Реальность 5

      Мой четвертый день в Санкт-Петербурге начался примерно в 10:24. Я так сильно ворочался во сне, что собрал всю простынь. Чувствовал я себя так словно работал два последние дня без отдыха – разбитым и измученным. А еще очень замершим. Когда я встал с кровати, то наступил одной ногой в маленькую лужу. Откуда здесь взялась вода?
      Может быть, натекла из-за окна, которое почему-то было раскрыто настежь. Сегодня Петербург показывал себя во всей красе – затянутое небо остервенело и настойчиво плевалось на город затяжным дождем. Смотря из окна на улицу, окрашенную в серые тона, я непроизвольно ежился, думая, как же там все-таки мерзко.
      Приведя в себя в порядок, я спустился в кафе. Кажется, сегодня я - самый последний  и припозднившийся посетитель. Как обычно, я заказал все блюда из меню, состав которого уже успел выучить наизусть из-за его постоянства. Одновременно с завтраком я смотрел или скорее слушал новости. Женский голос с экрана вещал сначала о каком-то детском садике, охваченным эпидемией отравлений; затем был сюжет про автомобильные пробки на городских улицам и прочие новости, не внушавшие оптимизма, смысл которых сводился к одному – все плохо и будет еще хуже.
      В любом случае я совсем не желал проводить свой последний день в Санкт-Петербурге, валяясь на кровати, и думая о каких-то совершенно ненужных вещах. Я еще не совсем выдохся или основательно набрался впечатлений, чтобы вот так просто потратить день. Надо мной все будут смеяться, как над идиотом, когда узнают, как я проводил время  в Петербурге.
      Поэтому я все-таки собрался, оделся и взял с собой зонт. Осталось еще одно место, последнее, какое мне необходимо посетить, чтобы быть удовлетворенным поездкой. Хотя обычно данное место уж никак не входит в туристические маршруты. И кажется, по собственной воле никто не хочет там очутиться.
      Улица встретила влажным асфальтом, выглядевшим от этого как-то несчастно и обреченно. Эти же эмоции овладели мной, когда я шел по улице. Мне предстояло проехать на метро три станции. Кажется, я впервые отправился самостоятельно в неисследованную часть города, которая не являлась исторической. И впервые удалялся так далеко на окраины Петербурга. Здесь я вполне имею неосторожность потеряться.
      Выйдя на станции Площадь Ленина, я огляделся по сторонам в поисках необходимой автобусной остановки. Рядом располагался Финляндский вокзал, поэтому на площади было огромное количество людей и скопление автобусов и машин. Я стоял, нервно сжимая в руке зонт, и думал, к кому можно обратиться с вопросом, куда мне дальше следовать. Спросил одного человека, другого, но никто к большому моему сожалению и удивлению не знал. Или не мог точно объяснить, туманно махая руками в неопределенном направлении. И вроде бы все казалось ясным, но, однако вызывало сомнения. В этом огромном и странном городе сомнения всегда подстерегали на каждом углу.
      И все-таки мне повезло на этот раз. Я смог найти нужную остановку. Весьма скоро подъехал невзрачный троллейбус. В салоне почти никого не было – всего пара пассажиров. Я узнал у кондукторши, что мне необходимо проехать пять остановок. Всю дорогу я отстраненно глядел в окно, удивляясь урбанистическим пейзажам, которые отдаленно напоминали Петербург. Казалось, троллейбус отвез меня лет на пятнадцать назад, во времена  СССР. Серые стены, огромные окна, скрывающие пустоту, уставшие пятиэтажки – все это было пропитано духом тех времен. Кроме нас троих в троллейбус так никто и не сел. Я испытывал даже некоторую жалость к водителю и контролерше. Кто знает, может они так весь день ездят туда и обратно в пустом салоне, ощущая себя никому не нужными. Из задумчивого оцепенения меня буквально выхватила кондукторша. Она окликнула меня и сказала, что мне пора сходить.
      Я выскочил на улицу. Троллейбус, ставший за десять минут каким-то близким и родным, медленно исчез за поворотом и я остался в полном одиночестве. Было прохладно, и я мог разглядеть свое отражение в луже под ногами. Увидев скрытую среди деревьев высокую кованую ограду, я понял что добрался. Убедившись, что на дороге нет машин, я пересек проезжую часть. Кажется, здесь Питер не является таким жизнеспособным. Здесь он просто покинутый и грустный в своей безмолвной серости.
      У женщины с лотка я купил букет красных цветов и направился к воротам. Они были распахнуты настежь и как бы приглашали войти внутрь. Но не всякий с понимаем примет это великодушие и гостеприимство. Я переступил ворота с дрожью в ногах, и тут же всей кожей ощутил изменения. Воздух изменился и стал каким-то другим – стеклянным и звонким. Я не мог это объяснить, а просто чувствовал. Птицы здесь почему-то пели более душевно и отчаянно, как будто знали, что их никто  не услышит. Внешняя тишина и спокойствие сразу проникли сквозь кожу внутрь, и я расслабился, осознав, что здесь мне ничто не угрожает.  Я пришел на Богословское кладбище.
      Медленно шагая, я с неким преклонением и уважением смотрел на гранитные плиты и кресты, украшенные цветами, и редкие возвышавшие надо всем искусно сделанные памятники. Казалось, что сотни пар глаз мертвых наблюдают за мной, следят за каждым шагом. Мрачная атмосфера сдавливала меня. Подойдя к маленькому шестиугольному киоску, я даже не смог найти сразу силы говорить. В окне показалось лицо немолодой женщины, ожидая, сколько свечей я куплю. Я вкрадчиво спросил у нее, где находится могила Виктора Цоя.
      Оказалось очень близко – нужно было пройти по дороге пятьдесят метров и повернуть направо. Здесь я увидел относительно большую площадку для кладбища, выложенную мелкой плиткой. На могиле был установлен постамент с профилем Цоя. Вокруг все было завалено цветами: маленькими и большими, свежими и почти завядшими, в горшках или банках. Напротив чуть поодаль прямо в плиточном покрытии было предусмотрено отверстие квадратной формы. Кажется, его оставили специально, чтобы жечь костры. И которые, если судить по кучке углей, горят здесь постоянно.
      Рядом с местом для костра в ряд стояли три деревянные лавочки. Они полностью были исписаны фанатами. Можно было прочитать названия разных городов со всей страны, фразы «Цой жив!», «Витя, ты с нами!» и много чего еще. Я был поражен этим фактом, ведь прошло уже почти 20 лет с момента гибели Виктора, сменилось целое поколение, а люди все еще продолжали слушать его песни.
      Я сел на одну из лавок и включил песню «Нам с тобой» с Черного Альбома. Слушая ее, я полушепотом напевал слова и чувствовал, как внутри разгорелся костер, который согрел мою душу, отдалив в тень чувство одиночества. Я действительно, был не один. Как будто меня окружали люди, понимавшие, что я ощущаю, и готовые подставить плечо в любой момент.
      Так я просидел на лавке минут десять, слушая песни группы Кино. Потом встал и неспешно побрел к выходу. Мимо проходили люди с бесцветными лицами и отсутствующими взглядами. Обернувшись, я увидел, как они собираются у свежей выкопанной могилы. Мне стало грустно, что в этот момент, когда мне было хорошо – им наоборот, было плохо. А тому человеку, из-за которого они все тут оказались – вообще никак.
      Обратный путь отнял не меньше времени, хотя я и знал все детали. Казалось, что даже знакомый троллейбус вернулся за мной. Просто время не имело для меня значения сегодня. Я совершенно беспристрастно наблюдал, как теряет силы мой последний день в Санкт-Петербурге, превращаясь в вечер. Хотелось провести его именно так, и никак иначе. Моя гипертрофированная педантичность даже во время моего отдыха уверенно вычерчивала план, исполняя пункты которого, я радовался, как ребенок. Как будто именно это было важно для меня, и любой другой расклад событий принес бы  меньшее количество положительных эмоций.
      Оказавшись на Лиговском проспекте, я подумал, что сегодня могу позволить себе нарушить запланированную прогулку по улицам в окружавшем меня безмолвии. Задумавшись, я понял, что не знаю, как это сделать. Что привыкший действовать строго по плану, я даже сейчас, не поддаваясь отчетливому осознанию этого, мысленно ставлю галочку за галочкой. И наверно я бы сдался и продолжил прогулку, которая казалась мне унылой, как серое петербургское небо, давившее сегодня сильнее обычного.
      Меня спасло то, что неожиданно мой взгляд как бы случайно проскользнул по киоску, увешанному различными цветастыми афишами. И я понял, чего действительно мне не хватало; куда я мог пойти сегодня вечером, чтобы успокоить свою душу, насытив ее художественными эмоциями. Поэтому я поспешил к киоску и, дождавшись своей очереди, обратился к женщине с просьбой продать мне билет куда угодно и на что угодно, лишь бы это было сегодня вечером и как можно скорее. Женщина, выслушав меня, быстро пробежалась глазами по экрану монитора, щелкая кнопками на клавиатуре, а затем предложила поход в Театр юного зрителя на пьесу Островского. Увидев на моем лице возникшее смущение и сомнение, женщина поспешила успокоить меня, сказав, что пьеса, которую она предлагает, вовсе не для детей, и должна мне понравится.
      Совсем не хотелось искать что-нибудь еще – я был не в том настроении. И поэтому решил таки довериться продавщице. Решающим фактором в покупке билета стало то, что Театр юного зрителя находился примерно в десяти минутах ходьбы от этого самого киоска. А такое расстояние в Петербурге надо заметить ничтожно мало. Женщина даже объяснила, как добраться до театра. Я поблагодарил ее и, положив билет во внутренний карман куртки, поспешил на представление.
      Театр действительно оказался очень близко – мне хватило даже менее десяти минут быстрой ходьбы. У самого входа толпилось большое количество подростков, примерно лет пятнадцати, что посеяло зерна сомнения в моем сознании. Действительно ли я правильно поступил, согласившись пойти именно в Театр юного зрителя. Я прошел сквозь группу, сохраняя при этом как можно серьезный и невозмутимый вид. Когда же я оказался в холле, то буквально оглох от накатившей на меня волны детских криков и смеха. Здесь слишком много подростков и школьников. Даже больше, чем я мог представить. Это ошарашило меня!
      Пробежав глазами, я смог заметить несколько взрослых людей. Должно быть, это были преподаватели или руководители групп подростков. Это чуть-чуть, но все-таки успокаивало. Оставшееся время до начала спектакля я коротал стоя у стены и разглядывая репродукции фотографий различных времен, изображавших моменты представлений и актеров и администрацию театра. Все это время мимо меня проходили, шумно разговаривая и смеясь, группы подростков по трое-четверо.
      Наконец раздался звонок, предвещающий начало спектакля и все медленно потянулись в зал. Мне повезло, что место досталось на одном из последних рядов, да еще и с самого краю. В любой момент я мог незаметно уйти, никого не потревожив. Я уселся удобно в кресле и скептически смотрел на пустую сцену. Постепенно софиты в зале стали меркнуть, все зрители сразу, как по команде умолкли.
      Уже буквально через пять минут я понял, что сделал правильный выбор, придя именно на эту пьесу. Представление предвосхитило мои ожидания! С первых секунд я был увлечен происходившим на сцене, что думать забыл об ораве детей, находящихся вокруг. Я смеялся, как безумный над редкими шутками актеров. Первый акт пролетел незаметно. Лишь когда я вышел в холл, то вспомнил, где нахожусь. Дети поспешно выскакивали из зала и разбегались кто в туалет, кто в буфет. Я прогулялся по холлу, устроив затекшим ногам небольшую разминку.
      Во втором акте сюжет продолжал стремительно развиваться, не на шутку увлекая меня. Я и думать забыл о времени. А ведь если учитывать, что пьеса будет разыграна в трех актах, то, скорее всего, раньше десяти вечера я отсюда не уйду.
      Во время второго антракта я спустился в туалет, где мне удалось наблюдать занятную картину. Ненароком я подслушал разговор трёх ребят – курсантов военного училища. Они курили и громко обсуждали какие-то дневные происшествия. При этом один из них заметил, что не понятно, зачем их притащили в театр, ведь смотреть эту муть у него нет больше никаких сил.
      Казалось бы, обычный разговор мальчишек, которые хоть и носят форму, в душе все равно остаются такими же сорванцам и оболтусами. Однако этот разговор вызвал у меня едва заметную улыбку, а затем охватившую внезапно волну воспоминаний. Я вспомнил тот последний год в школе, когда мы приехали сюда, в Санкт-Петербург. Учительница целыми днями таскала нас по городу, по разным экскурсиям. А мы были еще слишком юны, и наши неокрепшие умы не могли принимать информацию таких колоссальных размеров. Мы не выдерживали такого сильного напряжения и обычно к вечеру не думали уже ни о чем. Нам не надо было походов в разные театры, вечерних пеших прогулок по Невскому проспекту – мы мечтали лишь об одном – как можно скорее вернуться в гостиницу. Для меня до сих пор остается загадкой, как молодой женщине в одиночку удавалось управляться с целым классом старшеклассников в большом и не очень знакомом городе. Я вспомнил, как в один из вечеров после изматывающего дня, мы все оказались в опере. И вместо того, чтобы наслаждаться чудесными сопрано и баритонами актеров, проникаясь с помощью их тягучих громких голосов атмосферой представления, мы измученные в течение дня, который казался нам почти бесконечным,  бесцеремонно засыпали в креслах. Мы, как один видели странные размытые сны, в которых на заднем плане сладкоголосыми Сиренами пели оперные актеры, унося нас в приятную неизвестность, окрашенную яркими и броскими цветами.
      Все это налетело так внезапно, что я на некоторый момент потерялся в глубинах течения времени. И очнувшись, даже не сразу сообразил, где нахожусь. Я смотрел на свое отражение и не видел ничего. Позади меня юные курсанты все еще курили, и как-то неуместно и по-детски матерились. Один из них посмотрел на меня и улыбнулся. Хватило лишь скользкого движения глаз, продолжавшегося менее секунды, чтобы узнать лицо. Глаза, улыбка, прическа – все это было мне до боли знакомо. Я увидел самого себя! Каким-то образом зеркало разрезало пространство, разделяющее нас, и тем самым дало шанс увидеть и понять нечто важное, в чем я нуждался в последние годы своей жизни. То, что я имел, будучи ребенком; и потерял, когда созрел и превратился во взрослого. Мальчик улыбнулся мне и одобрительно кивнул. Я, растерявшись, кивнул в ответ, как будто приветствовал его в безмолвном жесте.
      Гипнотическое наваждение исчезло, словно его и не было. Кадеты бросили окурки в мусорное ведро, и, продолжая ругаться, покинули туалет, оставив меня одного. Я до сих пор видел эту улыбку, подарившую мне умиротворение. Теперь кажется, навсегда. Тем не менее нужно было возвращаться в зал. Третий акт раскрыл все перипетия сюжета и характеры персонажей, показав их истинную сущность. Закончилось все под несмолкающие овации зрителей. Уж на это ребят, сидящих в зале хватило с лихвой. Я тоже хлопал – думаю, актеры это заслужили сполна. Так как я сидел почти у самого выхода из зала, то мне удалось одному из первых оказаться в холле и быстро покинуть здание театра, избежав многолюдной сутолоки.
      Улица встретила меня обволакивающей тьмой и прохладой. Я несказанно обрадовался, что нахожусь не в таком уж отдалении от гостиницы. Расстояние хоть и приличное на первый взгляд, но на деле вполне подходящее для последней прогулки. Сегодня вечером Санкт-Петербург казался мне особенно притягательным и распространявшим шарм намного интенсивнее. Почти до отчаяния. Едва ощутимый ветер пролетал по тихим и пустынным улицам, распространяя ночную свежесть. Казалось, что все это специально для меня.  Дома темными глазницами окон смотрели на меня, пытаясь донести свои неясные мысли и пожелания.
      Я шагал по улицам, вдохновленный встречей с самим собой, открывшей глаза на происходящее со мной и вокруг меня. Все стало предельно ясно, как будто все знания и энергетические запасы вселенной стали доступны одним щелчком пальца. Поэтому лишь сегодня, зная о скором расставании, город, наконец признав меня своим, делился некой энергией, пронизывающей тело со всех сторон; превращая в ночного безудержного странника. Все образы, события и эмоции последних дней чудесным образом смешались в клубок внутри моей головы, образуя нечто новое и непонятное, откровенно пугающее своей простотой.
      В молчании я уходил прочь.