Медвежьи прибамбасы 2

На этот таёжный кордон мы набрели случайно в одном из многодневных маршрутов. Устали прилично. Поэтому согласились отдохнуть пару дней, на предложение приветливых стариков, не избалованных гостями. Вечером сообща сели за стол, и под хорошую настоечку не жень-шене, хозяйка выставила целую миску котлет. Хозяин похвастал – Свежанинка медвежья, только вчера с хозяйкой добыли. Извиняйте, ежели чудок жестковата будет, косолапый-то в годах оказался.

В целях самообороны.

Пётр Иннокентьевич лесником на кордоне вот уж годков тридцать. Молодыми, вместе с женой сюда служить пришли, здесь и задержались-прижились. Дети выросли, разлетелись, в отпуска навещают, к себе в город зовут. Подумывают старики, колеблются всё.

За долгие годы хозяйством крепким обзавелись. Огород, любо-дорого посмотреть. Землица таёжная, кормилица. Весь овощ свой, пара коз да пара поросят, курочек десяток – чего ещё двоим-то надо. Пасека небольшая, вот она прямо за домом. Медок свой, это тебе не «белая смерть». Пока пёс Кудлай жив был, конечно, спокойнее было. Ночью кабанов от огорода шуганёт. Тем кукурузой да тыквой, арбузом ли полакомиться – глаз да глаз. Другую собаку завести? Собирались, дак ведь к ней, новой, после Кудлая разве привыкнешь. Вот и ходят теперь в ночной дозор, костерки-дымовухи палят, охраняют добро.

Только вот не доглядели теперь. Петровна, жена лесникова, пеняла ему – приснул, дескать, на крылечке между обходами, вот и получи. Медведь втихаря –то два улика и разворотил. Двух семей пчелиных – как не бывало. Жалко. Крепкие, здоровые семьи были.

Ну вот дед и осерчал. Смастерил на разлапистом дубу себе «заседку». Туда Петровна его засветло и высадила с карабином да «тормозком», не скучал чтоб в засаде. Там дед и затаился. Вот уж луна взошла – видать, как днём. Медведь, он конечно подслеповат для ночного разбоя. Но, уж если где медком разжился, то не отстанет – нос его на мёд и без очков выведет. Сидит дед, притаился, а дело уж к полночи. Вглядывается, уши навострил. Тихо. Улики-то у него в рядок под самой лесной опушкой выстроились. Чу! На другом конце затрещало, вроде. А не видать в ночи дальних ульев-то. Чует – неладное там, а глаза уж тоже не орлиные. Хоть бери да слазь, да беги пчёлам на выручку. Ну и пальнул, так – для острастки, на обум лазаря. Петровна с фонарём выскочила, гукает в потёмках, тревожится – не напал ли на Петрушу, окаянный. Дед слез с дерева. Он хорошо слышал, как после выстрела вор в лес ломанулся, трещал по кустам. Пошли парой . Ещё один улей разграблен, только рамки вокруг.

На следующий день провели старики военный совет, вырабатывали стратегию и тактику – пчёл защитить, себя в обиду не дать. Провели рекогносцировку на местности. Решили на другом конце ещё одну «заседку» сооружать – вроде как, для второго номера, Петровны, значит. Решено – сделано.

Следующим вечером взгромоздил дед Петровну в её «гнездо». Ружьишко дать поостерёгся – не снайпер, дескать, и опасно, ко всему. А снабдил он Петровну тазом, да колотушкой. Инструкцию, опять же – щумнуть, коли с её стороны разбой начнётся. Одели её потеплеё – мало ли, до утра караул держать. В тазу дырку Пётр Иннокентьич предусмотрел – к дереву привязать. Не сидеть же с ним всю ночь в обнимку, выронит ещё невзначай – пропала тогда вся засада. Короче, подготовились серьёзно. Дед Петровну обустроил, и бего на свой насест. Кряхтя, без посторонней помощи. И затихли.

Вот уж и за полночь. Дед за бабку переживает – не приснула бы. Бог с ней, с охотой. Старые кости собирать – дело, считай, бесполезное. А не гукнёшь, поинтересоваться – конец тогда всей конспирации. Сидят обое молчком, друг за дружку переживают.

И вот уж, где-то под утро, почуяли оба сразу – легонько так валежником затрещал. Петровна в комок вся сжалась – не с кошкой в прятки играть. Иннокентьич, тот в ладони плюнул, растёр на радостях – не зря задницу на суку мозолил, в азарт начал входить.

Петровна первой медведя приметила. Отметила про себя – здоровый, и прямиком к улью, вчера развороченному. Тут Петровна и приступила к обязанностям, строго по приказу «командующего» – Не пугать зверя, а шумнуть тихонько. И,  легонько так, в таз – тук-тук. Медведь стал на задние лапы, прислушивается, скотина. Успокоился, и к целому улью. Петровна опять – тук-тук. Опять поднялся, сопит, принюхивается. А у деда аж ладони зудят – вглядывается, мушку глазом в полутьме ловит. Промазать – век себе не простит, да и перед старухой позору не оберёшься. Петровна глядит – медведь-то, от греха подальше, в дедову сторону осторожно продвигается. Вот она ему вдогон ещё разок тук-тук, и не видать его.

Когда дед в тишине пальнул, её «кондратий» и хватил. Успела только в сук вцепиться и сомлела тут же. Будто заорал медведь-то, вроде ещё раз грохнуло, и…. будто уши заложило.

Оклемалась, когда голос Петрушин снизу услыхала. Снимал он её, еле от сука оторвав. А уж как на землю доставил, она вспоминала с трудом.

Иннокентьич не промахнулся. Второй выстрел был контрольный. Так что и желчь приобрел – вещь в таёжной жизни весма полнзную.

Через пару дней мы распрощались, приняв в подарок хороший шмат подкопченной медвежатины, унося память о добрых стариках, у которых, в случае разбоя, рука не дрогнет.