Опасная бритва

     …Из потёртого кожаного футляра дед Иван доставал свою опасную бритву с блестящим, сточенным от длительного использования лезвием. На лезвии была выгравирована марка «SOLINGEN». Эта немецкая опасная бритва скрывала лезвие в рукоятке, и на торчащий стерженёк нужно было нажать, чтобы увидеть лезвие, выворачивающееся из своего гнезда. Дед перед бритьём долго правил лезвие, затупившееся при последнем бритье, оттачивая его на кожаном ремне, укреплённом одним концом за гвоздь в стене, другой конец держа левой рукой. При этом ремень прогибался, и вниз лезвие как бы скатывалось под горку, а вверх шло неохотно, не доезжая до конца. Внук Саша, по причине летней жары в одних трусах и босой, сидел на лавке у стены, отделявшей их жилую комнату от комнаты Ксении, бабушкиной сестры. Земляной пол приятно холодил ноги мальчика, который с интересом смотрел на деда, стоявшего к нему боком против окна эдакой глыбой, у деда шевелились только руки, а ноги, туловище и голова казались изваянными из серого камня. Дед заметил блестевшие на свету, падавшем из окна, глаза внучонка, и повернул к нему голову. Это было так неожиданно, что внук вздрогнул. Дед хриплым от долгого молчания голосом произнёс:

-Что, интересно? Ну, подойди, посмотри бритву. Видишь, ещё от первой мировой войны у меня, из плена привёз. Ей износу нет, только чуть подправить, и бреет, как новая.-

Сказав это, дед продолжил шевелить руками, теперь уже посматривая на столик перед ним, где стояла маленькая оловянная мисочка с простым узором снаружи, местами погнутая, но всё ещё продолжавшая нести свою службу. В этой мисочке, обычно стоявшей на этажерке в углу, совсем рядом с Сашей, волосами вниз лежал помазок, просто пучок конских волос, скреплённых жестяной рукояткой. На печке грелась загодя поставленная на чугунные кольца вода в жестяной кружке, глыба вдруг повернулась, вышла из яркого снопа света в полумрак комнаты, и на глазах Саши превратилась в деда, одетого в серую холщовую рубаху, и более тёмные серые брюки. Дед снял с печи жестяную кружку, вновь подошёл к столику с бритвенным прибором, налил в мисочку немного горячей воды, совсем на донышке, бросил туда обмылочек тёмного хозяйственного мыла, которое продавалось в магазине сельскохозяйственной потребительской кооперации, или кратко сельпо, и стал распускать мыльный катышек, поводя помазком по дну. Когда крепкая пена заполнила мисочку, он вынул обмылок, положил его в целлулоидовую мыльницу, и снова натужно произнёс, взглянув на внука, внимательно глядевшего на его руки:

-Ну вот, всё готово для бритья. Смотри, бритва какая острая,-

и он провёл своим шершавым толстым пальцем поперёк лезвия, и деланно, как бы с испугом, отдёрнул от него руку. Саша уже стоял рядом, чтобы лучше всё разглядеть, и потянулся было тоже попробовать остроту лезвия, но дед поднял руку с бритвой повыше, и сказал:

-Нет, это не для маленьких. Вот вырастешь, у тебя появятся борода и усы, станешь их брить, тогда и напробуешься.-

Саше стало обидно, что ему не дали попробовать остроту такой блестящей штуки, которая у деда почти всё время лежит в коробочке-футляре, никому не нужная. И только раз в несколько дней дед игрался с этой опасной бритвой, сначала наносил пену помазком на щёки, подбородок, и под носом, затем брал бритву за рукоятку и стерженёк, двумя пальцами правой руки крепко удерживая лезвие, и с тихим шорохом водил сначала по правой щеке, счищая пену, которая становилась серой из прежней белой от срезанных дедовых щетинок, затем вытирал лезвие о полотенце, которое лежит у него на правом плече; оттягивая кожу вниз левой рукой, скрёб с другой стороны лица, невидимой сидящему на лавке Саше. Саше нужно было взглянуть и на другую сторону лица деда, он встал, осторожно, чтобы не задеть деда, обошёл его, и стал смотреть на уверенные движения руки деда. Из-под пены появилась почти молодая, чистая и чуть покрасневшая кожа лица. А дед уже бреет усы, оттянув вверх кончик носа, и смешно тянет верхнюю губу вниз. Затем приходит черёд подбородка, дед приподнимает голову, запрокидывая её, скребёт и часть шеи, аккуратно обходит кадык. Всё, теперь бритву дед откладывает, снимает остатки пены тем же полотенцем, кладёт его на стол, моет мисочку и помазок под рукомойником, ставит на просушку на край печи, моет бритву, протирает чистым краем полотенца, и укладыввает её в футляр. Саша при этом чуть не влезает в тот же самый футляр, и дед произносит:

-Сейчас покажу тебе бритву, но только в моих руках, слышишь, она же опасная, может и палец порезать мигом.-

Дед идёт к рукомойнику, и окончательно смывает остатки пены с лица, шеи и рук.
Рукомойник – это бачок со штырьком, прикреплённый к задней высокой стенке шкафчика «Мойдодыр» с раковиной. Из раковины вода стекала в ведро, которое нужно было своевременно опорожнять в выгребную яму во дворе. Бачок рукомойника нужно было наполнять водой, когда она выливалась полностью. И всем эти занимался дед: он приносил воду из колодца на улице в двух вёдрах. Коромысло висело в прихожей на стене, но дед им не пользовался. Саша ходил с дедом к колодцу, иногда там можно было встретить соседей, послушать, о чём говорят взрослые.

-Саша, ну иди, покажу бритву,-

это снова дед извлекает внука из его мыслей о рукомойнике, о воде и колодце.

И дед показывает внуку бритву, пускающую лучики на стены, на ней буквы, которые он произносит, как Золинген. На лезвии бритвы есть продольный желобок, бритва похожа на нож, но все ножи имеют прочную солидную ручку и острый конец, а у бритвы чёрная бакелитовая ручка с гнездом для упрятывания лезвия, и тупой конец. Дед осторожно берёт пальчик внука, легонько проводит лезвием вдоль подушечки пальца. Шершаво и щекотно прикоснулось лезвие к Саше, словно поздоровалось с ним осторожно. Но и опасно, эта опасность холодком прошлась у Саши по спине. У мальчика сразу пропало желание поиграться с бритвой. В доме ещё много интересных предметов, вещей, которые тоже нужно пощупать, потрогать, осмотреть. Познакомиться, одним словом. Ибо Саша здесь недавно. И ещё не изучен двор и сад. В соседней комнате их дома живёт двоюродная бабушка Ксения. Саше хотелось бы познакомиться с ней, может, и подружиться. С бабушкой у него уже хорошие отношения, с бабушкой Саша ходит к её подругам, одни живут близко, другие далеко. Бабушка показывает ему разные травы, что растут везде, на выгоне, по обочинам дорог, в полях, на лугу. Рассказывает об их свойствах, и тут же собирает пучочки трав: зверобой, мяту, череду, мать-и-мачеху, тысячелистник. Пучочки она обвязывает верёвочками и привязывает к потолочной балке, где они сохнут постепенно, источая слабые ароматы. На мазанном глиной полу тоже лежат стебли травы полынь, так освежающие своим горьким ароматом воздух с вечно закрытыми окнами и дверями, чтобы не влетали мухи. Но мухи жужжат в доме всё равно, они проникают, когда кто-то входит, или выходит во двор.

     Двор большой, сначала Саша ходил повсюду с бабушкой, она показывала ему сарай с коровой, курами на насестах, там же в сарае у стены лежали грабли, лопаты. И огород возле дома показала ему бабушка, и сад с колодцем в нём.

-В колодец нельзя долго смотреть, а то свалишься туда, голова закружится,-

учила она Сашу. А ему так хотелось ещё хоть разик посмотреть в колодец, где совсем неглубоко поблёскивала вода, которой дед поливал огород. Но бабушка уже вела его через сад вниз, где аж до луга простирался огород, который был целиком дедушки и бабушки. Ксения не хотела брать огород, возиться с посадками, прополками, уборками урожая. В огороде росла неизменная картошка, сладкий стручковой горошек, укроп, помидоры, зелёные арбузы и шероховатые дыни. Дорожка от дома до луга шла через ближний огород и сад, деля их пополам. Половина сада и ближнего огорода принадлежала Ксении. Ксения вела себя, как чужая, хотя была родственницей, это Саша уяснил себе чётко с первых встреч с ней. Впервые он увидал её, старуху, одетую во всё чёрное, с острыми чертами лица, острым, чуть вперёд, подбородком, впалыми щеками, желтоватым оттенком лица. Тогда она шла навстречу Саше, он шёл с луга домой, Ксения пела песню «Наш паровоз, вперёд лети» мелодичным, чуть дребезжащим голосом. Саша остановился на дорожке, не доходя до неё нескольких метров, и не зная, в каких он должен быть с ней отношениях. Он слыхал, что Ксения нелюдима, и ожидал от неё первой, что ли, задания тона. У Саши не было никакого знания о ней, кроме того, что она не очень хочет знакомиться, раз она, уже живя целый год здесь, зная, что Саша существует на свете, и два дня, как приехал сюда, в это село без реки, брошенное просто в степь, не зашла познакомиться.

     -Тебя звать Алик?-

спросила у него Ксения, остановившись. Саша ответил, уже при звуке голоса чувствуя, что Ксения считает его маленькой букашкой, ничего не значащей козявкой, которую раздавишь, и не заметишь:

-Так зовёт меня папа, а бабушка и дедушка называют меня Сашей. А Вас зовут бабушка Ксения?-

-Да, меня зовут так. Ты что, слыхал что-то обо мне, отвечай честно. Что говорит обо мне твоя бабушка Полина?-

Саша знал, что когда папа так говорит, отвечай, мол, честно, то он должен смотреть ему прямо в  глаза, и отвечать всю правду. Только что такое правда, он не знал доподлинно, ведь правда могла быть разная, смотря по тому, смотришь ли ты на кого-то сверху вниз, или наоборот. Если ты – малыш, и смотришь долго не мигая в глаза взрослому, то даже если всё, что ты говоришь, так и было, у тебя начинают слезиться глаза, ты мигаешь, и готово, ты уже чувствуешь, что тебя уже не считают честным человеком. Ведь ты сморгнул, и уже не помнишь, в чём она, та правда, состоит. Вот и теперь, стоя перед Ксенией, он только и помнил, что она – почти чужая тётя, и что она точно не помнит, что она его родственница.
Саша вспомнил, как бабушка разик говорила, что Ксения – её сестра, и решил эту правду и огласить:

-Моя бабушка говорила, что ты – её сестра, и моя двоюродная бабушка.-

После этого ответа Саша почувствовал себя сильней, почти таким же сильным, как и его тётя Люба, которой Ксения приходилась родной тётей, а она не обращала на Ксению никакого внимания, и даже передразнивала её, когда тоже пела любимую песенку тётечки  «Наш паровоз, вперёд лети», и чуть-чуть дребезжала голосом. Но Ксения Степановна, как её звали бабки в деревне, они всех называли по имени-отчеству, без перехода сказала Саше:
-Ты у меня вишенки не трогай, с деревьев не срывай, а только с земли поклёвышки можешь поднимать.-

Поклёвышки, или спелые вишни с поклёванными птицами боками, действительно валялись на земле, растерзанные, с вывороченной мякотью, почти одни косточки с небольшим кусочком вишенки. Саша и раньше не заходил на половину сада Ксении, а уж поклёвышки поднимать и вовсе не думал. Тем более, что в саду у деда уже подростало сразу пять или шесть, короче, много вишнёвых деревьев, и на одном уже было десятка два ягод. Поэтому и ответил он спокойно, с достоинством, зная, что говорит правду, только правду, и ничего, кроме правды:

-Спасибо за Ваши поклёвышки, но у нас в саду тоже есть вишни.-

Ксения вдруг потеряла интерес к разговору, и не отвечая, не прощаясь, прошла мимо Саши, уже думая о своём, и вновь запела свою любимую песню «Наш паровоз, вперёд лети». Саша с любопытством наблюдал за ней, как она свернула в свою половину сада, подошла к раскидистому дереву с маленькими райскими яблочками, красными с поверхности, и с розовой мякотью. Затем она вылила под дерево содержимое чёрного котелка, сорвала несколько райских яблочек, подошла к старой сливе, посмотрела на ещё зелёные плоды, пошла дальше, вглубь сада. Саше надоело смотреть на неё, да он чувствовал, что и нехорошо это, как бы подсматривать за взрослым, и побежал вверх по дорожке, к дому.

     С улицы вошла его тётя Люба, с портфелем в руке возвращавшаяся из школы. Она учится в девятом классе в районной школе-десятилетке, ходит каждый день за четыре километра, туда всё на гору, обратно бегом, под горку легко бежать, только её портфель болтается. И туда, и обратно она ходит с подругой Нелли, они всё время о чём-то шепчутся, вчера Саша с бабушкой встретили их на горе, возле больницы, Неля ходит медленно, красиво переставляет ноги, руки её добрые, она очень понравилась Саше. Его тётя Люба с золотистой косой, крепкая, говорит громко, над Сашей всё время подшучивает, учится хорошо, и хочет стать артисткой. Сейчас она сдаёт экзамены, и скоро у неё будут каникулы. Тогда, может быть, они с Нелей возьмут Сашу с собой на речку купаться. Правда, речка очень далеко, километров 6 до неё, и Люба боится, что Саша туда не дойдёт, уж очень он маленький. Но Саша знает, что он уже большой, ему пять лет, в городе он сам ходил в садик. А бабушка и дедушка не разрешат ему идти на речку с тётей и её подругой, они сказали, что поведут его на пруд возле водокачки, там чистая вода, неглубоко, и дети из села бегают туда в жаркие дни освежаться.

     У Саши есть ещё одна тётя, зовут её Наталья, и бабушка, и дед называют её Ната. Она старше Любы, училась в музыкальной школе, а потом и в училище играть на аккордеоне и баяне, и теперь уехала работать далеко, в Донецкую область, в город Белолуцк, музыкантом в садике. Саша видел её когда-то, он был тогда совсем маленьким, но помнил, что Ната никогда на него внимания не обращала, видно, как и Ксения, считала его мелюзгой, не достойной внимания. Бабушка с дедом иногда говорят о Нате, что она поехала устраивать свою жизнь, и что они желали бы ей встретить там хорошего человека.

     Обо всём этом Саша думает, сидя за столом, и глядит поочерёдно на бабушку, деда и Любу, которые едят борщ. Он сидит рядом с бабушкой и Любой, напротив деда, на стуле лежит стопка большого формата книг из собрания , называемого энциклопедией, и на этой стопке сидит Саша. И всё равно высоко для него расположена тарелка с борщом, есть неудобно, но когда-то же обед закончится. Бабушка подаёт второе, картошку-пюре с зелёным лучком прямо с грядки. На столе стоит общая тарелка с хлебом, сегодня его выпекала бабушка, Саша смотрел, как она замешивала тесто, как потом оно пыталось вылезть из кастрюли, и бабушка заталкивала его обратно, при этом на поверхности теста лопались большие и маленькие пузыри, и появлялся какой-то кислый запах. А потом бабушка поместила в под печи на листе четыре лепёшки теста, и через много времени вынула вкусно пахнувшие караваи. Так хотелось попробовать кусочек горячего хлеба, Саше отрезали кусочек, он остыл, и... Хлеб был не такой, как в городе, невкусный, сырой. И теперь за столом Саша стал катать из хлеба шарики, его кусок лежал почти нетронутый.

-Поля, снова ты хлеб не допекла, он же сырой,-

обратился дед к бабушке. Лицо бабушки напряглось, она стала оправдываться:

-Дрова вышли раньше срока, я соломой печь подтапливала, вот хлеб и получился, как глина.-

Тётя Люба вмешалась в их перепалку, защищая мать:

-Не ссорьтесь, ведь дров и правда нет, и уголь брикетный кончается. Папа, выпиши в колхозе дрова и уголь, вот тогда и требуй от мамы выпеченный хлеб.-

Люба встала из-за стола, принесла кастрюлю компота, налила всем в кружки из обожжёной глины, не садясь, выпила, и убежала во двор, сказав, что зайдёт к подруге, и они погуляют. Саша попытался увязаться за ней, но она его не взяла с собой. Саша вернулся с порога, дед и бабушка стали укладываться на дневной послеобеденный сон, и Сашу уложили тоже на чёрный диван с овальной спинкой и с гнутыми ножками, бабушка провела по его рёбрам рукой, и сказала, что тот, кто днём спит, не будет таким тощим, как Саша, и что у него сало станет нарастать. За перегородкой, где стояла их кровать, дед и бабушка улеглись, и наверное, им было весело вдвоём, потому что бабушка засмеялась, и дед её больше не ругал, а говорил ей что-то тихое и ласковое. А вскоре и они, и внук Саша спали, дед похрапывал, бабушка посвистывала во сне, а Саша беспокойно подёргивал во сне ногами.

     День ушёл, остался только вечер, и ночь. И каждый день у Саши будет завтра, ведь мир такой большой, и так много хочется узнать и успеть. И папа найдёт для Саши новую, хорошую маму, и заберёт его к себе. А когда Саша вырастет, у него тоже будет своя бритва, помазок и остальные принадлежности для бритья. И огород, сад, и речка рядом.

5 августа 2010 г.