ко мне и предлагает закурить.
Отказываюсь.
Сквозь пространство ночи вижу блеск глаз и длинные ресницы. Темные волосы крупными волнами падают на плечи.
Глаза красивые.
Темно-зеленые, как мне кажется.
От нее исходит чувство растерянности и… не испуга, а… настороженности, но и расслабленности. Короче, пофигизма,  в целом. Первое впечатление очень приятное.
Молчит.
Но и говорить особо не о чем. Все итак понятно.
Два отрешенных, не от мира сего, романтика, на крыше старого дома, одна курит, другой вообще… думает, внизу – тусня, обоих это слегка напрягает, хотя и не настолько, чтобы спускаться.
И к чему слова?
Вот именно, не к чему.

Приходит в голову мысль, что неплохо было бы представиться. Но тишину нарушать… вообщем, не в тему.
Поэтому жду, пока она первая что-нибудь скажет.
Это легкий выход, потому что я понимаю, что она ничего не скажет в ближайшие часа два.
Но у меня впереди еще целая ночь, так что…
Судорожно начинаю вспоминать важную вещь.
Вы ведь заметили, что я ни разу не назвал себя по имени?
Все по простой причине – я своего имени не помню.
Я последнее время зовусь… никак не зовусь…
Когда заполняю анкеты, обычно пишу свое паспортное имя – Велимир. Не знаю, отчего так получилось, но в паспорте значится именно так.
Вообще, это расшифровывается нифига не как «повелевать миром». Как пафосно, фу.
А скорее как «Выел все мозги миру.»
Ну или «Рим и Лев» - это, кто догадается, в перевернутом виде.


- Велимир.
Девушка оживает и смотрит на меня огромными удивленными глазами.
- Марина. – произносит тихо, но уверенно.

Пока что я доволен,..
Теперь я, по крайней мере, знаю как это очаровательное создание зовут.
Марина.
Марина. Девушка.
Марина. Д.
Маринад.

Почему я такой идиот.
Какой маринад.
У меня в голове, кажется, каша.
Или маринад. ))

- Ты здесь живешь? – неожиданно спрашивает она.
- Да. С сегодняшнего дня. – подумав, отвечаю. - Ты?
- Я тут отдыхаю.
- А живешь в этом доме?
- Нет. Через дорогу. – Говорит она и махает рукой вперед.

Воздух так свеж…
Такая ночь… такая Марина… такая крыша….
Меня охватывает такое невероятное ощущение,.. я не понимаю, как возможно выразить это словами.
Может быть…
Случилось как будто что-то очень важное, событие, изменившее мою жизнь, что-то глобально сместилось, съехало, но мне это дико нравится.
Будто осыпаются орхидеи.
Словно из океана, выныривает царь морской Посейдон и всем сходит благодать.
Бушуют моря и океаны, извергаются вулканы и мое сознание делает тоже самое,оно выплевывает те ненужные события и факты жизни, стирает все самое ненужное.
Так вот, сейчас меня…
Я ощущаю, что счастлив.
Главное, что звезды над головой и трава на земле, укрытая океаном.

И соль ударяет в ноздри, воздух перемешивает запахи и пускает по миру. А мы сидим на крыше.
И чувствуем соль.
Наше время придет, не расслабишься, понимаешь, что придет.
И удерживать мысли, удерживать эмоции, удерживать страхи… бесполезно. В другом виде, да проявится…
Поэтому я говорю, тихо, еле слышно:
- Я люблю тебя.

Она не смотрит на меня, затягивается, и медленно, растягивая, выдыхает. Она смотрит куда-то далеко, явно дальше, чем я вижу и отвечает. Так же тихо.
- Я знаю.

На руку падает капля и ползет по коже, оставляя за собой влажный след, исчезает.
Воздух становится более влажным. По щекам гладит холодный ветер, играет с волосами, вплетается нежными движениями.
Настоящая лестница в небо.

Мне тяжело писать, дождь размывает слова, чернила расплываются по всей странице.
Перемещаюсь под крышу.
Хорошо, тепло, слышно. Уютно, прохладно, приятно, рядом ливень стеной.

Марина сидит там, где сидела, никуда не уходит. Уже насквозь мокрая. Я не предлагаю ей сесть под мою крышу, откажется.

Это место, где мы молоды.
Это место, где мы счастливы, где мы готовы ко всему и ни к чему не готовы, это то самое место, это оно… да…
По-моему, это самая долгая ночь в моей жизни. Она тянется уже Бог знает сколько, и совершенно не собирается заканчиваться.

- Сколько времени?
Из-за ливня я сам себя еле слышу, наверное она меня не услышала.
- Не знаю.  – Отвечает она.
- Черт… - еле слышно.
Открывается люк на крышу, вылезает дядя Петя. Начинает махать кулаками, кричать, из себя выходить.
- Что это такое? Устроили тут посиделки! 
Мы не реагируем, я улыбаюсь.
- Вздумали тут мне на крыше жить!Не положено по закону!
- В конституции прописан этот пункт? – спрашивает Марина спокойно.
Дядя Петя еще пуще бесится, подойти вплотную боится, но издалека кричит.
- Платить за проживание в доме надо!
Ну да, а мы тут на халяву.. кошмар. Может, просто мы разумно поступили?  Зато никто не выселит.
Марина пару ласковых ему – и он обратно в люк, нехотя, недовольно.

Смотрит на землю, бросает окурки, вздыхает. Убирает прядь волос, ноги под себя, руки на колени, кисти в воздухе, пальцы переплетаются.
Ждем.

Пальто мокрое, волосы тоже, лицо, руки, и у меня и у нее. И хорошо, свежесть, спокойствие, умиротворение. Дождь проблемы и загрузы снял. Всякую гадость увел.
Спасибо.

Очень ровный шум. Очень ровный ливень.
Стена.
Смотрю на ливневую стену.
Немного высовываюсь из-под крыши, дождь на меня. Чувствую все капли, каждую, прикосновение определенно всех, одной за другой.
Кап – кап – кап – кап…
Ч-ш-ш-ш-ш…
Посередине круговорот, прозрачный, засасывает, поглощает меня, я его ощущаю.
Снизу – черное, чем выше – тем светлее, на уровне глаз – почти белое, сероватое. Седое, вернее сказать. Да, седое.
Старое, седое пространство.
Вверху – совсем белоснежное. Идеально белое, чистое и светлое, как снег, как перья лебедя.
И я другой.
Не понимаю ничего этого, что и мельчайшую деталь осознаю.
Состояние.
Уносит, хорошо, кино. Такое кино… такое сюрреалистичное кино… я всегда хотел попасть в такое. Сейчас, как будто попал. Счастлив, да…Глаза вижу сквозь туман. Попал.
Руки вижу, свои, окутанные, ее тоже…руки…
Худые пальцы, длинные ногти, длинные волосы, длинные слова, слова такие, такие тонкие, такие глубокие и уязвимые.
Уязвимые, как ты, уязвимые, как все вокруг.

Это,пожалуй,самый густой туман.
Провожу по нему рукой, он, как рыхлый пирог, ломается, потрогать можно, полепить. Отпускаю руку, пусть сам живет. Без меня.
Смотрю ему в глаза, они темные, карие, в них – печаль, в них – тоска, в них – я, в них – ты, в них – она.

Теперь я – туман… Вокруг меня – туман, и я сам.  Похоже, что я наконец-то счастлив. Ведь я охвачен им. Охвачен туманом…