Amen. Hellsing

... Шум битвы... рев двигателей... жар огня... Два врага встретившихся в последнем танце. Танце смерти.
- 3 отдел, "Матфеи". Особое секретное управление по работе со святыми реликвиями.
Жесткий, холодный голос фанатика. Живущего, дышащего, ведомого - верой в Господа.
- Это и есть ваша козырная карта?
Улыбка. Ироничная улыбка демона. И взгляд глаза в глаза - огонь, кровь, страсть.
- Гвоздь? - усмешка, так улыбаются лишь безумные да фанатики. - Святая плащаница, Святой Грааль, Копье Лонгиния... Рим истратил все реликвии до единой - эта последняя.
- Да, - взгляд, брошенный на противника, полон уверенности и веры в Господа, в Ватикан, в правое дело.
- Это последняя крупица чуда. Гвоздь Святой Елены. - Отрешенный голос, ему это малоинтересно. Для него это не опасно.
- Да! - отточенное движение руки, точно в сердце. Терновый шип, пронзающий горячее сердце.
- Стой! Андерсон! - крик полный отчаянья и обреченности. - Хочешь стать чудовищем?! Чудовищем Бога?! - в глазах распаляется злость. Злость на человека идущего против всего ради Бога. - Правда хочешь стать игрушкой божественной силы и бессмертия? Ведь это не имеет значения, глупец, не имеет значения; с верой в Бога или без нее - чудовище есть чудовище! - голос и взгляд не передают и сотой доли боли, что внутри.
"Ты упрям как всякий человек, падре Андерсон. Только такие как ты могут творить веру. Ту веру, которой ты живешь. Но кому это нужно? Отделу "Искариот"? Папе? Ватикану? Тебе?! Ты глуп, человек, почему ты этого не понимаешь?"
- Хочешь воспользоваться осколком чуда и самому стать таким же осколком? - горечь безысходности сплетается со словами и острыми осколками бьют по противнику - не раня, не проникая в сознание - словно ветер. - Что ты собираешься делать со мной, с собой, с нашей битвой? - "Почему ты не веришь мне, мой вечный противник? Почему ты так слеп?" - Таких чудовищ как я, таких слабых чудовищ, которые не смогли стать людьми, их должны убивать ЛЮДИ! - грустный, полный тоски взгляд. "Останься человеком, Александр Андерсон. Останься верным себе, а не кому-то. Будь человеком и покончи со всем этим адом". - Стой, человек! Не становись чудовищем, таким как я.
- Мы столько сражались, что ты уж должен понять, мне достаточно быть просто штыком, штыком божественного правосудия. Мне следовало родиться штормом, грозой, огнем, бессердечной, безжалостной, несущей только ужас бурей. - Губ касается улыбка идущего на эшафот за самое сокровенное, что есть в мире. - И если так я ею стану - да будет так. Да будет так - аминь.
Все так же бесстрастно улыбаясь, вгоняет гвоздь в сердце. В последний раз смотрит глазами человека на своего возлюбленного врага.
"Так предписано, монстр Алукард. Каждому из нас отмеряна чаша боли и страданий. Я свою выпью до конца. Почему ты не понимаешь меня, демон?"
- Какой... Какой... ИДИОТ! - отточенным, рваным движением направляет дуло Шакала на Андерсона. Печально улыбается, ему действительно жалко, что враг перестал быть человеком. Ему жалко, что Андерсон стал таким же орудием Господа, как и он сам.
Поддавшись мимолетной слабости, пожалев своего врага, пропускает два смертельных удара. С затаенной в глубине алых глаз обидой падает.
"Александр, ты не убьешь меня... Теперь уже не убьешь... Я хотел, чтобы это был ты. Это было бы символично. Не так ли, бывший паладин Андерсон?
Нет… тебе не убить меня. Я принимаю вызов…"
Четкие размеренные удары. Алая кровь смешалась с черной, как смешались души потерянных в поединке. И раны нанесенные телам, навеки останутся в душах. В душе отданной Богу и душе отданной за Бога.
- Терние..! – восторженно-испуганные крики людей.
- Это терние…
- Отец! Вы… Что вы… - слезы, что не осознают утраты. – Чем же вы стали?
«И воины, сплетшие венец из терна… Андерсон больше не человек.»
- Теперь тебя, как и меня, можно уничтожить… - хриплый голос, полный боли утраты и горечи, непролитых слез, - только лишь вонзив кол СЮДА… - касается сердца, давно уже не бьющегося сердца в котором пустой надеждой на покой поселился светловолосый священник, враг его госпожи. – В самое сердце.
И вновь звенящие ненавистью удары. Бесконечный танец фанатиков. Серебристые отблески лезвий и пуль. Беззвучное признание…
«Уже не человек… Но и не демон… Не день и не ночь. Его мир… Его мир в огне. Его мир кончается, рушится в пламени…»
Холодная сталь пронзающая неожиданно податливую кость. Черный мрак забытья. Неясные картины прошлого. Чьего прошлого?
«- Господи… Господи, я никогда ничего у тебя не попрошу… - едва различимый шепот сорванного криком горла, безразличный взгляд еще юных глаз. Сломленная воля юного княжича. До крови впивающийся в ладонь крестик. Последний якорь… - Господи! Господи… Я никогда не взмолюсь о пощаде…
… Трепещущие знамена. Послушное войско ждущие приказа наступать… И вот безжалостный ураган войны. Реки крови, мертвые тела. Своих ли чужих… разве это важно?
- Сражаться! Сражаться всем! – грозный рык человека не знающего предела в мести. – Во имя Господа! Те, кто просит у Бога спасения, помощи не достойны. Те, кто взывает к милосердию, не достойны спасения. Не молитва, но обращение к Господу… Те, кто молит, пусть умрут. – Опаляющий жар ненависти, веры и смерти. – Сражение – это молитва! И в конце этой молитвы, когда вы не будете ждать, Господь сойдет на землю! Сойдет в город свой, Иерусалим! – холодные трупы, не слышащие больше голоса проклятого. – За сто человек пусть умрет один. За тысячу пусть умрут десять. За десять тысяч – сотня. Даже если ради кристании, Царства Божьего, для тысяч миллионов людей сгинет в огне этот мой маленький мир. В конце Господь сойдет к нам. Это Иерусалим, Царство Божие конца света, о котором молюсь. Все молитесь – сражайтесь! – и войско молилось, неистово молилось, сминая на пути своем и своих и чужих. – Бейте, крушите, уничтожайте – молитесь, молитесь и в конце ко мне жалкому, к нам убогим, словно войско конное сойдет Господь на землю…»
- Ну и… Ну и пришел ли он, этот Господь? И рай Иерусалим? – презрительная усмешка.
«… - Почему? Ответь почему, правитель? Правитель, ты безумен! Все умерли. Все умерли ради тебя, ради того во, что ты веришь, ради твоего рая, ради твоего бога и твоей молитвы! Все умерли! – холодный, неестественно холодный, бесстрастный голос. – Ты больше не правитель. Больше не слуга Господа. Нет, ты даже больше не человек. Ты убивал врагов и союзников. Тех, кого должен был защищать и кем должен был править. Мужчин и женщин, стариков и детей. – Голос полный отвращения. – Даже себя. Чудовище! Самое ужасное чудовище! «Граф». – И такая же холодная сталь отсекающая плоть. И последний вдох. И последние слова… - Но если ты все же откажешься от своего пути…»
И снова темнота. Вязкая мгла чужих и своих грехов. И звонкий голос. Неуловимо знакомый и близкий.
- Хозяин!
«Кто ты?…»
- Хозяин! Хозяин! – звонкий голос, полный жизни и надежды.
«Кто… Кто это? Кто зовет… меня?»
- Хозяин!!! – резкий рывок, чья-то тень и холодная сталь больше не полосует тело, не вырывает хриплые стоны боли. – Хозяин! Хозяин!! – оттенки боли, до чего же яркие всполохи боли в голосе.
- Какая ж ты шумная, полицейская! - Снисходительный голос. Такой бывает у учителей отчитывающих нерадивых учеников. Почти добрый, почти ласковый, почти заботливый. – Голос у тебя все такой же звонкий. Как будто звенящие осколки музыки. – И внимательный взгляд, как прежде. – Андерсон… - усилие и лезвие покидает тело, - я даже был бы рад, если бы ты убил меня, потому что был тот день, и та сумеречная пустошь, в тот день, тот день, 532 года назад. – Грустная улыбка всполохом боли перекашивающая разбитый рот. – Даже если бы ты вынул мое сердце – пусть… Но теперь уже поздно. Я не позволю тебе победить себя.
«Все мы делаем свой выбор, падре. Ты сделал неверный выбор. Мне… Да, наверное. Мне все таки жаль тебя.»
- Победить чудовище – может только человек… - призрачная фигура, посланник ада. – Нечеловеку это не под силу!
Полный решимости взгляд. В этом мире он так же живет за чьи-то идеи. Также поклоняется чьему-то богу.
«Разница, Андерсон, вся разница в отношении… Ты так этого и не понял.»
Быстро бьющееся в ладони сердце. Темно-алая кровь, стекающая на землю.
- Ты стал мной!!! – судорожный вздох. – Я был тоже пронзен этим ударом! – тяжелое тело, оседающее к ногам и тугой комок, подступивший к горлу. – Я ощутил все тоже, что ощущал и ты! – и скользнувшая по лицу тень юного княжича попавшего в плен. Горячие слезы не пролившихся пять столетий назад стекающие по бледным щекам. Как дар, последний дар врагу.
- Не плачь, дьявол… - спокойный, умиротворяющий голос. – Неужели в тебе еще жив… ребенок? – Удивление и понимание во взгляде. – Не плачь, дьявол… Ведь не желая плакать ты и стал дьяволом, верно?..
Улыбка. Вздох. Ответная улыбка. Битва окончена. Теперь уже можно не прятаться.
- Ибо, человек, когда он не плачет… когда его слезы кончаются, высыхая… - взгляд, устремленный в небо, говорит больше чем все слова. – Он становится демоном… Становится чем-то совсем иным. А став им, он перестает быть человеком. – Последний вздох, последний взгляд. – Если уж стал таким – смейся же… Владыка бесчисленных душ, смейся надменно, без смущения… - треск распадающегося дерева, что не так давно было плотью… - Я иду… А ты остаешься «жить»… - ветер разносит прах, обратившегося в воспоминание о былом Александра Андерсона. – Не печалься… к чему?… Ведь ты еще долго будешь «жить», пока мое бесконечное прошлое… не станет пылью перед моим бесконечным будущим… – шелестящий ветром сухой голос несущий последнюю каплю души.
- Нет, ошибаешься. Скоро, о, извечный враг мой, очень скоро… в аду, - многообещающий взгляд и лукавая усмешка.
Озаренный рассветом, последним в своей жизни, падре Андерсон простил своего врага, безжалостного демона. Не имело смысла уходить к Богу с грузом на душе… На потерявшей свое пристанище душе.
- Голоса… слышу… Э… это же… голоса ребят… Ребята… они играют… Де…ти… - осыпается под натиском солнца и ветра. – Не… уходите… нет… Ребя… та… - едва различимый шепот. – Подо… жди… те… Макс… велл… Ре… бя… та… ну не пла… чьте… я жив. – Ободряющая усмешка, как последняя конвульсия. – И молит… ву… на сон… грядущий. – закрывает глаза и одними лишь губами, рассыпающимися пылью от неосторожных движений: - Amen…
- Amen.
Спокойная улыбка, коснувшаяся острых черт лица демона.
«У нас с тобой будет целая вечность в аду, чтобы понять свое предназначение и… и друг друга.»