Выйти из себя...

В одну из прохладных и свежих майских ночей 200... года Николай Анатольевич Пепеляев случайно обнаружил, что может выходить из себя. Конечно, «выходить из себя» ему случалось и раньше — правда, в другом смысле: если кто-то (например, неловкий коллега на работе или жена — уже бывшая) его предварительно «выводил».
Но эти выходы из себя были совсем иными — они буквально соответствовали своему названию. Николай Анатольевич никогда не верил в мистику и всегда насмехался над теми, кто верил в нее, и потому никогда прежде не слышал о таких явлениях. И он придумал для них собственное, емкое и понятное название: выходы из себя.

В первый раз это случилось в одиннадцатом часу вечера, в субботу. Суббота эта была необычной: какой-то особо солнечной, особо яркой, и особо радостной: казалось, что весь мир был пронизан светом и счастьем - от пушистых облаков в вышине, до чисто выметенного асфальта под ногами. Кроме того, это был долгожданный выходной. Настоящий выходной. Не какое-нибудь куцее воскресенье, когда весь день сознаешь, что завтра — опять рано вставать и идти на работу, и от этого сознания все настроение летит псу под хвост. Суббота...
Мир в ту субботу казался настоящим. И Пепеляев тоже казался себе настоящим, по-настоящему  - живым, по-настоящему — человеком...
Вечер выдался тихим и свежим. Приятная усталость говорила Николаю: этот день прожит не зря! И спать он лег около одиннадцати часов, заснув быстро и легко. Сновидение пришло к нему очень быстро — и очень странное сновидение... Да и сновидение ли вообще?..

...Сознание Николая Анатольевича побродило немного по закоулкам и лабиринтам подсознания, по его путанным и изломанным ходам, быстро погружающимся во мрак, покуда не затерялось среди них и не растворилось во тьме. Сознание, мысли, чувства покинули тело, будто вынутые из него; а тело же осталось лежать в кровати, чувствуя тепло махровой простыни и свежесть воздуха, льющегося через форточку — чувствуя, но не осознавая их, словно некое теплокровное растение. Какое-то время побаливали растянутые связки в левой ноге — но потом мышцы расслабились, и боль ушла. Начался сон... Еженощное таинство, не объясненное до конца ни учеными, ни оккультистами...
Неожиданно за окном прогрохотал, несясь по шоссе, какой-то грузовик. Тело Николая рефлекторно вздрогнуло, а разум попытался вернуться на место. Но он почему-то остановился на полпути. Сознание возвратилось из теплой сонной темноты — но не вернулось в телесную оболочку, не заняло своего привычного места не то в голове, не то в груди.
Николаю стало жутко: он не имел тела. Точнее, он чувствовал, что его тело рядом — спокойно дышит себе под махровой простыней, - но его сознание находилось вне тела, словно зависнув в воздухе рядом с ним.
«Это смерть?!.» - мелькнуло у него. Он попытался пошевелиться, не имея мышц, приглядеться, не имея глаз. Безуспешно. Впрочем, тело его продолжало спокойно спать, удобно свернувшись в постели. Страх быстро прошел, сменившись ошеломленностью и непониманием. Это не было похоже на кошмар — уж слишком ясно и четко осознавалось все происходящее. «Я вне тела... Но как в него вернуться?..»
Немного освоившись, Пепеляев понял, что его парящая «душа» - не некая условная точка, и не чистое незримое сознание, а этакий объемный шар, невесомый, но ощутимый. Шар висел в метре над телом. Шар был привязан к телу этакой пуповиной. Он ощущал это с необычной ясностью — но как это было странно и непонятно!.. Помимо ясности, было чувство небывалой свободы — разум освободился от тела, как тело освобождается от неудобной одежды. «Как странно!.. Что же это?..» - гадал он, удивляясь, и восторгаясь необычностью происходящего, и в то же время пугаясь...
Еще какое-то время спустя он начал видеть — но видеть весьма необычно. Как можно видеть без глаз, да и вообще без материального тела?.. Это было непростое зрение: оно не нуждалось в свете и его не нужно было направлять, двигая глазными яблоками или вертя головой, не нужно было и обходить или поворачивать рассматриваемые предметы. Это зрение было объемным, трехмерным, и оно было заключено не в «угол зрения», а в «сферу зрения».
Самым первым, что увидел Николай, был... он сам. Точнее, его тело, словно зависшее в черной пустоте, тело, сотканное из текучей дымообразной серебристой материи. Тело и «шарик» соединяла струна — тоже серебристая, натянутая между «шаром» и лбом. «Это — мое нематериальное тело, - смекнул Николай, - невидимый двойник, наслоенный на настоящее тело!» Двойник казался живым изваянием, тщательно вылепленным из серебряной дымки; какие-то тусклые, словно дремлющие огоньки мерцали, украшая «нематериальное тело» - один на лбу, другой в области сердца, третий в солнечном сплетении, а всего огоньков — с десяток или с дюжину... Правая голень была немного разрежена по сравнению с остальными частями тела — наверное, это сказывалось растяжение связок. Спящего двойника окружал тонкий кокон из неравномерного сияния. И дымка, и сияние были подвижны: они текли, ровно и размеренно, циркулировали, подобно крови в жилах.
Николай какое-то время с любопытством изучал свое «альтер-эго». Также он обнаружил, что легким усилием воли может «приближаться» к серебряному двойнику или «отдаляться» от него: при «приближении» серебристая дымка становилась гуще и плотней, почти превращаясь в серебристую плоть. При «отдалении» двойник становился разреженным и полупрозрачным, зато «кокон» становился ярче и отчетливей. На ум пришло слово «аура», знакомое по шарлатанским телепрограммам и желтогазетным статьям. «Этот кокон — это, наверное, и есть аура!» - решил Николай. Аура, однако, была довольно некрасивой: неравномерной, тусклой, какой-то дырявой. «Собственно, у меня и тело-то не ахти какое, - подумал он, - И его болячки на ауру переходят. А может — и наоборот. А скорей всего — и то, и другое. И с тела на ауру, и с ауры на тело...»
Понемногу он овладевал искусством управления «шариком». «Шарик» мог перемещаться — он летал — легко и быстро, движимый одним лишь желанием движения. Еще он научился «сужать» поле зрения до привычного угла.
Далеко отлетать от тела Николай Анатольевич не решился — а вдруг лопнет струна, соединяющая с телом?!
Страх прошел — остались только восторг и любопытство. Какие еще возможности есть у этого странного состояния?
Он осторожно кружился вокруг своего тела, наблюдая за натяжением «струны», сужал и расширял свой «взгляд», «спускался» к телу и «поднимался» к ауре.
Во время очередного «спуска» он спустился настолько «низко», что вместо двойника стал видеть свое обычное тело — лежащее на кровати и укрытое махровой простыней, - и свою комнату.
Правда, комната имела довольно необычный вид: некоторые предметы казались ярко освещенными и неестественно четкими, с необычно насыщенными (и приятными!) цветами. Другие — наоборот, были темными, блеклыми и нереальными. Ярким, мягким и пушистым оказался старый свитер. Четкой, цветистой и почти живой стала фотография бывшей жены... «Шарик» встрепенулся от внезапно уколовшей тоски: «Я ведь до сих пор люблю ее!.. Конечно, я всегда буду помнить ее, четко и ярко...» А вот увешанная стеклянными побрякушками люстра, донельзя раздражавшая Николая, была тусклой, словно погруженной в некую тень, и блеск ее был недобрым и льдистым. Пустые пространства под кроватью, под столом и за шкафом превратились в глубокие черные провалы — словно кто-то затушевал их углем. 
Все в комнате было прежним, привычным, но... Вещи словно показали свои «души», выросшие за годы применения. Единственным, чего не было в «реальной» комнате, была... тень от недавно снятого календаря, которая отчего-то так и осталась на стене.
Николай Анатольевич рассматривал свою комнату — то через «сферу зрения», то через «угол зрения», то «спускаясь», то «приподымаясь». Как это было странно!.. Но в то же время — вполне понятно. Он понимал, чт; видит — но зачастую не знал подходящих слов, чтобы объяснить увиденное.
Вдоволь наглядевшись на «преобразившуюся» комнату, он решил вернуться в тело. Сначала он попытался втиснуть «шарик» в свою голову. Николай ожидал, что «шар» без усилия пройдет сквозь череп — но тот только прижимался к голове и расплющивался о нее, как полусдутый мяч.
«Что же делать?!» - испугался он. - «А если не получится?..» У тела тревожно забилось сердце, а кожа похолодела. Может быть, все дело в серебристом «проводе»? Эта «нить» надежно соединяла «шар» с телом - и нечто постоянно циркулировало внутри нее, некая энергия постоянно текла из тела в сферу, а из сферы — в тело. «Может быть, нужно управлять этим потоком?.. «Втянуться» обратно, «в себя»?..»
Действительно, потоком можно было управлять, хотя это было сложней, чем двигаться или менять поле зрения. «Шарик» можно было надувать и сдувать — точь-в-точь как воздушный. Потренировавшись таким образом, Николай сумел втянуть в «провод» весь свой «шар». «Будто через соломинку пью...» - успел он подумать, прежде чем все померкло вокруг него...
Не сразу понял он, что его разум вернулся на обычное место, и что тело снова повинуется ему, а комната приобрела привычный вид. «Странный же сон!..» - мелькнуло у него. Он поднял руки и внимательно посмотрел на их силуэты, очерченные лунным светом. «Нет, не сон-таки...» Он не знал, какими словами описать произошедшее, как это понимать и что об этом думать. Он просто вышел из себя... Случайно вышел из себя, и обнаружил неведомую и невидимую сторону жизни, никоим образом не вписывающуюся в его мировоззрение.

Наутро он почти забыл о случившемся. Ну, сон — как сон. Странный, однако, сон — но очень интересный. Чувство необычной перемены — вот что главным образом напоминало Николаю о «выходе».
В этот день он легко проснулся, в бодром и жизнерадостном настроении пошел на свою ненавистную обычно работу.
Работу, он, конечно, не полюбил — но выполнял ее легко, не принуждая себя, не хмурясь и не проклиная себя в мыслях. Обычно, стоило ему лишь прийти на службу, как на него буквально сыпались проблемы, неполадки, замечания. Словно работа чувствовала его отношение к себе и всячески мстила. Сегодня же этих рутинных несчастий не было, а те, что все-таки случились, Николай   Анатольевич разрешил беззлобно и быстро. Что-то изменилось — но что?.. Раньше рабочие дни были словно пустыми какими-то, бесчувственными — а теперь появилась некая смутная, нечеткая надежда, будто лучик, пробившийся сквозь облако. То ли надежда, то ли ожидание чего-то, то ли знание о чем-то — не разберешь...
Будний день, обычно тянувшийся полвечности, прошел легко и быстро, и усталость принес приятную. Николай лег спать раньше обычного — около 22:00, - и ложился он с охотой, что было для него необычным. Обычно он старался заснуть как можно позже — словно желал, чтобы день не заканчивался, потому как завтра предстоял еще один рабочий день, точно такой же, идентичный уходящему, с новыми проблемами, новыми досадами, новым раздражением.
Обычно он допоздна смотрел телевизор — к полуночи смотрел уже через силу, не осознавая происходящего на экране. Смотрел все, что передают — фильмы, мультфильмы, новости, рекламу, кулинарные программы... Или просто сидел с пультом в руке, бессмысленно глядя на экран и раз в две секунды переключая канал. А каналов было сорок, и перещелкивать их по кругу можно было почти до бесконечности.
А в этот вечер он вообще не включал телевизор: «Как надоел этот быдлоящик!.. Все равно смотреть нечего, и пусть хоть сорок каналов будет, хоть тысяча...» Засыпая, уже находясь на грани сна и яви, Николай вспомнил вчерашнюю ночь: почти забытая днем, она вспомнилась ему ярко и ясно. Вспомнилось ощущение бесплотной легкости, ощущение того, как сознание движется отдельно от тела, ощущение натянутого «провода», предметы, проявившие свою скрытую суть...
Он понял, что хотел бы снова «выйти», «выйти из себя» - и попытаться получше изучить это состояние, а также неизведанную и странную сторону нашего мира, спрятанную от глаз, но открытую душе.
Попытался самостоятельно «отделиться от тела» - «выдохнуть» свой разум, заключенный в серебристую дымку. Безуспешно.
«Может быть, это и вправду было сном?!.» - расстроился Пепеляев и заснул.
...Но снов он не увидел. Его пробудило чувство подъема — будто что-то слегка приподняло его над кроватью. Но тело-то осталось лежать в кровати! «Получилось!!!» - возликовал Николай Анатольевич, почти привычным движением «спускаясь» в свою комнату. Вещи снова стали яркими или тусклыми, и снова поток лунного света тек через окно. Но все это было уже знакомое, виденное... А ведь так хотелось изучить «невидимый мир» получше! Первым побуждением было — отпереть дверь и выйти из квартиры. Но как это сделать, не имея тела?.. Может быть, можно проходить через стены, как привидение?
Он робко подлетел к ближайшей стене, попутно отметив, что рисунок старых обоев приобрел мягкие и уютные пастельные оттенки. Осторожно коснулся стены своей «сферой». Стена, против ожидания, оказалась твердой и осязаемой, «шарик» скользил по ней. «А если «приподняться»?..» - пришла ему мысль.
Рисунок обоев утратил четкость, затем вовсе размылся и исчез, потом и сама стена стала полупрозрачной, как густой туман. Николай прошел сквозь нее, почти не ощущая сопротивления.
И оказался на улице: вокруг высились дымчатые, странные громады девятиэтажек, внутри которых, причудливо просвечивая друг через друга, виднелись комнаты. Одни — как темные пустоты, в которых почти ничего нельзя было разглядеть (там или никого не было, или обитатели крепко спали). Другие — озаренные мыслями и чувствами людей, расцвеченные ими — то ярко и пестро, то монотонно и холодно.
Улица внизу походила на быструю реку: по ней текли два невидимых потока, один - вправо, другой — влево. Потоки стремительные, неудержимые, и ровные-ровные, без единого завихрения. По потокам этим плавали этакие вихрящиеся светляки — не сразу Николай понял, что это были машины.
Николай взмыл над улицей, охваченный восторгом: невесомость и свобода!.. Почти как в детских снах о падениях и полетах… «Наверное, я сейчас похож на воздушный шарик, - усмехнулся он про себя, - Шарик на серебряной нити, который может видеть и думать! Жаль, что никто меня не видит – обзавидовались бы!» Он наслаждался полетом.
Внизу проплывали девятиэтажки, хрущовки, супермаркеты, школы. Город представлял собой странное и… и нездоровое зрелище: он казался нереальным, бредовым, эфемерным. Одни строения казались туманными темными горами, неясными и громоздкими миражами. Другие (в основном, это были старые дореволюционные дома) выглядели почти так же, как наяву, но были какими-то выцветшими и полустертыми, как старинные фотографии. Третьи же вовсе походили на цирковые балаганы или ярмарочные шатры: яркие, пестрые, нелепые, внутри – пустота и пустяки, суета и бесцельность. «Все это – недолговечное…» - отметил про себя Николай Пепеляев. Дороги, несмотря на свою стремительность, были сродни весенним ручьям — торопливым, мелководным, спешащим поплескаться и пожурчать, прежде чем пересохнуть.
Николай понесся к небу — повыше, подальше от пустой городской суеты. Вскоре он увидел... ветер, невидимый обычному глазу — словно чье-то свежее, прозрачное, чистое дыхание, словно невесомый ручей. Дыхание какого-то небесного дракона. Когда-то, щелкая каналами, Пепеляев мельком увидел такого жемчужно-голубого дракона в каком-то китайском (или японском?) мультфильме. Да, именно с восточным драконом ассоциировался ветер — такой же гибкий, длинный, стремительный...
Николай Анатольевич несся вместе с ветром — такой же невесомый, такой же быстрый... Наверное, даже птицы, даже космонавты в невесомости не чувствуют себя так легко!.. Немного позже он с удивлением обнаружил, что он не одинок в ветряном потоке. Вместе с ветром летели какие-то существа — едва заметные, но явно живые. И они прекрасно видели серебристого чужака на нити, и сторонились его. «Словно частицы ветра,» - подумал он. - «Мыслящие и чувствующие частицы ветра!.. Духи?..»
Какое-то время он наблюдал за ветряными духами, проносящимися рядом. На что они были похожи?.. На чаек?.. На лоскутки или листья, подхваченные ветром?.. На ракеты?.. На рыб?.. Он так и не смог определиться.
Внезапно духи кинулись врассыпную, словно испугавшись кого-то. Мгновением позже этот «кто-то» показался: бледно сияющий каплевидный сгусток энергии неуклюже поднимался, явно направляясь к Пепеляеву. «Он злой и глупый. Я чувствую это...» - Николаю стало страшновато. Сгусток словно излучал злость и скудоумие. А еще он почему-то вызывал ассоциацию с городом, оставшимся далеко внизу. «Должно быть, это дух, зародившийся в городе. Разве там может зародиться кто-то умный или добрый?»
Николай хотел было рвануться вниз, к городу и к физическому телу — но сгусток сделал неожиданный резкий бросок и с силой толкнул его. Николай — точнее, его «шарик», - отлетел далеко в сторону, как мяч. Каплевидное существо снова бросилось на него и снова боднуло. Боли от его ударов не было — был только панический, обессиливающий страх.
Когда «капля» вознамерилась атаковать в третий раз, Пепеляев сгруппировался и вернулся в тело. В долю мгновения перед ним промелькнули небеса, ночной город, соседний дом — и вот он снова лежит в своей постели, и сердце бьется часто и гулко.

Так он узнал, что странный мир, соседствующий с нашим, не только таит потаенную сущность всех вещей, но и полон жизни — особой жизни, не проявляющейся в видимом мире.

...Наступил следующий вечер. Теперь Пепеляев ждал нового «выхода» почти с нетерпением. И «выход» удался легко и привычно. Теперь он управлял своим «вторым телом» свободно и непринужденно. Полеты и маневры, расширение и сужение поля зрения, «подъемы» и «спуски» давались ему без напряжения и без боязни.
Этот вечер выдался дождливо-пасмурным, и пространство над городом было полно... влаги. Знакомых «ветровиков» почти не было видно, зато воздух кишел другим видом духов — эти были покрупней и потяжелей «ветровиков», более неторопливые и важные. Они, похоже, не признавали прямых курсов — двигались исключительно волнообразными или спиральными траекториями. От них веяло прохладой, влагой и дождем. Особенно много их скопилось в низких облаках. «Это, наверное, духи-водники,» - заключил Николай Анатольевич. Было хорошо видно, что небеса — не родная стихия для них. Они невесомо кружились и клубились в воздухе, но все же медленно опускались к земле.
Пепеляев неторопливо летел среди роев водных существ. «Водники» нехотя расступались перед ним, явно чуждаясь его. Он был очень осторожен — боялся снова встретиться с «каплей». Но «капли» не было видно.
«Интересно — если в воздухе так много этих «водников», то сколько же их будет в реке?!.»
Он резко взмыл над городом, распугав духов. Полетел к реке.
Вот она — широкая, величественная, совсем непохожая на ту реку, которую он привык видеть с моста и с берегов. Темной, глянцевой, рябящейся лентой тянулась она от горизонта до горизонта. «Она словно стала намного шире... Спущусь-ка пониже...»
Течение было размеренным, волны бежали ритмично, словно гипнотизируя. Но волны ли это были?.. Там, под поверхностью воды, двигались сотни «водников» - правда, иной разновидности. Они походили то на рыб, то на дельфинов, то на скатов-мант, то на русалок... По сути, это они своим движением создавали и течение, и волны. «Надо же как!.. У каждой волны — и своя душа?..» - изумился Пепеляев.
Он погрузился в воду, не чувствуя ни сопротивления, ни холода. Только умиротворяющая, спокойная прохлада... Водяные духи разбежались от него в стороны — точь-в-точь как испуганные рыбы. Не нуждаясь в дыхании, не подверженный архимедовой силе, Николай легко добрался до дна. Там было еще спокойней и еще прохладней. Он видел светящиеся огоньки — крошечные души материальных речных обитателей, плавающих, ползающих, неподвижно сидящих. Видел колышущиеся ленты и метелки водорослей. Духов-«водников» там также было предостаточно — но они были покрупней тех, что плавали у поверхности, и были почти неподвижны, словно дремали около дна и в зарослях водяной травы... «Русалки и водяные!» - подумалось. - «Хозяева реки!»
Вдоволь насмотревшись на подводную жизнь, о которой прежде не подозревал, он вылетел из реки, и... буквально столкнулся с уже знакомой «каплей». «Капля» тут же бросилась на него и снова ударила его всей своей нематериальной «массой». Николай Анатольевич снова отлетел в сторону и пустился наутек — в сторону лесопарка, темневшего на другом берегу реки, надеясь скрыться среди деревьев. Капля с тупой упрямостью последовала за ним. «Она как злая собака!.. Только что не лает,» - смекнул беглец. - «Кидается, толкает — а вреда, по сути, и нет...»
В лесопарке было еще темнее, чем он ожидал. Деревья показались ему необычно большими, темными и величественными. «Капля» почему-то не осмелилась вползти под их сень, поплавала немного над рекой — и куда-то улетела.
Лесопарк казался настоящим древним лесом... Казалось, что он стал намного гуще — просто помимо обычных, «настоящих» деревьев, там «росли» деревья-призраки — давным-давно спиленные или засохшие. Трава тоже казалась намного более высокой и густой, чем в «материальной жизни». Чувство свежести и чистоты просто наполняло лесной воздух...
Впрочем, было и немало почти голых, порченных мест — тропы, вытоптанные людьми, костровища, свалки мусора... Как зияющие раны в теле леса.
В лесопарке тоже было немало незримых существ. Но они были большей частью робкими, словно запуганными. Один из «лесовиков», этакий прыгучий слизнячок, сделал робкий прыжок в сторону Пепеляева — тоже попытался напасть, но только он был слишком мал и слаб, и не шел ни в какое сравнение с «каплей». Остальные же «лесовики» или сидели среди подлеска, или порхали среди крон, похожие на светлячков.
Предположив, что в глубине лесопарка, где люди бывают редко, невидимая жизнь окажется более богатой, Пепеляев направился туда. И оказался прав — там, где тропы, тропинки, костровища и свалки перестали встречаться, «лесовиков» оказалось намного больше. И «слизнячки», и «светлячки» водились там в огромном количестве. «Слизнячки» тяготели к кустарникам, ямкам, норкам и подножиям деревьев. «Светлячки» были разных размеров и цветов, и кружились среди листвы, среди стеблей трав, или просто летали от дерева к дереву. Еще они умели вжиматься в стволы деревьев и сливаться с ними. Они казались разумными — Николаю казалось, что они летают с какими-то определенными целями, общаются между собой. То поодиночке, то стайками проносились они перед ним, устраивали хороводы на прогалинках среди папоротника...
Попадались и существа покрупнее: то живой поток сияния проскользнет по земле, да «втянется» в дерево, то печальный дрожащий световой столб покажется вдали среди стволов — побродит неторопливо, и исчезнет, словно неприкаянный призрак. А может — и вправду призрак?..
«Если бы я мог разговаривать с ними!.. Если бы они меня не боялись!.. Может быть, этому можно научиться?..» - Николай Анатольевич замирал от восторга, и в то же время — жалел, что чужд этому невидимому празднеству жизни...
В этот раз ему не захотелось возвращаться в свое тело «рывком», и он размеренно полетел к своему дому, размышляя об увиденном, пытаясь это осознать, вписать в привычную картину мира... Он был рад новым впечатлениям и новым познаниям. И он мучился от собственного неведения.
Над городом «капля» снова отыскала его, но на этот раз Пепеляев решил напасть на нее первым. Сгруппировался, сжал свой «шарик» поплотнее — и с силой врезался в упругое «тело» своего врага. «Капля» всколыхнулась, от нее отлетели несколько «брызг». Она опешила от неожиданности. Тогда человек снова атаковал ее, ударив с еще большей силой и скоростью. От «капли» фонтаном полетели брызги и клочья. Она заметалась в ужасе и бросилась наутек. Теперь она походила не на злую, а на перепуганную собаку, с визгом несущуюся, поджав хвост.
Николай погнался за ней, ликуя от своей победы — оказывается, нечего было и бояться, и теперь это существо боится его еще больше, чем он боялся его.
«Капля» проворно убегала, лавируя среди туманных башен девятиэтажек. Николай летел следом, не настигая, но и не отдаляясь. «Капля» то резко ныряла к самому асфальту, то внезапно взмывала к ночному небу, распугивая «воздушников» - но преследователь не отставал.
Вдруг жилой массив словно расступился перед ними — Пепеляев резко затормозил, ибо зрелище оказалось для него совершенно неожиданным.
Он загнал «каплю» на городское кладбище. А кладбище было темнее ночи, заполнено вязкой, холодной темнотой. Среди темноты выделялись некоторые могилы — они мерцали, как скорбные свечи, призрачно-белое сияние стояло над крестами и надгробиями. Все это внушало неодолимую вялость, тоску и... отвращение. «Капля», оказавшись над этим «болотом», заметалась, задергалась и исчезла — видимо, «поднялась» и скрылась где-то в другом слое невидимого мира.
Пепеляев немного посмотрел на кладбище и собрался было вернуться в свое тело, как вдруг увидел малозаметную полупрозрачную фигуру, медленно плывущую над кладбищем. Кто это?.. Человек?.. Другой «путешественник», «вышедший из себя»?
Он подлетел к призраку поближе, желая заговорить с ним, и попутно думал — как же говорить, не имея тела? Может быть, как-то проецировать ему свои мысли?
«Кто ты?» - мысленно спросил он полупрозрачного, тускло мерцающего человека. Тот продолжал печально плыть над могилами, понуро склонив голову.
«Кто ты?» - Пепеляев сконцентрировался получше, и призрак испуганно обернулся.
«Я?.. Я уже сам почти не помню, кто я...» - грустно ответил он, разведя руками. Его слова были беззвучны. Они почти ощутимо коснулись Николая Анатольевича — этакое прохладное, насыщенное печалью дуновение. И тут Николай затрепетал: в этих словах было что-то знакомое, очень знакомое, до боли знакомое... Он подлетел к призраку поближе — да, он был знаком ему... Теперь Николай был совершенно в этом уверен. Но кто же это? Черты лица этого человека были неразличимы. Да и все его тело было очень нечетким. Оно казалось похожим на полурастаявшую ледяную или восковую фигуру, утратившую какие-либо четкие и различимые детали. Но тем не менее, это существо было знакомо Пепеляеву. Несмотря на «таяние», оно все же сохранило ту неуловимую, необъяснимую суть, что делает человека — человеком и личностью.
«Ты... Умер?» - догадался наконец Николай.
«Да... Я умер — не помню уж, сколько дней назад, и до сих пор продолжаю умирать... Не знаю, почему так...» - отвечало привидение, снова и снова разводя руками.
Пепеляев насторожился: это движение тоже было очень знакомо ему...
«Ты — Пашка?! Пашка Кунцев?!» - осенило его. Пашку Кунцева, одного из друзей Николая, похоронили около двух недель назад. Да, это был он — без сомнения, он!
«Да!.. Я припоминаю...» - закивал призрак и тут же понурился еще больше прежнего. - «Напрасно ты мне это напомнил — память о жизни замедляет мою смерть...»
Он немного видоизменился, став менее прозрачным и более похожим на себя самого — на Пашку Кунцева, упитанного весельчака и бабника, которого помнил Пепеляев. Только очень непривычно было видеть его несчастным, понурившим голову.
«А я — Пепеляев. Ты помнишь меня?..»
Кунцев промолчал — то ли не помнил, то ли обиделся за новое напоминание о прошедшей жизни.
«Здесь часто бывают и другие люди, они тоже умирают, так же, как и я — кто-то быстрее, кто-то дольше, но никто из них еще не застревал надолго, как я. Они тают и уходят быстро и легко — особенно старики и больные. А меня словно что-то держит...» - сокрушался он.  - «Я могу свободно перемещаться, но не покидаю кладбища, потому что и город, и река, и лес напоминают мне о том, как я жил... Жил я весело, ничего для себя не жалел... А толку от всего этого веселья, от баб, от ресторанов?.. Все равно откинулся, как и все — и теперь застрял здесь... Видать, такая мне расплата за мое свинское счастье...»
Пепеляеву хотелось как-то утешить покойного — но он не мог подобрать подходящих слов. Еще больше хотелось чем-то помочь ему — но как, как это сделать?..
«Конечно, я и в конце концов растаю. Я с каждым днем становлюсь все прозрачней и все больше и больше забываю о своей жизни. Очищаюсь, как от шелухи. Только шелуху я нарастил слишком крепкую... И все думаю, и думаю — что же ждет меня там, куда все уходят?.. Страшно идти туда, в неизвестность. А вдруг попы говорили правду?!»
Он помолчал немного.
«А ты-то живой, как я вижу... Просто ты научился...»
«...Выходить из себя. Так я это называю»
Кунцев закрыл лицо руками.
«А я... Не верил же всю жизнь ни во что... Пожалуйста, оставь меня!..»
Николай Анатольевич медленно поплыл обратно, к городу. Невыносимая жалость охватила его, и он проклинал себя за свое бессилие. А еще ему стало страшно — а вдруг серебряная нить, связывающая его с телом оборвется, и он тоже будет бродить без тела невесть сколько времени?..

«Выходы из себя» он все же не забросил. Кладбище миновал седьмой дорогой, боясь снова увидеть умершего друга и снова удлинить его мучения каким-нибудь неосторожным напоминанием. Ночами он бродил по лесам, по полям, по ближним и дальним краям, поднимался в небеса и в открытый космос, открывая для себя новые и новые тайны незримой стороны видимого мира. Научился «вылеплять» из серебряной материи не примитивный шарик, а подобие собственного тела — и этот навык открыл для него много новых возможностей. Он встречал разнообразные существа, тайно обитающие рядом с нами — существа красивые и безобразные, добрые и агрессивные. Ему удалось наладить контакт с некоторыми из них. И все же «второй мир» открывал свои секреты нехотя, и по-прежнему оставаясь таинственным и пугающим. Время от времени Пепеляев делал нелепые ошибки, порой довольно опасные — точно так же ошибается слепорожденный человек, внезапно прозревший...

…«Ну что же делать с этим Николаем Анатольевичем Пепеляевым?..» - подумал судмедэксперт.  - «В его венечных сосудах есть признаки атеросклероза, и это есть хорошо... Значит, свалим все на них!»
«Внезапная коронарная смерть» - уверенно вписал он в протокол.

30 декабря 2009-го — 29 июля 2010-го.
Медленно, медленно, до чего же медленно...