Командовать парадом будут женщины. главы 8 и 9

Глава восьмая
Глубокий финансовый кризис, начавшийся в США и постепенно засосавший в свою пучину весь остальной мир, стал главной причиной наступивших в стране перемен. Прибыли от распродажи полезных ископаемых и другого сырья, казалось, давали шансы на спасение, тем более, что был сколочен огромный антикризисный фонд, якобы предназначенный именно для подобных случаев.
Этот общак, в который стекались взносы от грабителей народа, хранился вне страны и, как и следовало ожидать, в основном тратился на тех же олигархов. Некоторую первоначальную стабильность в экономике руководящая верхушка приписывала своей исключительной прозорливости и радовалась за население страны, которой безумно повезло с правителями. И, чтобы еще больше осчастливить граждан, дали команду подготовить ряд законопроектов о пожизненном сроке полномочий главы государства и передаче власти по наследству.
И зомбирование людей по телевидению и в прессе сосредоточить как раз на этой проблеме.
Самыми рьяными апологетами идеи пожизненной династической формы правления выступали, конечно, чиновники, сенаторы и депутаты, напоминавшие по своим повадкам оголодавших хищников. Миллионные счета в западных банках, виллы за рубежом, особняки и роскошные иномарки, как правило, записанные на дальних родственников, ничто не вызывало у них чувства сытости. При каждом удобном случае они требовали и добивались повышения зарплаты, льгот, пенсионного суперобеспечения и гарантии неприкосновенности после ухода на покой. Но даже их перещеголяли так называемые правоохранительные органы, окончательно выродившиеся в свою полную противоположность; в погоне за быстрым обогащением они занялись тем, что получило название «государственный бандитизм».
Вакханалия беззакония Триады, состоявшей из властных структур, органов правопорядка и криминалитета, захлестнула страну, усугубив и без того ужасное положение народа, безропотно переживавшего революции, коллективизации, голодоморы, массовые убийства, шоковые терапии, дефолты и прочие бесчеловечные эксперименты социальных новаторов всех мастей. Под видом реформы ЖКХ у людей отбирали жилье, изгоняя на улицу целые семьи с детьми; медики придумывали богатым пациентам болезни, в то время как действительно нуждающихся в лечении травили фальсифицированными лекарствами, а то и просто убивали, втихомолку вырезая органы на продажу. Многочисленные секты, колдуны и маги больше не приносили утешения; его гарантированно находили только в алкоголе и наркотиках.
- Ничего, - говорили несчастные, еще туже затягивая пояса. – Столько пережили, переживем и это. Лишь бы не было войны!
Но война уже шла на окраинах страны, где резко активизировались сепаратисты, стремящиеся получить доступ к финансовым потокам своих регионов. Против них бросали армейские части, командиры которых получали свой шанс хорошо заработать на торговле оружием, оперативными данными и жизнью солдат.
Военные поражения, терракты и цинковые гробы вместо сыновей стали козырями для официальной пропаганды, ибо помогали раздувать образ внешнего врага, и это, как ни странно, срабатывало: по всей стране отмечался стабильный рост патриотизма, единения с властью и повальной ксенофобии.
Но тут началось то, что Триада совершенно не ожидала: полностью зависимые от западных стран богатеи обнаружили, что стремительно нищают, теряя банковские вклады, капиталы в акциях и недвижимость. Сам антикризисный фонд лопнул как пузырь вместе с теми банками и компаниями, в ценные бумаги которых был инвестирован горе-правителями.
Резкий наезд внезапно обнищавшей элиты на западных партнеров был скорее эмоциональным, нежели исходил из реальной оценки соотношения сил. Но ответная реакция была вполне прогнозируемой; ее в свое время испытали на себе сателлиты в Украине, Киргизии, Грузии…
- Так, - задумчиво произнес один из участников заседания Комитета по чрезвычайным ситуациям, а проще говоря, диверсиям против недружественных властных элит. – Кто у них там джокер в колоде?
Выбор пал на Демократическую женскую партию, хотя декларируемые ею принципы в корне противоречили так называемым «западным» идеям демократии. Тем не менее, Милюхиной по секретным каналам передали огромные финансовые средства, которые позволили расшевелить электорат деградировавшей и вымиравшей российской глубинки. Здесь «молчаливое большинство» состояло в основном из отчаявшихся женщин, а широко разрекламированная программа Милюхиной обещала им кардинальное решение проблем и, главное, реальную перспективу выживания и сохранения семьи.
В самых дальних уголках страны спонтанно возникали группы поддержки кандидатуры Милюхиной, умело направляемые из центра. Специально экипированные бригады на внедорожниках объезжали селение за селением, раздавая от имени женской партии подарки в виде продуктовых наборов, одежды и бытовой техники. Особенным спросом у населения пользовались импортные телевизоры на аккумуляторах, годами не требовавших подзарядки. Правда, они почему-то принимали только те каналы, которые давали промилюхинские пропагандистские материалы, но и этого было достаточно для коротавших безрадостные вечера бабушек и дедушек.
Впервые в стране появилось независимое от властей единое информационное пространство, действовавшее слаженно и с большим размахом.  Правившая элита снисходительно наблюдала за этой, по их мнению, заранее провальной предвыборной кампанией Милюхиной и, как оказалось, чересчур уповала на свои административные ресурсы.
А ситуация стремительно выходила из под контроля.
Ежедневно на улицах деревень, поселков и городов разговоры словоохотливых женщин, привыкших посудачить и посплетничать с соседками, все больше и больше смещались к политике и предстоящим выборам.
- Не знаю, как вы, девоньки, но я уже решила: буду за нее голосовать.
- Да, хуже от этого, как говорится, не будет.
- А я всех своих уговорила. Даже дед, такой Фома-неверующий, и тот согласился.
- И мой, вот, никогда не ходил на выборы, а тут собрался. Грит, хоть за телевизор надо спасибо сказать этой девке.
- Ну, дай Бог! Может, и впрямь, что-нибудь получится.
- Да, ни в жисть, бабоньки! Где это слыхано, чтобы женщине дали власть. Не пустят, да и ума у нее не хватит такой махиной управлять!
- А как же Катька? При ней народу было, не скажу, что плохо, а даже очень хорошо.
- А еще Лизавета была царица такая. Да и в других странах столько женщин правили и правят. И ничего, народ доволен.
- Конечно, сжульничают и не дадут ей победить. Но когда увидят, что столько людей за нее, может, и образумятся. Что-то и для нас сделают. 
В продуктовых наборах, которые вручали только женщинам, была еще и здоровенная бутылка фирменной водки. Хозяйки ее, разумеется, припрятали от своих мужиков, но в день выборов она стала последним и, надо отметить, самым действенным аргументом в пользу женской власти.
-Только смотри, чтобы без обмана. Все равно ведь узнаю…
Но самый главный парадокс оказался в том, что, изрядно накачавшись этим поистине элитным напитком, за Милюхину проголосовали Василий Петрович и его пасынок Паша Тимошин.

Глава девятая
Пронзительная сирена вырвала меня из полузабытья, в которое я впал после мучительного висения на перекладине. На какое-то мгновение я растерялся, обнаружив себя связанным и голым, в то время как мимо сновали женщины в форме, отпирая замки длинных рядов клеток. Но все разом всплыло в памяти и снова появилось тягостное ощущение отчаяния. Как часто я ловил себя на тайной надежде, что происходившее со мной лишь дурной сон и, когда придет время проснуться, закончится и этот кошмар.
Но вот я уже не сплю, а реальность ничуть не изменилась и она мне напоминает, что теперь я раб. У которого, к тому же, вовсе не было времени себя жалеть: одна из выпоровших меня ночью девиц отвязала мне руки и ткнула кулачком в плечо:
- Бегом к своей клетке и скатай матрац.
Пока я дошел до места, несколько женщин, походя, вытягивали меня по заднице и спине стеками. Среди них выделялась красивая дама средних лет, похожая на школьную директрису. Ее высокий лоб оттеняли завитушки каштановых волос, из-под золотистых очков на меня смотрели строгие глаза, а тонкие, чуть подкрашенные губы были крепко сжаты.
- Нарушаешь дисциплину? – она больно ущипнула меня за сосок, и мне снова очень захотелось иметь на себе хоть какую-нибудь одежду. Находиться голышом перед полностью одетыми женщинами было исключительно унизительным, но, когда они к тому же тебя шлепали, щипали или просто трогали, ощущение позора как бы зашкаливало и я уже переставал воспринимать себя в качестве человека. Потом женщина шлепнула меня по ягодице, толкнув при этом вперед. От ночной порки у меня там все болело, и, наверное, образовались даже раны, так как я почувствовал боль и, вскрикнув, встал на цыпочки, выпятив вперед таз. Но женщина вонзила острые ногти в мое ухо и, встряхнув шелковистыми волосами, наклонила голову и посмотрела на меня снизу верх.
- Ты обязан отвечать, когда тебя спрашивают.
- Я больше не буду, госпожа.
- Надеюсь. А не то придется тебя кастрировать, - от нее исходил возбуждающий запах дорогих духов и чего-то еще, кружившего голову. Я испугался новой эрекции, так как отросток под мои животом и без того уже был в полутвердом состоянии из-за желания сходить по маленькой. - Стань по стойке смирно у своей клетки.
- Позор! – воскликнула она, обходя строй голых парней, которые, в отличие от меня, хоть выспались на мягких матрацах, пусть даже внутри клетки. – Как же вас распустили ваши мамы! Кто испачкал свои постели, сделать шаг вперед.
Из строя вышло несколько ребят; они виновато опустили головы, а я смотрел на их седалища и, как не странно, поймал себя на мысли, что считаю вполне справедливым ожидающее их наказание.
- Берите свои матрацы, вонючие поганцы, и следуйте за офицером, - женщина показала на девочку с каким-то странным дебильным выражением лица, которая тут же стала хлестать бедняг плеткой. – А остальным привести в порядок постели: скатать матрацы и аккуратно повесить на перекладины. Дамы, помогите им.
«Помощь» выразилась в ударах плетками и стеками, причем ее я ощутил трижды: на спине, на мягком месте и на икрах. Но теперь я узнал еще одно предназначение того орудия пытки, на котором промучился всю ночь: днем, оказывается, на них проветривали матрацы. Некоторые из женщин, в основном молодые, скатали рукава рубашек и от этого выглядели просто вызывающе аппетитно. Лифчиков, по-моему, ни у кого не было, так как при каждом взмахе руки груди у всех мягко подпрыгивали, что могло свести с ума любого самца. Поэтому я старался их не видеть, либо отворачивая голову, либо просто прикрывая веки.
Наконец нас построили и отвели в туалет, который был простым сараем, пахнувшим свежевыструганным деревом вперемежку с фекалиями. Яму закрывали прогибавшиеся под нашей тяжестью доски с дырами и над ними мы должны были справлять свои физиологические нужды. У многих с первого раза не получилось это сделать в присутствии других ребят, не говоря уже о женщинах. Наши конвоирши, брезгливо сморщив носики, стояли на настилах по краям ямы и покрикивали на нас, время от времени поторапливая ударами плеток.
- У вас осталось всего минута, - предупредила женщина, которая курила, видимо, чтобы еще и не чувствовать неприятный запах. Она поставила ногу на невысокий ящик, из которого торчал кран, и со своего места я отчетливо видел ее трусики.
Сколько раз я зарекался не смотреть на их прелести, но, все же, не удерживался и машинально зыркал глазами. И, самое удивительное, каким-то наитием всегда умудрялся увидеть то, что в другой ситуации доставило бы большущее удовольствие. А здесь это было, можно сказать, смертельно опасным и мне приходилось бороться с собой, так как уже несколько раз убеждался на собственном горьком опыте, что иначе просто не выживу: замордуют до смерти.
- Я не могу, - жалобно простонал один из парней. – Я очень хочу, но не могу!
- Это твои проблемы, - крикнула ему женщина. – Терпи до следующего утра, потому что время ваше вышло. Все, закончили!
От смены еды и общего ритма жизни желудок у меня расстроился и, хотя я тоже впервые опорожнялся на виду у посторонних, тем не менее, мне это удалось сделать в назначенный срок. И теперь, наблюдая страдальческие лица неудачников, я даже повеселел и подумал, что не все уж так плохо.
«А то, вишь, радовались, что спали нормально. Не то, что я…»
Туалетная бумага отныне для нас была ненужной роскошью, поэтому вместо нее нам приказали подмываться холодной водой из крана.
- Госпожа, - ныли те, кто сидел над дырками, - разрешите, пожалуйста, еще немного.
Но их безжалостно согнали ударами плеток и вывели на плац, где нас уже ждали кадетки, свежие и явно выспавшиеся, несмотря на столь ранний час.
- А сколько сейчас время, госпожа? – отважился спросить один из парней и, как ни странно, не получил ответа плеткой, в чем я был уверен.
- Время для утренней зарядки, - хихикнула одна из девчонок.
По моим прикидкам было около пяти часов утра, так как небо уже посветлело, но не настолько, чтобы разогнать темноту. Поэтому площадь освещали прожекторы, под лучами которых особенно рельефными выглядели женские формы наших командирш.
Кадетки занялись своими отделениями, а к нам уже подходила взводная, когда подбежала запыхавшаяся Ирина. Она что-то зашептала на ухо младшему лейтенанту, застегивая при этом пуговицы рубашки. Та улыбнулась и показала в нашу сторону приглашающим жестом.
- Ну, как выспались, мальчики? – весело спросила девочка и, потешно нахмурив совсем не видные бровки, посмотрела на меня. – Тебя не спрашиваю, потому что уже весь центр знает о твоих извращениях. Даже на командира отряда ты наставил свое безобразие! И тебе не стыдно? Отвечай немедленно!
- Я больше не буду, госпожа.
- Она мне приказала обратить особое внимание на твою дрессировку. А это, уверяю тебя, чревато большими неприятностями.
И, вдруг, больно вонзив в предплечье ногти, она повела меня в сторону, громко стуча по плацу шпильками сапожек. Отойдя шагов на десять, девочка дернула меня, и мы остановились спиной к стоявшему строем отделению
- Ну, вот что это такое? – она наклонила головку и показала вывернутой верх ладонью на мой половой орган. – Когда ты прекратишь так себя вести?
Шлепок девичьей ладошки по нагло напрягшемуся до предела члену был настолько приятен, что я тихо прошептал:
- Я же не виноват, госпожа! – и, в ожидании неминуемого наказания, всхлипнул. Мне действительно стало себя безумно жаль: как бы я не старался, этот негодяй меня все время подводит. - Он же меня не слушается.
Уголки пухлых губок, которые Ирина не успела накрасить помадой, раздвинулись в улыбке; она была явно довольна, что я так ее боюсь и даже плачу от страха еще до порки.
- Ты от меня возбудился? – так же тихо спросила она. – Только честно.
- Да, госпожа, пожалуйста, простите меня.
- Ты просишь, чтобы я тебя простила? – кадетка отвела назад голову и смотрела на меня с серьезным выражением лица, выпятив высокую грудь с явно напрягшимися сиськами. Бугорки в рубашке от сосочков отбрасывали заметную под лучом прожектора тень, а ладонь руки, которой она все еще держала мое предплечье, стала теплой и чуть влажной.
- Не наказывайте меня, госпожа.
- Надо же! – ухмыльнулась кадетка. – Даже бром на тебя не действует…
Она стояла передо мной и, покусывая губы, наверное, чтобы не расхохотаться, таращила глазки на мой угрожающе пульсировавший пенис.
- Ты понимаешь, чем это тебе грозит?
И вдруг на меня снизошло спасительное озарение и стало, как бы это сказать, комфортно: все эти женщины и девицы были самками, а потому им нравилось видеть в нас самцов. Надо было просто немножко им в этом подыгрывать!
Я деланно вздохнул и склонил вбок голову, всем своим покорным видом показывая, что приготовился к самому строгому наказанию. А сам подумал, что все не так уж плохо: солдатам в армии и зэкам в концлагерях приходилось намного хуже, ибо не было этой великой и вечной Игры Полов.
- Надо, чтобы он упал! – чуть охрипшим голоском заявила моя командирша.
- Может сильно ударить его? – спровоцировал я девицу.
- А он не сломается? – в ее голосе появилась нотка кокетства. Она оглянулась, и я понял, что это чудесное создание просто жаждет стать моей.
- Иначе не успокоится.
- Ну и нахал же ты! – Ирина покачала головой и добавила, весело прыснув. - Прямо при всех, тут на плацу, ты намекаешь, чтобы я тебе сделала минет или, еще хлеще, дала себя трахнуть. Ты соображаешь своей головой?
- Нет, - честно ответил я. – Соображает только он.
Девочка уже не могла сдержаться; она от души расхохоталась, и это было добрым знаком. Значит, моя тактика работала четко.
- Да, по всему видно, что ты крепкий орешек и мне придется помучиться с твоей дрессировкой, - изрекла кадетка, после чего подняла рукоятку плетки и, закусив губки, немного присела и ударила по моему члену. Потом, прикрыв ладошками рот и глядя вытаращенными глазенками на мой сморщившийся мужской инструмент, затряслась в беззвучном, явно истерическом хохоте. Не обращая внимания на ребят, во все глаза наблюдавших за нами, она прижалась ко мне и продолжала хохотать. Я вдыхал ее чудесный запах, ощущая новую волну эрекции.
- Ой, не могу! – преодолев приступ истерики, Ирина смотрела на меня снизу верх масляным взглядом и провела ладонью по члену:
- Он там у тебя цел?
- Не надо! – вскрикнул я, но было уже поздно.
Она как-то странно обмякла и стала выглядеть такой податливой, что хотелось тут же овладеть ею. Качая головой, девочка пристально смотрела мне в глаза долгим взглядом. В ее темных зрачках была волнующая глубина, от которой закружилась голова, и появилось желание, чтобы эта очаровательная самка что-то со мной сделала, лишь бы я ощущал ее прикосновения.
- Пожалуйста, выпори меня.
- Только не забывай, - она подняла пальчик, но тон ее голоса был почти ласковым, - что я твоя дрессировщица и ты должен мне во всем подчиняться. Повтори, что ты сказал, но так, как положено.
- Выпорите меня, пожалуйста, госпожа.
- Ты должен быть покорным и послушным в любой ситуации. Даже, если будешь, ну, сам понимаешь. Всегда, даже, если мы с тобой совершенно одни, ты должен говорить мне «вы» и называть госпожой.
- Слушаюсь, госпожа богиня.
На это девочка хихикнула и вдруг, потянувшись всем телом, с блаженством зевнула.
- Совсем не выспалась из-за вас, рабов, - она смотрела на меня, прижав к ушам поднятые верх руки. Подол юбки задрался и показался краешек трусиков. – Ну, что стоишь как истукан? – тихо шепнула она мне. – Я тебе разрешаю успокоиться, - и кивнула в сторону моего мучителя. - Только по-быстрому. Давай, начинай. Мне давно хочется посмотреть, как мальчики занимаются онанизмом.
- Но я здесь не могу, - сказал я, однако, независимо от меня, ладонь сама обхватила истосковавшегося по ней дружка.
- Помочь тебе? – лукаво спросила Ирина и, подняв подол, показала свои соблазнительные трусики.
Я знал, что не надо было этого делать, и подозревал, что девочка коварно меня провоцирует, но не смог с собой совладать. С минуты на минуту я ожидал страшной трагедии, и удар электрошока был бы меньшим из возможных кар.
- Дай-ка мне, - кадетка шлепнула по моей руке, подхватила пенис и, облизывая проворным язычком губки, стала водить ладонью. Я испытал такое наслаждение, что был готов на все, что угодно. Пусть даже убьют, но зато я был, как это не странно, счастлив. И, стоя голым на плацу посреди этого затерянного захолустья, в месте, где меня били, унижали и превращали в раба, я прекрасно сознавал, что это настоящее счастье, и оно было возможно только здесь. У меня даже промелькнула мысль, что надо быть благодарным судьбе за такую возможность.
Вдыхая потрясающий аромат самки, мастурбировавшей мой член, я просил судьбу лишь одно: чтобы это не оказалось сном, и чтобы я не проснулся в домашней постели.
- Ты скоро? – шепнула девочка и голос у нее звучал похотливо, но, скорее, от того, что сильно прижала подборок к горлу. – Боже мой! – вскрикнула она, глядя на траекторию семяизвержения. Она подставила под струю ладошку и, чуть опустив голову и призывно смотря на меня исподлобья, лизнула ее.
- Все? – спросила Ирина, поправляя юбчонку.
- Мне еще хочется, госпожа.
- Ну, уж нет! Имей совесть. Пошли делать зарядку.
- А порка, госпожа?
Кадетка хихикнула, но ничего не ответила:
- Живо в строй! Так, легли на землю. Неправильно! Надо лечь на животы. Что заойкали?
- Госпожа, земля же очень холодная и мокрая!
- Меня это совершенно не волнует. Начинаем с отжиманий. Раз, два…
У меня горели ладони, но темп, заданный девицей, все же удавалось поддерживать. Среди нас были, конечно, физически слабоватые ребята и кадетка их нещадно лупила. На счете двадцать она разрешила нам перевести дух.
- Что там было у вас? – шепнул сосед, но сразу получил плеткой по спине:
- Не сметь разговаривать! Встали и побежали!
Когда мы отмотали столько кругов, что ноги уже совсем не держали, командирша, стоявшая в центре и подгонявшая нас плеткой, словно лошадей, крикнула своим писклявым голосом:
- Убыстрить шаг!
В ответ раздались тяжелые вздохи и стоны измученных парней. После десятого круга, наконец, прозвучала команда остановиться, и мы все повалились на землю. Я не мог отдышаться, хватал воздух ртом, и от этого легкие как будто горели, а в глазах плыли черные кольца.
- Ну, что, задохлики, не можете в себя прийти? – девочка улыбалась, и ей явно нравилось то, что она делала с взрослыми парнями. – Так, по-пластунски поползли!
Прижимая шпилькой каблучка по спине или заднице, она заставляла нас двигаться, буквально обдирая коленки и животы об жесткую почву, а потом снова приказала встать и бежать по кругу. От изнеможения нас всех стало рвать, мы упали, кто, как попало, и уже не были в состоянии реагировать на ее битье.
- Время, отведенное на зарядку, истекает только через семнадцать минут, - сообщила командирша, стоя над нами во всей своей красе. Мне показалось, что она издевается над нами. – Если вы сейчас же не встанете, мне придется вас оставить без завтрака и позаниматься с вами еще полтора часа.
- Я больше не могу, госпожа, - взмолился здоровенный верзила. – Я умираю, у меня сердце останавливается.
Порыв утреннего ветра поднял подол юбчонки и девочка, согнувшись, прижала его к паху.
- Ничем вам помочь не могу. Или встаете, или остаетесь без завтрака.
Она взяла в горсть край юбки и крепко стянула подол, чтобы не дать снова подняться.
Мы еле-еле поднялись, в душе проклиная свою несчастную судьбу. Хорошо, хоть, наша мучительница приказала заняться не столь уж интенсивным упражнением: мы по очереди наклонялись, в то время как другие должны были разбежаться и перепрыгнуть.
Ирина держалась за животик и буквально визжала, глядя, как мы еле-еле перекатывались через живое препятствие, а порой даже вдвоем заваливались на землю.
- Закончили этот цирк, - наконец скомандовала девочка, - построились и шагом марш за мной!
Издали мы заметили, что ребята из других отделений вообще не могут стоять на ногах.
- Это еще хорошо, что ты ее минут на десять отвлек! – ткнул мне в спину шедший сзади. – Не представляю, как бы я еще выдержал.
- Стали на колени в полукруг, - велела взводная. Она вместе с кадетками и еще какими-то женщинами расположилась посередине, а мы уже содрогались от того, что они для нас еще приготовили.
- Сегодня мы вам разрешили чуть раньше закончить утреннюю зарядку, потому что еще немного и все оказались бы в медсанчасти. Скольких мы туда отправили? – обратилась она за подсказкой. – Сорок восемь человек! Это еще раз говорит о том, что современные юноши слабы, ленивы и всем в обязательном порядке необходима наша дрессировка, так как только она может заставить вас быть такими, какими должны быть настоящие мужчины.
Каждому из вас в дальнейшем предстоит заняться тяжелым физическим трудом на благо нашей родины, а что мы видим сейчас? Вы не в состоянии выдержать даже простую утреннюю зарядку! Я категорически требую от командиров отделений особое внимание уделить физической подготовке своих подчиненных. А теперь встать и чтобы я больше не краснела за вас. Это понятно?
- Понятно, госпожа, - хором крикнули мы, теряясь в догадках насчет возможной экзекуции.
Я не выпускал из поля зрения Ирину. Блаженно пребывая в состоянии полной умиротворенности, мне доставляло удовольствие безропотно исполнять команды этого существа, неожиданно подарившего такие чудесные мгновенья. Даже когда казалось, что больше невозможно выдержать, приподнятое настроение побуждало меня делать над собой еще одно усилие: в конце концов, она совсем неплохая девчушка и раз приказывает, значит так надо, и я должен помогать ей своим примером. Об ощущениях остальных ребят вполне можно было догадаться по их лицам: они ее ненавидели и, одновременно, боялись.
Впрочем, как и всех остальных.
Выглянуло солнышко; оно еще не согревало, но зато мы уже чувствовали на затылках его лучи, пробивавшиеся сквозь кроны деревьев на дальнем пригорке.
Женщина достала сотовый телефон и, отвернувшись от нас, что-то стала оживленно обсуждать.
- Эти суки, - толкнул меня локтем стоявший рядом парень. Он прямо смотрел перед собой и лишь слегка шевелил уголком рта, - собираются нам какие-то уколы делать.
- Откуда знаешь? – также прошипел я вбок.
- Ночью кадетки об этом болтали, - мы замолчали, так как одна из девчонок показала Ирине в нашу сторону, и та подошла, поигрывая плеткой.
- Кто это тут у меня соскучился по хорошей порке?
С невинным видом мы смотрели на нее и удивленно пожимали плечами.
- Госпожа, можно вопрос? – робко спросил мой сосед.
- Нет! Всем двадцать отжиманий и считать громко, чтобы я слышала! - и девочка снова отошла, то и дело оглядываясь назад.
- Болтают как сороки, а из-за них отдувайся, - недовольно застонал тот, который лишился очков.
Наши командирши, которые придерживали свои юбки, не давая утреннему ветерку их задрать, вдруг засуетились и приказали бегом отправиться в душ.
На этот раз Ирина нам дала десять минут и велела мыться как следует, натирая друг другу спины.
- Буду проверять! Чтобы у каждого кожа сияла как у новорожденного.
Опять мы обсыхали на ходу, когда бежали в столовую. Но надежды снова оказаться на кухне не оправдались; после завтрака кадетка отвела нас в медсанчасть и заставила стать на колени лицом к стене.
Шикарная блондинка с обильно наложенной косметикой сидела у столика, широко расставив ноги. Она была только в белом халатике, туго обтягивавшем ее прелести, но не скрывавшем их, а, наоборот, бесстыдно демонстрировавшем.
- Давай их по очереди, - сказала она Ирине.
Первым оказался очкарик:
- А что за укол, госпожа?
- Нагнись! – бесстрастно процедила медсестра, держа наготове шприц.
- Ведь все равно придется, - урезонивала его кадетка. – Опять ищешь неприятностей?
Когда я подошел к столику, первое, что увидел, были умопомрачительные груди, шевелившиеся в глубоком вырезе халата. Она подняла на меня прищуренные глаза многоопытной самки и процедила прокуренным голосом:
- Что за хамство?
- Да у него все время так, - заступилась за меня девочка. - Это тот, о котором командир отряда рассказывала.
Взгляд у девицы потеплел, и она даже улыбнулась.
- Дождешься, что я его у тебя отрежу. Выставляй задницу! – и я почувствовал прикосновение теплых женских пальчиков.
После укола каждый должен был заходить в дверь, находившуюся у окна. Пока очкарик оттуда не вышел, наша командирша велела нам стоять друг за другом на коленях прямо за спиной девицы. Желания обернуться, чтобы еще раз взглянуть на ее ножки, у меня почему-то не было. Странное ощущение разливалось по телу после укола: тупое спокойствие заполняло каждую клетку, мозг прояснялся и физически чувствовал, как из него испаряются мысли, воспоминания, желания, планы, надежды и даже способность думать. Единственное, что удавалось обнаружить, когда я судорожно сканировал свои затухавшие мыслительные процессы в голове, было ощущение необходимости подчинения и ожидания за это возможной награды.
- Что за гадость вколола эта стерва? – прошептал парень, ставший на колени сзади меня. У него было озабоченное лицо, и он внимательно вглядывался в меня, пытаясь узнать, что его ожидает. Ему, видимо, очень не понравилось то, что увидел. – Я так и знал: они делают из нас идиотов.
- Не надо переживать, - над нами стояла Ирина, но голос у нее не был враждебным, и она даже не сделала замечания за разговоры. – Эти уколы только помогут вам стать послушными рабами.
- Вместо того, чтобы радоваться! – поддержала ее девица, делавшая укол последнему из нашего отделения. – Они же заменяют вам месяцы тяжелейшей дрессировки.
- А как долго они действуют? – спросила кадетка.
- На кого как. А первый укол вообще не больше часа. В инструкции написано, что нужен курс в течение полугода.
У меня появилось непреодолимое желание поцеловать мысок сапожка кадетки, стоявшей рядом. Просительно подняв верх глаза, я вытянул язык и провел им по грязной коже. Девочка хихикнула, прикрыв ладонью рот.
- На этого подействовал быстро, - уважительно отметила медсестра.
- Да, он такие вещи любит.
Из двери выполз очкарик, и по синякам на лице можно было догадаться, что его били.
- Ну? – нагнулась к нему Ирина, и сзади я с удовольствием пожирал глазами ее трусики.- Что тебе сказали?
Парень молчал, красный как рак. Посторонившись, чтобы пропустить следующего, из дверей вышла статная женщина в форме.
- Он сказал, что надо еще один укол сделать? – и, когда кадетка отрицательно покачала головкой, добавила. – Он у вас очень упертый, обратите на него особое внимание.
Но парень, которого я считал слабаком, категорически отказался от второго укола.
- Вы не имеете права! – кричал он и так яростно сопротивлялся, что девица с Ириной никак не могли с ним справиться.
- Да оставь его в покое, - медсестра заправляла в халат выскочившие груди и сдувала с глаз локоны. – Если он так не хочет, все равно бесполезно: лекарство просто не подействует.
- Нет, - упрямо заявила девочка. – Здесь важен принцип: раз ему приказано, он должен подчиниться, - и она стала отхаживать съежившегося на полу парня плеткой, что тот, впрочем, терпеливо перенес.
Бедная девочка совсем выбилась из сил, так как та же история повторилась со всеми, которые стояли передо мной.
Когда я переполз порог, то увидел трех женщин, сидевших за длинным столом. Они о чем-то спорили и лица у них были красные от злости.
- Ну, что стал как истукан? – чуть нагнулась вперед женщина, выходившая к нам. – Докладывай.
- Я номер две тысячи пятьдесят девятый, госпожа.
- Можешь встать с колен, - сказала она, перелистывая папку, которую ей нашла сидевшая рядом женщина. – Так, - подняв на меня глаза, она задержала взгляд на, естественно, стоявшем предателе, и улыбнулась, - надеюсь, что хотя бы с тобой у нас не будут проблемы.
 – Тебе нравится здесь, - и женщина кивнула подбородком в сторону моего подлого члена.
- Так точно, госпожа! Очень нравится.
- Да?! Приятно слышать. Я начальница экзаменационной комиссии капитан Васильева, справа от меня главный психолог курсов лейтенант Ашихмина, а это наша кадровичка лейтенант Рогова. Мы регулярно будем проверять твои достижения в процессе перевоспитания, то, как ты стараешься или не стараешься, и от этого будет зависеть срок твоего пребывания в нашем центре. Понятно?
- Так точно, госпожа.
- Ты хочешь быть рабом? – спросила психолог. Она сидела за столом, скрестив под грудью руки, и я заметил, как она сжала их предплечьями.
- Не знаю, госпожа.
- Хорошо, что не соврал, потому что рабом, конечно, никто не хочет быть. Но я спрошу тебя по-другому, и ты постарайся понять мой вопрос: ты хочешь быть рабом женщин?
- Да, госпожа! – быстро ответил я, сам испугавшись своей откровенности: наверное, действовал укол.
- Мы тебе верим, - похвалила меня капитанша, и все трое засмеялись, видя напрягшийся до красноты член, явно подтверждавший мои слова.
- Скажи, пожалуйста, - продолжила психолог, покусывая губки, чтобы придать лицу серьезный вид, - ты занимался онанизмом, представляя себя в подчинении у женщин?
Я молчал, потому что вдруг испугался этого разговора; еще немного и у меня могло произойти непроизвольное семяизвержение. А женщина истолковала мое молчание иначе:
- Ты должен откровенно отвечать на все вопросы, а то мы тебя накажем. Я тебе, кажется, задала вопрос.
- Да, госпожа.
- Что «да»? - вмешалась капитанша. – Запомни: всегда надо давать полный ответ.
- Да, госпожа, я занимался этим… нехорошим делом и представлял, что женщины мои хозяйки, и они меня… э-э… наказывают.
- А кого именно ты представлял в качестве своей хозяйки? – задала вопрос до этого молчавшая кадровичка.
- Никого конкретно, госпожа, - на всякий случай соврал я.
- Мы кое-что знаем о твоих школьных годах. В классе были девочки, на которых ты совершенно не обращал внимание, и, как бы, их чуждался? И еще среди соседей были такие?
- Да, были, госпожа.
- Назови их имена и фамилии.
Кадровичка записала продиктованный мной список тех девочек, которых я, почему-то презирал и относился к ним свысока.
- Ты никого не забыл? – капитанша заглянула в свой блокнотик и ухмыльнулась. – Надо же, я была уверена, что Антонину Кирееву ты не вспомнишь.
- Ты бы хотел стать их рабом после завершения дрессировки на курсах? – спросила психолог. - Только честно.
- Нет, госпожа, не хотел бы.
- Почему? Говори как на духу: чем честнее ты будешь с нами, тем короче станет твое пребывание на курсах.
- Мне было бы очень стыдно. Как представлю себе, что я перед ними голый, а они мои хозяйки…
- Так, - перебила меня капитанша, - первый экзамен ты выдержал блестяще. Вот были бы все такими! - сказала она одобрительно закивавшим женщинам.
Кадровичка постучала пальцем по списку:
- Если кто-нибудь из них захочет взять тебя в рабы и продолжить твою дрессировку, так сказать, на дому, мы предоставим такую возможность.
- Ты бы хотел этого?
- Лучше было бы к незнакомой, - покачал я головой.
- Нет, - отрезала психолог. – Весь смысл в том, чтобы тебя в качестве выдрессированного раба могли видеть твои знакомые и даже родные. Тогда мы будем уверены, что ты не прикидываешься, а на самом деле стал рабом.
- А пока за успешно сданный экзамен мы тебе устанавливаем некоторые льготы, которые будут действовать до следующей нашей встречи. Разрешаем один телефонный разговор, но только с женщиной, и один сеанс онанизма. В дальнейшем сможешь рассчитывать на приезд какой-нибудь знакомой или родственницы, как ты понимаешь, контакты с мужчинами абсолютно запрещены. И еще запомни, что любое нарушение будет означать немедленную отмену льгот.
- А теперь подойди сюда, - капитанша сделала мне знак, чтобы я обошел стол, а сама развернула стул так, что раздался неприятный звук скрежета. Женщина широко расставила ноги, сильно натянувшие подол черной юбки, из-под которого аппетитно замаячили верхние края чулков. – Поздравляем тебя и официально посвящаем в первую ступень раба, - и она повесила мне на шею металлический колокольчик.
- Спасибо большое, госпожа, - я уже предвкушал свое злорадство по поводу остальных, с треском проваливших этот экзамен.
- Раб должен выражать свою благодарность целованием туфельки госпожи. Ну, в данном случае, сапога, - лукаво улыбнувшись, женщина скрестила на груди руки и выставила вперед правую ногу. Я с готовностью стал на колени и, прикоснувшись губами к шершавой коже, пахнувшей гуталином, поднял верх глаза. И откровенно заглянул к ней под подол, на что капитанша инстинктивно прижала друг к другу ноги и похотливо заклокотала:
- Ай, ай! – погрозила она мне пальцем, но потом улыбнулась и еще шире раздвинула ножки.
- Спасибо, госпожа, - повторил я, нагло переводя взгляд вниз, вверх и обратно.
- Хороший мальчик, - смеясь, женщина взмахнула рукой. - А теперь благодари наших очаровательных лейтенантов.
Психолог подняла ногу и выставила на меня подошву, которую мне и пришлось поцеловать; при этом коленки у нее были крепко прижаты, и поэтому мне ничего не удалось увидеть. Зато кадровичка меня по-настоящему обрадовала. Мало того, что оказалась вообще без нижнего белья, она еще и наклонилась ко мне, слегка скрутила влажными пальчиками ухо и ласково проговорила:
- Я вижу, что из тебя получится хороший раб.
- Я бы даже сказала, что просто-таки отличный раб, - подытожила экзамен Васильева.