Миньет

 Совершенно наплевательское отношение, которое появлялось у меня в периоды, когда, вроде бы, необходимо проявлять самое упорство и самую ответственность, которое появлялось как бы в знак протеста против необходимости, возникло и сегодня. Мой взгляд шарил по стенам, залезал на книжные полки, шарил то тут, то там и постепенно становился оружием массового видоизменения. Я начинал видеть, как всё это разлетается в щепки, как косная комнатная материя перестаёт существовать, разбрасываясь взрывами моего воображения. То взорвалось, это разлетелось: как будто от разрушающей гири, подвешенной на кран. И стрела этого крана, мой взгляд, становился всё точнее, всё методичнее, слева направо, накреняясь, принося в комнату пыль осколков и щепок. Вскоре перед моим взором возникли лежащие во прахе города, стены раздвигались дальше, дальше, и вот уже слои почвы, слои материнской породы не выдерживают и исплёскиваются лавой, клокочущей слюной ядра. В вихре чёрного хаоса танцует планета, и холодность космоса уже как бы начинает скорбеть по ней.
  "Если бы планеты не было, тогда не было бы не только проблем и неприятностей - не было бы и меня самого, а это ведь плохо и неинтересно" - такая мысль остановила мои деструктивные позывы и я посмотрел на свою чашку с кофе. На чёрной поверхности напитка плавала муха. "Ну ёб твою мать!"- сказал я и, схватив горячую чашку, выплеснул весь кофе в форточку. И тут вдруг увидел нечаянно в эту форточку лето, деревья, всяческих насекомых, которые мелькали или даже просто появлялись-исчезали из прозрачного и тёплого воздуха, я почувствовал дуновение ветра с небольшой примесью песочной пыли, какая бывает в это время года. Это всё длилось секунду, меньше секунды. Сам акт, то есть, само физическое действие, зрение, увидение лета длилось лишь миг, глаза уже опустились и видели стол, а самая главная реакция, само откровение происходило, пока я садился, сгибая руку обратно, опуская чашку на скатерть. Само осознание того, что сейчас сидеть дома никак невозможно и мириады образов, с этим связанных, закружились и летали во мне, пока я садился, отстраняясь от окна.
  Вот я сел. Мне хотелось нажраться, мне хотелось трахнуть какую-нибудь бабу, хотелось чего-то ещё. Я встал и вышел босиком на улицу, направляясь к магазину возле парка. Там я купил бутылку коньяка, банку натурального сока, вышел и повернул ноги в парк. Протиснувшись сквозь какие-то широкие кусты, я вышел на берёзовую аллею и стал осматриваться в поисках свободной скамейки, как это бывает заложено в человеке. Но если смотреть с другой стороны, как назло абсолютно все скамейки были незаняты, то есть нигде во всём парке не наблюдалось каких-либо летних и полураздетых одиноко сидящих баб, даже сказать, красивых молоденьких девушек. В душе возникла неудовлетворённость. "Что ж!" - сказал я вслух и пролетела стрекоза. Босы ноги двигали меня куда-то вперёд, а руки уже даже открутили крышку бутылки и плеханули немного коньячку мне в рот. Я повернул направо возле большого дуба, на котором висело три каких-то объявления, и оказался на узкой тропинке на окраине парка где-то в районе ручья. Впереди показалась скамейка, на которой кто-то сидел. Я прихлебнул ещё. Мне бы хотелось, чтобы это была девушка. Кто это на самом деле был, я не видел. Когда моё тело уже вплотную прибыло к скамейке, стало ясно, что это не какая-нибудь девушка в шортиках или мини-юбке, или даже голубом платье и которую можно схватить и сразу получить полное её согласие на абсолютно всё и драть, и драть в кустах и на скамейке, и на дереве, а совсем напротив. Это была не она. На потрескавшейся от погод белой крашенной парковой скамье прямо передо мной восседал, лукаво на меня щурясь, Владимир Ильич Ленин.
- Вы совершили революцию, молодой человек! Ещё никому не удавалось сказать "Что ж!" в летнем парке, чтобы от этого незамедлительно прилетала стрекоза! - восхищённо вскричал он.
- Что? Какая стрекоза? - я нахмурил брови и почесал плечо.
- Какая стрекоза? Хм... Скажите "что ж", пложалуйста.
- Что ж,- сказал я, и сразу мимо моей морды промчалась синяя переливчатая стрекоза. Я решил попробовать ещё раз и опять сказал "что ж".
И снова стрекоза, только с другой стороны!
- Это фантастика! Признавайтесь, в чём тут фокус! - радостно обратился я к Ильичу и протянул ему коньяк, который тот благодарно принял - Запейте, Владимир Ильич!
- Ммм... Спасибо. Ха-ха. Молодой человек, а Вы не промах! Действительно же - здесь нет ничего сверхъестественного. Это стрекоза - моя, я дрессирую её ещё с царских времён, мне её бомбисты подарили. А зовут её Феликс.
Ленин посмотрел по сторонам и хлопнул в ладоши. Стрекоза аккуратно спланировала на его плечо и стала смотреть влюблёнными глазами на хозяина.
- Вот так-то, Феликс. Познакомься. Это наш новый друг Юра.
- Подождите, но я не Юра! - возмутился я.
- Не Юра, тогда вали на *** отсюда!- прикрикнул на меня Ленин и побежал как угорелый.



 Я сижу дома. Знаете ли... Хотел Вам сказать... Как объяснить? Вот я же, я же, в принципе, парень не такой плохой уж. Ну как? Я вот говорил, мол, нападает на меня настроение наплевательское. Вроде из протеста как. Ну да, бывает... То есть как вам сказать: я же только прикрываюсь, понимаете, грехи свои - нет - свою лень прикрываю, подсознание меня самооправдывать за эту лень красными словцами пытается. Да и не подсознание вовсе, а сознание. Я отдаю себе отчёт, вроде как думаю: вот я сейчас скажу так, что и себя не обижу и, вроде как, другим не солгу. А ведь лгу же ведь! Что же это получается! Кто же мы все такие? Это ещё и Сартр вопрошал: кем должен быть человек в своём бытии, если на самообман согласен и прочее и прочее там. Да что там мы! Я. Я, ****ь, собака сутулая. Но ведь это от нервов я. Как бы - от депрессии. Эх... Но хорошо хоть, хорошо, что встретил Ленина тогда... Ну, хотел секса, представляете, что это такое, чтоб не описывать. А получилось вождя встретить, как говорится, на тесных перекрёстках мироздания.
А то всё нервы, нервы. Да и тут нервы.
  А ведь сам виноват: пью, курю, ебусь редко - откуда же здоровье?