Бакена. Моё детство. Главы 43-45

     На фото: так выглядел речной бакен на Иртыше в эти годы.


Глава 43

      ***

Детство ушло вдаль...
Детства чуть-чуть жаль.
Из песни
***

     Получив от родителей добро на работу мотористом у дяди Вани, я на следующий день с утра пораньше на нашей деревянной вёсельной лодке пересёк Иртыш и вскоре оказался на «острове». Дядя Ваня находился дома и встретил меня радушно. Здесь же я увидел и тётю Мотю (дядину жену), которая шутя и как бы подбадривая меня, вдруг спросила:
     — Ну, как, Лёня, настроение боевое?
     — Боевое, — серьёзно ответил я.
     Их детвора крутилась вокруг меня — похоже, чувствовала, что в моей жизни наступает какое-то изменение.

     Должность у дяди Вани с недавнего времени стала называться по-другому: не старшина, а путевой мастер. Раньше, когда моторных лодок у старшин не было, на вёслах сидели гребцы. Та должность, на которую принимал меня дядя, официально в документах называлась так: путевой рабочий. Дядя в шутку мне сказал:
     — Я буду называть тебя помощником путевого мастера, а не рабочим.

     Я написал заявление, отдал дяде Ване, а сам горел искренним желанием побыстрее приступить к работе. Скорее всего, меня манил романтизм взрослой жизни. Технологию работы бакенщиков я знал — часто наблюдал за их работой. Кое-что узнал в своё время от отца: мы заплывали далеко вверх по реке, а потом, уже по темноте, ориентируясь по таинственно мерцающим белым и красным огонькам бакенов, спускались вниз,  и отец рассказывал и показывал, как в этом «речном царстве огней» нужно разбираться.

     В распоряжении путевого мастера находилась металлическая лодка (баркас) средней величины с двенадцатисильным стационарным двигателем Л-12. Дядя показал мне, как заводить мотор, как заливать в бак бензин, как управлять лодкой. Мы с ним отчалили от берега, он попросил меня всё делать самостоятельно, а сам как бы стал пассажиром. Я волновался, но ошибок почти не делал. Мы проехали с километр вниз по перекату, потом вернулись, а когда причаливали, я не вовремя сбавил газ, и лодка по инерции сильно выскочила на берег. Дядя Ваня замечание мне не сделал, лишь с улыбкой заметил:
     — Так тоже можно причаливать, только лодку потом с берега приходится очень долго сталкивать. Завтра ещё потренируемся, а послезавтра поедем вверх по Иртышу до Зубатки — это наш самый дальний перекат, до него километров двадцать.

      Почему перекат назывался Зубаткой, никто не знал, но я где-то вычитал, что зубатка — это окунеобразная морская рыба с удлинёнными передними зубами. Может, здесь когда-то какое-нибудь пресноводное чудище с «зубами вперёд» попалось — вот и пошёл слух, а за ним название.

     До Зубатки мы добирались в течение дня, заезжая по пути к другим бакенщикам. Дядя Ваня представлял им меня (они со мной, как со взрослым, уважительно здоровались за руку), затем решал с ними некоторые вопросы по работе (выдавал красные и прозрачные стёкла для фонарей,  фитили, спички) и мы ехали дальше. За рулём почти всё время он находился сам, лишь на спокойных участках реки руль доверял мне, после чего брал намётку и проверял глубину русла. Кто не знает, поясню, что намёткой называется трёхметровый лёгкий деревянный шест с делениями, который применялся, да и сейчас применяется на речных судах для измерения глубины реки.
     Когда к вечеру мы, наконец, добрались до места назначения, на берегу нас встретил бакенщик — коренастый седой казах, которого звали Кубашем.

     Здесь мы остались ночевать. Семья у Кубаша оказалась большой, но ужинать за стол сели лишь взрослые, видать, стеснительных детишек, которых я видел лишь издалека, покормили раньше. Стол, за который нас пригласили, оказался круглым, высотой не более полуметра. Вместо стульев прямо на полу лежали небольшие подстилки, на которых и нужно было сидеть.
 
     Ещё до ужина дядя у меня спросил:
     — Кумыс пить будешь?
     Я этот напиток никогда раньше не пил, но тут согласился: нужно привыкать к роли взрослого человека. Кумыс в пиале  принёс сам хозяин, я к этому времени уже с ним познакомился. Белая жидкость оказалась до жуткости кислой — пока её выпил, у меня чуть скулы не свело, и я тут же почувствовал, что слегка захмелел.

     Сидеть на полу, скрестив ноги перед собой, непривычно, но я быстро приспособился. У этого бакенщика мне запомнился ужин «по-казахски». На столе в большом блюде появился приличный кусок дымящегося отварного мяса, который тут же хозяином прямо голыми руками с помощью небольшого ножа был порезан на более мелкие части  — так выглядело национальное казахское блюдо бешбармак — и, опять-таки в пиалах, подали бульон.
     Что мне нравилось в дяде — он не курил и не увлекался водкой. Правда, за вкусным, сытным ужином они с Кубашем на двоих выпили больше полбутылки и в таком виде повели разговор на разные, понятные им двоим, темы.

     За столом я чувствовал себя скованно, поскольку вот так, запросто, со взрослыми на равных, мне сидеть приходилось редко. Любезная пожилая хозяйка беспрерывно подкладывала мне новые порции бешбармака. Под конец ужина у меня появилось ощущение, что я находился на лукулловом пиру, где впихал в себя мяса столько, сколько не съедал за год.

     Потом началось чаепитие. Чай по-казахски — это целый ритуал. На стол поставили большой латунный самовар, масло, сливки, сахар, круглые пончики, которые у казахов назвались баурсаками. Я удивился — чай, как до этого кумыс и бульон, тоже подавался в пиалах. Сначала в них наливалось немного сливок, потом в сливки добавлялась крепкая заварка, которая для особого аромата готовилась со щепоткой чёрного перца (об этом мне позже «по секрету» сказал дядя Ваня), и только после этого из самовара до половины чашки наливался кипяток. Я никогда не подозревал, что бывает такой вкусный чай! Но ещё больше я удивился, когда попробовал масло: оно было самодельное, немного присоленное. Представьте: приперченный чай со сливками, вприкуску сахар и тут же солёное масло с необычными баурсаками!
     Таким мне запомнился мой первый, настоящий рабочий день. На следующий день мы вернулись на «остров».

*****

     Большинство бакенщиков добросовестно относились к своей работе — вовремя зажигали и тушили бакена, но один-два — всегда оставались проблемными. Особенно сильно выпивал бакенщик Алексей Баженов. Как-то раз, хорошо поддав, проспал, и вечером не зажёг бакена, оставив перекат неосвещённым. Можно только представить, как чувствовали себя капитаны идущих пароходов, когда попадали на такой участок реки кромешной ночью: лихорадочно прожектором выискивали местонахождение бакенов, ход сбавляли до минимума, давали тревожные гудки и докладывали по рации в Управление путей о происшествии. Потом шло разбирательство и наказание виновных. И в первую очередь доставалось путевому мастеру.

     Ну, а с Баженовым пару лет спустя произошла трагическая история — выпал из лодки и утонул. Ездили бакенщики, как правило, поодиночке. Часто применяли они запрещённый приём: во время движения лодки по речному фарватеру на некоторое время бросали руль и пока «транспорт» находился как бы на «автопилоте», промеряли русло реки намёткой. Каким-то образом и выпал Баженов на стремнине — он оказался в ледяной осенней воде, а лодка самостоятельно поплыла дальше. Так и осталась без кормильца семья — жена и трое малолетних детишек.
 
     В подчинении у дяди Вани находилось, как я уже упоминал, около двадцати бакенщиков. Замечу, что у моего деда, тоже Ивана, когда он работал старшиной, в подчинении находилось тридцать человек, но теперь, когда появились моторные лодки, длину участков увеличили и, соответственно, уменьшилось их количеств, вместе с этим уменьшился и штат самих бакенщиков. Путевому мастеру в месяц минимум по два-три раза требовалось их навещать.

     Через месяц дядя дал мне две технические книги, по которым я стал изучать устройство двигателя внутреннего сгорания и правила движения судов по реке. В моём лексиконе появились новые слова: шарикоподшипник, солидол, автол, паронит, сальник, дейдвудная труба (в ней расположен вал, соединяющий двигатель с гребным винтом) и так далее.

     В августе из Семипалатинска на теплоходе приехало дядино начальство, и я успешно сдал экзамен на моториста с правом вождения судов, имеющих мощность двигателей до 50 лошадиных сил. Так в шестнадцать с половиной лет я получил свою первую специальность и стал полноценным речником.


Глава 44


     Всё лето я жил на «острове». Спал под пологом на чердаке в бабушкином домике (этот её домик располагался недалеко от дядиного). Питался за одним столом с бабушкой и семьёй отцовой сестры тёти Нюси (она приезжала из Павлодара и проводила со своими двумя детьми здесь всё лето). Как-то за ужином бабушка, задумчиво глядя на меня, стала рассуждать:
     — Это ж надо, как быстро время летит: кажется, совсем недавно под стол пешком ходил, а вот уже работает, помогает родителям.
     — Жизнь, мама, теперь такая — быстрая, — вставила своё слово тётя Нюся, — чего ж ты хотела... Ничего вечного нет. И я когда-то сиську сосала.
     Мне было неприятно оттого, что моя родная тётка довольно равнодушно отнеслась к началу моего вхождения во взрослую жизнь.

      На казённой лодке я постоянно приезжал в Ермак (к этому времени в связи с началом строительства завода ферросплавов он из села начал превращаться в молодой город) и заходил домой проведать родителей. Мама озабоченно спрашивала:
     — Ну, как там, сынок?
     — Нормально, мам, работаю, — отвечал я. Меня обступали сестрёнки с братом и ждали, чего ещё я скажу.

*****

     Лето прошло быстро, наступил сентябрь. Пора собираться в школу, в девятый класс. Я посоветовался с дядей Ваней насчёт учёбы. Он предложил, чтобы я поговорил со своим отцом и попросил поработать его за меня один месяц, пока закончится навигация. Отец в этот период официально нигде не работал. Правда, случались редкие заказы от строящегося завода на фотографии (отец умел хорошо фотографировать) для альбома по истории строительства, но этот приработок был мизерным. Огород возле дома, на котором хозяйничала мама, по-прежнему оставался основным источником дохода семьи. К моему предложению попахать за меня отец отнёсся без энтузиазма, но согласился.
 
     В конце октября, уже по первым заморозкам, на «остров» пришёл пароход со странным названием «Тельбес» (позже я узнал, что это имя богатыря алтайских сказок), который притащил баржу — плавлавку, где производили выплату зарплаты бакенщикам. Кто желал, на часть суммы мог купить здесь же продукты или другие необходимые товары. Дядя Ваня с отцом  приехали за мной в Ермак, как за главным получателем того, что было заработано мной за лето, и за мамой — нашим главным «экономистом». На буксире прихватили и нашу деревянную лодку.

     За лето у меня вышло около двухсот пятидесяти рублей. По тем временам — это целое состояние. Я расписался в ведомости, а деньги забрала мама. Часть суммы она потратила здесь, на барже: мы взяли мешок муки, пол мешка сахара, много разных круп, ещё каких-то консервов и  вкусных гостинцев, а также мама купила недорогой ткани: ситца, сатина, байки и чего-то нам с братом на брюки. Назад я и мама возвращались на нашей деревянной лодке вдвоём и везли груз, который позволял надеяться, что предстоящую зиму мы обязательно переживём.

     Размеренно шлёпая вёслами по ледяной воде, я  размышлял. У меня в голове крутилась тщеславная навязчивая мысль: «Что бы мы ели, и вообще, как бы сложилась судьба нашей семьи, если бы я не стал работать? Ведь моё трудоустройство — абсолютная случайность: не предложи мне дядя работу — нигде в другом месте меня, шестнадцатилетнего, без специальности не взяли бы, а те деньги, что я заработал, здорово поддержали в тяжёлый период нашу большую семью». Я изредка поглядывал на маму, ища в её взгляде оценку моего труда, но она невозмутимо сидела на корме и думала о чём-то своём.

     Перед моим отъездом с «острова» дядя Ваня сказал:
     — Когда заканчивается навигация, все речники идут в долгосрочный отпуск, при этом стаж сохраняется. Ты тоже в отпуске. Так что спокойно учись, а весной пораньше начнём снова вместе работать.

*****

     В девятом классе у нас параллельно со школьной программой началось производственное обучение. Нас, парней, разделили на две группы: плотники и шофёры. Я попал в группу шофёров. Один день в неделю нас вывозили в степь (это было недалеко — с полкилометра) и мы на допотопном бортовом газике учились включать скорость, выжимать сцепление, рулить и так далее. Программа рассчитывалась на три года: после неё мы должны были получить шофёрские права и работать в автобазе. Занятия обычно проходили недолго, поэтому этот день я считал дополнительным выходным.

     К этому времени в городе уже построили Дом культуры «Строитель», где можно было посмотреть широкоэкранный кинофильм или сходить на концерт приезжих артистов.

     Однажды из Москвы в наш сибирский молодой строящийся город специально для встречи со строителями приехал знаменитый диктор радио Юрий Левитан. Отец где-то достал пригласительный билет и решил с собой взять меня. Народу в фойе дома культуры набилось так, что ступить некуда. Мы еле пробились в зал.

      Левитан оказался человеком среднего роста, немного полноватым, в очках, с тёмными, в проседь, волнистыми волосами. Он рассказал о том, как работал диктором во время войны и о том, что именно ему было доверено объявить о начале войны. Рассказывал о том, как Гитлер объявил его своим личным врагом и обещал повесить, как только войдёт в Москву. Сделать это Гитлеру не удалось. Именно Левитану доверили потом сообщить на весь мир о нашей победе в кровопролитной войне.

     В середине повествования Левитан неожиданно громко, железным голосом, в микрофон произнёс:
     — Говорит Москва! Работают все радиостанции Советского Союза! 

     Это было настолько мощно, что у меня мурашки поползли по коже. Весь зал вздрогнул и неожиданно, под аплодисменты, встал. И тогда я понял, кто объявлял по радио о больших событиях в стране — это был именно он, диктор номер один, Юрий Левитан. Именно этот голос я часто слышал из висевшего у нас на стене репродуктора. Так впервые в жизни я вблизи увидел знаменитого человека.


Глава 45


     В это же время в новой трёхэтажной школе № 2, которая открылась с начала учебного года, стали организовываться всевозможные кружки. Я записался в кружок киномехаников. Нам рассказывали о том, как снимается кино, какие бывают кинопроекторы, как в них заправлять киноплёнку. В нашем распоряжении находился небольшой узкоплёночный  кинопроектор «Украина». На нём мы иногда смотрели какие-то старые фильмы.

     Как-то проходя мимо актового зала, я услышал звуки музыкальных инструментов. Особого значения не придал, а на перемене ко мне подошёл мой одноклассник Слава Топко и сказал:
     — Слушай, Лёня, есть разговор.
     — ?
     — Дело такое. Мы с Колькой Каулиным решили организовать в школе эстрадный оркестр. Кое-какие инструменты есть, нет только гитары. Нам ребята сказали, что ты  умеешь играть, попробуешь с нами?
     — А кто ещё будет играть?
     — Боря Дудик на аккордеоне. Я буду на барабане, а Колька — на саксе и трубе. Приходи сегодня вечером, попробуем.
     — Ладно, — согласился я, не предполагая, что эта затея растянется на несколько лет.

     К Новому, 1964 году, наш ансамбль, который мы назвали «Мечтой», успел подготовить небольшой репертуар, и на школьной ёлке кроме проигрывателя уже звучала и «живая музыка». Изо всех музыкальных инструментов самой слабой по звучанию оказалась моя гитара. Саксофону, аккордеону, контрабасу и, тем более, барабану усилители звука особо не нужны, а гитару под шум этих инструментов почти не слышно, к тому же она у меня выглядела совсем старенькой, с деревянным потёртым кузовом. Для игры в оркестре требовалась настоящая электрогитара, я такую гитару видел у музыкантов, которые однажды выступали с концертом в ДК.

     К марту у меня всё же появилась в школе новая электрогитара, однако опять не такая, о какой я мечтал — эта снова оказалась  простой, с деревянным кузовом. Правда, под струнами у неё находился простенький звукосниматель.

     Тут добавилась другая проблема: где взять усилитель? Мы пытались приспособить для этого дела школьную радиолу «Фестиваль», но звук у неё оказался слабым (после наших экспериментов она пришла в негодность). Уже совсем отчаялись, когда вдруг нас выручил завуч школы: он разрешил для репетиций брать усилитель от кинопроектора «Украина». Дело пошло веселее.

*****

     Иртыш вскрылся 17 апреля, и сразу стала прибывать вода. Шум ледохода слышался всю ночь. Через три-четыре дня мне предстояло приступать к работе — «долгосрочный отпуск» заканчивался.
     Я учился неплохо и попросил классного руководителя — Галину Михайловну Ташланову — посодействовать тому, чтобы учителя пораньше поставили мне зачёты, объяснив ей причину такой спешки. Она обещала помочь и слово своё сдержала — я успешно перешёл в десятый класс.

     Навигация открывалась с первого мая, бакенщикам давалась одна неделя, чтобы подготовить перекаты к судоходству. Каждый день с утра до ночи наша лодка металась от одного бакенщика к другому. Мы работали без всяких выходных дней.
     — Вот так каждый год начинаем, — объяснял мне дядя Ваня, — за зиму многое покрасили, подремонтировали, теперь надо всё расставить на воде. А тут ещё приказ пришёл — всю береговую обстановку, а потом и водную перевести на электричество. Мороки будет много.

     Непосвящённому в этих разговорах разобраться сложно, но я знал, о чём шла речь и поэтому кое-что поясню.
     Кроме бакенов, которые указывали судам путь на воде, существовали ещё знаки, установленные на берегу (береговая обстановка), — это перевалки и створы, по которым суда, двигаясь по реке, дополнительно держали ориентир.

     Перевалками и створами служили высокие столбы со щитами в верхней части, чтобы их хорошо было видно издалека. На каждом участке таких знаков находилось по несколько штук, и бакенщики, кроме «зажигания» бакенов на воде, каждый вечер причаливали к берегу, шли пешком к этим столбам и вешали на них зажжённые керосиновые фонари, чтобы их было видно и ночью. Работа довольно трудная.

     Для облегчения работы бакенщиков, на перевалках и створах стали устанавливать электрические фонари с маленькими лампочками, питающимися от больших батарей. Здесь же на них устанавливали и специальные фотореле, чтобы всё это автоматически включалось ночью и выключалось с рассветом без помощи бакенщика. Прогресс! (Про этот «прогресс» пронюхали городские «любители электроники» и изредка, к величайшей досаде моего дяди и бакенщиков, воровали фотореле вместе с лампочками, взамен которых потом приходилось привозить и ставить новые).

     Многих бакенщиков я уже знал, и когда приезжал на участки, они меня встречали, как старого знакомого. У одного бакенщика жила дочка, моя ровесница. Когда мы туда подъезжали, дядя нарочито громко, чтобы все слышали, подтрунивал надо мной:
     — Ну, где наша невеста? Почему не встречает?
      Я готов был провалиться сквозь землю, а взрослые лукаво улыбались. Я и имя-то этой конопатой красавицы не знал. Но когда она вдруг находилась в поле моего зрения, исподтишка посматривал на неё, интересно всё-таки, что за макака. У меня в школе имелась девчонка, с которой я дружил, и которую не собирался менять ни на какую островитянку.

*****

    С июня всех путевых мастеров обеспечили специальными небольшими катерками с кубриками в передней части. Такое судёнышко получили и мы. В нём имелось машинное отделение, где стоял одноцилиндровый дизель мощностью сорок лошадиных сил. За характерный звук работающего двигателя, катерок бакенщики прозвали «Ла-та-та». В кубрике на деревянных диванчиках, обитых дерматином, мы с дядей Ваней иногда ночевали, причалив у пустынного бережка. Сам катерок уже имел бортовое электрическое освещение на случай движения по реке ночью.

     Дядя часто доверял мне самостоятельные поездки по участкам: приходилось отвозить бакенщикам краску, электрические батареи, стёкла для фонарей и другие принадлежности. Работал я аккуратно: за всё время не случилось ни одного происшествия.

*****

Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2010/08/07/1303