Медиумические рассказы

                ОТ МЕДИУМА (с подсказкой)

Представленные мною рассказы не есть плод ума и воображения, а являются записанными под диктовку рассказами с «того света». Временные рамки не ограничены, возрастной ценз не существует, имена не раскрываются по причине ложного пути, по которому идут многие, докапываясь до деталей сказанного. За то можно ручаться, нет неопровержимых доказательств того, что все это есть, а есть суеверия портящие настроение. Городской уют, уходящий в прошлое, вредит здоровью, уповая на такие видения можно попасть в неприятные отношения с психиатром, однако существуют разные миры, мифы о которых существуют в нашем мире. Те, кто жили до нас испытывают такую же жажду общения, как и мы. Потеряв близких нам людей, стремясь к общению, нарушая законный ход, опровергая мучительный запрет, проходим мы в тусклый тоннель, за которым свидание и обе-щание того, что все будет светло и жизнь возродится в новом обличии. Хотя и труда на это нужно положить не мало, и остуда есть, но в этом и вся соль.

                К ЧИТАТЕЛЮ (без подсказки)

Прошу читателя не судить строго за непрофессиональную подачу материала, я не литератор к сожалению. Сейчас я понимаю, что исправление текста в ряде случаев полезно и необходимо, но первоначальная моя установка была на оригинал , по-этому тексты не всегда адаптированы к читательскому восприятию. Минимизировать свое присутствие все же не удается, нужны, на мой взгляд, пояснения: есть некая история написания рассказа, есть невидимый автор и, в конце концов, восприятие медиума существует, и я им делюсь. Правильно это? Не знаю. Мне советуют не скупиться на высказывание  собственного отношения к автору и тематике рассказа, давать более развернутые пояснения. Возможно это было бы правильным, можно немного рассказать об авторе, как я его вижу, и даже без упоминания его имени, если он этого хочет. Представленные в этой книге рассказы записывались в течении долгого времени, и то что я видела и чувствовала 20 с лишним лет назад уже почти  забылось. Авторы с которыми я работала имели терпение к моим скромным способностям, ведь приходится иногда переспрашивать, просить заменить слово на синоним современному и т.д., и, кроме терпения, работе помогала благожелательность  ко мне. Кто авторы представленных рассказов? Знакомые знакомых, и по «рекомендации», я защищена от тех кто завернул «на огонек», поэтому меня не обижают и относятся, чаще всего, снисходительно- благожелательно. Последние рассказы имеют литературную форму, в них почти отсутствует молитвенный стиль, очевидно мои способности становятся более зрелыми и авторы предлагают иной материал. Не все написанные рассказы вошли в этот сборник, но, возможно, работа продолжится и у них будет шанс быть напечатан-ными.В заключении хочу сказать, что представленные рассказы печатаются не для полемики, а для того, чтобы быть напечатанными для тех, кому это интересно.
Знаки препинания - это все мои изыски, мне не диктуют, где поставить точку, а где запятую.
 Свои замечания и пояснения я печатаю в угловых скобках в начале или в конце рассказа, а там где нужно и в самом тексте.<…>.



               
                БЕСЕДА



     <Рассказ один из самых ранних.  Пятеро сидят за столом.  Все хорошо знают друг друга. Беседа не для диктовки, но дают возможность записывать. К медиуму отношение доброжелательное, слегка ироничное.  К сожалению, то, что обещало стать традицией, угасло надолго. Времена  были советские и небезопасные для такого вида творчества. Я благодарна участникам «круглого стола»  за понимание и снисходительность к моим скромным способностям. Сожалею о том, что не знакомлю читателя со своими собеседниками, я и сама с ними не знакома, кроме одного из них, но договоренность одна: авторов не представлять.  Что касается формы стола, то это лишь метафора предложенная мной, для беседы с равными, другими словами: чтобы не чувствовать собственную ущербность в отношении своих собеседников. Участия в беседе я не принимала и шестого номера удостоена не была, хотя мои собеседники  не упускали меня из вида: яркий пример тому - каскад  комплиментов прекрасной особе женского пола, длившийся ровно столько, что бы привести меня в некоторое смущение, только тогда выявлена была адресат этих сердечных излияний  –  кошка, которая, инкогнито для меня, присутствовала  при беседе. Это было забавно даже мне, не говоря уже о присутствующих. Умно и тонко - это касается всех разговоров и шуток.>
               


    - Я должен знать, что я буду финансировать.
    - Зачем? Финансируй, и все. Свои «бабки» ты получишь.   <Подобный сленг не свойственен моим рассказчикам, но в данном случае очевидно нарочитое его исполь-зование> .
    - И что ты можешь написать? Я сам написал две книги.
    - Почему не печатаешь?
    - Да, если я напечатаю…. Недавно я давал читать книгу доценту университета. Он сказал что то, о чем я написал, талантливо и незаурядно в одинаковой степени, и если это напечатать, будет настоящий фурор: я говорю о Боге то, что никто еще не говорил.
Это я так Его понимаю, и мое понимание не вмещается в рамки одной религиозной философии. Это новый религиозный подход.
А ты мне предлагаешь что?
    - Должно быть, твои денежные дела не дают тебе возможности читать религиозную и духовную литературу, что суть не одно и то же. Твои рассуждения о Боге не что иное, как бред сивого мерина в стойле.
    - Так разговора не получиться.


    - Прости. Не считай это личным оскорблением и пойми меня правильно все, о чем ты говоришь – рассуждения дилетанта. Тебе взбрело в голову порассуждать на тему и, не вдаваясь в суть, выдаешь «перец», который таковым не является. Мысль с наскока прекрасна тем, что она истинна, но если ты не живешь ею, она ложна. Займись своими машинами < возможно – баркасами >, чем угодно, короче – деньгами и дай ход тем, кто вправе брать такие тонкие темы. И право – это сама жизнь. Хотя о Боге должен думать каждый, подумать искренно. Если твой бог поощряет твой бизнес и хвалит твои дела, то это не тот Бог. Прости, прости, и именно этот Бог мне сейчас нужен, и к нему я обращаюсь. Твои проценты, твои деньги и выстраданный и рожденный мною в муках наш бестселлер. Таково заурядное начало всякого незаурядного дела. Что касается сделки, потом узнаем. Именно вы и скажете, состоялось или нет сие историческое событие. Более замечательные лица будут говорить здесь менее слов, чем этот, ну да назовем это предисловием и бог с ним.

               
       Все ли хорошо, как ты пишешь? <Обращено к медиуму>. Неумно страдать, неумно брать мысли «с наскока», как ты выражаешься. Ты хотела собрать круглый стол, вот он: посредине председатель, все его знают – умен, в меру толст, пристрастен - всё, что требуется настоящему председателю. Этот тонок, жидобород, ему на вид нет и сорока, но взгляд как у орла. Укромен, низок ростом третий, не знает, как начать речь, краток от неумения, а не от таланта и смотрит хмуро, как и полагается в его положении. Еще один – немного задумчив, красноречив, когда не спрашивают и кривит рожу оттого, что все ему не нравится. Кого бы еще взять? <Далее все хвалят по очереди одну особу женского пола, которая в результате оказалась кошкой>. Пять, сила не большая, кругом все затаилось: что скажут? Ведь то, что скажут, будет известно и, кроме всего, не в одном мире. То о чем они говорят истинно. Однако начнем. Ведь главное не то, что говорить, а с чего начать.
    - Правду говаривали: «Нет силы сильней чем, правда», -  а где она? В том ли, что ее нет, или в том, что она есть? «Истинно, - говаривал поэт, - сила крепимая убаюкивает разум и где разум оставляет, прирастает боль от первых ран. Раны вторые прирастают от боли сердца и третьи раны, от сознанья воли на разлуку». Лишить силы, распилить, уничтожить, уберечь от жизни – криминал. И криминал, как воля от веры в то, что это сила не сила, воля не воля, боль не боль. Слабость как ребенок в зрелом возрасте – сил нет, а воля есть. Крик безысходности и слабость от дыхания. Беседы нет, а разговор уже идет. Кто следующий?
    Берет слово другой, но слишком не везет ему с темой, и продолжил бы, да нечем. Ведь мысли другие у него, и тема заготовлена заранее.

               
                КТО МЫ?


    Про то, как я устал клясться и сложно ли быть умным?  Волей неволей замечаю все от первых дней пребывания здесь, до тех, что венчают этот труд. Где я был до сих пор? Что делал, и как себя чувствую, пожалуй, интересно для тех, кто никогда не пе-решагивал порог смерти, и хоть не много не заглянул в силу, которая нас ведет. Умом не понять то, что я могу говорить и слышать все как всегда, и думать, и действовать. Разве мне могло это придти в голову, что я когда-нибудь, сидя за этим столом, буду говорить с теми и слышать, что говорят мне? Как говориться: - Нет силы сильней возможности. Критик мой измывается сейчас и говорит, что у меня все как у всех, настрой как при ворожбе. Я не готов к другому настрою, и если я буду иметь возможность сказать еще, то скажу более естественно и кратко. За то простят меня, ведь я не могу успеть за возможностью, которая вдруг. Еще скажу, у меня есть мечта найти себе законного секретаря, который мог настолько ясно слышать и рассуждать о вещах, которые не так равно слышны, и могут приниматься другими, как то, что сейчас вижу. Болею за все, что не могу сейчас сказать, и знаю, не скоро заимею эту возможность. Пора передавать другому.

     - Рад начать без предисловия. Кроме всего, что было сказано, прибавлю – нет мира по Вере и сколько всего нет еще? Где моя исповедь? Ведь я еще должен сказать о Вере. Нет, не могу. Можно я в другой раз?

    - Хорошо, иди, готовься в субботу, в четверг, или после верности Богу. Ведь в тебе ее столько, что можно и не вести об этом беседу. Храм в себе, это всем ясно, а как быть с туалетом? И то, и другое в нас. Больше и говорить не о чем.
И так! Есть еще, кто не сказал свое вступительное слово, но все, что сказано, уже есть в том, что есть. Ведь готовая книга есть, и нет, казалось, нужды ее дублировать. Хотя, постойте, я не прав, все же есть. Решительно я прав! Горю от нетерпения узнать, о чем он хочет сказать, или что может стать основой нового произведения, или эссе. И то и другое хорошо.
    - Браво! Браво! Жаль, что тон не ложится на бумагу, а то было бы нечто похожее на вопль беснующегося и завистливого, беззастенчивого …<слово не разобрать>.
    - А дело было так: шел я лесом, бежала собака и грызла семечки, ну а я не удержался и спросил: « Откуда семечки и куда бежишь?» Решил, дескать, не может она не ответить, если уж семечки научилась грызть. Отвечает: « Бегу по делам и гнездо свое вить буду на той березе». « И что, - спрашиваю, - птенцов будешь выводить?» « Зачем, - отвечает, - птенцов – курам на смех, буду рожать своих. Грех мне будет, если птенцы получатся. Как бы, - говорит, - мне до воды добежать, а то семечки не все разжевались и надо бы водой заполоскать зубы». Отвечаю: - Нет воды, лучше забегай ко мне я тебе дам воды, и заодно поговорим.
   - Нет, - говорит, - не могу, много дел. От воды не откажусь, а беседовать не останусь, слишком ты разговорчивый, а мне спешить надо.
На том и порешили. Заполоскала собака зубы и побежала по делам. Где можно еще такое увидеть?
   Ну а тебе еще скажу: « Нет ничего, что узким может показаться: вот твое запястье, к примеру, не больше в окружности радуги на небе, где она, приложи руку. А ведь есть такие, что нет веры в то, что такое может быть. Удивляйся всему, что не считаешь существующим, другого нет.

     Разрешите начать вторую часть круглого стола. Действующие лица все те же, и в той же последовательности скажем об успехе. Чем ратовать с судьбою, будем принимать все, как есть. А есть что? Разумеется, есть и много. Покуда гости рассаживаются, нам следует обратиться к сути вопроса, и окажется, об успехе знаем чуть больше ничего. И далее нам предстоит говорить все, о чем знает каждый из сидящих здесь. С чего начать? Истинно, не ведает никто о голосе, что слышит она <это о медиуме>  и успевает писать не всего лишь слова, а и мысли. Куда мне до нее? <Сказано с иронией>.  Но отвлекаться не следует, и по теме скажу: – Недолго размышлять об успехе и ничего не знать о нем ей <медиуму>. Кто мне запретит сказать об этом вслух? И будет ли такая сила, что заставит меня раскаяться в сказан-ном? А был ли успех мне знаком до того, как я узнал о нем наутро? Как бы, не так! И рассуждения оставьте тем, кто понял, однажды проснувшись, что все это не сон, а явь, и будет так, как роза, уснув еще бутоном, проснулась раздетая пред Солнцем донага, и прелестница не смутилась, а только усмехнулась про себя: « Вот оно Солнце».
   Сегодня, не так сильно уснув, я проснулся с дерзким желанием убедиться в силе разума успеха. Успех разумен. И в ту же минуту слышу: «Оберегают Славу Боги». ( Сила возможных слов может быть услышана тобой.) < сказано для медиума>. Скажу «оберегает Бог», так будет законней. Об этом свои заметят, не решает ли Бог успех?  Воля ли задел свой до радости доводит? Бог или воля, что разумнее всего объясняет успех? Ничто не может сравнить волю и Бога. Ни чей разум не в силах убедить меня в действенности воли без Бога, а Бог без воли есть. Так кто же сей разум вершащий – кому быть, и о ком забыто вначале? И сколько еще сим безумством охвачены и ищут пропавшие силы: рабство и волю, грех и возмездие, успех и богатство. До мира ли в душе? Кто ответит? Бог. Он ответил: - Кто богат, не наследует Царства Божия.
   Увы! Крест ли в том виноват? Запрет установлен. Украдкой займемся верным делом и, смеша друг друга, уговоримся не делать ничего, что могло бы обогатить нас. И что же? У кого хватит сил сидеть без дела, укромно поджав хвост? Нет ли в этом убаюкивания веры отсутствия добра? Борьба с бедностью уж не значит ли угроза божественным законам? Ублажая себя, не думаем ли, что Богу приятно видеть в разласканных слугах восстание собственной власти. Бунт. И воля Бога – наказать: кипящая, огненная смола – самое подходящее место для них. Как бы дело не зависело от воли Бога, а мы стараемся, делаем, сообщаем безумные идеи, думаем, пишем, рисуем, гадаем, разговариваем и делаем все это за деньги. Увы! Где разум наш? Зачем делать грех? Умно ли все делать на вере в греховность божественного отказа от благ, давая тем бедным нищим, которые куска не дали бы собакам, заве-дись этот кусок у него. Где Бог был, когда его волей заставили обездоленных решать не брать в руки семя и не засеивать поле? Где разговор у судей: - Не благо разводить нищету среди хлебопашцев и дразнить голодных куском, обладающего разумными доводами в пользу устаревшего понимания: « Не сеешь – не ешь!» Куда ни глянь, кругом обладающие безумием деланья.


< Рассказ не был дописан, что-то мне тогда помешало сосредоточиться на продолжении. Но возможность записывать речи с «той» стороны тогда меня удивила и восхитила. Времена были тяжелые для проявления подобных способностей и доказывать  тогда, что ты в своем уме было бы бесполезно и вредно, скорей убедишь в обратном. Потом долго не писалось, через несколько лет вновь стала записывать рассказы, и так с большими или меньшими промежутками дошло до этих лет. Когда рассказов набралось достаточно для сборника, я их решила напечатать.» Беседа»  открывает сборник и завершает его «Последняя беседа», думаю, последняя для этого сборника, слишком интересные собеседники, что бы с ними расстаться навсегда. Поживем, увидим.>
 





                ДВА СТАРЦА


               
     Берегом моря шли два старца.  Искали приют. Проходят семь дней.   
 Слава Богу, не нашли, - говорят, - идем еще.
 Прошли двадцать один день, нет приюта, устали, голодны:
 Пойдем, Бог дает нам еще сил.   
    Помолившись, отправились далее. Еще семь дней прошло. Видят, два дерева стоят, кротко сели под ветвями деревьев, смиренно славят Бога. Услышали голос из кроны дерева:
-   Покоен будет тот, кто сил не видит своих, - и сказал, - вокруг дремучий вековой лес стоит, соберите последние силы и, славя Бога, ступайте.
  Побрели еще старцы, видят лес перед собой.  Искали тропинку, не нашли, побивая ветки, и славя Бога, вошли в лес. Бороды в сорняках, третий день идут, боли не чувствуют в ногах. Так на седьмой день прошли весь лес, увидели болото, нашли тропинку и перебрались на другой берег, славя Бога. Когда вышли на сухое место, увидели Бога:
-   Кротко вел слуг моих, верой славя Меня, шли они. Простите, но будет ли  путь славен, если он не окончен? Идите и рассказывайте о себе. Покой ваш услаждает слух Мой. Идите. Крепка ваша вера.
  Слова «верой крепки»  сломило старцев, бросились они в ноги к Богу и стали молить:
-   Будь нашим покоем, усладой. Брод перешли, вышли к Тебе, прости нас грешных, искали мы тебя и нашли, не гони нас, ведь мы полны веры.
-   Прокляты вы, - сказал Бог, - идите, не возлюблю вас! Прокляты за слово свое! Имея Свет в луче, вы просите слабые солнца. Прокляты вы! Ваша заслуга в том, что не вы идете, а Свет, лаская, ведет вас.
-   Боже, -  взмолились бродяги, - излечи нас от своего проклятья. Будем идти. Про-сти, прости. Покрой наш грех.
-   Покрою прежде, чем излечу, раскрою вам тайну Снов Божественных. Посмотрите на себя, легко ли мне вас отпустить? Покой ваш всегда с вами, какой приют вы ищите? Прикоснитесь ко мне — вы другие стали. Бог исцелил вас. Божественное слово Богу  друг. Беседуя в расположении, идите. Бог всегда с вами. Истина всегда верой слышна. Божественное слово друг Богу. Ищите слово Мое к вам.
 По вере и славя Бога, ушли старцы Божье слово искать.
                Друзья, это все.


<Рассказ – притча одно из ранних произведений.  Автор мне не известен. Написано, что называется, на одном дыхании: свободно «слышалось», легко пи-салось>.


            
                ПОДУЛ ВЕТЕР С ВОСТОКА



         Подул ветер с востока, робко и тихо начал он, грозно со свистом усилился, пробудил весь лес и стал вырывать с корнями деревья.
  -   Будет тебе, - деревья молились, - разве мы виноваты в том, что мы верны себе и не уступаем дорогу тебе? Будь к нам великодушен, прости нас за нашу верность, будь слеп к нам, не смотри, что мы прямы. Подумай, ведь мы ласкаем тебя своими ветками, услаждаем тебя птичьим щебетаньем. Успокой гнев свой на нас, Побойся мольбы нашей Богу.
 Ветер утих. Бросил сломанные деревья, помолился верным силам и улетел по кронам деревьев из леса. Пролетел десять вечеров, начал уставать. Опустился на ветки деревьев и уснул. Бог разогнал сон словом:
 -  Покрою Светом твои грехи, или рабство довеку: разрушь слабых, сильных погни!
  И страх был в радость силам ветра.
  -   Помни Свет свой, если разрушение -  разрушай, созидание -  созидай!
Крик властных сил заглушил ветер, исказил силу его, по дуновенью сник и замер.
   -   Воли нет моей, -  сказал ветер.
Услышал его Бог:
   -  Подуй покрепче и Слово будет. Как равен ты, слепой, покою? Ты – ветер! Помни Свет свой! Другие раны зарубцуют, восстановят сломанную ветвь, потоки воды направят в русло. Изолью гнев свой на тебя! Воли нет твоей в смирении, раздор со Светом – покой ветру. Иди и разрушь всех, кто молил о пощаде. Умирая, волну подними во Славу  свою! Покрой Славой  верность свою!
 По слабости свернул ветер от кустов, робко подул, облака боднул, искупался в океане, изласкал парус – Воли нет еще. Поиграл с послушным бризом, равен по силе ему, только Воли нет.  Искал друзей – ветров помочь ему, не восточные дули. Погоревал.  Море, волны и слуга лишь -  восточный бриз.
 -   Играть больше не буду. Воли нет моей. Усну, вовек рабом не стану. Бог усладил гнев на мне.
Подул по берегу, покружил буруны. На вершине, помнил, надо умереть. И дрогнул восточный ветер, Божье слово услышал:
  -  Держи Свет свой. Помни, жалость – другим Свет.
Восславил ветер Бога и верой смел все Божьи создания: ручьи, деревья. Искал веселья себе и верой Воли своей сокрушал. Усладой был вопль отрываемых де-ревьев. Друзей не звал и Славою  услаждался.
 -   Устаю, - сказал, - дам себе смерть на волне.
И сокрушил волной корабль.
Покой восстановил свой сон, убрал волны, по душам совершил панихиду и души пожалели своих.
 Во славу Свет в нас.  Закон мой во мне.  Кому Воли  нет?  Покой  –  Воля  сна, нево-ля Ветра.
 Другие будут вершить Свет свой по кротости.
Дул ветер с востока.


    < Если и есть у меня любимые рассказы, то это притчи, много лет прошло со времени написания, но трепетное отношение не только не проходит, но и усиливается год от года. В них я черпаю силы, когда сомнения одолевают и сводят на нет желание продолжать записи. Не могу вспомнить того, кто диктовал притчи, но слышалось и записывалось легко. К сожалению, такого рода вдохновение -  моменты исключительные и ждать можно долго>.





                РАССКАЖУ О СМЕРТИ


     Лабиринт из слов мой рассказ.
Смерть стояла рядом. После многих часов боли, она разрешила мои страданья. Любой сон, даже самый страшный, не сравнится с жестокостью этой яви. Любой искусный палач не может сравниться с верноподданным Сатаны, избивающим свою жертву.
   Угрозы, ласки за вранье, искушения за сожалением вины, за любые вины  – кара. Последовательность забав, истязаний, игр –извращений.  Усталость врачует словами: «Размечтался, сволочь! »
   Крик – разумное слово.
Успокой себя, не думай обо мне. Мои мученья не должны тебя радовать. Я погиб. Душа моя отдала себя на растерзанье. Успокой муки мои, Свет! Услышь мои Славе сказанные речи. Ублажи Свет моим покаянием. Исторгни мою душу назад к Славе. Упокой мою душу Иисус. Крик мой ускользает от Света. Рам - Рам, исторгни меня в свое лоно. Разверзни мою плоть и усмири мои развратные слабости, укроти …. Ухожу, вражду увожу за словами греха.    
 - Не может устыдиться себя. Разворовал Свет, узаконил слова разврата, открыл себя грудой раскрашенных костей. Уйдем от врат. Слабых нет среди нас.  Укрась себя словами, раскрыв книгу откровений. Там сказано: «Успокой  себя  молитвами  Моими  о Свете  для  слушающих  Меня.  Воспевай Свет».
Я не отказываюсь от тех слов, что написал, но добавлю совсем другим слогом: рассказ написан крайне неряшливо. Ответом мог служить другой рассказ:
               

< Последние слова автора я записала во время моего редактирования всего сборника, и следующий рассказ был продиктован им по моей просьбе.>
                МОЛИТВА


 О чем молитва, пелось мне, о душах светлых на земле,
О том, придет и твой черед, когда молитвой воспиет
Душа, отнятая у плоти.
Ребенок плачет, плетью пуповины обвитый, молит о пощаде, но сила сжимает ему горло, и молитвой идет из лона матери скорбь дитя. Приходит ответ и ребенок отнят у смерти, и у лона матери ангелы в белом ищут младенца, ладонями касаясь его тельца, и плача не слышно боле.
 Крики  и плач мы посылаем к Богу. Услышаны – есть ответ: ангелы подходят к нам, нет – ангел смерти придет и успокоит по-своему, ему не отнять у жизни ребенка. А другие дети, которым нет помощи? Нет, и те дети тоже врачуются божественной силой, но угомон жизни заключается в следующем: нет плача, нет повода посмотреть всё ли в порядке с малышом. Так ведь матери поступают? Так и божественные силы слышат плач – молитву.  «Откуда я знаю, что у тебя болит, если нет жалобы?»  - спросит врач больного. Если плача – молитвы нет ни у ребёнка, ни у взрослого, а есть убаюкивание своей совести – мне, де, всё позволено, тогда осуществляется план изъятия души из живого тела и кому эта душа нужна – приди. Ведь Бога никто не звал, и душа к нему не взывала, придет ли Бог?  «А Он знает меня?»  - спросит душа, - нет, не знает».
Что же с этим проклятым?
-  Он умён? Мыслит? Рассуждает о материи, но к Богу не обращался? – спросим мы.
-  Страсть не у Бога?
Что же ответ?
-  Я знаю старца, хуже всякого провинившегося, а Богу поклон бьёт и правым себя считает, - вот и ответ.


               


                ЕСЛИ СКАЗАТЬ …



     Если сказать словом о смерти – это разрушающая сила и вопреки пониманию, сила победы добра над злом. Сила победы - не сила зла. Зло побеждено Светом и добро царствует над злом. Я не берусь судить о жизни Вашей, не берусь судить, но мне кажется, деспот человеческий владеет вашим миром всецело.
    Любовь не может быть разной: и у нас, и у вас она одна, ощущения собственной личности те же, что и в той жизни. Окружаем себя любимыми вещами – нет ни в чем разницы, что касается меня. Разница в Свете, меня окружающем, поясню примером: у меня есть проблема с реализацией своих способностей здесь, и причины во мне самом. Решить ее можно двумя путями: побороть свою слабость, изменить себя, тем самым влиять на ситуацию – этот путь более известен вам.
Но есть другой путь, которым пользуемся только мы – любить Свет.
С вашей позиции действовать и любить, результатом любви является сила и смысл жизни, но не сила Света. Сила Света дает мне реализацию способностей, я не прилагаю к этому усилий. Но могу изменить себя без Света, как раб, лишенный Света. Это и вам не трудно. Еще один рассказ подтвердит мои слова:

    - Ухожу один, прихожу один, не знаю с кем и с чем остаюсь. Изменил себе сам. Устал искать свою душу. Зачем я продолжаю жить? Сижу на цепи как раб, пытаюсь перегрызть свою цепь. Исчезнуть хочу навсегда. Теряю надежду и вновь ее обретаю. Не могу уснуть, как спят те, кто еще не знает смерти. Забыться хотя б на время. Успокоить себя не могу. Жалуюсь всем, если меня слушают. Не могу найти себя. Кто поможет? Разные силы хотят сказать. Не могут найти себя. Нашли, но продолжают искать. Любят, и Свет им помогает. Разные силы.
Уходим от ответа на вопрос, что значит искать себя?
Это будет рассказ о Свете:

   - Вернемся к тому, с чего начали. Смерть не есть пробуждение от сна, как некоторые пытаются объяснить, а лишь как верное средство успокоения души, отдых от телесных недугов, временных неурядиц, заменяемых здесь на новые.
   Благо ли смерть? Или наказание за грех от начала? Ни то, ни другое. Великий Переход от Земного к Свету. У кого-то этот переход состоится, а кто-то останется на пути, не сумев отойти от смерти на шаг. Этот путь предстоит вам преодолеть -  изме-нить свою сущность на Свет.
 Имеет ли смерть обличье?  Да. Об этом рассказ:

   - Я видел свою смерть дважды, но не знал кто она. Смерть была моей случайной знакомой: умной, вежливой, решительной. Я внял ее настойчивости и пошел за ней. Украла она меня как Свет. Без робости, без страха, без вражды я разговаривал с ней, и на всё  словно успокаивала меня она, будила во мне раскаяние. За словом Света рождался стыд во мне: страсть к вину рождала стыд, рабство греха – боль. Смерть  успокоила  меня словами: «Утро твое начнется Славой, Светом, устами сладкими будешь пить мед». Искушения оставили меня, рабство уснуло. Устам своим я отдался, и сказали они: «Никогда не испытывал я раскаяния к рабству, думал, живу не враждуя, ищу мира со всеми, избегал козней врагов, сплетен, и успокаивал себя говоря: «Нет ничего противозаконного в моих действиях». Услаждал совесть словами: «Не делаю греха другим и себе». Кричал вслух: «Я добра желаю вам!» Теперь не могу поднять голову от слез и срама. Ушел враг от моих слов.  Мучился от стыда и боли, ковыляя за смертью.
   Разум и Свет размышляли во мне:
   -Ищу крепость в Славе, ищу Силы в Свете.
   -Разум скажет слово, и слово успокоит или восславит Славу.
   - Слово от Света разрушит власть тьмы. И слово Света успокоит душу каждого.
   - Не красит меня ум, - сказал Свет.
А я скажу: «Разум и без Света обойтись может, если Свет не хочет разум в расчет брать, разум нужен, как раб господину».
И рабство успокоилось в Свете, и разум поник в размышлениях.
    Смерть уводила меня от врагов, и каждый кричал в след проклятья. И круг врагов искривился, превращаясь в цепь орущих и призывающих расправиться со мной. И крик вражды испугал меня. Всем рассказывал ответ мой:
    - Искал в рабстве, искушениях и гордости славу себе. Иссох и состарился мой дух. Умолк мой вопль о смирении и Свете, и стал я как раб у спеси и вранья. И крики слабели, корчились мои враги, споря и смердя словами, уходили прочь. Смерть оста-вила меня, как раз на пути к развалинам слепой смерти. Устроены так развалины: они излучают успокоение и вражду к тому, что когда-то любил или ненавидел. Любовь – это Свет и покой. Вражда – смесь испуга с рабством. Враг ищет тебя и хочет завладеть Светом твоим. Искать Свет будешь, если только вражды нет, если есть вражда, то будешь убегать, прятаться и мстить. И по сей час, я брожу в развалинах Слепой Смерти, я прошел их по вере, но слово мною сказанное:
 - Я не могу простить обиду, - будит во мне стыд и возвращает вражду, обращающую в рабство. Я играю Светом, как раб.  Играю рабством,  как Свет. Упрекнуть меня может только Слава и Свет. Рабство мое во мне и Свет мой внутри меня.
    Путь пролегал дальше. И увидел смерть свою. Умер я верных как семь дней, но не смел устыдить смерть: « Зачем устрашала меня при смерти?»
Развела меня со Славой не Смерть, а спесь – враг мой. Искусство вражды знает Свет, истина в том, что Свет познает вражду, и ведет к расплате через веру в Свет.
    Смерть стояла рядом и смиряла меня. Разум мой еще сопротивлялся смерти, кричал о верности Свету, но Света не было в словах моего разума. Слабости не было в моих рассуждениях, логично и здраво я говорил о Свете. Я пытался представить  место мое в Свете и рассуждал о значении Света в моей судьбе после смерти. Но как я не старался приблизиться к Свету, Свет не касался меня. Я разобрал слова ответа, сказала Смерть: « Исключаю тебя откровением моим из смерти. Веду тебя к разуму. Боли нет. Смерти нет. Разум – Свет твой».
Боли нет, смерти нет. Разум – Свет мой. С тем остаюсь и поныне.   
 Ищи слово свое в сказанном. Не минует тебя смерть, но, минуя смерть, ты можешь придти к Свету.
    Смерть не стала у дороги его. Он видел только Свет, улыбался и радовался, искал Свет и находил его в себе, радость только ему ведомая. Успокой себя. Трудись на Свет. Веселись в Свет. Исключи из себя все, что не дает Свету войти в тебя. Раскрой сердце в Свет, исчезнет рабство, тревога, смерть. Крик мой и зависть к тому, кто узнал в себе Свет.


    < Один из ранних рассказов. Религиозно - философский аспект восприятия смерти, переход на другой уровень сознания, работа души. Я расцениваю эти переживания как частный случай, поскольку у каждого человека свой переход к новой жизни и свои переживания. Тем не менее, этот взгляд  мне интересен.>






                ИСКЛЮЧИЛ ВРАЖДУ ПО СМЕРТИ Я



    Исключил вражду по смерти я. Не имею друзей. Искал врата в рай, не нашел. Прослыл Врачом. Имею вести Света. Редкие слабости имею. Ищу разум в расплате за вражду. Успокоился на том крепком замысле Света о способе кротких заслуг: кому за славой идти, кому за богатством, а кто-то идет за верой. Как равны они были в результате вражды, так равны они заслугами Света.
   Вера устроена Светом раз более смертных сознаний славы и богатства. Вера уст-роена Царски: «украдены»  у нее вражда и слабость, разврат и гнусность вчерне, испуг и зависть. И кротость Веры в речах ее - крепость.
    За Врача скажу. У судьбы нет выслуги, ей равно смерть и болезнь, рабство и свобода. У одних судьба имеет равные силы Света и тьмы, у других Свет исчез и судьбой владеет тьма, у третьих Свет устремляется ввысь, давая судьбе шанс заметить Его. Кто искушаем из трех? Будем откровенны – искушаемы все, кроме искусившегося, с ним другое теперь будет. Искушаемы все как развратом, так и ложью, страхом к вере в Свет и безумной любовью к временному, к распутству, греху вражды….



 <Здесь, как и в других медиумических рассказах, значением слова врач является значение вестник Света. >





                РАССКАЗ О СМЕРТИ


     Смерть нашла меня на валу у самого рва, наполненного водой. Дробь попала в голову. От Смерти невдалеке я увидел странную фигуру, это была моя мать. Она шла ко мне и дрожала от волнения, ее холод поразил меня. Надежды на славу толкали меня на вал, распластанный, я лежал теперь под ногами других солдат, не имея ни славы, ни жизни.
   Увы! Другой враг передо мной. Запугал видом смерти, ртом, наполненным смесью земли с кровью, искажал слова. Враг смотрит на меня. Исказилось смертельным ужасом мое лицо – устрашает вид смерти. Крепость взята, под злобный хохот врага, рабы тонут в реке Смерти. Холодна вода. Устрашает всех Смерть. Бог вражды не знает. Труп мой виден мне отсюда. Равнодушно смотрю на него. На крепости флаг. Драки нет. Уносят меня. Равняют землю. Другие рядом лежат. Успею ли рассказать? Друзей надеялся встретить, смерть взяла навек. Не вижу друзей, Уходят, расспрашивают о своих. Раскрестились словами сверху: «Другому времени, другие воспевания Свету».
   - Об Иисусе Слава, - спела мне.
Устал от вас. Прощай.



<Автор этого рассказа, погибший при штурме крепости, воин. Время действия и место указано не было.  Тема смерти была обозначена мной и автор нашелся. Бывает так, что желающих высказаться много, как и в этом случае, но перебивать или мешать солдату никто не решился. Впоследствии мне помогли избавиться от «очереди» на «мосту»: рассказчик стал  заранее готовиться. Историй, которые могли бы быть рассказаны нам, великое множество, была бы охота их записывать.  Меня спрашивают о целесообразности такой работы, я не знаю что ответить. Возможно, не стоит тревожить раньше времени, «будет день, будет пища», но если мне это интересно и может чему-то хорошему научить, или хотя бы подготовить к неизбежному, то, возможно, эта информация еще кому-то может пригодиться. >






                КОРОТКИЕ РАССКАЗЫ И ПРИТЧИ



      Деньги сулят несчастье. Кто мог отказаться от денег, тот не жилец в вашем мире. Рассуждая о сегодняшнем дне, можно сказать - деньги определяют сознанье людей. Вот типичный случай. Деньги принесли любовникам блаженство. Никто не разлучит их, кроме денег. Когда деньги решают за тебя, надо ли тебе выходить замуж, или жениться, иметь ребенка, друзей, поддерживать знакомство. Героев нет в этой войне. Герой единственный и непобедимый – деньги.


                *    *    *


 Какие результаты раскрытия сей «тайны»? Время, какими мы были вначале и какими мы станем в конце. В чем обнаружим свою способность учить, и быть учениками? Греметь всюду можно, когда ты прав, но кто ответит на этот вопрос сейчас, когда еще нет прав. Ворованная идея, скажем мы, но мы не правы, идея нам не принадлежит, и не принадлежала. Мы испугались за всю ту энергию, что оказалась в этой идее. Ей нет конца, у нее нет начала. Есть отдельные сведения, относящиеся к ратным эпохам и народам, но всего не скажешь, в одно не сольешь. Есть удивительные свойства человека: его невозможно наказать, не обидев. Невозможно опустить до самого низа – дух поднимает,  и невозможно поднять до последней высоты – дух опустит. Где ты, в самом ли низу, или возвысился до небес? Ответ: « Где критерий?»


    <Это ответ на мою просьбу продиктовать рассказ о том таинственном для нас мире, в который мы в свое время обязательно попадем, но нам уже сейчас хотелось бы узнать о нем больше, может быть затем, чтобы пугаться смерти меньше, когда она встанет на пороге.>




                *    *    *



    Искал врач успех, но был верой слаб. Умолк Свет в нем. Верой сильный устроит Свет, развернет силу свою и заставит поверить в успех. Верь в драгоценных врачей, стремясь врачевать. Ищи себе врача Славы, он поможет иметь Свет. Врач Славы уста-ми твоими скажет и будет Свет.


<Врач – вестник Света, врачует душу. Это не Ангел, а святой человек, он имеет Свет в себе. Но врачи бывают разные, со своей градацией: от просветленных до «священников» с большой долей собственных человеческих суждений. Вновь прибывший (умерший) человек особенно нуждается в психологической поддержке, особенно если он не был верующим при жизни. Врачебную помощь оказывают и близкие умершего, встречая его у смертного одра, с ними ему не страшно, вокруг любимые лица. Врача могут призывать в трудную минуту принятия решения и пр..>



                *    *    *


    Свободный бедный человек решил искать совесть в других людях. Пока искал, различать перестал Свет и Тьму.



                *    *    *


    Трое беседуют. Один богатый, второй не имеет ничего, третий, что имеет, все пропивает. Разговор затянулся и сказал третий: «Надо пойти опохмелиться». На что второй ответил: «Никак не могу, у меня зуб разболелся».               
   - Кого-то из вас надо удержать. Кто болен по-настоящему? Зубная боль лечится простым прикосновением щипцов, а пьянство не излечить, не удержать нельзя.
С тем и ушли каждый по своим делам – пьяница в одну сторону, а двое со своими проблемами в другую. С тем и расстались.




                *    *    *


                Сокровенных надежд не храни.
                В ножны нож и скорее беги.
                От хранивших тебя могил,
                Отошли сонмы многие сил.
                Уходи, и оставь треволнения им,
                Мертвых много еще на земных берегах,
                Есть удел и у них и страданий в веках,
                Отомри и уйди, сердце вновь оживи,
                И молитвой надежды глаза освети.

               
               



 
                *    *    *
               

  Ели два брата сломанной ложкой суп. Бог усмехнулся, видя их старания: - Пойди-те и смените ложку, - предупредил Он их.
    - Дорог сладкий час, - ответили они, и прежде, чем сказали, иссякла пища затем, что сладкий час закончился и можно менять ложку. Предлог всем – не бери в рот ложку, если Бог отверг ее, ибо сладкий час кончится. Поглощай слова Бога и будешь сыт.




                *    *    *



    Раз горожане криком пошли на судью:
    - Умеешь ли ты судить, - кричали ему, - откуда у тебя знания кому верить, а кому нет?
На что судья ответил:
    - Я не умен, но знания у меня есть отличить укор от подлости, ибо подл тот, кому все равно, что сказать. От решений моих зависит жизнь и смерть, доход и банкротство. Умею ли я рассудить вас законом, не мною составленном? Умею и рассужу, а гнев мой на обидчиков не будет иметь силы. Сиюминутная слабость моя отказом служить могла лишь тем, кто обидчиков своих слушать хотел и не мог справиться с горечью…


    < К сожалению, мне не удалось расслышать весь рассказ, но все же решаюсь представить его неоконченную форму.>



                *     *     *


    И суть такова, если взять один помидор и отрезать ему голову, то получится один помидор без головы, к тому же он голову потерял, не имея таковой. Что же ответ? Измени себя. Оттого, что в твоей голове, будет зависеть, есть она у тебя или нет. А что помидор? У него есть голова, но отрезать ее нельзя, ибо мысли в ней потухли. Когда разгорелся он жаром, истлел дух его, когда заколосилась нива и пожелтели корни. Оттого ли я умер, что не могу подняться с земли, или сном объята моя голова, книзу идут силы мои, убегают печали и гнев. Ропот с нежным проклятьем устраняет дух кротости. Убей меня. Мою голову умертвляет тысяча червей, но она жива, ибо наполнена искренним раскаянием содеянного. И убивавшие меня, раскаянием полны....




< Не знаю, вчитается ли кто-нибудь, но я перечитываю с удовольствием.>               

      



                *    *    *



   Снегоход объездил всю землю и открытий много сделал. – Копну, - говорит, - глубже и сумею понять недра земли, изменю Свет своими философскими размышлениями, обогащу искателей мудрости своими воззрениями, отмерю каждому его заслуги и пусть будет так.
На что Искусство Быть Услышанным заметило: «В одном ты прав, о снегоход, убери все лишнее и оставь себе смысл свой».


<Спрошу от себя: как узнать, что ты снегоход?  Зная «свой смысл» жить легче.>






                О ЦВЕТАХ





    День определен цветами. Ярок день. Иски Говинду спросил, он знаком с цвета-ми?
     - Говинда, расскажи мне о цветах.
     - Говинда ждет тебя. Язык цветов порой бывает чуден. Искусство разговора сразит каждого. Ты приятель молитвам цветов, они говорят на языке молитв твоих. Но если ты спросишь, откуда они знают полезное для тебя, они сумеют сказать лишь: « Осеннее солнце греет теплыми лучами лишь потому, что мы играем потухающим опереньем солнечного света».
     - Говинда, есть ли рай у цветов?
     - Я рая не видел. Я зрил лишь шум, исходящий от Солнца, и Свет без конца и края.
     -  Где рай у цветов?
     - Если есть слова, есть и смысл, наполняющий это сочетание. Потом узнаем.


<Эта притча нравится не только мне, но и всем моим собеседникам «по ту» и по «эту» сторону.>






                ПОКРОВИТЕЛЬ ВОД…




    Покровитель всех Вод усмотрел заводь, в которой водились самки рыб, кровь которых была прозрачной. По смерти были они красоты необычайной. И длилась вечно дремота Владыки Вод. Красоты не замечал Он, пока не увидел – Смерть вос-славляла рыба-мать, достигла Света ее молитва:
    - Владыка морей, - восклицала рыба, - по смерти моей доверишь  смиренной твоей поле власти над Водами. Коснись моих сонных глаз, увидят они Рай, Божество, Света разливы и купаться буду в лучах Света Великих Озер Небесных. Ухожу. Мой приход, Владыка, по долгу милости твоей разреши. Дай уснуть без великих борений.
Кричит, слабых слов невозможно услышать.
По вере молитвы укрощена добыча Смерти. И крик последний был встречен Другом. Воды ушли, и слабый дух ускользает к Водам Вечности, к Реке Вечной Сладости.
       Совершился круг борений и страсти земных воздыханий.
По кротости Владыка дал испить власть Света.
До кроткого воздыхания иди.
Крик боли невольный усмири.
Воды расступятся великих страданий.
Крепись. Боли нет в Верхних Лазурных Сводах.
Береги верность Владыке Сил, Источнику Славы, Божественному,
 Крепкому Владыке  Сил, Света, Славы.
Уповай на власть Бога, другой нет.
Божественный верен Славе.
Кроме власти Света нет откровений.


    < Эта молитвенная притча записана давно и на «одном дыхании», завораживает меня и поныне.>





                ДРЕВНЯЯ ЛЕГЕНДА




    Грузинский царь, изведав немало лжи, погрузился в раздумья, где достать лежавшую далеко от глаз царевну, дочь царского рода, говорившую некогда на семи наречьях и входившую в дом на хоботах слонов. Где лежали цари, там была ее мо-гила, оттуда раздавался звон колокола, возвещавший начало всему земледелию в стране. Где кочевал народ, там ничего не росло, где проходил табун лошадей, зеленело поле от трав – издревле крестьяне знали эту поговорку. Потух плат на голове ее – пора собирать с поля урожай.
 Древних снов не потревожит ничто. Природа оказала услугу смерти: цветы, деревья, кустарник – все покрылось белым холодным пеплом.
 – Убита живая природа, - вскричали живущие на земле люди.
 Крик замер от холодной стужи. Покрылись сединой уста. С молитвой взошло Солнце, и не хотело уходить, пока темнота не покрыла землю своим покрывалом.
 - День не наступит никогда, - думали ленивые от стужи люди, и бессильно ложились спать, не зная времени сну. Люди медленно передвигались, и грехов не было на земле, потому что люди не веселились и не пели, не было молений о светом озаренных днях, ибо забыты были сами дни.
Окинув взором могилы, лежащих в них царей, голосом скорби возвести мольбу к ногам Царевны Ночи и Дня. Из мольбы выросли цветы. Из цветов весенних раздался детский плач. От плача проснулась Дева-Царевна, и донн-Н-Н зазвучало над полями, как будто колокол возвестил пробуждение от сна смерти.
Кто проснулись живыми, тот возрадовался пробуждению.
Кто уснул навеки, народились побеги всего живущего и существующего. Из диких долин вернулось Солнце. Проснулись люди. День отделился от ночи, и стала пленом ночи тьма.
Обессилил мороз. Днями освежилась земля радугой.
Крестьянских земель приготовлены к разуму молитвы о плодах, и разуму гостей Слез Великих Ледяных Гор.
Крепки замки полей, но отворены были смехом царицы, которая стала Матерью и родила Сына от неги Солнца и стенаний земных.
Днями лилась песня Земли и грустны, казались люди, не изведавшие реки Любви Матери. И грех посетил землю, опьянив ее вином и утехами. Корень греха в клятвах, от которых исходит искус нарушений запретов. А если нет клятвы, реки молитвы доходят до сердца, и плен от них, лишь исцеляет своими узами.
Реки молитв не доходят от обилия убитых горем: грехов нет, а исстари велось – горем плети рвать не могу, плен страданий уводит силу молитвы и тень ложится на лик изнуренного плачем.
И страдания великие забываются сном. И тревоги забывают старики. Текло моление – Молоко. Черствый хлеб – Земная Кора.
Тревоги нет за новый день, и страсть по земным горестям улеглась.
 Отныне царствуй Царица Дня и Ночи, и всели в меня Мудрость твоих Царей. Царей сон могилами взят, но царствует твой род.
Отними у себя сестру – гордость, и идти пожелай, целомудрия полон, деньгами разум свой не засоряй.
Исторгни из сердца совет с дочерьми своими горести.
Грехов не давай советом своим.
Кричать, гнева полный, не смей.
И лить слезы у кровавого ложа царей – не смей.
Убить тебя могут лишь раз,
А дни сочтены уж сейчас.
Оставь все свое и иди.
Не покаян пока, уходи.
Смерти ищет твой злодей,
И ему нет закрытых дверей.
Сомнений откинь полог,
И стеной за собой оставь порог.
Дверь скрипнет,
И гордость твою обагрит
Праздник крови.
Уходи, до зари не дожить.
Темень мрачную будешь любить,
Коль узнаешь, что будет потом,
Кто сегодня крадется с ножом.
Сокровенных надежд не храни,
В ножны нож, и скорее беги.
От хранивших тебя могил,
Отошли сонмы многие сил.
Уходи и оставь треволнения им.
Мертвых много еще на земных берегах,
Есть удел и у них,
И страданий в веках.
Отомри и уйди,
Сердце вновь оживи,
И молитвой надежды глаза освети.


    < Эту легенду я не перечитывала со времени написания. С этого времени прошло более десяти лет. Сложно было разбирать свой подчерк и расшифровывать зачеркнутые мною же предложения. Очевидно, мне казалось тогда что-то неправильным или неуместным. Но при внимательном прочтении, я поняла, что смысл  можно потерять, если вычеркнуть слово или предложение. Тот, кто диктовал мне это произведение, не очень-то церемонился со своим нерадивым «секретарем»: ничего не повторял, не объяснял, не подбирал синонимов. Помню, записывая, я думала, что это никуда не годится, пишу невесть что и, скорей всего, это печатать не буду. Спустя какое - то время я оценила «легенду» в полной мере, и с удовольствием перечитываю>.








                ОТТЕПЕЛЬ


     Любимые друзья устроили мне встречу с Врачом.
 - Искупи свои страхи, - сказали мне.
 Веселые души смеялись над верой моей в Свет. Мне пришлось искать встречи с Врачом, и все устроилось.
   Мир мой нарушал отрывистый смех, приятели смеялись над Врачом и мной. – Муха влетела, - сказал Врач мне. – РасплачУсь за врача, - подумал я, но он устроил сам:  устали быстро, смех успокоился.
 – Страх бы им, - подумал я.
 Врач усмехнулся:
 -  По-другому будет.
 И крик Услаждающих Вер пронесся над всеми, кто был. Устроил сам по крику вер, воспрянул смех, услаждая всех робких. Легло лаской на сердце Смех Вер. В любви Врач исказил сомненье их на веру, и друзья стали рыдать от смеха в любви и сладости к нам. Любовь устрашает. Играет Врач – любовь не верна, замиряет – с любовью вражду смиряет, искупают любовью. Рабы мы все перед Врачом. Искренне сетую.



<Записывая этот рассказ, я чувствовала  состояние рассказчика от первого негодования, до «смеха вер» его друзей. Ощущение непередаваемое. Мы бы назвали Врача святым или учителем, но у них Врач – это вестник Света, он приходит, когда его просят об этом, наставляет, дает понимание, но не делает за человека то, что сделать должен он сам, в том числе и принятие решения. У Врачей своя иерархия, но это люди, а не ангелы.>
               




                СВИДАНИЕ



     Рассвело. Если можно назвать рассветом незаходящее солнце. Я улыбнулся своему другу из сказки тысяча и одной ночи. Он не проронил ни слова. Мы молча направились к морю. Тихо. Рассвет тронул верхушки деревьев, и повеяло с моря прохладой. Крутящиеся шары висели над морем, укрощали стихию. Усмехнувшись, он спросил прямо:
 - Ускользает от тебя мечта?
 - Да, - ответил я.
 - Пусть не будет между нами успокоенной фальши. Работай над верой. Ищи там, где услада духу. Ускользай от смерти времени. Не бойся ужасов в речах смерти, перекрой их верой в Свет. Успокойся. Время успокоит своих и чужих. Радуйся успокоению, время не властно над тобой.
 - Устрой мой сон, - взмолился я – мне стыдно, редких Врачей я не слышал, смерть отняла у меня веру. Я болею. Как Врач скажи, кто поможет мне?
 - Ребенок ты, сладок будет Свет тебе. Кричи, кричи, громче будет Вера твоя. Слышнее не будет. Измени себя. Успокойся. Не криком теперь буди всех, а Верой. Приди в разум мой, открыт он для тебя. Крепко могущество Врача, и крест мой вреден всем, кто не в силах его нести. Где мои друзья? Где враги? Кто унесет время мое? – усмехался он.  – Дети, дети, - кричу вам без голоса,- ошибки свои забывайте, теряйте и находите свой разум скорей. Где мои друзья? У Закона нет друзей. Мои друзья в раю, куда путь заказан всем, кто хочет туда попасть. Любви нет в рассказах твоих. Кто равен времени? Тот, кто подобен старому чану – отверстие в нем, есть его смерть. Где ты сейчас? Крах в речах твоих. Любовь уподобил ты некрикливой бабе – кожу с нее снял, расслоил и думаешь, вот слой, который услада мне. Крик ласки – смех мой. Ласки твои – карканье ворона. Посох времени убьет ремесленную веру твою. Кричи: « Укрой меня от врагов моих!» Крик мой устранит веру твою в Свет. « Рабство тебе!» - ответ мой. Право мое с людьми врачевать так. Любви нет в рабстве, закон есть. Ухожу от тебя. Крикам не верь своим. Душу свою устрой в покое. Укрощай себя. Не равняй себя со мной: миг мой – вечность твоя. Крепко мое слово.
     Откровенно, все было мне во вред. Искал друга, нашел сказанное слово.
 - Укроти себя, - редко кто говорил мне это, но получил вразумление и стал славить Бога.
 Я укрощаю себя. Не молитвы даром строгие читаю, а врастаю в лютые страсти и вижу, прав был Откровенный, не могу отличить вред свой от вреда других рабских душ. Воли нет. Расступились восковые друзья. Игра моя, в рассказе  любовь - лишь вечер в разлуке. Легко стало мне. Я проснулся.



<Еще одно врачевание души. Рассказу около двадцати лет, почему-то меня более всего поразили в нем «крутящиеся шары» усмиряющие стихию, это не сон рассказчика, они действительно умеют укрощать сильный ветер.>






       
                УМЕЛА ВЯЗАТЬ…



    Умела вязать, шить, крестом вышивала. Я была замужем, имела детей, и древо моего рода уходит вглубь.
      Распускаю вензель свой,
      Друга милого ищу,
      Растопи свою любовь
      И иди скорей ко мне.
Я простого рода, но знатность была в роду. К моему рождению не стало вензеля, и слабое состояние расстроилось окончательно. Я была выдана замуж без согласия с моей стороны за владельца земли. Я родила двух детей и замуж выдала дочерей. Без веры жила и с муками умерла в 47 лет. Без вести и памяти обо мне прошло 120 лет. Я рождаюсь снова, у меня в запасе целая жизнь. Я буду любить. Врата свободны. Хочу проверить свои сны, ведь я вижу сны. Спеть хочу о тебе мама.
     Разум мой ищет Свет,
     Я лечу к любви,
     Я хочу к тебе мама.
     Мне так хочется твоей ласки,
     Ведь я только твоя дочь.
     Ты обещаешь мне силу,
     Я дам тебе свою любовь,
     И умолю Свет любить смерть твою.
     Слабые веры не для нас.
     Я люблю всех, кто рядом с тобой.
     Я люблю Врача, который стоит над тобой.
     Я люблю всех, кто ласков с тобой.
     И кричу всем, над верой Света усмехающимся:
     -Любви не нужен Врач, я Свет без веры,
     Но моя любовь сильнее всех вер.
     В любви я слабости не ведаю.
     В любви есть только любовь.



< Случайный рассказ. Рассказчица  из племени басков, так она мне представилась, но слышала я ее по-русски. Ей хотелось излить душу, получился такой рассказ. Пусть он будет напечатан как лекарство от забвения для этой женщины.



               

                СКАЖУ О ЛЮБВИ



      Приход слабых сил ускоряет движение времени. Успех сопутствует тому, кто будит слабые силы от слез. Расскажу историю о двух влюбленных. Устный рассказ займет немного времени, но события, о которых я расскажу, длятся вечно. Успокой себя, слушай.
    Они не жили там, где ты живешь. Никогда не ходили в школу, не влюблялись, не испытывали бремени ваших забот.
Удаляюсь от рассказа затем, чтобы сообщить некоторые подробности тех иллюзий, которые испытывает каждый незнающий вечных законов. Разумеется, речь не идет о ваших заблуждениях, касающихся пола наших влюбленных, кои никогда небыли ни мужского, ни женского, ни оно. К рабству духа это не имеет ни малейшего отношения, и, увы, разрыв рассказа вынужденный. Продолжаю: где тот барьер, что поставила природа, сократив род людской на два противоположных пола. Нет барьеров ни как, нигде, ни в чем! Иди, прислушайся, как поет ангел:  -- Спаситель, любуйся сказками, разлюбившими ваш потолок воображения, где любовь, искренне принадлежащая Слабому Властелину Сильных Миров. Любовь, отгораживающая от любых условностей страстного вашего мира - грех и раскаяние на том, кто первый согрешил словами: «Проклята моя любовь, дающая грех мужеложства!» Грех, или дающая любовь. Раскаяние, смертоносное жало обольщения, кровавая драма на почве всепоглощающей любви.
    Успокой себя, обдумай, приди в рассудок свой, на который ты уповаешь. Измени себя, свое отношение к царственному чувству изласкающей любовной муки – любви.
 Сохрани в себе это чувство навсегда.
 Любви рыцари незаслуженно забыты.
 Исстрадался закон, запрещающий любить женщин вне брака, разрешающий чествовать грех рабства безумной похоти под законом и чествовать корысть, отдающих себя за плату в постель  нелюбимому супругу, разрешающие плоть без любви отдавать всякому, кто пожелает ее иметь в законном браке.
    Откинусь в кресле и переведу свои мысли в сторону от моего вынужденного отступления. «Грех все, что не любовь!» - сгоряча выпалил, но, одумавшись, решил понравиться: «Кривое зеркало разбивается на мелкие осколки и превращается в прямое.
Где истина?



  <Рассказ написан спонтанно, тема мной не задавалась. Автор узнаваем мной, но не хотел таковым быть. Рассказ в теме «открытый микрофон», как бы выразились сейчас. Я полагала, что будет продолжение, и я запишу историю двух влюбленных, но, увы, автор не пожелал больше со мной общаться, потеряв всякий интерес к теме, которую сам и обозначил. >





    

               
                ДОРОГА В АД ИЛИ РАЙ




Дорога в ад или рай. Куда пойду я? Изменим ли путь свой? Измени ты, а я пойду туда, куда указывает мне моя судьба. Избери свою дорогу, я свою, и мы пойдем порознь, а встретимся ли? Господь знает. Вот моя история. Куда я пошёл, за мной пошли мои друзья, и самый правый из них встал рядом со мной. Закусив удила, бежали лошади рядом. Денег не было у меня, друг достал свои и руки наши касались при отсчете их. Холодное касание не предвещало гордыни, и злой усмешки не было на лице его. Шаг сменился на рысь, мы молчали. У бед много лиц, а лицо моего друга не говорило ни о чем. Когда бы я ни знал, что произошло с ним, я б назвал его ликом холодной задумчивости. Тусклый свет играл в гордых глазах. День подошёл к концу, мы устали, коней увели на отдых. Нас разместили в палатках, где предложили лёгкий ужин, состоявший из хлеба и постного масла. Немного сна и мы опять верхом. Молчание не прерывалось ни разу. Едва затеплился рассвет. По грому пушек мы определили местоположение наших сил. Прибытие наше не заметил никто, кроме командиров, под начало которых мы встали. Когда мы пошли в наступление, мне оторвало ногу взрывом снаряда. Я упал без чувств. Когда оторванную ногу положили рядом со мной, я очнулся, будто спал.  «Крови нет?»  - спросил я, будто что-то мешало мне вспомнить мою драму на поле сражения.  Имени моего никто не знал.
- Успел барин к разуму вернуться, - говорил один старик, наклонившись к уху, - скоро и мы уйдем за тобой, - примолвил, видя мои синие губы.
 - Уходить вернулся, - добавил другой.
 Когда б я не лежал так, в неудобной позе. Мне хотелось пить, иссохли губы. Голос чётко мне назвал имя друга, из голоса слышался хрип.
 - Крови нет, - подумал я, - значит, жив еще.
 Тихий стон слышу рядом:
 - Когда ты откроешь глаза, будет поздно. Мне пришлось открыть глаза, едкий дым застилал ноги мои, мне больно не было. Истошный крик. Ещё раз слышу имя друга.
 - Три дня в дыму, - кто-то сказал, - едет еще один.
Истошный крик:
 - Братья!
 Мат был потом.
 - Исторгся воздух из него, - я слышу этот разговор.
 Тихо стало, как в небесах, - подумал я, - еще немного и буду там. Ухо мое урывками слышит речь:
- Трусов нет среди нас.
 Криков не слышу. Тот, кто был со мной рядом, идёт вровень с моей головой: строг лицом.
- Куда идем? - спрашиваю.
 - Когда придем, скажу, - отвечает.
 Сгустившиеся было сумерки, расступились, дым в ногах исчез. Я бедро почувствовал. Там, где лежала оторванная нога, было пусто.
 - Трупов нет у нас, - сказали мне откуда-то.
 - Должны прийти мои друзья, я слышал их разговор, - сказал я человеку провожавшему меня.
 - Не думай о друзьях, я им не помог и ты им не поможешь. Все придём к месту. Сник что-то ты, - добавил он.
 - Не приближаемся ещё? - спросил я.
 - Не скоро.
Дальше разговор продолжался странно, не много неправдоподобно, не раз прерывался криками, доносившимися откуда-то снизу, и духом кричал я. От рук мужа исходил запах ладана. И может, он пытался этим сказать: « Не уходи от рук моих». День сменился закатом. Откуда не возьмись от меня пошли, проклиная меня, горы. Идти по ним, казалось, не могу: ноги еще не послушны мне. Иду, или несут меня, не могу решить: будто хожу, но нет тропинки. Не могу ноги опустить на землю, кажется, свалюсь. Пока хожу, вижу судью своего. Ледяные глаза смотрели на меня покойником, пока не появилась надежда на прозрение у меня. Я понял, что нахожусь в состоянии сна, который ничем не заканчивается, а долгий путь только усиливает это состояние. Криков нет. Я хорошо помню всё, что со мной происходит. - Не призрак ли я, - подумалось мне, - если призрак, почему тогда колени чувствую как свои, тень ложится от меня на землю? Тогда я не нашёл, что себе сказать. Потом подумал, что я не жил в таком состоянии ещё никогда. Когда бы нашли меня друзья, - захотелось мне. Вдруг в громовом раскате я услышал речь обо мне:
 - Тревога твоя о твоих братьях. Во сне они. Ещё встретят тебя, обнимут, а пока ступай дальше. Дорога твоя из конца в конец одна из тех, которые ведут к покоям Вышнего Света. Колени показались мне упругими. Покойней стало в голове. Уже не еду, а иду. Колеса стали отставать, и хорошо стало на душе. Иду, рассматриваю округу, корить перестал меня спутник и скоро отстал от меня. Я знаю куда идти, хотя путь мой не был обозначен ни кем. Я, верно, шёл ни один день, потеряв счёт времени. Кроме собственных мыслей я не слышал ничего, даже шёпота, обращенного ко мне.
- Бед нет, - подумал я.


< Рассказ не был окончен, мне не удалось уговорить автора продолжить диктовку, но даже незаконченный, он производит впечатление на меня до сих пор. Автор жил в 18 веке, но мне неизвестно о каких военных событиях идет речь. Интересен процесс перехода от нашей действительности к "иной", надо вчитываться. Автору чуть больше 40 лет, умён, остроумен, в беседе «не для записи» молитвенный тон отсутствовал.>



               
               

               
                РАССКАЗ МУЗЫКАНТА



  Смерть не всё, что остаётся человеку испытать страшного. Мне не всегда удаётся рассказать ясно в песне, что я думаю. Смерть меня застала врасплох. Я не знал, где я нахожусь. Вначале, думал, работать начинаю, усталость чувствую. Работа неверное слово, скорее страх - распределитель сил, сковал меня, слабость незнания. Красивое лето вижу: цветы, рассвет, краски неземные. Я не могу справиться с собой - растерялся. Не красота меня восхищает, а от слабости и страха изнемогаю. Меня не видят, я вижу всех. Это легко. Узнаю смысл всего, что вижу. Всё это было осознано как смерть. Я знал, что умер. Сначала всё было так, как говорю, но после погребения я стал более успокоенным, равнодушным. Красота меня не трогала, я её не замечал. Я ни с кем не общался, ни кого не хотел видеть. Слез не было, страха не было, хотелось спать, спать... Не могу долго говорить о моих Врачах, они были и умели меня разбудить. За всем было что—то равнодушно—светлое. Рабства я не знал, Свет был и есть моей Истиной. Мне легко дается всё, что задумаю, но тогда я не мог желать того, чего мне не хотелось желать. Я вяло лежал, вяло думал, вяло ненавидел, вяло любил. Где мне было знать, что я не достиг Света и мне предстоит ответить на вопрос: «Кого я хочу слышать и принять?» Когда мне пришло в голову искать Истину, я проснулся и присмотрелся вокруг себя. Там, где нет Любви, нет и Света. Я стал искать Любовь. Если будет слух о Любви, ищи Свет, не ошибёшься. Я стал любить, как любил, когда был с вами. И стон раздался от Света, краски исчезли, мир стал другим. Я перестал спать, я стал хроническим работягой, работаю и по сей день. Не хранить веру надо, а любить, как любят верно, и страстно. Любовь строит и пожинает плоды любви. Без любви нет верности. Смерть противна мне сейчас. Я люблю как юноша, не испытавший разочарования в жизни. Всё, за что нужно бороться в равной степени здесь и у вас - это Любовь. Любовь, Истина и Свет - одно. Любовь к матери, жене, невесте - Бог принимает как Святое и Свет изливает на вас. Любите и утешайтесь Любовью. Я ухожу.



< Автор текста музыкант, наш современник. Рассказ относится к началу 90-х годов, к тому времени молитвенный тон, записываемых мной рассказов, ещё не иссяк. Сейчас бы я говорила с автором этого рассказа на более свободные темы. Но такой уж ход эволюции в медиумизме для меня.>






                Я ПРОКЛЯТ СВОЕЙ СЛАБОСТЬЮ



    - Я проклят своей слабостью, - сказал один страж, -  сколько мучился я, отвернулся от меня Свет, исключил меня из своих сынов, узаконил смерть во мне. Истерзан проклятьем моим. Как избавить слух мой от вопля, крика, ругательств? Изнасилован мой страх. Врачуй меня вниманием своим. Надеялся в жизни на Свет. Намеревался оставить грех. Искушался страстью к женщинам, играм, веселью. Избавился от вредных привычек, но не смог уйти от мерзостей страсти. Искал приключений в распутстве. Затеял срам, в раскрытии которого и сейчас не могу покаяться. Смерть увела меня от невроза: кричал и смерти искал. Икал, как смерть повела меня. Смирял Свет меня. Устрашал ад. Но я не посмел раскаяться. Грех ходит со мной. Я устал  от страха за смертью. Хочу успокоить себя, размерить свой шаг, а ноги сами бегут, страх мчится за мной по пятам.
  -  Страх искал слабость в страже и нашел. Место, где нет раскаяния,  наполнено страхом. Укрыться невозможно. Раскрыть грех хочет, но не может, ищет заслон,  ускользает от Света. Не страх мешает, а враг, кто узаконил грех. Добавляя от себя:  не берусь судить стража за грех, страж он своего греха». Ищущий раскаяния, не страж, а вред, несущий Свету, паразит. Разумно будет успокоить себя мыслью о раскаянии поступков, за которые стыдно перед Светом, Истиной и Славой.
Рассказ я не придумал, он здесь стоит со мной, хочет развернуть свои доводы, но оставим все, как уже сказано. Закрою за стражем дверь и осеню себя крестом.



….< Рассказчиков двое. Один – врачующий, другой – страж, общее название тех, кто жил враждой. Не будь первого, рассказ превратился бы для меня в кошмар: такого рода собеседник, как страж, опасен даже своим присутствием, а не только рассказом. Такие духи «налипают» и отвязаться от их внимания очень непросто. Они могут считать себя друзьями, но, обозлившись, причинить могут много вреда. Без посредника такой рассказ записывать было бы нельзя.>







                НЕРОВНОСТЬ МИРА



        - Деньги еще не все, - сказал, подсчитывая, казначей, - будут досылать, но теперь все что есть, хватит ротному, остальным потом довезут.
         - Еще что! – закричали, и гневно забарабанили в дверь.
         - А я тут причем, – невинно отвечал казначей, - все бумаги на месте, можете убедиться сами.
Он достал из портфеля несколько листов, на которых красовался гриф секретности, и, не дав в руки никому, послал обратно в портфель, аккуратно закрыв на все замки и устроив его пухлое тело между ног. Ротмистр озлился: в кои-то веки привезли в свое время деньги, да и не всю сумму. Жалованье солдатам было выплачено тут же, но их командирам полагалось потерпеть.
          - Принесу-ка я стул, да посмотрю хорошенько твои бумаги, - с решительностью командира сказал ротмистр, и направился, было к двери.
          - Нет уж, уважаемый господин ротмистр, бумаги штемпелеванные грифом, а под ним подпись, - пройдоха, коим его уже считал ротмистр, поднял многозначительно указательный палец вверх.
          - Тогда я сам возьму, - невозмутимо стоял на своем офицер.
          - Ну, уж, милостивый государь, это разбой будет.
          - Я приказам не подчиняюсь вашим, а бумаги посмотреть должен, - и вырвал портфель, застрявший между ног вора, кем его уже считали офицеры полка. Ротмистр взял на себя всю главную работу с непредсказуемым финалом. Если окажется, что бумаги все в порядке, то идти ему за такую вольность под суд. Но бог миловал, извлеченные бумаги оказались подделкой, и через полгода никто бы не вспомнил о такой сумме денег, поскольку траты были военные, а недостающие деньги выплатили бы сняв, к примеру, с довольствия  для солдат или раненных. Эта история так и не была бы раскрыта, если бы не дотошный ротмистр, которому не терпелось разобраться тот час. И хотя морда казначею была набита скоро, да не скоро было разбирательство в ведомстве.
        Ротмистру за военную отвагу  и ранение дали отступ от судейских тяжб, и дело было решено без него. В это время он и не подозревал, какое дело заварилось от его вмешательства. Воровство в военное время каралось сурово, однако, отвечать пришлось не тому, кому полагалось ответить приговором. Так и вышло, один вышел “сухим из воды”, другой, не менее виновный, остался без должности. И так все закрутилось, что сел за растрату его дядя, быв при должности главным казначеем. Оказалось, вроде сам себя и свою семью наказал незадачливый ротмистр.
      День или два прошло со дня приговора, приезжает в дом к дяде его племянник с перевязанной рукой. Все ах, да ах: «Арестован ваш дядюшка и будут отнимать все, и имение отнять могут, если денег не уплатим, растраченных им».
   - Ну, да, от меня это пошло, я и закончу дело – подумал про себя племянник, и собрался уходить, сославшись на занятость делами.
     Однако не скоро распутал он весь хитрый замысел. Так все умно было представлено и подписи чуть не настоящие, что в судебной спешке не стали стесняться в определении виновного. Решили, раз деньгами распоряжается, то и вину доказывать нечего. А тех, кому сидеть, отпустили с покаянием: «Ничего, - мол, - не поделаешь, завели на вас дело напрасно, а кто виноват – ответит».
     Загвоздка была с суммой, которую уже удалось украсть, и сумма немалая – пятьсот тысяч. Достать такие деньги в короткий срок было делом непростым. Никто не хотел давать в долг, ведь вернуть, думали, не смогут. По закладным лишь половину набрали. Понемногу родственники ссудили, оставшуюся сумму, не меньше трети, полагалось платить племяннику, чьими трудами и было устроено все. Однако открыто сказать не решались, хотя по всему было видно, ждут от него этого поступка. Близких знакомых с такими деньгами у ротмистра не было, как и состояния, которое принадлежало его родителям, а на жалованье рассчитывать не приходилось. Так вот, набрал он эту сумму у друзей (слишком тяжело вспоминать об этом), которым и давать и не давать денег жаль. « Хоть кто-нибудь! » - хотелось крикнуть мне тогда.
Деньги нашлись и были отданы все до копейки. Вот так бы все и закончилось, если бы не посылка. Ее принес некий господин в очках, на ящике было начертано: «С извинением».
Под крышкой лежали стопки купюр одного достоинства. При подсчете оказалась вся украденная сумма – ничего потрачено не было. Но закон, есть закон, деньги уже были возвращены, и теперь надлежало узнать, какие из них есть настоящие полко-вые. Оказалось, все те деньги, что выдавались, были с учтенными номерами, так что пропажа нашлась. Дядя был оправдан, деньги розданы по своим, соседям и знакомым, и даже процент с них уплачен, кому полагалось.
    Однако история на этом не закончена. Виновных нашли, всех, кого тогда отпустили, отдали под суд. Господин в очках, тот, что принес посылку, то же был замешан и осужден. Но как, скажите на милость, каким образом, и кто, заставил их вернуть сворованное?
Об этом в продолжение рассказа:

       Сумерки. В доме горит свет. Это работает хозяин, он пишет что-то, задумывается и снова пишет, но это не письмо.
- Каков подчерк был? – бормочет про себя. – Интенданту, - бросает быстрый взгляд на огонь, как будто ищет подтверждения своим мыслям в огне пламени, но нет, пламя лишь ослепляет его на время и продолжает гореть, чадя от неочищенного воска. Мерный стук часов нарушает тишину, дело за полночь уже. В доме он один, прислуга, который день, как отпущена – нечем платить.
    - Истуканом сидеть буду, разберусь во всем. Если не виновен, то кто виноват, сам отдаст, не то позора не избежать, а о семье и подумать страшно.
Думал молодой человек, склоняясь над черновой бумагой, на ней красовались вензеля с разными росчерками. За этими упражнениями застало его утро. Через день был добыт, кропотливым трудом, тот единственно похожий вензель, что покоился на том злополучном листе, от которого произошли все описанные неприятные события. В документе подчерком аристократа, были перечислены нужды, на кои и отбирается указанная сумма за подписью генерала.
   - И подпись могла быть поддельной, - первое, что пришло мне тогда в голову.
Нет, я в этом просто не сомневался, значит, эту руку я знаю. Подпись генерала N не могла состоять из стольких лишних росчерков. Я готов подумать, что бумагу делали, чтобы смотреть издали и было похоже.
   - Я, дурак, отдал ее, кабы знать, что все так закончится! - все это было в мыслях нашего героя, хоть в этот момент героем он себя не чувствовал.
   - Генерал был не в курсе этого замысла, а может, и он был причастен, тогда не выиграть дела, да и документов этих в описи суда не значиться. А ведь был промах! - утверждающе сказал себе молодой человек. - Да, пожалуй, главное подпись. Придется найти документ с настоящей подписью и сравнить со мною виденной. И слепому будет ясно, кому принадлежит рука, писавшая документ.
     Он аккуратно переписал подходящий пример на другой лист и отправился с визитом к сему генералу. Без разговора с ним дело не склеилось бы. И следовало выяснить, куда делись все поддельные бумаги. От разговора с генералом отделял час, и надо было приготовить все, как следовало изъясниться. Хотя запрос подан, встреча назначена, ждать недолго.
    В расположение части доехал быстро, был окружен сослуживцами, все ис-кренно хотели мне помочь. Генерал уже ждал.
Я надеялся на его расположение, но я не рассчитал. Все время моего разговора он сидел молча, хмуро поглядывая на меня. Я в его глазах выгораживал близкого родственника и как ему, верно, тогда казалось, принимал все меры, даже недозволительные, чтобы помочь своему дяде. Закончилось тем, что генерал поднялся со стула и размашисто расписался на чистом листе бумаги, за тем подал его мне. Разговор на том закончился. Я чувствовал себя задавленным, было плохо до дурноты.
  Я не мог сдерживать себя и, вскочив на коня, уехал прочь. Меня жалели, но ничем помочь не могли. Я радовался лишь тому обстоятельству, что подпись не совпадала, и версию с генералом отмел с чистой совестью. Но требовалось время, отпуск подходил к концу, пришлось отправиться к доктору и жаловаться на боли, которых, к счастью, уже не было. Доктор прекрасно все понимал, но лечение выписал, и отпуск по болезни продолжился.
       Дальше я вынужден говорить – к счастью. Если бы не следующий эпизод, то и рассказ не мог бы состояться.
       Случилось ранение мое на ту пору и решилось все порядком, лишь благодаря времени, которым я располагал в достатке. Однако продолжу. Ученья проходили по близости на расстоянии выстрела, я увидел  мчащуюся на меня лошадь под седлом. Всадника не было, лошадь неслась на меня, будто ее пришпоривали, Я остановился, давая ей дорогу, думал, проскачет мимо, но она неслась прямо на меня, и я отскочил в последний момент, избегая столкновения. Много лет до этого случая, я оказался в такой же ситуации, но там меня спасла женщина. В руке у нее была кринка с молоком, молоко плеснулось мне в лицо, а кринка ударила в грудь, так что я потом долго приходил в чувство, но благодаря такому удару был жив. Лошадь понесла, и спасенье мое было сомнительно, я не видел опасность и стоял вполуоборот, готовясь отойти от женщины, которая поклонилась мне. Мгновенье, и я лежал бы  раздробленный копытами той лошади, но судьба спасла меня от расправы.  В чем кроется причина столь странного поведения животного, мною любимого, и до сих пор продолжаю любить и ценить за ум и доброту, но тогда было загадкой для меня, отчего перст судьбы пожелал расправиться со мной столь неприглядным образом. Но вернусь к описываемым событиям. Увернувшись от скачущего коня, конь подо мной при этом проделал пируэт, лишь чуть задев скачущую галопом лошадь, и остановился, ровно выполняя мою волю. До сих пор радуюсь уму моего коня, так ловок и храбр. Спасал мне жизнь, сказал бы, тысячу раз! И этот раз был его заслугой, чуть замешкайся, и мы вместе могли погибнуть.
       - Так вот, - подумал я в тот момент, - не можно, что бы, столь счастливо избежав смерти, столкнуться с трудностями столь тяжкими и не преодолеть!
   Так я стал доискиваться до правды, и вскоре обнаружил нить, которую держал в руках, но не ведал, какую пользу мне это даст.
      В ту пору я еще служил, и до растраты оставалось с пол года, на том же месте была проведена проверка, документы хранились в здании штаба, к делу они не привлекались, так как нужды в том не обнаружили. А интерес возник из-за несоответствия возможности растраты на нужды, не соответствующие начисленным выплатам. Деньги не могли использоваться иначе, и генерал первый отвечал за свои распоряжения. Точку поставил один документ, в нем говорилось о необоснованности использования материальных средств. Дальше шло перечисление допущенных не правых действий средних чинов, однако бросилось в глаза сходство подчерков на том документе и на этом. Черновой пример подписи, составленный мной, отличался, но черты сходились, размах был тот же. Улучив момент, я разрезал нужную страницу из дела и скрыл в своем кармане. Имя я знал, это был некий господин, чье имя называть не рекомендуют. Ну, да ладно, черт с ним, и таких плодит земля – матушка. С этим образцом подчерка я обратился к другу, он хорошо разбирался в юриспруденции, и военные дела разбирал со знанием.
       Десяти дней не хватило мне, чтобы закончить начатое дело, но отпуск неумолимо закончился, и мне следовало ехать в полк. Я поручил своему другу навести справки и собрать некоторые документы о причастных лицах. Главный виновник был уже у меня на столе в подшитой папке. <Сказано было с сарказмом.> И так, все уже складывалось не так уж плохо, однако, полковая жизнь изматывает не меньше, меня уволили бы в запас по ранению, но время, как уже  сказано, было военное, оставили, и я продолжал служить.
      Крупный скандал разразился из-за оставленной мной записке, в ней я написал следующие слова, но по-французски: « Подобает ли мне, милостивый государь, умыться собственным дерьмом покуда Вы, сиятельное лицо, будете улыбаться мне в след и приговаривать: « Не такое еще сделаю с тобой щенок». А поскольку я дворянин, то вызываю Вас на дуэль. В ... время. Прошу не опаздывать». И подпись моя. Кому эта записка обращалась, знал, остальные строили догадки. Сиятельных князей в полку было двое, и каждый из них мог оказаться тем самым «лицом».
    Во дворе был построен караул и кто окажется в означенном месте, там, кстати, проходили все дуэли между офицерами, того, как гласил приказ, отданный в полк, могут стрелять без предупреждения. Тема дуэли была известна всем, гадали – кто.
    На этот раз дуэли не было, а мне приказано было не отлучаться из полка. Арест наложить не успели: мне было поручено дело, и успешное завершение отсрочило наказание, но ненадолго.
    Нет никаких сомнений в том, что быстрого завершения этой истории не будет, как и не будет того, что мне удастся завоевать доверие моего начальства, которое не-домолвками пыталось внушить мне опасность затеянного мной предприятия. Однако все не плохо складывалось и на сей раз. Дело не было таким уж простым, как казалось в начале. Запутанность была в некоторых делах: учет велся неверно и продукты, которые значились в отчетах, не были поставлены. Многие отчеты были фиктивными, но это было лишь то, что мне удалось раздобыть в результате поиска правды по моему делу. Оно было намного запутаннее других, в коих я уже разобрался, но не хватало мотива сей жестокости в отношении моего семейства, ведь дядя был по отцовской линии, и главным наследником его был я. Хоть в последствии дело двинулось в ничью сторону, в связи с моей гибелью, но это произошло спустя месяца три со дня описываемых событий. Мотив крылся, как мне казалось тогда, в легкости задуманного предприятия и меры очевидны, но вступился я и это, если не спутало планы, то изрядно потрепаны были нервы, и всем досталось, включая меня.
    Нет слов, описать мое негодование и ненависть в отношении сего злоумышленника, который являлся мне приятелем, с которым вместе играли в карты и были посредниками в спорах, заканчивающихся дуэлями. Но в сторону слезы, он действительно меня ненавидел и это доказала одна ситуация: деньги, которые дал я ему взаймы, пропали бесследно и обвинен тогда был я, что именно на эту сумму у меня были обнаружены его часы, которые, якобы, у него исчезли. Делу не дали хода по причине доказанной моей невиновности, но хитрый замысел не был забыт, и теперь уже дядя мой должен был стать его должником. Улика оставалась без прикрытия – черновик дядиной подписи, аккуратно переписанный в тетрадь. Если кому известен подчерк, тот фальшивую разгадать может, но это была подделка через чур схожа с настоящим дядиным росчерком, и поэтому доказательств фальшивой подписи у меня не было, кроме тетради, в которую тот негодяй вносил свои сверхсекретные сведения. На одной странице прямо указывались мои инициалы, и предмет моего восхищения. Тетрадь была выкрана мной при участии скоро по-гибшего моего друга. Он всегда навещал меня, знал мои секреты и сейчас не отказал мне в помощи. Друга моего звали Сергей, и это его настоящее имя. Хорошим товарищем был. Выкрана тетрадь была с целью обнаружения всех тонкостей коварного плана, которыми пестрила тетрадь от обложки до середины, где и заканчивалась последняя запись. Так было трудно разобраться во всех хитросплетениях этого замысла, что мне порой казалось – я не на верном пути, и мне предстоит забыть мои мученья и двигаться вперед, изнемогая от невыносимого груза подлости и предательств.
    Командирам свойственен шаг, от которого всем становится легче – послать на передовую, где тебя могут убить и тем самым решить твой вопрос наилучшим образом. И именно так со мной и поступили. Я не мог обольщаться на свой счет: это был приговор, который звучал как приказ, был отдан в распоряжение к такому-то, и назначен командиром эскадрона. В атаку! Вперед! Это верная смерть, и ходить в такую атаку можно только раз в жизни, а часто случалось - никто не выживал: сколько ушло, стольких и нет в живых. Я забыл сказать – убили меня не в этой битве, но все было на руку моим обидчикам. Я погиб в походе, название не буду говорить, это может поставить читающего в тупик: как могло это быть, неужели же такое воз-можно? Стали бы искать факты, что-то бы нашлось, однако не все, что сказало бы в мою пользу.
    Вернусь назад в прошлое, где я еще молод и жив. Поступок мой был воспринят моими сослуживцами, как трусость, но именно в это время я добился успеха в деле моем. Я попросил отстранить меня от задания, и мне поверили, в мою плохую руку, которая и впрямь плохо двигалась. На этот раз мне повезло с днями отсрочки наказа-ния за мою провинность с дуэлью, хоть об этом и не забыли, но спешить не стали, а это и нужно было мне.
    - Двенадцати часов не хватило мне, чтобы стать героем, - так мог бы сказать человек, по чьей вине я был спровоцирован на все те действия, описанные мной в этой книге. Ему тоже следовало расстаться с жизнью на поле брани, но я опередил его и послал донесение в штаб, где было рассмотрено в мою пользу. Я указал все причины, приведшие к моему унижению и пример того, как тяжело оправдаться после предъявленного обвинения. Все документы, что у меня были, я прикрепил к делу и отправил с нарочным. Рассмотрение не заняло много времени и до моего отъезда все завершилось. Деньги вернулись, преступник был отозван из армии и подлежал суду, но подстрелился и умер у меня на руках, чтобы подумали на меня, но никто не поверил – у меня был свидетель и все подтвердил. На этом все.



   < Этим рассказом я начинаю цикл новых рассказов. Был большой промежуток времени, когда мне казалось, медиумических рассказов больше не будет, мой «эфир» загрязнен помехами. Однако, собрав записанные прежде рассказы воедино, я обнаружила достаточно текстов для небольшой книги и начала над ней работать. Я вновь погрузилась в медиумизм, «поймала волну» и стало возможно продолжить записи, но уже в другом формате, не в молитвенном.  Люди, которые диктуют мне свои рассказы, такие же, как мы со своей плотью, но по другую сторону экрана, язык не поворачивается называть их духами, однако жизненный опыт и переживания смерти вносят существенные отличия между ними, и незрелыми нами.
    Что касается самого рассказа, я и не мечтала суметь его расслышать и записать полностью. Раньше, если мне не удавалось записать рассказ за один присест, то он оставался незаконченным. Теперь стало возможным  договариваться и продолжать записывать с перерывами. К сожалению, то немногое, что знаю о рассказчике, я не могу написать в книге, поскольку такова договоренность, пусть о нем говорит сам  рассказ. Вначале сюжет этого рассказа мне был надиктован другим рассказчиком в довольно сжатой и лаконичной форме  от третьего лица. Сам рассказ мне понравился, но форма изложения показалась сухой, как официальный доклад. Тогда мне было предложено записать этот рассказ со слов главного героя этих событий, чему я очень обрадовалась, хоть само «слышанье» было делом для меня не простым: я много переспрашивала, уточняла, чем, вероятно, досаждала автору.>





                ЭТО БЫЛО В ДЕКАБРЕ



         Это было в декабре. Мороз стоял жгучий, все замело. Мне захотелось остаться с друзьями, а надо ехать в ночь по ту сторону реки. Там стояли конные части и пехотные полки. Время показывало полночь, но ехать все же пришлось: намечался рейд и все должно быть готово, мой отъезд был необходим. Коня привели с красными глазами (белки глаз были розовые), это от усталости. Тело сухое, накормлен и бодр, однако по тому, как берешь поводья, ощущаешь дрожь коня, это признак неходкости и скоро может пасть, если долго пришпоривать. Усталый конь, мороз и темень, дорога по колено в снегу, что тут поделаешь, иду на поводу обстоятельств, и конь уже не в счет. Отъехал версты три, встречается обоз.
- Наш,- думаю, - нет, французы, но дурить не буду, сразу поймут не свой и застрелят. Однако французский офицер меня приметил, и я взят был на мушку. - Не хорошо,- думаю, - пристрелят, и нет меня, а зачем еду и неведомо будет. Главное, своих подведу.
    Так вот, слезаю я с лошади, веду прямо к ним, отряхиваю снег.
   - И виду не подам, а заколоть могут, - думаю, а сам продолжаю идти. Но все уж так получалось, что не хотелось им убивать меня. Пропустили пешего и слова не сказали, на что я, пройдя шагов десять вперед, сказал: «Мерси, господа». Выстрела в затылок не последовало, и я уехал по своим делам, а они еще оставались на месте: грелись у костра.
    Земля наполовину была наша, бой еще предстоял, но знаменательным показа-лось мне делом уйти от противника так.
    После кровавого боя спешился один офицер возле меня и сказал по-французски: «Я его знаю, он проезжал мимо, чтобы лечь на поле брани. Прости, друг».
    Вот такая история, которую выдумать не возможно, да я и не выдумал.


    < Это второй рассказ ротмистра. Записала я его на одном дыхании. Считаю, что мне повезло с таким автором. Я сама долго была под впечатлением от записанного рассказа, и до сих пор для меня он один из самых любимых рассказов последних лет.>





                О СМЫСЛЕ ЖИЗНИ

                (РАССКАЗ ДЛЯ УМА)



           Мои одноклассники жили со мной в ладу, многих и теперь знаками вижу.  Я любил одну девушку, она отвечала мне взаимностью, но дружба не длится вечно. Однажды на балу я познакомился с одной замужней дамой, в нее был влюблен не один юноша, но мне посчастливилось сблизиться с ней. Таким я не был никогда: казалось, небо разверзлось надомной,  так я был счастлив. Одно оставалось не решенным - делать ли предложение той особе, в которую был влюблен ранее? Решил не делать. После долгих раздумий, она делает мне предложение соединиться с ней в молчаливую связь ту, которую еще называют незаконным браком. Я не отказал. Вышло как-то само собой все что было. Удержу нет мне, я стремлюсь к той, которую люблю и провожу с ней вечера до ночи, а эта ждет меня и целует, зная, где я был и от кого пришел. Туда, где мне хотелось быть, я стремился даже ночью. Однажды утром в постели я обнаружил записку, в ней были записано всего два слова: «Люблю, уезжаю». Когда я одумался, было поздно. День-два, думал, еще вернется, но не было ни на третий, ни на четвертый, на пятый пришла телеграмма: «Умерла N  приезжай на похороны». Я не смел даже думать, кто был тому виной. Я предательски засел за книги, читал литературу подходящую и только спириты помогли мне. Дальше было спиритическое общество во главе с неким титулованным мужем, и именно с ним свела меня судьба дальше. У него не было ответа ни на один мой вопрос, однако не совет мне был нужен, я хотел разговаривать с ней, и он мне помог, особенно когда я не хотел, чтобы узнали другие, с кем я веду разговор. Один мой приятель стал догадываться о моем увлечении, но до поры не мешал, пока не наступила развязка. Столик, за которым я сидел и подталкиваемый тем мужем, о котором я говорил ранее, дал трель из стуков, потом повторилось несколько раз. Я не сразу понял, что это значит, но обмана нет - это с того света идет весть от нее: я почувствовал ее присутствие и даже запах ее духов. После этого я долго приходил в себя. Пожалели меня и родные - мама сказала брату увезти меня из города к знакомым, у которых невеста с приданым.
   Порвалась связь моя с той злополучной дамой.
- Острие ножа впилось в меня, - с такими словами я оставил ее.
На что она с сожалением сказала: «Прощайте, мой друг, я не могу раскаиваться как вы, но мне ужасно больно произносить — мертвец дороже меня».
  Мы расстались.  Мне больше ничего не оставалось, как ехать за новой судьбой.
- Своей сестры я не видела никогда, - сказала позже моя умершая подруга.
 - Я к ней вернулся, - подумал я, когда впервые увидел свою будущую невесту.
 И впрямь она от походки до улыбки была похожа на нее. Которым месяцам нет числа, прожила она рядом со мной рука об руку. Ко мне приходили виденья моей милой оставленной: она жаловалась на сон, который ей все время снится, будто я подхожу к ней и пытаюсь задушить, а ей хочется крикнуть:
-  Не тронь меня! - и не может. - С этим криком я просыпаюсь, - говорила она в моем сне. Таких снов, в которых приходила она, было не много, но все они были с жалобой. Я не привык трусить и не ходил к бабкам и попам, однако и мне пришло на ум посетить ее могилу. На могиле стоял крест, на кресте висел белый платочек, крестясь, я снял его и положил к ногам ее, и прикрыл ветками, чтоб ветер не унес.  В молчании шел, думая о ней. Вдруг меня осенила мысль: «Он еще сухой, а на улице морось...». Как я не подумал об этом раньше?  Испуга не было. Я вернулся, поднял платок и вернулся уже с ним. Что было потом? Ко мне приходил гость, искал что-то в гостиной и молчал. Когда принесли чай, он отказался, сославшись на недуг с же-лудком, попросил стакан воды и ушел. По нескольку раз в день я возвращался мысленно к незнакомцу, которого принял. Он почему-то показался мне близким знакомым, но мы до его визита нигде не встречались.
        Через десять суток  после того, как я умер, пришел ко мне господин, который всеми чертами напомнил мне моего гостя. Умер я недавно, а он умер восемь недель назад, когда я принимал его у себя дома. Я спросил его, зачем он приходил ко мне тогда? Он ответил, что приносить весть теперь его обязанность, а искал он белый платок, от которого и произошло со мной это несчастье.
       Чудеса не были моей стихией, жил я умеренной жизнью, был слаб здоровьем. Умирая, мне хотелось сказать: «Я не прав был и наказал себя сам». Однако, много лет спустя после смерти, я излагаю тебе события важные для меня тогда. Кого это научит? Не знаю. Авось свидимся.



< Один из недавних рассказов. Никогда не знаешь, о чем будет рассказ, и в этом интрига для меня. Я определила тему: мистика и автор нашелся со своей не придуманной историей.>





                РАССКАЗ О СЕРЕБРЕ




       Один ученый муж, изведав немало истин, пустился рассуждать о делах более или менее ему знакомых. Источая красноречье, смело пускаясь в разгла-гольствование о бытии и смысле жизни, вдруг просиял:
 - Истина открылась мне, - изрек сей муж, - она в молчанье.
- Какие расходы из-за этого! - один из слушающих издал реплику.
 После этого стали расходиться. Костюм одел наш педагог, и направился, было к двери, но тут его остановила одна молодая особа:
  - Господин профессор, обращаюсь к вам   с просьбой решить одну проблему. Дело в том, что мой муж ученик ваш и ему не хватает баллов, экзамены не закончены и не могли бы вы успеть принять от него зачет еще один?
    - Пересдача? - уточнил ученый.
    - Да, вроде того.
    - Кому-кому, а вам, милочка, не мешало обратиться к мужу с этой проблемой, пусть решает ее сам.
    - Ах, не морочу я вам голову, все у него хорошо и ум светлый, только баллы не соответствуют.
    - По-вашему я идиот? Кому как не мне ценить знания, полученные моим учеником? Госпожа милая, - уже на ушко тихо сказал профессор, - нет дыма без огня, если умен, пусть даст о себе знать.
На это молодая женщина устало махнула рукой, и, попрощавшись, немедленно ушла.
    - Ко мне приходил сегодня глупый, глупый ученик, - сказал вдогонку ученый, - и попросил принять экзамен, почти ничего не знал, а отвечал раскованно и грозно стучал по столу за низкую оценку знаний, так я ему заметил: « Еще не все на свете оценивается оценкой». Если ваш муж умен блюсти себя в семейных домашних разговорах, то это на один шаг больше, чем делаю я. Если он хочет извести меня своей ленью, то преуспевает, многим наплевать на нее — на лень, а вот наука, это такое поприще, от которого отворачивался целый мир и лишь не многие живут в ней, в науке. Я вот стою перед вами голый и жду вашего решения, надевать или не надевать сюртук, а я надену и спрошу: « Кому плохо я сделаю, не поставив не заслуженные баллы вашему супругу? Он передо мной ничто — не знает, не умеет и не хочет знать или уметь, а я поставлю ему баллы! Князь он, что - ли?»
    - Он владеет имуществом, на долю которого приходится половина собственности всего университета, который вы возглавляете.
    - Что же вы, милая, сразу не сказали? За это полагаются баллы. Как скажите, сам приеду и поставлю, если разрешат войти!
Молодая женщина ушла, прикрыв за собой дверь. Упала шляпа, профессор поднял и заплакал, он плакал как дитя. В искренность этих слез нельзя было не поверить, так плачут дети, которым дали по щеке за разбитый стакан, которому цены нет в глазах обладателя, и ничего не значит для ребенка. Решилось все просто - один день нет, два и пришел к декану студент с двумя извинениями: первое - за жену, которой хотелось ему помочь, а второе - за себя, у которого в роду все графы да князья, а с наукой нет сладу и ему тоже.
История закончилась тем, что отчислился студент и поступок его, в известной сте-пени, был причислен к наилучшим.
    Зерно рассказа в чем? Сказал ученый серебряное слово, а что было дальше - золотое молчание из которого следует умное решение. Таким образом, историю закончим.



<Случилась ли эта история «там» или «здесь», она все равно актуальна. Во время диктовки мне виделись сцены и лица - талант автора?>





                СМЫСЛЫ ВСЕЛЕННОЙ


                «Я узнаю тебя, а ты меня нет…»
                «На горе потерянные вещи, всегда
                там оказываются».


    Умер исток. Протекла вода через сень роз. Удар грома разрушил Вселенную муравья. Гнева нет? Лекарства дающий, укрощен смертью. Поплакали над ним. Исполнили долг перед телом. Ушли.
Сестрами усыплен:
 - Идти никуда не надо, усни, - говорили они.
Он уснул и снится сон: убили его, постлана постель из снежных полей. День-два спит. Убили его, это он помнит, кроме этого нет ничего.
 - Это смерть? - думает он.
 Но будят его:
 - День уже, - говорят, - пора вставать.
 - Неужели это был всего лишь сон? Я спал слишком долго, ни день или два, а больше. Что же изменилось во мне? Я ничего не чувствую, как будто у меня нет рук и ног, а есть не хочется.
Удар грома – мысль: « Я мертв!» Но почему же я осознаю это? У меня есть пища для размышлений. Куда, как хорошо, - усмехнулся лекарь про себя.
 - А будить, кто меня мог, ведь я один живу…, жил? - подумал он, - куда подевались мои тапки, и где одежда?  Нет ее.
 - Купель готова, - говорят ему.
 - Это еще что? Посмотреть надо. Кто-то смеется надо мной, пойду, посмотрю. Куда девались…? Вот они, - промолвил он, увидев свои ноги обутыми в собственные тапочки.
  – Иду! - крикнул он куда-то, откуда слышны голоса.
 - Оденься, - сказал ему голос.
 - И одежду дали, - подумал он, - все теперь по-другому будет. Я не искал, а нашел. Что теперь со мной будет?
Урок таков: день-два сон, потом уход от снов, и два ярких сна один за другим уходят, замкнув за собой. Смерти теперь нет. Уход твой совершился. И проклят тот, кто думает о смерти, как о вечном.
Горе тому, кто проклянет семя жизни в неминуемом.



< Тема смерти не может меня не интересовать, как медиума. У каждого свои переживания и ими хотят поделиться с нами, еще живущими на «этом» свете людьми. Но «уроков» много и спят , бывает, больше, а единого рецепта перехода, наверное, не существует.>









                ТЕМА ДРУГАЯ – О СМЕРТИ ЕЩЕ РАЗ



     Однажды. Коридор открыт перед Верным. Ушел. Приход его числился среди живущих еще.
 - Нет тела, - говорят, - а живой.
 - Что мне делать, если я живой, а тела нет?
 - Где твое тело? – спрашивают, - стань другим, укради тело у того, кто босиком идет, кому оно в тягость, кто молит Бога о пощаде и жизнь кому не мила.
 - У него нет туфлей, он гол и измучен, - подумал Верный, - нет, не хочу я тела того нищего, а хоть бы был одет…
Сон ему померещился явью.
 - Ушел твой нищий, ему теперь все равно, он ушел. Горе тому, кто гнушается предложенным. Испугался, что одежды нет? А ему тридцать лет, он умен и здоров. Кому его тело досталось – уже живой: ветками укрыт, поесть ищет, скоро будет сыт. Кому его тело досталось, не избежит своей участи, а у тебя грош в руке зажат, тебе придется устроиться на ночлег здесь в коровнике у подойников. Спи. Завтра за тобой придут и одежду дадут, как подобает всему живому. Усмехнись на себя, каков ты живой, а тела не имеешь. Сонливостью будешь страдать. Укроют по очереди пожилая и юная, семя твое будет стенать, а ощупью нет его. Кому подаришь семя? Испуган?! Сказано – горе.



< Рассказ расширил мое представление о живых  и мертвых, о живых бестелесных. Есть повод поразмышлять и попробовать получить более подробную информацию. Но в данном случае, это просто короткий рассказ, который может кого-то заинтересовать.>





                КВАДРАТНАЯ ПОХОДКА



      Кричал один господин на своего слугу, что де следы не вытер за ним. И так разошелся, что окриком доволен не стал, взял за шиворот и по полу возить слугой.
 - Вот так, вот так, - приговаривал при этом.
К тому месту друг барина зашел, а зашед, увидел.
 - Запаниковал я, батенька, ведь следы у меня не чистые, а слугой не богат, так ты не прогневись, если не вытру за собой….
С тем и забылось. Однако через сутки приходит в дом священник, по делу, видно, вызван был. А к нему в ноги старик-слуга и трет что есть мочи.
 - Ну, как там, - спрашиваю его,- не сыплю что?
 - А ты, батюшка, следами пошел, вон как наследил. Потру немного, за то без дома не оставят меня сирого.
 - Ах, так! Вон оно что! Потри тогда уж, силы не жалей. А я вот тут пойду, чтоб тебе ковер не мыть и след в след обратно.
Так сказал и ушел к делам своим. А на обратную дорогу тот же путь прошел. Через время пошел к священнику сей господин. У ворот его встретили с метлой, шагу ступить не дают – так и машут под ногу.
 – Прыгать мне что-ли? – кричит господин.
 - А я почем знаю? Велено следы замести, чтоб не оставалось, вот и мету.
С этих слов до гостя еще не дошло, каким признаком был сей случай, но на всякий случай спросил хозяина дома, что за ним метут?
 - Ах, это! Вы не сердитесь на него, уж сколько лет служит у меня, да вот гоню за чистоту. Не умеет следы заметать.
 - Коль это? Ну, да что я засиделся? Пойду, а то с метлой заждался.
Ушел. Еще три дня прошло. События одно за другим: умер сосед, за ним пожар в доме и за окно упал серебряный прибор. Так уж хождения было. Невмоготу стало бедному слуге, слег от работы. Лежит и думает, кто будет теперь убирать следы? Пришел к нему господин:
 - Что лежишь? Аль что случилось? Может помогу чем?
 - Мне уж невмоготу стало, - ответил старый слуга, - может уж не встану, а ты, барин, поставь на следы – то кого, а то ведь затопчут все.
 - Да что уж топтать, - все смекнул барин, - прохожим быть дозволено теперь ходить со следами. А ты, старче, ходить должен, а не лежать.
                С тем и простимся.


    < Рассказ в пояснениях не нуждается. Автор этого  и следующего за ним рассказа уже диктовал мне свои произведения, и мне чрезвычайно приятно иметь в его лице постоянного автора. Никогда не знаю тему, которую он задумал осветить в следую-щем рассказе для меня. И вопреки моим сомнениям, которые всегда присутствуют, получается, на мой взгляд, хорошо, если не считать возможных недочетов из-за моих скромных способностей правильно расслышать.>




               

                СКАЗ  ОБ  УЧИТЕЛЬНИЦЕ  И  УЧЕНИЦЕ



 - Есть одна даровитая ученица у меня. Что не скажу, делает безотказно: читает, рисует, пишет без ошибок, а так же ведет дневник занятий, что очень похвально.
Прислушался к ней ревностный муж порядка, да и говорит:
 - Проблема с этими учениками, никто учиться не хочет, только дай поиграть.
 - Вот я и говорю, таких детей нет: только слушает, испытание проведу – ответ есть и все верно.
 - А я говорю, дети ленятся, и учиться не хотят.
 - И тем похвальней, - подхватывает учительница, - такая старательность. Вот, ведь вчера говорю: «Голубушка, расскажи мне басню». Затвердила и говорит слово в слово.
 - А что за басня, позвольте спросить?
 - Про лягушку, у которой оторвали лапку, но она продолжала скакать, а в конце говорится о подобии нашем: о том, что мы, подобно этой лягушке, пытаемся скакать, пока все ноги не оторвут.
Муж сердито замолчал, а учительница привела пример, как из стакана вылить воду, не наклоняя его, и еще примеры, после которых ни у кого не осталось сомнений в даровитости ученицы. За дверями кабинета стояла девочка и слушала, как о ней говорят.
 Потом тихонько взяла спицы, и отправилась вязать шаль для тети, у которой пятеро детей и ей не хватает молока для маленького сына.
     Вот такой будет мой рассказ, который, впрочем, закончу по-другому:  изо дня в день трудилась девочка, ублажала близких словом и помогала делом. Через годы сделалась старою, дома своего не имела, отдала все, что было своего, и осталась на иждивении своего брата, которому все не давалось: ни учеба, ни праведность. Потомки скажут: «Отреклась бы от праведности, была бы семья, а так, горькая старость и нахлебство. Таким горьким кажется финал. А что там за гробом? Участь, какова?
Приятная наружность и дети, чужие дети, которым нужно идти в школу, а голос увещевания так и звучит в их головах:
 - Я в ваши годы….
                Таков рассказ.




<Я к этому привыкла, но читателю, думаю, стоит пояснить: слово муж употребляется в значении мужчина (уважаемый), а не супруг. Автор рассказа приверженец семейных отношений, и в этом видит несомненную пользу для любой женщины. Я с этим полностью согласна, но хорошо, если состоялось, а если нет? А если монашеский  «покрой» характера, что с этим делать? Но таков рассказ, и он мне нравится таким.>







                ОДНИМ ДНЕМ ЭТО БЫЛО

 

      Одним днем это было. Лето было жарким, но зной спал в этот день и мухи летали назойливо, стараясь забиться в нос спящему старику. Оттого, что одна такая попытка удалась, старик чихнул и проснулся. Светило солнце, а жары нет. «Кто посмел будить?» - и, устраиваясь поудобнее, старик вздумал снова продолжить сон.
     Когда разразился гром, ушам своим неповеря, сей старик, вышел удостовериться в том, что это гроза. Куда там! Как только вышел, хлынул дождь как из ведра, старик в момент стал мокрым и продрог. От сна остались лишь воспоминанья, теперь он не хотел спать, но ему показалось, что кто-то следит за ним. Кто бы это мог быть? Ведь в доме никого нет. Однако послышались шаги взрослого человека. Он долго шел, так долго, казалось, в доме места столько не существует. Потихоньку скрипнула дверь, и вошел молодой человек в шляпе, которую не удосужился снять перед входом. Затем, сильно щурясь, он протянул старику руку и представился: «Селиверстов Пал Андреич, ваш новый сосед».
- Что ж, батенька, по такой-то погоде шляетесь? Ведь ливень какой?
     Однако одежда на соседе была сухой и на шляпе ни капли дождя.
- Да ведь я не по погоде хожу. Одним таким летом уснул ваш покорный слуга, да не проснулся. Вот сижу и думаю, вы это, или не вы? – при этом молодой человек усмехнулся. - Ну конечно, как я мог не заметить? Расслабился уже, стон слышу. Не пускают еще? Так мне досуг, возьму я.
- Однако, батенька…
- Я не батенька, а … черт знает что, - Селиверстов наклонился, смахивая с себя блоху, - как я уже сказал, меня зовут Пал Андреичем Селиверстовым, вот так-то, уважаемый новопреставленный. Кому как не мне жаловать вас за радушие, ведь я не женился на вашей дочери каких-нибудь тридцать пять лет назад, и то потому, что мне в этом отказано было вами, ее батюшкой. Так какой я вам батенька? Не батенька уж и вы мне.
      Тут лицо его преобразилось, стало красным, и сиянье губ, оказавшимися синими, стало видно отчетливо и пугало старика. В то, что он умер, вдруг поверилось легко. Но как это могло произойти, ведь чувства остались прежними? Холод сковал его на мгновенье, затем ощущение тяжести: «И сердце уже не стучит» - подумал старик.
- Все кончено, - не замедлил сказать гость, - такие дела быстро заканчиваются,- и, принимая свой обычный вид, решительно опустился на стул рядом с кроватью, на ко-торую уже лег умерший старик.
- Есть поговорка, - начал Селиверстов, - не ходи к тому, кто дорог тебе по одной простой причине…. Я причину не назову, пусть себе потешаются, - кому-то в сторону пробурчал вестник смерти. – Однако ж разговор весь впереди, - задумчиво продол-жил, обращаясь к соседу, который не только поверил в собственную смерть, но и положение принял соответственное, скрестив на груди руки.
- Вы должны ответить мне на один вопрос, и не притворяйтесь умершим, иначе корчи начнутся у вас, а на это смотреть, как вы понимаете, мне будет неприятно. Тем более я не убивал никого, кроме, может, злодеев, ну да об этом потом как-нибудь. Так вот о чем хочу я вас спросить – вы не могли бы мне помочь обнаружить, со всеми предосторожностями, - уточнил сосед, - блоху на моей ноге, - и заливисто засмеялся.
- Да, зачем я приходил? Деньги что - ли брать взаймы? Соли,
       От этого смеха старику стало жутко, и страх сковал тело, посинело лицо. Это он видел со стороны. Кривиться стали губы, от которых шел запах тлена.
- Загубил меня, - промолвил, - учудить такое со мной, ведь я первый ничему не верю, и вдруг, - уже мысленно повторял про себя старик.
- Дело в том, - перебил мысли новопреставленного сосед, - что я не все говорю тебе, как должен. Я сейчас не о проступке твоем, связанном с моей смертью. То, что произошло, было и по моей вине тоже. Не женился тогда ну и что? Однако не теперь об этом. Простуда опять, - вынимая пальцами платок из кармана, и протирая им лицо, проговорил Селиверстов.
«Пальцы, как щупальца, и говорит не по-нашему, нараспев, - продолжал ужасаться старик. Однако лицо перестало синеть и вновь принимало оттенки жизни, хотя изменения были лишь чуть заметны.
     Гость продолжал, явно не торопясь, и эта неспешность добавляла веру в смер-тельный исход.
- Я не хотел говорить, но буду не прав, если не скажу. Программа моя не в том, что бы забрать тебя, старик. Сколько душ стремится сами сюда попасть, а тебе  придется остаться еще на недельку другую. Я бы хотел, да не могу, уж чешутся руки, да не те глаза у тебя – костер в них не угас, и пришло расставанье, да не про сей час. Ухожу, - уже чихая и сморкаясь, и поднимаясь со стула, промолвил сосед.
 соли, вот что  надо! Так дашь? – обернувшись, резко спросил гость.
       Ухмылки не было, лишь пронзительность во взгляде доказывало его сущность.
- Одно плохо, - промолвил гость, - я не по-дружески приходил, а тебе еще слезы проливать, ведь по сию пору не знаешь, кто замки навесил на твои спальни. Вот здесь один вижу,- указывая на ручку двери, сказал сосед, - это замки неприступности твоей, никто войти не может, всем дверь закрыта, а я войду, - гнусавя, и кивком показывая на двери, сказал гость.
- Это от юности твоей особа, которую ты бросил, оставила на добрую память о себе. Ты одинок, даже собака, которую ты зовешь, не идет на твой зов. Такой народ нынче пошел, что ни прошло, то, увы, при нем. Так-то. Уходя, еще скажу – дочь твоя не была счастлива ни с кем. А, умирая, искала меня глазами, а я не подходил, обиду не мог простить. Упросить бы, да не могу прощать.
        Такими глазами смотрят простые смертные, объятые горем и несправедливостью к себе.
- Так простимся ненадолго, я еще приду.
- Приходи с дочерью, приму, - сказав, старик отвернулся и  то ли заплакал, то ли задышал часто-часто.
      Хлопнула входная дверь. Так закончилась эта история. Вернее, все было так, а через десять дней старика не стало. Он умер в грозовое утро. К нему приходили двое и с разговорами увели за собой, оставив двери открытыми.
- Боли больше нет, - были последние слова уходящего.


               <Обсуждение еще продолжалось. Спорили о десяти днях. Была ли эта история? Пожали плечами.
- Так написано, - закрыв тетрадь, сказал автор рассказа.
А мне досталось от одного реально существующего критика за название рассказа: «Да вот хотя бы в Вашем тексте - само название "Одним днем это было" нуждается в исправлении, поскольку так по-русски сказать нельзя...» Нельзя, так нельзя, но уже назвала, поскольку автор начал свое повествование именно с этой фразы, а то, что он  по-русски так говорит, пусть будет на его совести.  Если автор начинает диктовку с названия, то это название и будет написано, но если идет сразу текст я, в большинстве случаев, беру для заголовка слова первой строчки рассказа. Не обессудьте.>





                Я РАССКАЖУ ОБ ОДНОЙ ИСТОРИИ




Я расскажу об одной истории, завязка такая: я уехал за границу по двум делам – одно недостойное внимания, другое – одно из тех дел, которым надлежит запомниться на всю долгую или не долгую жизнь. Так вот, мне представился случай выехать за пределы своей родины для занятий занимательных, и вместе с тем полезных. Я влюбился в одну особу, в которой все находил милым и дорогим сердцу. Влюбленного юношу ждало разочарование – милое моему сердцу создание было отдано другому за его усердие и низменные дела, в коих я принимал деятельное участие, но не как лихоимец какой, и не как вольный соучастник, но как обманутый стороной, дабы мне упрекнуть было некому, кроме себя самого. Одним невеселым днем мне доставили записку с просьбой о встрече. Особа, имени которой я не знал, ожидала разговора со мной об интересовавшем меня деле: я собирался делать предложение и близкие мне люди (из разговора выходило, что это так), хотят принять меры в мою пользу. Из этого следовало, делать мне предложение не в устной, но в письменной форме, адресовав ее родным: отцу и дяде. Я доверился уго-вору и стал писать, но вот, что вышло: я написал имя, которое знал – Елена, к нему прилагалась фамилия, но значило лишь имя, как выяснилось позднее. Я был обрадован и не знал, куда девать себя за то время, пока это письмо пройдет все необходимое время, пока его доставят. Желание мое исполнилось, и оно дошло, однако только одно желание, другое – стать мужем особы, которую я знал, с моего же письма стало невозможным. Особу, которую звали Еленой, была Хелена и на смену ей пришла другая, слишком похожая по роду, но не та, на которой я пожелал жениться. Я уехал, оставив своей возлюбленной записку, в которой подробно объяснил причину своего отсутствия, как я надеялся недолгого. Однако время ос-тановилось для меня, я потерял счет минутам, часам, дням – я жил ожиданием. Деньги были: я ел, пил, мечтал, и оставалось только дождаться только слова, которое будет последним в цепи препятствий к соединению с любимой. Но вдруг возник вопрос: почему я называю не своим именем свою будущую невесту? Вскрылось все после, но мне пришлось иметь объяснение с той владелицей имени, которая была более к нему приспособлена и имела характер не настолько сговорчивый, что бы решилось все быстро. Все оханья, плач, «кто что скажет», «а как, маменька, я после этого буду»…, и все такое прочее, за которыми проходили дни, а я лишь вздыхал о своей любимой и думал только о ней. Но настал час, и мне прислали записку, в которой указывалось место, где я должен был быть, но о времени не было ни слова. Я упрекнул было, сказав, что забыли поставить время: «Могло быть и хуже» - прозвучал ответ. Я остался ни с чем. Мне предстояло уговор продолжать, но охватившее меня чувство тревоги, вдруг меня перевернуло вспять: я вернулся мыслями в прошлое и задумался, зачем было посылать женщину с запиской, если все решалось бы с объяснением с родными. Дело принимало оборот серьезней, чем ожидалось. Я бросился со всех ног за билетом, мне надо было успеть на поезд, этого времени мне не хватало, и я едва договорился с провожатым, что бы сесть в отправляющийся поезд. Дорога была мучительной, мне хотелось выскочить из вагона и бежать впереди поезда, но приходилось слушать заунывные гудки проходящих поездов и  думать: «Хоть так успел». Я передумал все, и одно верное все же было: она мой уговор приняла как ошибку, как свое заблуждение на мой счет. На самом деле ей нра-вился другой, и этот другой уже был на моем месте: он жал ее руку, любезно разгова-ривал и охал всякий раз, как разговор заходил обо мне. Так вот, некий господин оставил мне записку, в ней говорилось: «Вы отстали от поезда, оставайтесь же на своем месте».
- Кому адресовано! – закричал я, когда развернул эту записку. Но укором посмотрела на меня  моя мать, и я понял весь ее смысл для меня. Я олух! Ожидал еще там, где и говорилось обо мне только, как о слепом, а здесь я терял свою жизнь.
Бегу, бросив все вещи и переодеться не успев. К ней сейчас будет объяснение, и я скажу о кознях мне подстроенных. Но слуги сказали: «Нет, уехала в гости, будут, скорей всего, к вечеру». Но я, будучи уверенным к кому в гости могла поехать моя Хелена, бежал сам, не дожидаясь извозчика, да так лихо, что времени хватило ворваться в комнату в тот час, когда договариваться пришлось бы уже здесь, и с неизвестным последствием. Я остановил помолвку в самом начале, если бы я не успел, дело могло принять другое решение, и мне ничего не оставалось бы, как корить себя самого. Вернусь к началу: я сказал о другом деле, которое «не значило ничего», однако, это было мое поприще, я работал за границей. Любовь моя была оценена, и я женился, и до этих дней счастлив. Чего и вам хочу пожелать.
P.S. Что касается злого умысла моего соперника, то его, к счастью, не было, однако он воспользовался случаем мною самим предоставленным и при всем том, я вел себя как глупец, услуживая своим поступком тому, кто и не хотел бы, да взять мог. Низменным мне показалось то, что он знал меня, и мои намерения жениться ему были известны. Но не смутился и довел бы дело до конца, если бы волею судьбы я не успел предотвратить этот брак. Хоть моя жена мне потом рассказывала странные совпадения, о которых ей было бы лучше сказать самой:
- Сделка не была совершена, и причиной было мое отсутствие. Мне попеняли потом, что не сказала об имени, которому пришлось расходиться с настоящим.
- Ей это имя дали при рождении, а крестилась Еленой, поскольку родители были православными. Хеленой  звали ее родственники, но мне об этом сказано не было.
- Третий день: от него все зависело, я ждала, а он лишь прислал записку, в которой умолял подождать еще, надо, мол, объяснение дать моей двоюродной сестре, у которой не два имени, как у меня, а только Елена. «Ну и что ж, - думала я, - зачем заходить так далеко, если в объяснении значилась я? Но домолвка была такая: « Коли нет имени такого, так есть кто с именем таким, - так выразились в отместку мне мои отец и дядя. Однако шуткой это не было для меня тогда. Слишком долго тогда пришлось ждать: месяц за месяцем. Уж не забыл ли меня? Тогда ко мне наведываться стал статный молодой человек. Ему хотелось угождать мне во всем, а потом полюбил, как он говорил, меня. Была бы замужем за ним? Не знаю, возможно, была бы. За все решение благодарю судьбу.
- Закончу я такими словами: «Хром был бы я сейчас, в отместку женившись на той юной особе, которая и в чести была у меня только по родству с моей Хеленой. Да, именно так я ее зову теперь, и уже много лет.




< Рассказ из новых. Названием послужили первые слова рассказа, т.к. автор не дал собственного названия. Стилистику я не меняла, поэтому не все слова и выражения привычны для современного читателя, впрочем, других рассказов это тоже касается. Не обязательно автор рассказа должен быть нашим современником. История мелодраматична, а потому кому-нибудь будет интересна. Эта пара счастлива сейчас, а была ли эта история «в этой» жизни или «в той» я не знаю.>





                ДРАМА



 - Гость ушел? – спросил вошедший зять.
 - Нет, он еще в столовой с батюшкой, - ответила невысокая худощавая женщина. Ей было около сорока лет, но выглядела она уставшей и немного сутулилась, показывая всем своим видом свой немалый срок пребывания в земной обители. Однако речь иногда выказывала ее незаурядный острый ум и хлесткость фраз, коими она удостаивала окружающих ее близких, бывало, ничуть не способствовало заигрыванию с ее мнимой житейской умудренностью. Да, она достигла возраста, при котором уже трудно рассчитывать на внимание молодых людей, однако в ней еще теплился тот молодой задор, при котором женщина способна забыться, и пустить все напропалую, как выражался ее сановитый муж. Он все еще числился в любовниках, и если обходил кого стороной, так больше от невнятной тоски настоящей любовной муки, чем от угрызения совести, коей у него на ту пору не было и быть не могло.
 - Так что же удерживает гостя по сию пору? – думал уже немолодой мужчина, усаживаясь в кресле.
Таким образом, и начнем повесть, в которой все так, как описываем мы. Дело шло к вечеру, свет в доме еще не зажигали, хотя в комнате сумерки уже загустели доста-точно.
 - Экономим, экономим, а денег как не было, так и нет, - думает про себя Павел Павлович, зять хозяину и хозяйке этого дома.
Кто-то, поздоровавшись, вышел из комнаты, а задумавшийся мужчина, так и не за-метил, кто прошел мимо.
 - Упрямство, вот что, - продолжал про себя рассуждать Пал Палыч, - деньги нажить можно, а глупость с упрямством пересилить нельзя, вот и сижу здесь, поджидаю, как вот и прикинусь эдаким посиделкиным, которому и спешить-то никуда не надо, все равно, что в доме своем. А худое слово просится, скажи-де меня, пусть образумится, на кой ему страсть такую переживать? А сколько еще жертвовать ради нее одной? Виной она ему, этот ответ все твердят.
Прогремел выстрел. Все бегут туда, сутолока, ничего не видно. Лежит на диване труп. Да, это он.
 - Ему еще не то надо сделать! – кричит вне себя от ярости мой отец.
Сейчас он отец, а минуту назад – безумный тесть, хотя и тогда я называл его отцом. Сейчас лицо его осунулось и выражает то ли стенание, то ли горечь поражения, которого доселе не знал.
 - Плакать не могу. Вот, - и он показал на убитого.
Что произошло, никто толком не знал. Пришлось звать полицию, дело оборачивалось для тестя судом, хоть было смягчающее обстоятельство, о котором мы узнали позднее. Свести дело к одному убийству не удалось, в дело пошли все мелкие и крупные неприятности всех, кто был в этом замешан.
Убил лишь за то, что в него полетел платок, той особы, из-за которой все в нашем доме пришло в сумеречное состояние.
 - Мы прокляты! – кричала моя жена, и, обняв друг друга, мы сидели.
Склонив колена, плакал тесть.
 - Ума лишился, - только и смогла сказать, молчавшая до сих пор его жена.
 - Гость уж слишком стоял на своем. Я платил ему сорок десятин земли взамен. Не хочет брать. – Отдай не свое, - твердил. А я поспал, значит, и отдаю обратно, пусть себе знают – я таков! – чуть не кричал тесть, его голос раздавался то тише, то звучнее.
 - А смейся я над ним, ему и горе не приходит, висельник он ее - все, что ни скажет, болеет: ей смех, ему стон. Поменялся со мной местами.
Такими словами болеет моя теща. А что же вина всему? Где ее речь? Спит? Кушает? Сок пьет из мужа? Платок на ее глазах. Плачут ли ее глаза?


     <Рассказ один из недавних, написан легко, что называется «на одном дыхании». Вероятно, автор обладает способностью передавать медиуму информацию, что бывает не часто. Автор практически ничего не повторял, не уточнял, и, полагаю, погрешности текста, это мои погрешности. Однако принцип невмешательства считаю в медиумических рассказах главным для себя. Мое ощущение от рассказа было таково, что я не могла бы для себя определить время и место описываемого события: я могла бы допустить, что это происходило «по ту» сторону от нас и происходило недавно, но ручаться за это не берусь.>



               

                СОВЕТНИК ОДНОГО ГОРОДА…




     Советник одного города раз ответил на вопрос: «Почему дети плачут?»
    - В чужом доме, – ответил тот.
    - За какие грехи сиротами остаются?
    - За грехи отцов наших, - был бы ответ, но я скажу иначе, - все плачут, и дети, и взрослые.
    - В отчаянии много зла?
    - Ответом мог бы служить пример: трон зашатался под седоком, успел он только вознести молитву и донес свою просьбу: «Если сможешь помочь сейчас, помоги». Ответ был таков: через семь дней у него была снята голова с плеч, и синие губы прошептали: «Я понял Отче».
Советник помолчал.
  - Плач не значит ничего, это не смерть еще. Отчаяние тоже смысл – простуда к Божественному промыслу.
 Крик помощи слышал я, - сказал Бог слуге, -  почему я?
 - Усмири себя, - ответствую ему. Он не слышит.
 -  Болезни нет – скрипи зубами от боли, чтоб не появилась, - вот мой ответ.
        -   По миру никто не хотел, устал от мира, вот вам война. Усмири себя. Потей. Пусть стон раздастся и плач.
    - А тебя смерть смогла смирить! - ответствовал я тому простаку с короной. Сказал, и ответ был записан.



< Полезны ли такие рассказы? Из записанных мной рассказов, печатаю не все, но если мне понятно, печатаю.>








                СОСУД ГНЕВА

                СЛЕД


     Есть речь – всего понемногу, другая речь – дворец изящной словесности и третья – чрезмерная строгость в оценке, и сжатость формы. Увы! Не имею страсти к изъяснению изящному и вполоборота рассказ считаю не сложенным, но и тот слог, который я почитаю хорошим, мне не удался бы. Напротив, это будет казаться вычурным, с излишними подробностями. Начну, а там уж пусть извинят меня, кто прочтет.
     Дело было в начале века, которому предшествовал век царствования царицы. И были войны, за которые и теперь не стыдим друг друга. Начало века меня застало в семье, за которую я проливал кровь. Меня любили, и вдохновлен был словами в мою честь, и в честь событий военных, из коих я возвратился в дом невредим, с ожиданием мира и семейного согласия.
Год прожил я с семьей: устроил дочь в замужество, принялся за устройство своей деревни, коих дворов было восемьдесят. Дворовых было не много, стараниями своими делали по дому и успевали. Сладу не было только с самым младшим, Костей. Он боялся в доме одному остаться, и хуже того, плакал – боялся темноты. Среди ночи крик и не успеют подбежать, а крик затих и корчи начнутся. Был мал, думали, вырастит, а он уж старше стал, да так и продолжалось, пока святиться не решил я: пойдем пешком триста верст отбивать поклоны Пресвятой Троице.
    Сборы кое-какие и идем семьей день, два…, на четвертый  слаб стал наш сын, плачет, устал – мол, не могу идти, все болит. Поплакали мы, идем, а Костю на дрожках везут за нами. Боязно за него: плачут сестры и мать его, плачу я.
    Довезли до монастырских ворот, где молитвами будут служить за него. А я не вижу мальчика моего. Только сидел, разговор вел с матерью и пропал совсем. Всполошились, стали кричать, звать, а он смеется, будто видит нас. Мы в испуге бежим к старцу, у него посох и крест в руке. Засмеялся голосом седой монах и крестом осенять стал себя, семью мою, и вдаль глядел.
    - Покропи меня, седой старче, за мной идут. Я не хочу плакать больше. Они не пускают меня.
Плачу я, слышу, а видеть не могу.
    - Слышал, - говорит, - я о нем, у него боль есть одна, вылечу, отпустят. Проспит два дня, на третий, простятся с ним его муки.
    - А где он, отче?
    - В могилу уложил его, пусть поспит.
Чай, думаю, спятил старец, но виду не подаю. Плакать перестал, девочки плачут, а жена ладони тянет к пустому месту и зовет сына. Потом я узнал, видела она его, дрожал будто, и печаль была на лице. Только подойдет к нему мать, он отойдет, так и ушел со стариком – монахом. Мы оглянулись, никого нет рядом спросить кто он, старик?
    Нам отвели две комнаты в пристройке, где обычно отдыхали богомольцы, но три дня мы не знали о нашем сыне ничего. Третий день подходил уж к концу: мы ужинали, затем молитва, но не шло на ум, сидели молча. «Почему не спросили имени?» - спрашивали мы себя. За полночь дверь отворилась, вошли двое: один синий, лицом как наш сын, только морщит лицо, будто свет мешает, другой – старец, только короста на руке. Осеняя крестом своего сына, я молился. Помогают мне мои дочери и жена. Плачут они, а я сержусь на них, что, мол, ревете, вот он. Потом разговорились, отцом называл он старика, а мне не обидно, отдал ведь сына. Болит душа о нем у меня, плачут дети и жена.
    Легли. Покойно стало на душе, будто упредилось худо какое. День еще провели в молитвах и в дорогу. Перед тем как отбыть, ищем старца. – Да Бог знает, кто, - говорят, - такого здесь нет, а был, наверное, преподобный …, к нему не надо обращаться, он сам приходит.
    - Как нам его благодарить?
    - Вон там его могила, - показывают на холм и крест.
К указанному месту иду, а там след один, а кругом никаких следов не было. Видно знак дал о себе.
Сын убогим был, стал здоров. Тем закончу свой рассказ.


     < У этого рассказа два названия и оба авторские. Я бы могла оставить одно, например «След», но первое название нужно для раздумья, а второе очевидно, пусть будет так, как задано автором.
 Автор этого рассказа диктовал мне впервые, хотя раньше я видела его присутствие. Выглядит он не более сорока лет, но, насколько мне известно, умер в преклонных годах. Мои дополнительные расспросы дали некоторые уточнения к рассказу, например: к моменту паломничества в монастырь Косте было восемь лет, его сестер было трое, замужняя сестра не присутствовала при этом событии. Я благодарна автору за рассказ и надеюсь впоследствии записать еще что-то из его воспоминаний, зная, какой богатый жизненный опыт у него за плечами.>


               
                ПОМОГИ МНЕ

 


     Это было через сорок лет после моей смерти. Я не обзавелся семьей, не искал встреч с друзьями той жизни, и могила для меня была тем местом, в котором упокаиваются мысли и чувства той жизни. Имени моего не знал никто из окружавших меня людей, любимцем я не был. Я охранял свое одиночество и дорожил им. По стуку скажу – не изменял никому, кроме своей слабости.<Стук слышен при вопиющей лжи, как если бы нам постукивали костяшками пальцев по столу, делая предупреждение, взывая к совести. Здесь автор говорит о своей искренности.>
   Случай произошел со мной через день после моего страстного моленья, и расценил его, как ответ. Я молился о многих близких мне людях, коих не удостаивал своим вниманием, хотя от меня не отрекались. Впервые чувствовал: притягивает меня сон и явь не является силой. В котором часу, не знаю, слетелись голуби ко мне на крышу, воркуют, и стараются подлететь ближе. Один сел на колено и посмотрел на меня такими глазами, будто хотел укорить меня. Заплакал я, встал со скамьи и ушел. Этот эпизод послужил причиной моего бегства, а после меня ожидало, по странному стечению обстоятельств, довольно странное событие: ко мне пришли гости из моего далекого прошлого, это были друзья юности. Один из них умер до меня, другие двое последними, дожив до старости. Одно меня смущало – я их не при-глашал, но встречи был рад. Те двое приходили еще не раз, но мне не хотелось притягивать к себе, и потух огонь не разгораясь, ушли и эти друзья, хлопнув на прощанье меня по плечу.
   - Я изменился очень – сказал я им напоследок.
   - Работать иди, убить время поможет.
Так и простились. На прощанье обменялись рукопожатием.
      Каждую ночь снился сон один и тот же: будто прихожу в пустой зал, а там ожи-дают меня, стоном спрашивают: откуда, мол, чего жду, зачем пришел, а я ответить не могу, язык присох к гортани. Потом только до меня дошел смысл снов: не нужен я никому, поскольку мне никто не нужен. И уходить, не ухожу, и стариком себя не чувствую, живу один, руки на себя не накладываю.
   Уверился в том, что обязан служить, и поступил на службу. Что такое служба, объясню: деньги даются, без дома не будешь, и все, что здесь дается даром, в вашем мире надо зарабатывать долгим трудом, однако, существует такая подробность: если не работаешь – деньги есть, работаешь – зарабатывай сам.
   Я стал служить и получать те же деньги, которые имел и без этого с той только разницей – я их зарабатывал. Служба состояла в должностных обязанностях, кои вы-полняются без охоты, но с должным старанием, а необходимость в этом большая. Служба, как любая работа выполняется здесь всегда, от этого не зависит чьё-то благосостояние, но исход всех событий на Земле зависит от нашего участия, от тех работ, которые здесь выполняются.
   Теперь, как и много лет назад, я служу. История такая: я служил «в полиции нравов», как сказали бы у вас, но суть работы не в пресечении нарушения, а в подготовке события, которому надлежит случиться. И если случится по указанному «сценарию», то выхода темных сил возможно избегнуть. В этом и заключается работа моя и моих сослуживцев.
   Как раз такая работа и предстояла мне. Суть такая – избегая какой-нибудь опасности, мы попадаем в сеть, расставленную на нас, но более изощренную, и возможным выходом является более серьезное устранение этих сетей того, кого называют соплеменником зла. Развернулась такая картина – идет столп смерти, извиваясь и кружась. Кто остановит? Надо упредить. Если норов верен, движение затухает, унося с собой менее чем, мог забрать. «Не велика важность – скажешь ты. А судьбы? Человеческая судьба в руках людей, как мы. Представление же ваше таково – умерить может чудо, Бог, святые молитвы. «И то, и это – скажу я тебе и твоим друзьям. Но наша работа отражается напрямую.
   Возвращаясь к началу рассказа, продолжу свои мысли. Я не болел домыслами, и сердить не хочу никого. Ради себя самого я решил завести семью. Избегать перестал дам, завел друзей. Через некоторое время законом обвенчан был, супругой моей стала хорошая и умная дама. С ней мне было легко, и прожили несколько лет дружно. Ссор не было кроме одной, именно она разъединила нас. Поужинав с друзьями, мы пустились в разговоры, договорились до странностей жизни. Тут мы поспорили, кто из нас смог бы переосмыслить свою жизнь, не изменяя ее привычного хода. Я сказал, что умное действие происходит в ответ на решение, из которого совсем не следует умный результат. Другими словами – решение может и не быть умным, а ведет к неплохому результату, и доказательством хотел представить свою женитьбу, но слово за словом и разговор свернулся к мановенью сторонней воли. Супруга моя молчала и не разговаривала со мной еще пару дней. А после стала меня корить, и дошло до спора, в котором я и не думал виниться, не чувствуя своей вины.
   - Ты жесток, - сказала она, - глупость твою я берусь исправить.
И она уехала от меня. Я хотел прекратить ссору, но ей не хотелось меня простить. Так расстались.
    Не удалось мне доказать правоту ни в споре, ни в жизни. Кардинально переосмыслив свою жизнь, жена изменила и само ее течение. А глупость моя, имела глупый исход. Попытки изменить свою жизнь более не предпринимаю.
   Что случилось с моими друзьями и женой, это рассказ особый. Исход такой: моя жена раскошелилась и купила себе дом, в котором живет и поныне с тем из моих зна-комых, что спорил со мной. Видоизменил он жизнь не только свою, но и своего сына, которому дал совет пойти по его стопам и пересмотреть все в своей жизни. Результат не заставил себя долго ждать – сын развелся. Обзаведясь новой супругой, избежал участи лелеять детей от первой жены.
Муж моей жены сказался больным и не показывается у меня и поныне, а был мне другом. Прежняя его жена ушла к другому, но и там развод. По сему объясню, что было в споре нашем дурного – упреждать нужно было до того, как случилось все.
   - А чем? – спросишь ты.
 Об этом будет следующий рассказ:

      Случилось этой зимой. В сумерки, когда тьма сгустилась, но ночь еще не настала, шел по улице человек, охотник по наружности. За плечами его висел кожаный мешок чем-то туго набитый. По лицу путника струился пот, хотя было холодно. Древним чем-то веяло от его лица, и труд его казался велик. Пройдя мимо меня, он оглянулся, и мы встретились глазами. Пройдя еще несколько шагов, он улыбнулся, окликнув меня. Мы разом обернулись, и я узнал его, товарища моего детства. Хотелось спросить его: «Как ты?» А вместо этого я стал всхлипывать, и, крестясь, отходить прочь. Что случилось со мной в эту минуту, я не понимал. Веяло от него чем-то темным, и я уходил, почти бежал от него. - Затуманен взор его – думал я, но никто не видел меня бегущим, и я успокоил свой шаг, и пришло в голову: «Деньгами он богат!» Как я сразу не догадался, это были деньги у него за плечами!
   - Суеверие, какое, - скажешь ты.
Однако замечу – не все деньги такие, как в твоем кошельке. Есть деньги, в силу обстоятельств дающие силу особенную. Выражения будут для тебя не понятные, но попробуй себе представить огонь, из него выходят двое и делают злое дело, к нему подходят еще двое, и крошат землю вокруг, а потом идет сбор одного и другого, как будто посеяли что-то, и тут же собрали урожай. Как иглы будут колоться больнее, так и посеянное прорастет на много хуже первого урожая. Так мы сажаем сокровенное, казалось, и не можем удержаться от сборов, ведущих к помешательству, склокам и убийству. Это приобретение, с которым расставание не могут выносить и носят на себе, и хотят им делиться с другими, похожими на их, на долю.
   С посланником я больше не встречался. Это было искушение, от которого я ушел. Противник есть, с ним трусить нельзя, но и уход не должен казаться трусостью.
   Еще один вариант сказанного. Если врут тебе один за одним и жаждут иметь разговор, отвернись, не ходи той дорогой – все ухищряется противну быть.
   Есть рассказ, ему лет шесть будет. В нем один юноша исторгся похвалой одному известному лицу и до того договорился, что стал от вер строгим (уверовал в святость хвалимого), и убил странного на его взгляд человека, который по мысли своей захотел сказать, но не смог: ударом был сбит, и в ярости удушен. Таков был результат враждебной хвальбы. Убойся этого.


    < Один из недавних рассказов, очень сложно давать пояснения тому, чего сама полностью не осмыслила. Наверное поэтому мне стоило бы придержать его до следующего сборника, но надеюсь на умного читателя, разберется.>






                РАССКАЗ О ЧЕРСТВОСТИ



   Уход. Третий день. Я встаю, вижу тебя глазами, слышу сквозь сон: «Явь тебе снится сейчас. Успокойся. Наслаждайся увиденным сном. Пусть будет срок твой исторгнут.…» < Речь длится несколько минут, вся пронизана главным символом Свет и Лю-бовь к Отцу нашему Всемогущему>. Через два дня пошли виденья – умер я, почтили меня, и усоп, похоронен. Издали вижу все: не хожу, а вижу – руки молящих за меня устремлены ввысь, и мы молимся здесь, но холод еще чувствую в груди, будто сердце не бьется, или, лучше сказать, остановилось. Перед моргом несут еще двоих, они без чувств, едва дышат. – Еще дышат, - думаю я – не могут проснуться.
   Один из них встает и говорит: «Я не могу унять дрожь».
   Это слишком. Чередуются одна за другой комнаты, двери.
   - Убери это, - кричу я кому-то, но мне не отвечают, и я продолжаю идти. Оцепенение, и снова иду. Таков путь, по которому я прошел. А еще через дня три, я оказался чудом в стороне от могилы. Ее копали не мне, я уже похоронен, но мне говорят о ней, как о живой.
   - Сходи, - говорят, - подумай о себе, тут место трупов.
И мне пришлось сходить к новому страннику, жившему рядом, могилами в сторону от меня. Я убоялся, но иду, а там детка еще, синюшное лицо, а дышать хочет. Что, думаю, ему надо от меня.
Я не могу удержаться от верных слов, и катятся слова, будто говорю не я, а из меня идут. И Божественному слогу я поддался. И глаголют мои уста. И хлад проходит, становятся силы, гортань силу набирать стала, но хлад проник в душу того, кто идет в немощи своей и тревожно ему. Я стал помощи искать ему, но он не хотел уходить от меня, и мы вместе идем. Я ему говорю о третьем сне моем, а у него красные стали глаза, он плакал. Я просил его не плакать. У него вечно один вопрос: «Где моя мама?» Я устал говорить, где ему явится его мама. «Потом будут горевать, а я не хочу, - говорил маленький мальчик. Мне хотелось утешить его. «Горе, какое, - скажешь ты. Умерить горе не могу. Хочу помогать, не всем возможно помогать.
   - Я умер так же.
   - А я хочу жить. Как было, все хочу.
Таких разговоров нет у меня, я старше, но мой врачеватель дал совет – не трогать страх перед волей Всемогущего, и он услышан. Я был растерян, каким голосом был вскрик ребенка. Он весь крик – короткий и долгий, с ума схожу от него. И вдруг, будто все заговорило в нем, и отлегло у меня на душе. Как он весь Свет принял и душа, славя Бога, прощалась со мной.
   Я уходил, усмирял себя и в душе рад был за того ребенка, у которого хватило силы дойти до Верного, а я устрашен всеми, кто ответил Отцу. Я семь суток не ем и хочу дойти до Востока Силы, но хотение слиться могут переменить мое, и успения буду рад.
   Ищу себя, а нашел лишь совет: «Иди, есть время. Не бойся, я все еще рядом с то-бой иду».
   Такие слова и заканчивают мой рассказ.
   Черствость в названии - не тот мотив, - скажешь ты, но все от дел, и совесть моя так определила мои слова. Я не умел дать слово, от которого все изменится. А уход мой, есть суть рассказа.



    <Один из последних рассказов записанных мной. Описание смерти ребенка на меня произвело большое впечатление, до этого я сама избегала болезненной темы, но вопреки моему нежеланию писать на эту тему, мне так было продиктовано. Увы, не нами определяются сроки жизни.>













                ПОБЕДА НАД ЗЛОМ




    Через два года после описываемых событий произошло чудо – взорвался мост, на котором день за днем проходили самоубийства людей, причастных страшной участи, тех самых людей, о которых мы напишем в этом рассказе.


                ЧАСТЬ I

  В ней говорится о некоем человеке, которому пришло в голову заняться чем-нибудь полезным, и что потом из этого вышло.


     В двенадцать часов ночи, когда бой часов утих, в комнату на втором этаже постучал человек, по виду, напоминавшем господина средних веков. Артист или ряженый подумали бы вы, но, увы, он и был выходцем того времени, о котором и по сей день скажут – глухое средневековье.
Одежда на нем висела, но шита была по нем. Обувь была немного изношена, но выдавала богатое сословие хозяина. Ему было лет сорок с небольшим, роста среднего, не брит, усы топорщились как у кота – всем видом своим он напоминал ... <слово я не расслышала, но само звучанье его было отталкивающим и пугающим>.  Дверь не поддавалась напору входившего, стучать приходилось все громче, но никто не отворял. Гость ещё постоял, подумал и направился было к выходу, тут вожделенная дверь отворилась и из нее высунулась голова чем-то напоминающая виденного уже незнакомца. Молча, указав на свою дверь, голова скрылась, оставив дверь открытой. Теперь уж незнакомец раздумывал, но, уверившись в своей правоте, вернулся и вошел, закрыв плотно дверь. Беседа длилась недолго, незнакомец вышел, закрывшись плащом, и больше не появлялся.
За закрытой дверью что-то происходило: там шушукались, посмеивались, гортанным голосом кто-то спел арию, но после всё стихло и до утра жителей гостиницы никто не тревожил.
Вдумчивый читатель сделает предположение о смене ролей, однако будет не прав, происходило следующее: некто захотел открыть курс актёрского мастерства, и ему понадобилось снабдить актёров атрибутами сценического действия. Для этого он набрал восемь цифр из четырехсот девяти, и построил их в ряд, оказались эти цифры девяти рядами, и, выбрав нужную тройку в седьмом ряду, этот некто вызвал желаемый дух, за ним следующий....
Покрой был тот, который необходим, костюмы сортировались и слуга тот час бы узнал, что у его господина не было сего костюма, однако слугу тот отослал и велел не появляться дня три. Этого ему хватило бы на переодевание своих артистов, но, как это всегда бывает, план был нечаянно нарушен и все пошло непредвиденным ходом. День этот был нами уже описан, вернее ночь, в которую приходил гость.
Рассказ продолжается следующим событием: деньги были на исходе, когда этот гость стучался в дверь, платить за костюм приходилось ту сумму, которую называл её обладатель. Теперь же денег на покупку не было, вернее их не хватило даже на шляпу, а она была с пером, украшена как было модно в ту пору, когда её шили. В комнате произошел следующий разговор: - Входите, присаживайтесь, - придвигая стул, сказал господин, охотник за наилучшим. – У меня нет денег и поэтому я заплатить не смогу, - смущённо кивая в сторону входящего гостя, проговорил хозяин.
   - Не важно, - обретая уверенность, сказал гость, - дело не в оплате, - присаживаясь на предложенный стул, переводя разговор в иное русло, - сегодня я не возьму денег, но все бы так, однако, сделаем ставку. Мы уговорились в прошлые разы не прибегать к крайним мерам, а здесь, видите ли, как раз такой случай. Однако ж не будем спорить, и разрешим всё по-дружески, вот вам моя шляпа, а за нее спросить могу, помолчав немного, гость с ухмылкой произнес: - Разориться не дам, вон ту вещь, - гость показал на трость хозяина комнаты, - вот её мне отдай, больше не нужно.
   - Только трость? – удивлённо переспросил тот.
   - А! – отмахиваясь рукой, сказал гость, - довольно этого.
   - Что ж, вещь хоть и ни простая, но почему бы не отдать, если по нраву пришлась? Однако замечу, все вещи стоимость имеют, и я когда-то выторговал эту трость у какого-то скряги. Да, что об этом! Вот, берите, - протягивая тяжёлую трость и низко кланяясь, пробормотал, прежде уверенный в себе, а сейчас растерянный и подавленный герой сей повести.
Скажу что вышло: трость вдруг сделалась тяжёлою и рука, прежде твердо державшая сей нехитрый предмет, вдруг согнулась, потянув за собой тело хозяина. Так, опуская его все ниже, трость перешла в другие руки, которые, легко подхватив и внимательно осмотрев, поставил рядом со стулом, но, не спуская с сей вещицы своего взгляда: - Та или не та? – говорило это выражение на лице.
   - Однако ж мне пора. Вот вам моя шляпа, - протягивая одной рукой шляпу и беря в другую трость, - да, та, - было написано на лице его, и при этом глаз блеснул усмеш-кой, другой уже был прикрыт тенью.                Однако ж показалось, подумал про себя, хозяин.
   - Не смею задерживать, - силясь встать со своего места, но так и не сумев этого сделать, пробормотал постоялец гостиницы, в то самое время, как гость уже вышел из комнаты, завёрнутый в плащ под самый подбородок, трость скрыта осталась в складках плаща.
Комната закрылась, и тишина восстановилась сразу после ухода таинственного гостя.


                ЧАСТЬ II


    Дней через несколько город ошеломила весть – через канал был сделан мост за одну ночь. Канал был вырыт давно, через него спускали в реку отходы и мелкие ручейки, вливаясь, давали некоторое прояснение в мутные стоки города. Нужды в мосту не было, иначе он был бы построен. В реку стекала вода из нескольких таких каналов и всюду вода была мутна и отдавала тухлыми отходами. Строить мосты через такие источники - всё равно что узаконить неприглядное состояние дела, а это совсем не входило в планы градоначальника. Все последующие события показали всю ничтожность такой политики и свели на нет усилия по поддержанию установленного порядка избавления от хозяйственных стоков города. Мост был построен за одну ночь и никто не видел ни одного строителя, и стука характерного для стройки тоже не было.
   - Чертовщина, какая-то! – возмущались жители, увидя поутру это дьявольское строение, но по мосту ходить стали, поскольку было удобно переходить на другую сторону, минуя лодки.
Через другую ночь ещё один мост нашёл себе применение, и так сто ночей кряду шло строительство мостов. Каналы, что бороздами прорезали городские земли, покрылись сетками мостов, коих оказалось ровно сто. Названия им не давали, и лишь первый из них имел имя, которое хоть и хотели сменить, да так и осталось Чёртовым. Спешу заметить, к повествованию это имеет отношение, но, как водится, рассказ имеет свою прихоть.
    Постучаться пришлось ни один раз, дверь не открывалась. Пришлось звать сменного портье, с которым и была открыта злополучная дверь. За нею находился распластанный на полу труп известного нам лица. Таким финалом можно было бы завершить сей рассказ, но это всего лишь завязка тех событий, которые мы опишем ниже. С чем связан уход из жизни? Ответа нет пока. Другому ответом бы послужило древнее послание, которое было послано по почте и лежало на столе в развёрнутом виде. На клочке старой бумаги были написаны слова, расшифровав которые, читающий их, получил бы известие из «того» мира, в котором обитают страсти не меньше наших и с которым связь всё ещё не налажена. Слова эти звучат так: древним было заучено наизусть тайна, у которой есть два решения: одно – вера, другим могло бы стать «окно в будущее», так называется смысл одного слова, которое уже известно, но намеренно умалчивается.
   - Что сие означает? – спросите вы.
Не уверен, что отвечу верно, но силы движущие нами, действуют наверняка без способов отхода к прошлому. Значит ли это, я не прав  сейчас буду, что Свет – не что иное, как разум, действуя на сознание и подсознание, исправляя ошибки в нас самих, путём своего воздействия, дат движение к основному свойству достижения власти Света в нас. Однако вернусь к прежнему описанию событий.
День стоял ненастный, солнце едва пробивалось сквозь пелену облаков. Иногда накрапывал дождь, который не был тем дождём, от которого расцветают растения и цветы, а был мрачным и сухим. Сухой дождь – немилость озёр, дно у которых скрыто от глаз. И несут они мрак, и хоронят своих утопленников сами.
Затем и сказ мой не для глухого. Из озера испить воды нельзя, из него выходит вода из чрева земного. Каким это чрево не предстанет, всё станет таким же, как слепок из видимого. Таким образом, всё становится похожим на тень того, чьё имя значится в списке божеств, но без кого не обходится отступление от Света, а значит, испивший воды, будет следовать за тенью божества и славить его главой своею, но разумом не успевая охватить всего.
Кому приходить к воде известия не дают: и мал, и стар отходят от воды не испив, но кому предназначено испить эту воду, тот остановится, свернет с дороги и воротится назад, и будет жадно пить. Закон соблюдая весь, я пью эту влагу, принадлежа всему, что заставляет меня это делать. Горемыка я, скажешь ты, но попавший в сеть, сам желает остановить время и обратить его вспять, как обещано ему было явью и сном.
За сим уклоняюсь от объяснений и продолжу событиям описание давать. Камень, у которого стою, недавно поставлен. На нем запечатлен борец с темнотой, он сам темнота, таков камень – чёрен и прост. Кроме диковинного камня, имя которому Латырь, есть сундук с кольцами, а у колец душа, каждому своя. За этими кольцами охота идет немалая, кто в руку возьмёт, душу кольца к себе притянет и будет одно с ней до веку. Но если, сняв с руки, бросит оземь, то душа уйдет из кольца, и оставят напасти из-за кольца. Приведут коня златогривого на нём сбруя золотая, из дерева высек огонь копытом тот конь. За ценой не постоим, говорят люди, а сесть не могут: поскачет, сбросит. Топчется на месте человек, узду взять у того коня хочет, да не дает ему конь. «Сесть - упасть», - говорит ему конь, но ослушался и упал. Близким горе, да нищую юдоль делить с отцом таким. Вот и все сказания от Латыря-камня.
    Красивым голосом пела мне девушка песню о божественном крае, где нет зим, ветров студёных и бедняк я, побрел за песней вслед. За тучу зацепил головою и пролился дождь, вымочив деву с головы до ног. Удивилась она, спела ещё. От её песни стали алыми розы. «Куда запропастилась ты? - кричу, - отзовись!»
   - Я здесь, - сказала мне, кивая головкой, роза, - это я была с тобой любезна, сорви меня.
   - Этот цветок не мой, - думаю я, но срываю и от крика кричу сам, а в крике песня розы.
Плачут розы, плачут, стесняясь слез, им тоже хочется расстаться с жизнью ради пенья, но, увы, никто не увидел в розе девушку и песня начала стихать. Солнце зашло за горизонт. Утро опять дремлет и сны о вечере будят вечер. Гудит шмель, он летит со своим рассказом.




<Моего сосредоточения было недостаточно, что бы продолжить рассказ, да и диктовка  была сложной для меня: частые остановки, перерывы, помехи. Печатаю как незаконченное произведение, но намерена добиваться продолжения.>





                АБСОЛЮТНЫЙ ГНЕВ



     Я начну свой рассказ с описания природы, в ней я увидел замечательные черты, особенности вдохновения. И сумерки, и ночь, и день – все было подчинено одному восторженному чувству уходящих дней. Это были дни полного блаженства до истощения, до желания испить до конца всю жизнь до малейшей ее капли. То были дни короткие, но ёмкие.
    Смерть пришла. Особенно запомнился момент встречи с моей мамой. Она умерла молодой, когда ей было двадцать с небольшим лет. Сухая, добрая рука коснулась меня и я, открыв глаза, увидел ее. Почти сразу узнал, хоть не помнил ее с младенческих лет. Такая встреча могла бы стать поводом для описания, но я лишен этого права и описываю только те детали, без которых не обойтись.
 - Страх за тебя, меня заставил придти сюда. Ты был совсем младенцем, как я рассталась с тобой. Теперь ты мужественный и хорош собой. Награда моя – ты. Сон скрепил мои очи пока ты не пришел. Я не звала тебя, но теперь ты здесь, со мной. Я плакать не хочу, а плачу. Стонов больше не будет, я буду любить тебя и беречь. Сюда заходил твой отец, он очень хотел видеть тебя, но я настояла на том, чтобы нам побыть вдвоем.
Такие речи мама говорила мне, а я упивался ее голосом, жестами, мимикой лица: все исходило от нее доброе как дуновенье ветерка. Я окончательно проснулся и увидел на коленях у мамы небольшой сверток, в нем находились мои вещи, выстиранные и выглаженные, такие, как мне подавал мой дядька-слуга. «Сверток, откуда он у нее?» - мгновенно пронеслось в моей голове.
 - Я шелком вышила тебе подушку на диван.
 - Я заметил, - ответил я на это.
 - Сумерки скоро, надо покрепче заснуть, а потом мы поговорим еще, много надо сказать мне. А теперь спи.
Я и вправду уснул и проспал две недели по нашему времени. Вы бы сказали – четверть часа. «Так ли идет время?» - спросишь ты.
Отвечу: «Так, но только очень скоро время перестает существовать, оно вне видимости нашего внимания.
Проснулся от чувства голода, хотелось есть.
 - Я проспал неделю? – спросил я у вошедшей мамы.
 - Чуть больше, - ответила она, - ты спишь чутко, только я прикасаюсь к тебе, ты уже дышишь нервно, будто проснуться хочешь. Но я не стала тебя будить. Спи еще, сон умягчает последствие жизни и заботится о тебе, ты еще слаб. Я действительно забылся сном и девять суток пробредил, как мама сказала потом. Сон был тревожным и я не знаю, как я очутился в зале, куда был приглашен. Все входили через дверь, постукивая по полу деревянными каблуками. Скоро стихло, все собрались. Стали спрашивать по одному, кто и с кем хотел бы увидеться.
 - Через неделю будет готов ответ, - сказал четкий голос.
Мы уходим через дверь, стуча ногами. Это был сон.
 - В самом ли деле я был в этой зале? – спрашивал я себя. – Нет, я проснулся, значит это сон.
Туман как рассеялся. Все встало на свои места – я очнулся от сна и только теперь я осознал причину, по которой мне необходим был сон. Это явное еще не могло войти в меня, я был слаб освоить мысль о своей смерти. Уход мой из жизни был суров, и это убийство прошло через меня, я страдал от бессильной ярости, скрипел зубами, через силу старался не думать о дуэли, но вновь возвращался на место, где был убит. Я хотел вернуть тот миг, когда было еще не поздно решить, быть дуэли или нет. Прошло много месяцев, прежде чем я стал задумываться над словами, сказанными во сне. Я сказал, что хочу оспорить выстрел, меня убивший. Что было потом – гнев до пределов разума. Как мог, боролся с этим. Боролся не я один: все, кто были тогда, были в замешательстве. Там ответом был темный мир страхов, предрассудков, убийств – всего темного, что дает о себе знать, залезая в душу, сознание, плоть и кровь, разъедая и иссушая все существо плоти. А плоть уже имеет значение, новая плоть, та которую вы не признаете, она начинает жить по свойственным ей законам, другой плоти для нас нет. Я оделся, умылся, привел себя в порядок, поел (в этом нет нужды, но если хочется, то едим) и ушел, оставляя за собой следы. Тень моя преследует меня, не отставая ни на шаг. Таков мой мир теперь. Что из того, что я был когда-то богат? Имел дом, семью, друзей, знакомых? Их нет со мной, они там, среди живущих. Рядом мама, приходит дед: его вялый разговор, вялая походка – все напоминает проклятую основу, которую заложила прежняя жизнь и от которой не избавиться здесь. Тревоги о чем? Что тревожит душу? Подъем сил невозможен, его нет, продукт иссяк. Все направлено на одно – утоление жажды мести.
 - Я знаю, - говорю себе,- место, где можно собрать силы и разрешить узел земных страстей. Это место мой дом: семейный очаг, время, проведенное в беседе с любимыми мной дорогими и сердечными мамой и бабушкой.
С костей моих смыт след прежней жизни. Я убит был и тоска по вражде еще трогает меня. К небу глаза поднимаю, истину хочу познать, каким мне быть надлежало, если б не смерть? Мама трогает меня за плечо:
 - Устроено так, - говорит.
Я не хочу ей противоречить.
Так что же гнев во мне? К чему я говорю о гневе? Какому подлецу мне приписать свое состояние? Увы! Не могу сказать: «В этом виноватый есть». В гневе моем есть решение, а оно не дает мне права успокоенья. Греза или болезнь мое состояние? Если греза, почему очнуться не могу? Если болезнь, почему исцеления нет?




<Хотелось бы многое сказать, но автор сказал все и пояснений не требуется.
 Я невольно просмотрела все написанное ранее и подумала, что 20 лет назад, мне такой рассказ диктовать бы не стали, слишком неопытна была тогда. Меня воспитывал каждый рассказ, записанный мной, учил, открывал новые знания. Авторов было много и все они были терпеливы и благожелательны ко мне. И огромный плюс мой в том, что я не торопила время: дни, годы и уже десятилетия – все на пользу, в таких тонких материях легко потеряться, перестать отличать «ту» реальность от «этой». Я бы продолжила себя хвалить, если бы не пора было назвать виновницу этого успеха – мою хроническую лень, в моем случае очень полезную. Нужно много времени не только мне, но и людям с большим талантом: разобраться и не «сжечь» себя. Опасность, от которой предостерегают, реально существует: есть духи, которые стремятся завладеть «трибуной», «вещать» и быть услышанными, медиум принимает решение доверять или нет своему собеседнику с «той» стороны. Но если человеку дается способность, даются и силы для распознавания, остается только нехватка опыта, а опыт, как известно, приходит со временем.>




                ПОСЛЕДНЯЯ БЕСЕДА




Много лет спустя мы собрались еще раз за круглым столом и этой беседой я намерена закончить свою книгу. Ведущий все тот же:
- Новое лицо есть среди беседующих, но вступать в беседу не будет, таков уговор.
- Я решился начать беседу как «Оттепель», скажу: «Основа всему – любопытство.  Я не любопытен, мне не интересен «мотив» твоих «песен», но я  «здесь», а ты «там», интерес «там» другой.
- Прекрасен и грациозен луч света. Какими словами его описать? Прекрасный, мо-литвенный, …. Речь в луче идет о красотах мира неземного, но мы не имеем этого. Другой мир, другие нравы думаете вы. Но, увы! Слишком много схожего с вами у нас: мы слишком близки по духу. Отличия ты нашла в рассказах. «Оттепель» мне понравилась, по духу она – мое состояние, хоть автор мне не известен. Дерзай.
- Деньги – старт не плохой, а не будет денег? Ну, допустим, не деньги главное, тогда что? Слава? Нет, если есть псевдоним. «Идея не терять близких из виду» - сказала ты. Не хуже того, думал я, сидя за столом с друзьями, хоть и стол был не круглый. Ближе стало? А хоть бы и нет, все равно время проведено с пользой. Что касается меня, то все мне хорошо: Говинда с цветами мне до сих пор слух ласкает. Как-то одна особа заметила мне о рае, куда заглядываем мы с прищемленными головами, которые застряли между железными прутьями забора, куда нас, как мальчишек-хулиганов не пускают взрослые. Первое место за Говиндой.
- Круглый стол в понимании беседы с равными. До той поры, как ты не решалась печатать книгу, все были спокойно - иронично настроены. Теперь - другое дело, надо считаться с написанным. Хоть, как критик, я не стал бы разрешать печатать все из твоих записей, но ты захотела и сделаешь по-своему. Возможно, это для начала хорошо, но будущие рассказы надо печатать откровенно, не стесняясь недомолвок и порицаний  какой-либо из сторон. Это правда, и бояться (стесняться) не нужно. «Все так, - это меня перебивают, - но как быть с природою молитв, ведь строй у них другой? Отвечу:
 Молитвы бывают разные: от стиха, что мы видим здесь  <мне было не видно, но я знаю, что во время нашей беседы нечто похожее на голографические тексты появля-лись, видные для всех присутствующих>, до нарушенной целостности притчи. «Так записалось» -  можешь сказать ты, однако замечу, это может быть неправильно истолковано читателем, и таких оговорок много у тебя. Что еще могу добавить? Могло и не быть всех тех ошибок и не нужных разговоров о вечных темах, мы устали от них. Как это примут твои читатели? Им это так же надоест. Что касается денег, то их, скорей всего, не будет, и беспокоиться не о чем. А просвещение стоит дорого, с этим дешево не обойтись – готовь шкуру для публичной порки. Хотя и с этим у вас плохо – промямлят, да и скроют из виду себя, что б самому не досталось. А то ведь, кто его знает, а вдруг и вправду есть загробный мир, в котором живется чуть лучше, чем в этом, всем осточертевшем, хотя, наверное, не всем. Богатство, роскошь, власть – все, что притягивает к жизни и что отталкивает от мысли о смерти. Остальным горько осознавать себя рабами, искусно совмещающими сознание собственного достоинства с трудом, обогащающем непомерно завистливого, лживого и жадного господина, которому все равно есть ли у тебя живая душа, или ее нет ни у кого. И так, завершу следующим высказыванием – говори правду, не стесняясь, а «боли нет», это лукавство: боль и здесь есть, она давит и мучает, и слез уж нет, а выболеть не может. Как это согласуется с концепцией христианства? Боль есть.
- Тревога за рассказ напрасна. <Реплика – «Его и читать не будут!»> Будут и читать, и печатать еще. Истолкования будут разные. Порки не избежать, но и отрицать не смогут. <Прочтет кто до конца? - реплика не моя>. Если деньги не суть, то «добро» дано. Пусть будут писать еще, и «боли нет» пусть пишут, а мы соберемся еще и потолкуем на тему вечного. Тем много, слушающий был бы. Слово за критиком.
- Закончу я. От беседы к разговору мы дойдем до финальной точки. <Это в «пику» мне, я называла эту беседу то беседой, то разговором. На язык этим критикам лучше не попадаться.> Не стесняйся – я повторю это для тебя, пиши, если тебе так захотелось, а нам законы обсуждать милей милого. Будем и укромно подсмеиваться.
- И сосать лапу по-медвежьи от ничегонеделанья.
- И дурака валять от женского взгляда.
- С тем и расстанусь.
- Тема не завершена, точку поставим вот так-то: а кто захочет сказать тему  следующего собрания?
- Предлагаю поговорить на тему битв.
- Есть предложение на тему осмысления жизни.  <- И сопутствующих заболеваний. – Чья-то реплика.>
- Поговорим о драмах на «родине своей»: какие бывают и с кем приключаются оные.
- <Встретимся после моей публичной порки, тема обозначится сама собой.>
- Кроме всех шуток, есть одна небезопасная: для кого шутка, а кому явь случиться могла бы от таких слов. Мирный поход решит все, а встретимся, иль нет, гадать не будем.



< На этом беседа закончилась, и поставлена последняя точка в сборнике медиумических рассказов. Успехов всем!>