1933

;Интересно, а чувства также быстро проходят как время? Вот было бы здорово останься они, ну скажем еще на чуть-чуть. Вчера я впервые узнала, что такое желанные губы. Это не просто губы, к которым хочешь прикоснуться – это человек, которого ты не представляешь без этого твоего желания. Губы Тимы – мои любимые губы. Я даже у красавиц не видела таких правильных губ, таких идеальных изгибов. Тиме как мне шестнадцать. И как и у моей семьи у его семьи много детей. И бабушки. И даже животные. 
Ровно через четырнадцать минут мы с ним встретимся. Ведь вчера я предсказала дождь ровно через тридцать минут после захода солнца.  Мы с ним проведем волшебное время – с волшебным дождем. 

Сколько же можно узнать о родных людях из-за чувства. Пускай это и естественное чувство голода. Или потребность. Я уже и не помню. У нашей семьи больше нет животных. И даже хуже – у нашей семьи больше нет семьи. 
Я сначала не знала, что это непреодолимая боль в животе и непрерывное помутнение рассудка, желаний и мечт – это и есть голод. Но так оно и есть. Я пытаюсь думать о солнце, но получается только об омлете. Пытаюсь думать о небе, а получается о рыбе. Где связь между голубым небом и противными рыбами? Все-таки странное это явление  голод. А еще я пытаюсь думать о Тиме. Но вместо его живого я думаю о его мясе. Что же со мной происходит?! Боже, помоги мне остаться человеком! 
У нас нет животных, потому что Сережа – мой младший брат порвал его. И ел сырое мясо. Он тянул его лапы в разные стороны и сухожилия трескались, как фейверки. Даже, когда Сережа жевал его мясо, я будто бы слышала, как он мяукает. Мой кот Данька. Мой бедный котик. И ведь я его не остановила! Даже не крикнула. Просто стояла и пыталась заставить себя не хотеть присоединиться к нему. Сейчас даже шерсти Даньки найти нельзя Коля, Маша, Танька, Петя и маленькая Настя сунули в рот остатки. Господи, почему мы нас не убили, как других? Зачем так мучить? 

Я не видела папу уже шесть дней. Как мы еще живем в этом доме – не знаю. Нас осталось уже мало. И мы просто тихо ждем, когда умрет следующий. Со смертью кого-то чувствуется облегчение. Пускай ненадолго, пускай лишь урывками, но чувствуется. Нам хватило сил похоронить маму. Она очень просила этого не делать. Но ведь это не правильно?! Хотя, что сейчас правильно? 

Пришел папа. Он, молча забрал Колю и Таньку. Теперь я одна. 

Вернулся папа – он принес три картофелины и корку хлеба. Мы с ним расправились с этим меньше чем за минуту. Я не спрашивала, куда делись дети. И так знала. Мне уже почти семнадцать. Или семнадцать. Не знаю, какой сегодня день. 

Мы с папой поехали в город. Он сказал, что там можно поесть. Этого хватило, чтобы мы тут же бросили дом, и пошли пешком по дороге. 
Об этом узнали все и мы пошли большой гурьбой. Девять человек. До города дошло пять. Люди просто падали и не вставали. И их никто не спрашивал – нужно ли их подождать. Никому просто не было дела до них. Даже мне. 

В городе было светло и тихо. Никого там не было. Все ушли. Три женщины – не выдержали этого и одна из них зарезала другую – в итоге умерла третья. В конце умерли и те две. Мы с папой прислонились к церкви и сидели. 

Солнце с небом светили чересчур ярко и Тима был сильно настойчив. Он хотел поехать в другую – лучшую страну. Где не отнимают еды. Где не убивают младенцев, ради свежего мяса, где не ползают от изнеможения, где люди – это люди. 

Видимо я спала слишком долго. Папа стал холодным, и его руки были чересчур синим. Живот вздутый и в синяках не шевелился. Глаза с полопанными капиллярами смотрели сквозь меня. Хотя тогда мне даже показалось, что они смотрели внутрь. На мозг, которому так и не поступили полезные вещества.   
Я потеряла последнего родного человека. Почему я не умерла? Почему? Сколько можно? 

После волшебного дождя прошло уже восемь месяцев. Сказал старик. Он же дал мне какой-то корешок. Зачем я его съела? Даже чувство голода не может приглушить чувства жизни. 

Нечаянно нашла листы, исписанные сначала красивым ровным почерком, а ближе к концу это были какие-то знаки. Какие-то нечеловеческие символы. Это мои. Мои листики. Мое прошлое. 
Сейчас у меня двое детей и Муж Дима. Он очень похож на того желанного Тиму. И он очень напоминает 1933 год. Но сейчас все хорошо. У моей семьи есть холодильник и в нем есть еда. И я не позволяю детям не ужинать. Они не должны чувствовать чувства голода! Они должны быть людьми.
                1940 год.