Мир детства

Однажды я попал в чудное место, где жили и умирали странные люди. Да и люди ли они были?
Я сейчас уже ни за что не вспомню, каким образом и для чего я там оказался. Но самое главное, я не вспомню, что это за место и где оно было, как выглядело. Я помню лишь людей и события.
Первое, что помню, это мальчик с очень страшным лицом, а точнее, с очень страшным отсутствием лица – не было у него ни рта, ни носа, а была лишь  какая-то масса, в которой угадывались глазки, да клыки, торчащие прямо из подбородка. И был этот мальчик посажен на цепь. Помню, там была поляна, по которой бегал этот мальчик, насколько позволяла длинная цепь. Через поляну протекал ручей, и была вдоль поляны гравийная дорога, по которой мы и шли. Ещё очень чётко помню, что мальчика этого все боялись.
Я сказал «по которой мы и шли», но с кем мы шли? Это был мужчина, точнее молодой парень, даже юноша. Там вообще не было взрослых. В том месте самому старому было лет шестнадцать-семнадцать. И вот в это место детских страхов припёрся я, тридцатилетний циник.
Зачем же я там оказался? Может быть эти дети настолько устали от своих страхов, что им нужен был хоть один взрослый, чтобы разгонять страхи? Может быть поэтому они исполнили некий магический ритуал и призвали меня из мира грёз в мир реальных страхов?
Этот юноша, сопровождавший меня, всё время мне что-то рассказывал. Я плохо помню что именно, но это было связано с его мирком, с его окружением. Его звали Слава. Что мне удивительно, так это взрослые. Их там не было, но дети постоянно мне о них говорили. Они все наперебой рассказывали мне о своих родителях, но у меня создавалось впечатление, что всё это они выдумывают на ходу.
Один лишь из них молчал всё время. Он вообще вел себя так, словно тут всё чужое – он не подходил к другим детям, никогда ни к кому не обращался, он не смотрел никому в глаза, опасался кого-нибудь случайно задеть. Наверное, это был самый закомплексованный ребёнок, которого мне доводилось встречать.
Однажды я попытался заговорить с ним.
- А что я могу вам сказать? Я живу с мачехой и её сыном. У меня нет отца, нет своей комнаты. У меня даже имени нет.
- Как так? – Удивился я.
- А вот так, меня никто никак не зовёт. Ко мне просто обращаются «эй ты», меня просто терпят. Я бы ушёл, но куда? У меня нигде никого нет, меня никто не знает и всюду меня будут лишь терпеть.
- С чего ты это взял?
- Ну а зачем я нужен тем, для кого я никто. А так хочется иметь красивое, настоящее имя.
Я крепко задумался – странно это всё. Вроде бы я чувствую, что он не прав, но совершенно не знаю, как ему возразить. А тут я ещё вдруг подумал, что и сам то я его еле терплю – противненький он какой-то, подленький весь, и вовсе не хотел бы я, чтобы у этого мальчика имя было, и вообще не хотел бы рядом с ним находиться. Но в то же время сердце разрывала жалость и какая-то непонятная тоска.
И вот так, в раздумьях, с неприятным осадком, гулял по их улице. Да, забыл упомянуть, что мир их был размером с одну улицу, и плюс ещё та полянка, с мальчиком на цепи.
Вот на эту полянку я случайно и выбрел. От грёз меня разбудил грохот цепей. Я глянул и вздрогнул – мальчик без лица бежал прямо на меня. Стало жутко страшно и захотелось убежать, но что-то остановило меня. Я вспомнил, как общался с малознакомыми собаками – осторожно вытянул вперёд правую руку ладонью вниз и замер, не шевелясь. И ещё, как и при общении с собаками, я заставил себя успокоиться, стал думать о чём-то хорошем и страх ушел из моего сердца – это чтобы он не почувствовал запах адреналина в моей крови. Собака никогда не набросится, если не чувствует запах адреналина, ибо собаки – самые трусливые существа в мире, и нападают лишь на тех, кто боится их. А мальчик этот стойко ассоциировался у меня с собаками.
И он, в самом деле, повёл себя как собака. Увидев спокойно стоящего человека с вытянутой рукой, он вдруг и сам успокоился, упал у моих ног на брюхо и заискивающе стал смотреть на меня, однако, с опаской. Я осторожно, не допуская и мысли о страхе, стал опускать руку ему на голову, пока не коснулся его грязных, слипшихся волос, которые стал осторожно гладить ладонью. Всё, он был мой.
Мальчик не мог разговаривать, мог лишь мычать. После того, как я перестал его бояться, он не стал казаться мне таким страшным. Я разглядел, что это всего лишь щуплый, заморенный мальчик лет восьми, одеты в рваньё, грязный и несчастный. Я стал очень часто приходить к нему, читал книги вслух, потом учил его буквам, письму, арифметике, просто разговаривал с ним. Рассказывал разные истории. Шутил, что сейчас выучу его основам, а потом он поступит в университет и станет учёным. Только вот денег ему надо подкопить, так как обучение в университете дорого стоит.
Однажды мне удалось подсмотреть, как он долго возится возле какого-то булыжника. Мне стало любопытно, что он делает и, дождавшись ночи, я подкрался к булыжнику и приподнял его. Там лежала баночка, на которой была наклеена бумажка. Присмотревшись при свете луны, я прочёл корявый почерк «на университет». Открыв баночку, я увидел там мелкие купюры и монетки, всего рублей двадцать. Вновь тоска затеребила моё сердце. Но на этот раз тоска была осознанной – ведь я знал, что этому мальчику никакой университет не доступен, для него это несбыточная мечта. Слёзы стали застилать мне глаза, я достал бумажник и стал вытрясать из него всё, что было в баночку, разумом прекрасно понимая, что это глупо – ведь он даже не сможет просто воспользоваться деньгами.
Я развернулся и побежал на улицу, к вечно игравшим там детям.
На улице я столкнулся со Славой и его приятелями.
- На, это будет твоим ребёнком. – Он сунул мне в руки огромного пупса, и я принял его, не на секунду не засомневавшись, что это и есть мой ребёнок.
- Посади его рядом с нами, - сказал Слава, усаживаясь с друзьями на скамеечку. Я так и сделал.
Тут вдруг наскочили трое ребят помладше, лет четырнадцати. Они стали толкать и вертеть скамейку, пока не перевернули её. Всё произошло так быстро, что я даже не успел раскрыть рта.
Я подбежал к скамейке, опасаясь за своего ребёнка, и увидел ужасное – у него оторвалась голова. Слава с ребятами были в порядке, и вставали, негодующи отряхиваясь, мальчишки, перевернувшие скамейку, весело гоготали.
Горе криком рвалось через мою глотку. Горе и злость на то зло, что совершили эти оболтусы. И всё это вырвалось жутким криком. Наверное, я был действительно страшен, ибо мальчишки вмиг побелели и бросились бежать. Один из них убежать не смог – я догнал его и ударил в нос, прямо в переносицу сверху вниз. Он упал, схватившись за лицо, а я стал пинать его в голову, пока она не оторвалась от его шеи и не поскакала вниз по улице.
Вне себя, я подбежал к своему дитя, взял его тельце и голову, и воссоединил их. Приложив ухо к его груди я стал слушать дыхание – эго не было. Уложив ребёнка на дорогу, я приложил руки к его груди и стал делать непрямой массаж сердце, периодически прикладывая ухо к груди. И вдруг, я услышал его дыхание, но сердце не билось. Я тогда схватил его за ноги, перевернув вниз головой и стал хлестать по пяткам…И сердце забилось. Радостный, я соскочил, и вдруг понял, что держу в руках пупса, а рядом лежит мёртвый обезглавленный мальчик. Слава и его приятели недоумённо смотрели на меня.
- Давайте искать его голову, - крикнул я, - Мы соединим её с телом и оживим его. Главное, чтобы мозг не успел умереть. У нас ещё есть время, бегом.
Они бросились вниз по улице, шаря по кустам, я за ними. Было уже  темно, и практически ничего не видно, так как луна ещё не взошла. Мы шарили по кустам руками, боясь пропустить. Ребят я оставил искать в начале улицы, сам побежал дальше. Завернув за угол, я столкнулся там с мальчиком, у которого не было имени.
- У меня нет ни отца, ни дома, ни, даже, имени. И тут вдруг припёрся ты, напоминая мне, что у других всё это есть, - с ненавистью выпалил он мне в лицо и непонятно откуда, достал обрез двустволки. Я схватил рукой за дуло и стал отклонять его вверх. Мальчик был неправдоподобно силён, но всё же, сантиметр за сантиметром я выигрывал эту борьбу, пока, наконец, дуло не упёрлось ему в подбородок.
- Скажи им, что меня звали Старк, - сказал мальчик, и нажал на спусковой крючок. Его голова разлетелась как арбуз.
Старк… Что он, не мог придумать себе нормального имени? Никому я ничего не скажу.
Потеряв ко всему интерес, я вернулся назад. Ребята сидели на поставленной вновь скамейке и курили.
- Ну что, нашли голову?
- Голову то нашли, но… - Слава резко замолчал.
- Что но?
- Тело пропало.
- Как оно могло пропасть? Ушло, что ли?
- Мать, наверное, забрала.
- Вот дура, ведь мы могли его спасти.
- Вряд ли. Голова уже пахнет. Протухла, наверное.
Я принюхался – голова действительно смердела.
- Да, такая вряд ли прижилась бы, - разочарованно вздохнул я. Кто-то нервно хохотнул.
- Зря ты здесь появился,  - сказал Слава. – До тебя здесь никто не умирал и не верил в пустое. Ты слишком взрослый для нашего мирка, уходи.
Он достал перочинный нож и воткнул мне его в живот. Потеряв дыхание, я закрыл глаза, а открыл их уже дома на своей кровати. Больше я в том мире не был.