Письмо

   Полы моей квартиры скрипят.
   Я ем, сплю с кем-то или один и не сплю, пишу черновик письма, возвращаюсь из магазина с портвейном, наполняю им железную литровую кружку, не отрывая губ, выпиваю половину, жду, когда пройдет тремор. Или меня нет дома, или я сделал вид, что ушел, а сам прокрался к секретеру, выдвинул верхний ящик и с красным карандашом и чистым листом бумаги взялся за создания нового письма в Берлин, его первую чернуху. Надо хоть немного накропать,- к третьему литру я окунусь всеми спутанными фразами в красно-белый мир целлюлозы. А пока буду в отключке, полы по памяти воссоздадут мою неповторимую поступь.
   Сосед снизу. Уже месяц он играет в прятки с раком толстой кишки в четвертой стадии. Но я знаю, и он тоже, - рано или поздно ему не успеть спрятаться. Это случится намного раньше, чем мы предполагаем, прозвучит двойной свисток судьи, и игра закончится. Возвращаясь с очередной порцией «Анапы», я наткнусь на его перекрученное в агонии тело. Поставлю бутылки, опущусь на колено, закрою, мне покажется, еще живые глаза,  и рука моя дрогнет, прежде чем я прикоснусь к горчичного цвета лицу. Имени мертвеца не знаю, входная дверь его квартиры настежь. Быстро поднявшись и глупо опершись на впалую грудь, я ворвусь в чужую зону. Пройду на кухню, квартиры одинаковой планировки, и я не мечусь. Недоеденное яйцо в мешочек, рассыпанная соль…Обратно в прихожую, уже не тороплюсь, перед входом в комнату замечу отражение в зеркале. Свое, чужое отражение в чужом зеркале. Замру. Большим пальцем правой руки опущу веко правого глаза, а левым всмотрюсь в незнакомую половину лица, дрожь ресниц выдаст жизнь.
   Ты распластался на бетонном полу, в закатанном до колен трико, в одном тапочке, слишком чистая пятка не дает мне покоя, она отражается вместе с моей половиной, я вылупился на нее уже всеми глазами, помешался на этом зазеркальном бельме.   
   Вдруг в глубине комнаты что-то скрипнет, вздрогнет кто-то, начнет выбираться из-под невидимой мне кровати. Здесь никого не должно быть… меня не должно здесь быть…  Пячусь задом к выходу, запинаюсь о тело и начинаю долгое восхождение в двадцать ступеней, один лестничный пролет и сорок капель пота. Ползком. Ноги отказывают и на руки приходится двойная нагрузка. Пальцы впиваются в металлические прутья перил. Хоть бы никто не вышел, не увидел меня ускользающего от него. Ладонь елозит по холодному лбу.  Я возвращаюсь к себе, на четвертый этаж и только в стыдоизоляции выбрасываю над головой белый флаг – мои мокрые семейные трусы. Только за двумя запертыми на все замки дверьми испытываю обуявшее возбуждение. Мой эрегированный пульсирует, молоточком маятника отбивает ритм в висках.
   Я был в твоих стенах, слышал о чем они шепчутся. Мой одноглазый двойник по-прежнему там. Касается кончиком носа запотевшей от учащенного дыхания зеркальной поверхности.
   Теперь вернуться, забрать пойло, пока кто-нибудь из соседей не подсуетился.
   Мне нужно дописать письмо.