Лучше бы мама не возвращалась...

Она похожа на мальчишку. Зимой и летом в кроссовках и джинсовом комбинезоне, который сидит явно мешковато. Низко надвинутая на лоб бейсболка прикрывает курносый нос, а непокорные прямые и жесткие, как солома, пряди светлых волос торчат во все стороны. Маленькая, худенькая — взъерошенный воробышек, да и только. А вот собаки у нее дорогие и породистые.

Я впервые увидела эту девчонку на куске зеленого поля у Школьного аэродрома, где жители окрестных домов выгуливают своих хвостатых питомцев. Она тянула на поводке двух совершенно неуправляемых ротвейлеров, которые буквально валили ее с ног. Поспешив отойти со своими собаками подальше, я еще подумала с раздражением: «Выпускают детей с агрессивными псами, того и гляди что-нибудь случится». Показалось, что девчонке лет двенадцать, не больше.

Через некоторое время к ротвейлерам присоединился еще какой-то упитанный увалень, которого два первых пса все время стращали грозным рыком и наскоками, норовя ухватить за холку. Ох и намучилась с этой троицей девчонка!

А еще через пару месяцев она стала выводить на прогулку и четвертую псину — кудлатого ризеншнауцера, тоже порядочного забияку и драчуна.

И быть может, мы бы так и не познакомились, если бы ее собаки не сцепились однажды в бессмысленной жестокой драке, разнимать которую сбежались все окрестные мужики. Глупые псы искусали девчонке руки, порвали штанину комбинезона. Все ругали ее родителей, которые «развели псарню и свалили дебильных псов на малолетку». Девчонка деловито пришлепнула кровь листком подорожника и сказала: «Собаки не мои. Я их выгуливаю. Сервис такой, понимаете? Не рассказывайте, что они подрались, а то меня прогонят».

Мне стало любопытно, и я предложила девчонке помочь развести все еще не успокоившихся собак по домам. А потом затянула ее к себе обработать покусы и зашить порванные штаны. Она согласилась, и наше знакомство состоялось.

Насте — так зовут мою новую знакомую (имена героев публикации изменены) — на самом деле, пятнадцать лет. Учится Настя в одном из профтехучилищ Одессы. А выгул собак — это так, подработка в свободное время. Вот, собственно, все, что удалось вытянуть из нее в тот первый раз.

Но постепенно вместе с проклюнувшимся доверием в Насте стало зарождаться желание излить душу. Осторожно, маленькими шажками она стала вводить меня в свою жизнь, и, узнав ее подробности, я в очередной раз подумала, перефразировав Толстого: «Все счастливые дети похожи друг на друга. Каждый несчастный ребенок несчастлив по-своему».

Одиннадцать лет назад Настина мама Ирина Петровна без всяких объяснений исчезла из семьи. Оставила мужу записку: «Не ищи меня». И все. Насте тогда исполнилось четыре года. Отец ее по-своему любил, но выпивал, часто оставался без работы. В доме стало голодно, пусто и неуютно. «Мамочка, забери меня», — всхлипывала Настя в подушку. Она знала, верила, что рано или поздно мама найдется.

Ей шел четырнадцатый год, когда окончательно спившегося отца лишили родительских прав. А через некоторое время, выпив какой-то спиртовой гадости, он умер. Настя осиротела. Опекуном назначили тетю, родную сестру ее матери. Конечно, ей было непросто в наше скудное кризисное время взять ребенка на воспитание и содержание. Но тетя сделала все, чтобы Настя не чувствовала себя чужой в новой семье.

Жизнь налаживалась. Девочка начала осваиваться в своем новом статусе и, честно говоря, никак не чувствовала своего сиротства. Но тут случилось событие, которое не просто разрушило мир этой семьи, но и больно напомнило Насте ее истинное положение в общественной табели о рангах.

Неожиданно объявилась Ирина Петровна, мать Насти. Одиннадцать лет ожидания — и мечта девчонки сбылась. Причина внезапного исчезновения Ирины Петровны, с ее слов, была очень уважительной. Она ушла из дома после того, как ее избил муж. Произошло все впопыхах, сгоряча. Она уехала во Львовскую область. Обида со временем остыла, но вернуться в семью как-то не получалось. За все годы мать ни разу не поинтересовалась жизнью своей дочери, не отправила на родину ни единого письма.

«Я оставила этому подонку (отцу Насти. — Авт.) все: золото, шубу, мебель. Можно было спокойно двадцать лет прожить», — оправдывалась Ирина Петровна. А когда она узнала, что прав у нее на Настю больше нет, подала в суд… на родную сестру. Мать обвинила женщину,  заботившуюся о ее дочери, во всех смертных грехах, начала настраивать против нее девочку. Глупая Настя, до этого считавшая тетю самым родным человеком на свете и ни в чем в ее семье отказа не знавшая, стала, как попугай, повторять все, что вкладывала в ее уши мать. Сегодня она признается, что не соображала, что творит. Просто после внезапно свалившегося на нее счастья — возвращения матери — она ни в чем не могла ей перечить.
«У тети мне очень плохо, одиноко, — говорила Настя в Киевском районном суде Одессы. — Хочу жить только с мамой».

Нашлись соседи, которые характеризовали в судебном заседании Ирину Петровну только с положительной стороны: «Не пьет, не курит, устроилась на работу, все в дом, заботится о Настеньке»…

«Мне нужна мама! — рыдала в голос в зале заседаний доведенная до истерики придирчивым допросом судьи Настя. — Я ждала ее так долго! Не отнимайте ее у меня, умоляю, прошу… Кроме мамы, у меня никого нет!».

Перед судом стояла непростая задача. С одной стороны, одиннадцать лет нелюбви и равнодушия биологической матери, с другой — вернулась же. И дочка к ней потянулась. В интересах ребенка Ирина Петровна была восстановлена в своих материнских правах. Именем закона она получила уникальную возможность наверстать упущенное, подарить уже взрослой дочери нерастраченные заботу и нежность.

Поначалу она старалась. Торговала на рынке «Южный», зарабатывала на жизнь. Каждый приход специалистов из службы по делам детей возмущал ее беспредельно: «Забулдыга я какая-то, что ли? Или пропащая? Или дочку свою не люблю?».

Но как-то все больше получалось так, что обиды свои после ухода строгих комиссий мать стала вымещать на Насте. Срывалась, обвиняла ни за что, стала сетовать, что дочь сломала ей жизнь. Насте приходилось несладко. С возвращением любимой мамочки жизнь ее круто начала меняться. Только теперь девочка стала понимать по-настоящему материнскую заботу, которую проявляла к ней опекунша-тетя, деликатность и взаимопонимание, царившие в ее семье, настоящую любовь, которую ни тетя, ни ее муж, ни их сыновья, двоюродные братья Насти, никогда на словах не подчеркивали, а больше проявляли на деле. Однако мать продолжала расписывать «злодейства» сестры в самых черных красках: и квартиру-де она хотела у Насти отобрать для своих «ублюдков», и немалые деньги за «сироту» отхватывала у государства, и мечтала превратить ее со временем в прачку, кухарку, уборщицу… У Насти голова шла кругом, она уже сама не знала, чему верить.

«Все! Уезжаем отсюда. Одесса — воров-ской город», — однажды заявила мать. «Куда?». — «Куда глаза глядят. Надоело мне на одном месте. Давай в Россию уедем — там хорошо зарабатывают». — «Но я же учусь в училище, еще полтора года осталось!». — «Да кому нужно твое училище? Тоже мне, образование! Едешь или нет? В последний раз спрашиваю!».
Насте казалось, что это лишь планы матери, болтовня, за которой ничего, кроме показного куража, нет. Но Ирина Петровна покидала вещи в сумку, выгребла из ящика все деньги и направилась к выходу. «Не хочешь — как хочешь», — заявила она и, не оборачиваясь, вышла из квартиры.

И Настя, которой в то время исполнилось только четырнадцать с половиной лет, осталась совсем одна. Брошенная и преданная дважды самым родным человеком, она скрывала свое горе. Старалась изо всех сил. К тете идти было стыдно, она и так очень тяжело переживала всю эту историю. Кормили ее в училищной столовке, несмотря на то, что после восстановления матери в правах сиротой Настя больше не числилась. Внешне она ничуть не изменилась. Педагоги училища ничего особенного не замечали. Хорошая девочка, скромная, инициативная, неплохо учится. Позже добрые люди подсказали возможность заработать выгулом собак состоятельных хозяев. К крошечной училищной стипендии прибавился приработок, а изредка и приятные «премии» в виде сладостей, одежек с хозяйского плеча, билетов в кино… Ни один посторонний человек до сих пор не знает, что девочка живет в совершенном одиночестве.

С момента отъезда матери прошел почти год. Ирина Петровна как-то приезжала в Одессу. В свой бывший дом не наведалась, судьбой дочери не поинтересовалась. Остановилась у друзей. Их ребятишки и прибежали сообщить Насте эту весть. Она примчалась, как угорелая. Остановилась робко у двери. Но ее приход был для матери неожиданностью.

«Ты? Чего надо?» — ни объятий, ни расспросов, ни слез радости. Держалась Ирина Петровна очень сухо. Как живет ее брошенная дочь, родительницу не волновало. О себе говорила тоже скупо: «Прижилась в Москве, торгую на рынке».

Настя уходила, захлебываясь слезами. Она шла в пустую квартиру, где ее, как обычно, никто не ждал. Девчонка наконец поняла, что не нужна матери и никогда не была нужна. Жаль только, что случилось это через столько лет. Сколько души было потрачено впустую…
«Настя, давай я поговорю с твоей тетей, — предлагаю я. — Она, судя по всему, добрый человек, все поймет и простит». — «Ни за что! За ее добро я отплатила черной неблагодарностью. Вот окончу училище, начну работать, стану совершеннолетней, самостоятельной, сама приду к ней и повинюсь. Чтобы она видела: мне ничего не надо, я не за помощью пришла, а от чистого сердца попросить прощения. Ждать осталось каких-то три года. Выдюжу, не беспокойтесь. Кстати, вам ваших собачек выгуливать не надо? Я беру недорого. Соглашайтесь».