Бакена. Моё детство. Главы 46-48

     (На фото: я осваиваю речное дело. Слева - мой дядя, Маслов Иван Иванович).


Глава 46


     Я продолжал работать мотористом у моего родного дяди, Ивана Ивановича, речного путевого мастера. Он руководил бакенщиками, которые обслуживали судоходный тридцатикилометровый участок на Иртыше. А я вот являлся его «водителем». Ну, и как я уже говорил, нередки были случаи, когда дядя поручал мне самому на нашем небольшом катерке «проскакивать» по участку, чтобы отвезти бакенщикам кое-какие необходимые им принадлежности.

     Запомнилась история, о которой расскажу. Рейс намечался в верховье, а поскольку на дворе стоял золотой сентябрь, в поездку со мной напросился мой ровесник — двоюродный брат Николай, чтобы по пути поохотиться. Дядя разрешил нам, если пожелаем, отлучиться дня на два. По согласованию с ним, поехали мы не на катере «Ла-та-та», а на запасной железной лодке: на ней удобнее было проезжать по мелководным охотничьим местам.

     Коля здорово увлекался охотой и обладал неплохой экипировкой, доставшейся ему в наследство от его покойного отца: довольно приличное двуствольное двенадцатого калибра ружьё и соответствующие охотничьи принадлежности, такие, как кожаный патронташ, какой-то потёртый, но «фирменный» ягдташ с ремешками для подвязывания дичи, сапоги-болотники... Я брату в этом плане даже немного завидовал, поскольку охотой тоже увлекался. Правда, увлекался не так сильно, как он, и чаще всего обходился скромным дедовым одноствольным ружьишком меньшего калибра и патронами, которые носил в кармане куртки, да латаными простыми резиновыми сапогами... Но тем не менее...

     Только приготовились к отъезду, как на берег подошла наша бабушка Ульяна. И сразу с вопросом: «Далеко, детки»?
     Коля сердито засопел.
     — Бабушка! Перед поездкой нельзя спрашивать «куда». Удачи не будет.
     — Ну, ступайте, ступайте, — примирительно откликнулась она.

    И вот мы в пути. День тихий, солнечный. Дичь уже довольно крепко стала на крыло, постоянно попадались стайки со свистом проносящихся то над головой, то где-то сбоку пикирующих по-над водой, уток. Я знал одну обмелевшую протоку километрах в десяти выше по реке, её мне однажды показал дядя, здесь всегда бывало много дичи, и мы порулили туда. Приехав, лодку оставили со стороны реки, а сами через лесок, крадучись, как партизаны, гуськом друг за другом  двинулись к протоке. Проходя мимо невысокой ветлы, Коля прошёл с одной её стороны, а я с другой. Он приостановился и попросил, чтобы я вернулся и прошёл там, где и он.
     — Я в приметы верю, — пояснил он мне на ходу, — если с разных сторон пройдём — поссоримся.
     Мне ссориться не хотелось, и я,  пожав плечами, покорно прошуршал по траве возле ветлы следом за ним.

     Вскоре блеснула водная гладь протоки. То, что мы увидели, превзошло все наши фантазии: вся протока оказалась буквально усеяной разнообразной дичью. Притихнув, мы долго сидели в засаде, любуясь красивым пейзажем, одновременно алчно наблюдая за утками и ожидая удобного момента, чтобы начать стрельбу. Совсем близко от нас суетились какие-то кулички и трясогузки, здесь же, почти у самого берега, медленно прохаживались две цапли. Нас они не интересовали. Чуть дальше плавала мелочь типа чирков и нырков. Ещё дальше сидели серые утки и красивые хохлатые чернети. И уж совсем далеко располагались осторожные кряквы.
     — Тургеневу с его «Записками охотника» такое и не снилось, — неожиданно с восторгом прошептал Коля.
      — Это точно, — так же шёпотом сыронизировал я, — у него больше про зайчиков да про лис. Давай стрелять, а то скоро стемнеет, а нам ещё, сам знаешь... 

     Понимая, что кряквы ближе не подплывут, мы решили стрелять по чиркам и серым уткам, тут же открыв по ним беспорядочную стрельбу, похожую на  канонаду. Быстро перезаряжая ружья, с азартом стреляли вверх по пролетающим стаям. Коля — с двух стволов, я — с одного, но чаще. Стволы стали горячими, не притронуться.
     Переполох начался невообразимый. В воздух тучей поднялось всё, что могло не только летать, но и шевелиться. Небо потемнело от того количества дичи, которого я никогда в жизни ни до, ни позже не видел. Натуральный разворошенный птичий базар.

     Постепенно всё успокоилось и мы, вволю настрелявшись, в тишине начали собирать трофеи. Несколько штук достали из воды. Оказалось двенадцать уток, из которых только две серых, а остальные — мелкие чирки. Для такого «артобстрела» мало. Суеверный Коля, укладывая уток в свой ягдташ, недовольно брюзжал:
     — Это ж надо, как угораздило настрелять: ни больше, ни меньше, а именно чёртову дюжину.
     — Это простая дюжина, не чёртова, чего расстроился? — успокоил я его.

     Собрав уток, направились было к лодке, как вдруг услышали недалеко от себя странный шлепок. Подойдя, увидели упавшего с воздуха маленького, похожего на утёнка, чирка, который, будучи раненым, видимо, на прощание сгоряча ещё немного полетал с собратьями. «Тринадцатый! — невесело отметил я про себя». Коля выразительно посмотрел на меня, словно этого тупого утёнка подбросил ему я. Кругом километровые пространства, которые утки преодолевают за считанные минуты, а вот взять и шлёпнуться именно возле нас! Места не хватило, что ли? Забрали и его, не бросать же.

      Уже наступали сумерки. Мы вернулись к лодке, перекусили и собрались плыть дальше. Надо было ещё доехать до бакенщиков, там переночевать и на следующий день возвращаться назад.

     Коля оттолкнул лодку от берега, взял весла, лежавшие внутри лодки, вставил уключины в гнёзда и слегка отгрёб,  я тут же завёл мотор и взялся за руль. Поработав несколько секунд, двигатель самопроизвольно снизил обороты и заглох. Над рекой воцарилась тишина. Мы с Колей переглянулись. Я снова завёл мотор — он опять быстро заглох. Так продолжалось всё время. Я недоумевал. Коля выжидающе посматривал на меня. Уже стемнело, нас потихоньку несло течением вниз по реке, стал подниматься ветерок.

     Я и свечи прочищал, и магнето смотрел, и уровень масла проверил, и наличие бензина. Всё было в норме, но мотор не заводился. Вернее, заводился, но только на две-три секунды и глох. Вскоре совсем стемнело.

     Изрядно намучившись с мотором, мы решили до дома спускаться по течению на вёслах. Прохладный сырой ветерок дул, как назло, навстречу нам. В кромёшной темноте, при свете лишь ярко мерцающих, равнодушно взирающих на нас, звёзд, шлёпая тяжёлыми вёслами по стылой  осенней  воде и в сердцах кляня несовершенную технику, мы медленно-медленно плыли по неприветливой реке. Уже на рассвете совершенно обессилевшие и продрогшие, с мозолями на руках,  наконец-то, приплыли домой, и сразу отправились спать.

     Спали чуть не до обеда, а когда встали, я обо всём рассказал дяде. Мы пошли с ним к лодке, он внимательно осмотрел двигатель, взял отвёртку, повернул в карбюраторе на пол-оборота незаметно выступающий болтик и — через минуту двигатель заработал как обычно, а, может, даже и лучше.
     — Этот болт — регулятор подачи топлива, — объяснил мне дядя, — а кто-то из вас его в дороге задел...
     От досады я не находил себе места: всё было так просто! Наверно веслом задели, решил я. Одно успокаивало, что хорошо с братом поохотились. Когда ещё удастся?

    На следующий день я снова поехал в командировку к бакенщикам, один. А болт, от которого зависела подача топлива, старался не задевать. И к приметам с тех пор стал относиться уважительнее.


Глава 47


     Я по-прежнему при любой возможности приезжал в город к родителям. Каждый раз старался привозить свежей рыбы, которую ловил, проверяя иногда дядины самоловы и перемёты самостоятельно (с его, конечно, разрешения).

     Однажды мама порадовала меня сообщением, что отец нашёл неплохую работу: устроился инструктором в городской пожарной части. Это было большой радостью для всей семьи, потому что расходы увеличивались: мы с Лёвой стали старшеклассниками, в пятый класс перешла Наташа и в этом году в первый класс собиралась идти Татьяна. И ещё подрастала кудрявая голубоглазая веселушка Оля.

     Весь сентябрь и часть октября я работал у дяди Вани сам, отец уже не мог меня подменить из-за своей работы. Как и в прошлом году, к концу навигации пришёл пароход «Тельбес» с плавлавкой. Мне дали довольно приличный расчёт — получил почти четыреста рублей. Таких денег в семье никогда не видели. (Для сравнения скажу, что в те времена мотоцикл с коляской «М-72», типа современного «Урала», стоил 850 рублей). Когда я отдавал деньги маме, заметил её растерянно-счастливое лицо. Похоже, она начала понимать, что рядом с ней стоял уже не просто ребёнок, а повзрослевший сын. С ноября я снова на всю зиму пошёл в долгосрочный неоплачиваемый отпуск.

*****

     В школе меня заждались. Не так преподаватели, которые знали причину моего отсутствия, как ребята из оркестра. С первых же дней после уроков мы стали подолгу бренчать  на репетициях, и я довольно часто возвращался домой почти ночью.

     Из всех ребят-эстрадников только я и барабанщик Слава жили в «старом» Ермаке, а все остальные — в новом микрорайоне. Добираться к дому в период распутицы по непролазной уличной грязи, где не было освещения, для меня являлось сущим наказанием.

     Зимой тоже  не легче: морозы иногда «давили» под тридцать градусов, а если задували ветры, то такие, что с ног валили. Климат в этих краях резкоконтинентальный, поэтому большие перепады температуры считались нормой. Городские власти между новой и старой частями города организовали движение автобусов по маршруту № 1, но транспорт ходил очень редко и крайне нерегулярно. Несмотря на климатические невзгоды, я упорно продолжал ходить теперь уже и в десятый класс, и на репетиции.

     Наш оркестр, или, вернее, вокально-инструментальный ансамбль (ВИА) «Мечта», становился всё более сыгранным и нам предложили в полном составе перейти играть из школы в ДК «Строитель». Мы согласились. Здесь имелась кое-какая аппаратура и хорошая комната для занятий, что расширяло наши возможности. Иногда по вечерам при доме культуры организовывались танцы для молодёжи и мы на этих танцах стали играть. Кроме этого иногда выступали с небольшими концертами в красных уголках строительных участков.
     Город не только расширялся, но и рос в высоту. Пятиэтажки стали расти, как грибы после дождя, вдалеке уже виднелись корпуса и трубы строящегося завода. Вот-вот должна была дать первую электроэнергию строящаяся ГРЭС.

    Начиналось строительство канала Иртыш—Караганда, предназначенного для переброски воды на расстоянии более трёхсот километров в западный район Казахстана, где с водой всегда существовала проблема. Головная насосная, откуда будут качать воду, строилась не на самом Иртыше, а на Белой речке (это приток Иртыша в четырёх километрах от города). По-над каналом начали строиться совхозы с орошаемым земледелием. Из Ермака до Павлодара начали строить бетонную дорогу. В Павлодаре закончилось строительство автомобильного моста через Иртыш, и строился телецентр. Жизнь кипела!

     В феврале 1965 года мне исполнилось восемнадцать лет — я стал совершеннолетним. Немного позже мне пришла повестка из военкомата. Пройдя со своими сверстниками  медицинскую комиссию я стал допризывником.

     В один из мартовских дней я пришёл домой и вдруг услышал доносившийся из громкоговорителя голос Юрия Левитана:
      — ...лётчик-космонавт СССР Леонов Алексей Архипович ...на пилотируемом космическом корабле «Восход-2» ...первый в истории выход человека в открытый космос...
     Я уже знал, что после Юрия Гагарина в космосе побывал и второй космонавт — Герман Титов, и что туда летала Валентина Терешкова — первая женщина в мире. И вот теперь новая победа — выход человека в открытый космос. Меня всё время занимал вопрос: где находится то место, откуда запускают космические корабли? Наверно, никогда не узнаю... (Судьба распорядилась странным образом: служить довелось рядом с космодромом, об этом у меня есть армейские воспоминания «Байконур»).

*****

     Начиналась весна, подходило время работы у дяди Вани. Я настолько сильно увлёкся музыкой, что не знал, как мне быть: работа на Иртыше отрывала  меня от ребят и от ансамбля на пять месяцев. По этому поводу я посоветовался с отцом. Ничего определённого он мне сказать не смог. Мама осталась недовольна моими колебаниями и советовала поработать мотористом ещё один сезон.

     Весенних экзаменов в этом году также не было, и поскольку я учился хорошо, меня вновь досрочно перевели — теперь в одиннадцатый класс. Перед майскими праздниками, с разливом реки, я снова приступил к работе у дяди Вани. После поездок по перекатам я с «острова» вечерами приезжал в Ермак и быстро переодевшись бежал в ДК на репетиции. С утра пораньше садился в лодку и ехал назад. Даже не знаю, откуда у меня тогда бралось столько энергии...


Глава 48


     Как-то в конце мая я, как обычно, приехал домой и только сел перекусить, как ко мне подошёл отец и сказал:
     — Сын, мы тут с матерью посоветовались, я хотел бы узнать твоё мнение.
     — Насчёт чего? — насторожился я.
     — Смотрим, как ты мечешься, может тебе лучше в городе работать?
     Я чуть не поперхнулся: такого неожиданного внимания со стороны родителей совершенно не ожидал. По честному сказать, из-за моей привязанности к ансамблю и из-за оторванности от городской жизни работа мотористом стала вызывать у меня приличное раздражение. Я последнее время больше думал не о работе, а о том, как мне не пропустить очередную репетицию.
     — Я бы с радостью, но где устроиться?
     — Пожарником пойдёшь? — спросил отец.
     — А что там делать?
     — У нас на работе появилась должность командира отделения. Я с начальником разговаривал, если ты не против, тебя возьмут. Там работа такая: сутки дежурить, в случае вызова — выезжать на пожар, а потом трое суток отдыхать. По-моему, это как раз то, что тебе сейчас  нужно.

     На следующий день с утра я сообщил дяде Ване, что решил уволиться с работы, объяснив ему мотивы своего решения. Он крайне удивился и, естественно, огорчился: найти покладистого и исполнительного работника ему едва ли сразу удастся.
     — С неделю поработай, пока я найду человека, — попросил он. Я согласился.
     В этот же день я написал заявление на увольнение. На следующий день мы с дядей подъехали к самоходной барже, стоявшей под разгрузкой в Ермаке и оттуда он по рации передал текст моего заявления в отдел кадров Управления путей, которое находилось в Семипалатинске.

     Через две недели мне была передана моя трудовая книжка, заполненная 26 мая 1965 года с первыми двумя записями: «принят» 10 марта 1964 года и «уволен» 15 июня 1965 года. Я хорошо помнил, что работать на реке стал с июня 1963 года. Куда запропастились девять месяцев моего трудового стажа — до сих пор не знаю.
     В городскую пожарную команду я был принят первого июля. Начиналась новая страница в моей биографии.

     От нашего дома до «пожарки», так мы называли пожарную часть, расстояние небольшое — метров триста, можно сказать, рядом. Но отлучаться во время дежурства домой, чтобы поесть, не разрешалось, поэтому еду на сутки я всегда брал с собой.

      Караулов (смен) в пожарной части было четыре. В каждом карауле состав такой: начальник караула, два водителя пожарных машин, два командира отделения и два бойца. Я попал в караул, где оказались доброжелательные люди, с которыми постепенно сдружился. Зарплату мне платили в сумме чуть более шестидесяти рублей, это столько же, сколько и на предыдущей работе на бакенах. А три свободных дня мне давали простор для занятий музыкой.

     Ближе к сентябрю у меня возник вопрос: как быть со школой? Если учиться в дневной, то надо бросать работу, а сделать это, значит, оставить семью без дополнительного дохода, к которому стали привыкать, и который был необходим.
     И тогда я принял тяжёлое, но, возможно, правильное решение: в одиннадцатом классе я решил учиться в вечерней школе. Называлась она школой рабочей молодёжи (ШРМ). Огорчало лишь то, что пришлось прервать производственное обучение, и я не смог получить водительские права.

     Вечерами, в дни моего дежурства, на время школьных занятий меня подменял отец. Работу эту он знал (днём работал здесь же инструктором), поэтому проблем не было.
    Пожары случались редко. За год работы в пожарной части я на пожары выезжал всего раза три, а шланги пришлось разворачивать только один раз.

     Помню один выезд на сгоревший продуктовый склад. Когда приехали, я увидел такую картину: огонь уже отсутствовал, а остатки сгоревшей крыши обрушились внутрь помещения. В разбитые окна через решётки виднелись штабеля ящиков с соками, соленьями, вареньями, в которых стеклянные банки от температуры полопались, и вокруг разносился запах чего-то печёного. Между ящиков на полу лежали три огромные бочки с вином. Верх у бочек прогорел, видно было, как внутри отражалась жидкость. Вокруг склада стояла милиция, так что внутрь попасть не было возможности. И вскоре мы уехали.

*****

    Окончание здесь: http://www.proza.ru/2010/08/08/1264