Ванька

Долго сдерживаемая боль разлилась по нашей стране. И только Ванька -
Встанька блаженно и вечно улыбался. Хоть и бока его были примяты от
бесконечного Ваньки и бесконечного Встаньки. Он всегда улыбался. Рядом с
ним слово «боль» теряло свой смысл. Становилось эфемерным и улетало в
заоблачные края.

- Ну что нам с тобой делать? - говорили вожди и руководители,

 -Глупый, глупый Ванька. Как бы нам тебя половчее пинануть,
чтоб ты перестал быть Ванькой. И уж точно разучился бы встанькать.
 
Они не понимали что ванькость и встанькость заложена в самой его природе.
В его позвоночнике. И в тазобедренных суставах. Они прыгали вокруг него,
делая сальто- мортале, как какие-то кощунственные гномы. Они не давали
ему есть. И после тридцатидневного поста хором пели:
- Ванька-Встанька на работу встань-ка!-
 И их молочные глазки наполнялись клейкой слезою, когда они видели,
что с просьбами своими уже запоздали. Вот он. Уже на заводе, на рынках,
 в школе. Постоянный, побитый, неизменный.
Руководители и вожди, балансируя, как по лезвию ножа, в своей воровской
доле возмущались и недоумевали. И где-то в глубине души поднималось
мутное, как ржавчина, сомнение. Этот недоумок нарушал их закон равновесия.
Своим существованием он вообще нарушал закон.
 -Мы пойдем, Ванюша, налево! - кричали они.
- Там все благополучно. Там продукты в фольге. И работать почти не нужно.
-Здорово!- радовался Ванька и колесил, как медвежонок, влево. Но его первоначальная природа
требовала вернуться в изначальное положение. И он поднимался вертикально прямо, цепляя на себя
 фантики с иноземными словами. И какие- то рекламные плакаты. А мужчины с узкими лицами и
 зелеными бумажками в карманах мучительно срывались с его спины в пахнущие ментолом сугробы.
 И тяжело дышали ровными и белыми, как у акулы, зубами. Потому что кислород на спине
Ваньки - Встаньки слишком разряжен, непривычен изнеженной глотке.
-Мы пойдем направо!- пищали женщины в вязаных жакетах с хохолком на голове.
- Там ажурность китайских улыбок и желтое благополучие длительного тепла. И два
трепетных дракона будут сопровождать твою медвежью походку, Ванька! -приговаривали они, морща острые носики.
И искоса, как белочки, ощупывали блестящими черными глазками большие Ванькины ноги. Размер - бесконечность.
И древесные руки. И золотые, как копна ржи, волосы…
-Ты станешь осознанным, Ванька. Ты станешь разумным.
И продавали порошки в остро пахнущих коробочках. И заставляли стоять на голове.
 Но ведь этого Ванечка не может. Он переворачивался и чихал от препаратов. Веруя, что он болен и его лечат.
Добрые, добрые женщины щебетали, задыхались. И сами
превращались в свои китайские порошки. Видя такую бессмысленность и
нелепость и неразумность, конечно же... этого олуха. И всем чего-то
хотелось. И всем не спалось. А день и ночь думалось, думалось. И все они
торопились, вылетали в трубу, сгорали, убивались, убивали. Затвердевали.
Мы видим, как сверкают перстеньки на наших благодетелях. Красота камней
радует глаз. Мы слышим нежный шорох блестящих, причудливых машин. Они
возбуждают нас. На мечту. И физическое усилие.

И радуемся что живые.