Жадный жаркий июль

     Ж А Д Н Ы Й  Ж А Р К И Й  И Ю Л Ь


Послеобеденное солнце разожгло костер на золоченых куполах храма Всех Святых, в метрах пятидесяти от него, а издали казалось – почти вплотную, возвышалась серая громадина Родины – матери. Женщина, разрывающая рот в трубном призыве, требующая мести, вознесла меч над городом на долгие десятилетия – так и застыла.
Самое жаркое место в России, где летом в тени термометр зашкаливает за 45;, может соперничать с экваториальной Африкой. Правда, там почти каждый день бывают ливневые дожди, здесь же люди вымаливают влагу как манну небесную.
Летом он прячется от солнца. Он злится и ненавидит его. Заклеивает окна в три слоя фольгой, занавешивает дверь на лоджию одеялом. Когда не надо на работу, то целые дни проводит на диване под Сплитом – либо с книгой, либо перед телевизором.
Таким тунеядцем я и застала его в этот раз. Вообще-то он – сторонник предварительных звонков, но я знала, что он не разрешит придти сегодня – после дежурства он пребывает в нирване, визиты же разрывают этот порочный круг. Но я просигналила по домофону – не впустить меня в подъезд он не решился.
- Привет, кровосос, - я передала ему с рук на руки пакеты с продуктами, - выглядишь неважно.
- Кому это все? – он и вправду был вял, серен, дремуч, пошаркал в тапочках на босу ногу на кухню, водрузил пакеты на стол. – Решила поиздеваться? Я все это магазинное не ем.
- Саркис не звонил?
- Нет, сам мучаюсь. Как по такому зною кровь перевозить? В термосе?
Раньше меня передергивало, но это продолжалось только первые полтора месяца моего с ним знакомства. Я весьма безболезненно, как мне кажется, приняла тот факт, что мой новый друг – вампир. Может быть, не зря обыватели считают патологоанатомов немного странными. Во всяком случае, наши общие знакомые чаще крутят пальцем у виска в мою честь, чем Олега. Он почти нормальный, если не считать его странностей, связанных с особенностями метаболизма.
Он плюхнулся в низенькое кресло перед ящиком – на плазму бюджетные врачи долго зарабатывают – впихнул диск в проигрыватель. Тот его с урчанием проглотил. Что смотрят современные вампиры? Мам – мочки, «Доктора Хауса».
Намазав хлеб на масло, накрыв его сырным ломтиком, я пристроилась на диване.
- Соскучился?
- Не успел. Ты слышала, что разлука укрепляет чувства?
- Мне говорили, что убивает.
И все – мы на сорок минут прилипли к экрану, не перебросившись и парой фраз. Но я понимала, что он начинал нервничать. Саркис так и не давал о себе знать.
Саркис Малор, приехавший однажды с Ближнего Востока получать высшее образование в город на Волге, тут и осев, вот уже второй десяток лет работал в онкогематологии. В институте они познакомились с Олегом. Рыбак рыбака видит издалека. Много ли вы встречали бледных арабов, даже не бледных, кофейно-серых? Отец Малора, правда, был принявший мусульманство шотландец, но мамины гены, безусловно, побеждали в первенстве за внешность: и нос, и волосы, и глаза, но вот кожа – она подводила ранимое самолюбие Саркиса. За три года он превосходно выучил русский язык, закончил медицинский с Красным Дипломом, потом – ординатуру, превратился в трансфузиолога. На Родину он возвращаться не думал, хотя и в Волгограде ему было тесно.
Я взяла мобильник Олега и пыталась пробиться сквозь потоки электромагнитных волн к его товарищу, но – тщетно.
- Чтобы могло с ним случиться? – на титрах я взглянула на мину Олега.
Он пожал плечами.
- Чистильщики.
- Здесь? В глухомани?
- А что тебя удивляет? По-твоему, они истребляют нас только в мегаполисах, - он вскинул брови.
За полгода я освоилась с некоторыми его манерами: было ясно, как день за окном, что всего он не говорит. С чего бы это мирный вампир, как Олег Никитин, вдруг поминает всуе последователей Ван Хельсинга?
- Тревожно, Олег.
Я обняла согнутые колени и спрятала лицо. В зной, под шипением выпускаемого кондиционированного воздуха я пахла потом и дезодорантом, может быть, еще формалином.
 Рядом с ним я чувствовала себя котенком, вшивым подкидышем. Зачем я навязалась на эту дружбу? Если бы он не был вампиром, не принадлежал к этой узкой касте, то смотрелся бы обычным башковитым парнем – такие попадаются порой – я не решилась бы на первый шаг. Но то, что я увидела после своего дебютного самостоятельного (ну почти) вскрытия… Мои ощущения тогда вылупились в довольно мимолетный, окативший с ног до головы ужас: печень, ту печень обгоревшего бомжа, которую я четверть часа назад кромсала ножом в поисках кисты или цирроза, обнюхивал незнакомый человек. Нет, не просто рассматривал, а изучал: надкусывал, облизывал, делал попытку проглотить, выбирал обрубок со срезом потоньше. А когда заметил меня, застывшую в распахнутом проеме, то бросив занимательную анатомию, в один прыжок оказался рядом, скрутил и запихал прямо в открытый рот рукав своего халата. Я не знаю, что стало бы, если б я успела позвать на помощь. Друзьями бы мы точно не сделались.
Большая горбоносая стрелка перевалила через третью отметину циферблата. Олег нажал на красную кнопку пульта.
- Тебе лучше уйти.
- А ты?
- Надо искать Саркиса.
Небритый, измочаленный пациентами хосписа, живописно небрежный, в смятой футболке и шортах, в поисках очков принялся переворачивать диван, согнав меня на пол. Я переползла к телевизионной тумбочке. Под темно-синим пледом, в углу валялась кипа книг по реаниматологии. Я достала одну за ободранный корешок, полистала, зевая.
- Не твой предмет, - я разомкнула отекшие веки – он криво, но искренне улыбался, - не мертвечина.
Я снова аппетитно зевнула.
- По этой маргинальной логике мой предмет – ты.
Он потянул меня за руку:
- Пошли, задира.
Город – не только посольство Сахары, он - урбанистическое отражение Волги – длинный и обмелевший. В том районе, где жил Никитин, в лабиринте однотипных хрущевок, прохожие – редкость. Только коты на помойках, орущие по деревьям, ныряющие в баки, как в омут, собаки, высунувшие языки на тротуар – ленивые, полуживые в облезлых шубах, да полдесятка старушек на лавочках у подъездов – вечнозеленая комсомольская комендатура. Теперь и мы составили им компанию в неподвижном, антибиоценозном мареве.
Олегу было явно плохо на солнце. Он не потел, казалось, наоборот – его бил озноб. Под козырьком кепки, в жалкой полутени я видела его страдающий взгляд. Я тоже не умела загорать, даже под тентом, на пляже солнце одаривало меня ожогами, он же был бледен, чересчур бледен с нежной травянистостью вен на лице, на сгибах конечностей, на шее.
Когда мы подошли к его серебристой «девятке» и вампир выключил сигнализацию, я поняла, что он в конец болен.
- Ты не сможешь вести.
- А ты не умеешь. – Он упал на водительское сиденье. Я села рядом.
- Олег, как тебе помочь?
Он откинулся на подголовник, поправил слабой рукой зеркало заднего вида – оттягивал момент зажигания.
- Как? Потушить звезду.
- С гарниром или без?
Реаниматолог, как черепаха, задумчиво пряча голову в панцирь, скрылся за ответной улыбкой.



Дома Саркиса не оказалось – целых двадцать минут мы безутешно тарабанили в дверь, соседи – отмалчивались, на работе – не сказали ничего нового: его не было с обеда. Кроме нас, врача никто особо не искал. Екатерина Борисовна – новая заведующая отделением, не симпатизирующая Малору, проявила поистине безукоризненную выдержку, пожимая плечами, и только когда до нее дошло, что Саркис пропал без следа, что-то пробежало по ее ботексному лицу (лоб эмоций не выражал) и набрала по служебному телефону реанимацию, где иногда подддежуривал вампир.
Новости пришли оттуда. Оказывается, его видели около часа назад – Олег выдохнул – в подвале, во временном «трупохранилище». Екатерина Борисовна кивнула инкогнито на том конце провода и оборвала связь. Мы сидели перед ней с облегченной душой, но как будто в чем-то виновные – пустозвоны, паникеры. Почти все заведующие обладают этим магическим свойством – внушать подчиненным чувство уязвленности.
Со стены, над нею, нас дружелюбно игнорировали шишкинские медвежата.
- Вопросы есть? – она обратила к нам ладони – простые, деревенские руки, но жест вышел боярским. – Вопросов нет.
Извиняясь, мы выскользнули вон.
Подвал областной онкологии – настоящие катакомбы. Среди жидкой, разбавленной электричеством тьмы за «вторым поворотом налево от третьего лифта», как объяснил наследник Сусанина – сантехник с подозрительной физиономией, воцарился в утробе здания морг. Крохотный, совсем заброшенный. Я в таких редко работала.
Не пугайтесь, кишки по полу не размазаны – просто два ряда каталок с трупами или без них, накрытых обычной клеенкой. И несколько советских холодильников. Тишина. И дежурный санитар. И подтекающая из крана вода.
Долговязый парень – какой-то злоупотребляющий студент – с есенинской копной и порочными глазами, взирал на нас из своего пристанища – угла, огороженного этажеркой.
- Вы хто?
- Пихто, - Олега такие типы злили, парень без зазрения оценивал глубину моего декольте, - Врача, Малора из онкогематологии не видел?
- Черного?
Никитинские кулаки сжались. Я взяла его за локоть.
- Араба. Нам сказали, что минут сорок назад он здесь был.
Студент наконец-то по звуку определил, где мое лицо.
- Был – нету.
Олег резко развернулся и потащил меня за собой.
Я изобразила недоумение. Приятель это заметил. Я могу лишь догадываться, что на него нашло, но он вдруг предательски, шкодливо, как Шапокляк, толкнул меня в какую-то нишу, в полную ночь. Он-то, как сова, прекрасно ориентируется без света. Я же – просто человек, моя реакция по сравнению с ним замедлена. Испуг еще не успел пробраться сквозь брешь удивления, как он снова меня огорошил.
Там, где-то слева от проема, лежало нечто бесформенное и почти бестелесное. Судя по тому, как Олег не напрягаясь, как перышко, поднял это нечто и с навыком аккуратиста-ботаника вынес в коридор, оно представляло для него ценность.
Через секунд пять и я разглядела.
Подранный белый халат, грязные сандалии, широкий сломанный нос, щетинистый ежик – это, без сомнения, был Саркис, но Саркис, подвывающий, смердящий тем запахом, который я ни с чем не перепутаю – трупным.
- Чистильщики.
Я закатила глаза. Олег заскрежетал зубами.
Откуда? Как? Почему?


- Они выследили меня вчера около полудня. Я спускался в лабораторию, чтобы настучать по башке тому, кто рисует нормальный гематокрит лейкознику, как… - он лежал на диване Олега в его однокомнатной берлоге, уже отмытый, зашитый (у него обнаружилась рваная рана на запястье), но еще под прессом пережитого страха, - они появились из ниоткуда.
- Где ты их увидел впервые? – Олег расположился по-турецки на паласе и время от времени потягивал минералку из бутылки: вампиры не употребляют углеводов и жиров, но восстанавливать водно-солевой баланс им было необходимо.
- В лифте. Они зашли вслед за мной. Там еще было трое больных, но вот этих я сразу заметил. Спинным мозгом почувствовал.
- Какие они? – вместо обеда я поглощала крекеры. Меня гложели голод и любопытство.
- Один… ну… худой такой. Скелет. Нерусский. Очень смуглый. Но холеный. От него так мускусом разило, меня чуть не стошнило. Другой… - вытянутой лицо Саркиса охватил тик – правая скула заиграла, - огромный. Медведь. Уродливый. Морда вепря.
-  Так вепрь или медведь? – я опорожнила упаковку и выуживала крошки со дна.
- Н-не поймешь. Очень, очень страшный. (См. Начало. Хранители)
- Потом? – Олег решил опустить художественную сторону.
- Потом они шли за мной. Даже не крались. В открытую. Очень странно, подумал я. Решил проверить – может, померещилось. Лучше б я этого не делал. Это потом сообразил. Спустился в подвал. Зашел к в морг к Ванечке. Испугался. Очень. Напрягся. Но ведь выходить было надо. Тогда они напали… - его глаза – черные, как изюм, широко распахнутые, уставились на Олега, - точнее, один напал. Ну тот, здоровый. Навалился. Тяжелый, громадный, но какой на ощупь… не скажешь. Словно плотно сжатый воздух. А второй, рахитик, из плоти… Ну разок пнул в бок. Больше для проформы. Затем наклонился, зараза, и так внимательно посмотрел… Я его лицо запомнил навеки: злое, глумливое, как у марионетки, а в глазах пустота. Понимаешь, Олег, ничего, кроме пустоты. Я не выдержал, отвернулся. Как будто в прорубь окунулся. Слышу – второй говорит громиле:«Не он. Брось. Пускай тявкает из угла». И все также исчезли. Бесшумно. Просто испарились. Я отключился там же, на полу. Сколько провалялся – не знаю. Пока ты меня не подобрал.
Саркис замолчал. Он выглядел несчастным, маленьким, как ребенок, усыновленный голливудской звездой.
Олег поднялся с пола, подошел к окну и раздвинул шторы. Свежести на улице не было, но вскипяченный кислород потоком из горнила ворвался в комнату.
Я почесала коленку. Хотелось спать.
- Это были не чистильщики. Они бы не оставили тебя вот так запросто. Нет. Тут что-то иное.
Я встрепенулась.
- Магия?
Саркис осклабился:
- Не говори глупостей, девочка. Магии не существует.
Я обиженно посмотрела на спину Олега.
- Также говорят, что вампиров не существует.
То, что произошло в следующие секунды, я также описать затрудняюсь. Такие моменты стали повторяться в последнее время все чаще, вызывая словно некоторый паралич сознания, как под гипнозом. Я спинным мозгом, как говорил Малор, почувствовала его боль. Не как свою, нет. Это был какой-то образ… радужно-перистая пелена. Все поплыло перед глазами. Может, я потеряла ориентацию. Но я точно чувствовала, что там, в глубине рисунка была дисгармония. Порваны нити, нарушена их структура. И это причина боли. Это ноцицептивная импульсация. И… и я словно видела со стороны, что нужно сделать, чтобы ее оборвать, то есть, чтобы восстановить равновесие. Я почти это знала.
Видимо, я все-таки рухнула на пол.
Олег держал мою голову на коленях, сыром кухонным полотенцем противно вытирая мне лоб и щеки. Снизу вверх на него было так забавно смотреть: до ужаса неухоженный красавчик – бледный, сухощавый, во вьющихся колечках волос, со шрамом после тиреоидэктомии. Но вот его зубы! Безупречного оттенка, как деревенский снег, но стигматичного строения: два верхних клыка нависали, как сосульки на карнизе, чуть выдаваясь вперед. Как бы ни был безопасен вампир – он создан хищником, такова его физиология. И если вы когда-нибудь будете смотреть на улыбающегося упыря, то сразу согласитесь: это не рот, это пасть.
- Ты чего в обморок рухнула, а? – с дивана Саркис надзирательно смотрел на меня.
- Только тебе можно? – он спешил меня уязвить, как обычно. Толкаемая неловкостью, я попыталась принять вертикальное положение.
Олег поднял меня подмышки.
- Ты в порядке?
- Нормально. - Я наконец отшвырнула от себя полотенце, - Мне к родителям пора.
- Я подвезу.
Саркис злорадно разглядывал нас из своего угла. Пережив напасть, он вел себя, как жиром обмазанный – едкий, но неприкасаемый – типичный Малор. Я тайно голосовала за Екатерину Борисовну.
- Она анемична. Здесь и пить нечего. Больше мороки, - в миндалевидных глазах – не елей, голод.
Я и забыла, что приятели не питались больше трех суток. Мурашки по спине.
Никитин как-то незаметно отгородил меня от дивана, будто бы ища ключи. Саркис оказался единственный «своим» для него в этом мире. Тот был старше и опытнее на целых пятнадцать лет, но все же Олег встал между нами. Его покровительство мне раздражало Малора все очевиднее.
- Скоро вернусь, - Олег протянул ему телевизионный пульт. Я уже ждала в прихожей.
- Скатертью дорожка, - трансфузиолог уже прибавил громкость, но за хлопнувшей дверью я услышала его пожелание.



В машине Олег по моей просьбе включил магнитолу. Хотелось праздника, но на душе было пасмурно. Саркис постарался.
- Он неплохой, - Олег, как стажер автошколы, держал руки на руле на одиннадцати и двух часах.
- Он менее человечен, чем ты.
Никитин помрачнел.
- Что имеешь ввиду?
Я опустила боковое стекло.
- Для него наши, прости за поправку, эмоции, наши слабости, как копошение червей в навозе. Он уже слишком отделил себя от людей. Противопоставил. И существует за наш счет. Мы для него враждебная среда.
Олег ухмыльнулся.
- Это не лишено смысла.
Я пожала плечами.
- А кто спорит?
- Знаешь, - он обогнал тойоту, - как я себя чувствовал до встречи с тобой?.. Как в ставшем лифте.
- Клаустрофобия?
- Душно. Ты, как ветерок, мое окно в Европу. Я, по-сути, был самим собой только с Саркисом.
- Ну, будь покоен. Он меня не примет. А тебя вот – ревнует.


Вампир припарковался у обочины в начале своего квартала – пополнить запасы воды в супермаркете. Пока он пропадал за стеклянными дверями я, на половину высунувшись наружу, наблюдала за телодвижениями мухи на лобовом стекле. Вся моя шевелюра с искусственными кудрями взмокла от пота, ладони были липкими, сарафан местами потемнел, пропитался солью. Моей мечтой стал холодный душ или нет – архимедова ванна, полная до краев, которая вызывает животный восторг: эврика!..
Кто-то забарабанил по крыше машины с водительской стороны. От неожиданности я вздрогнула. В салон совершенно бесцеремонно пролезла чья-то голова: косматая, неопределенного возраста, с кожей переболевшего оспой, - это все от страха моментально врезалось в сознание. Я готова была звать на помощь.
Посетитель повертелся, явно осматриваясь, особое его внимание привлек щенок на бардачке с кивающей мордой и красным ошейником. Потом неторопливо ретировался.
- Пусто? – это сказал уже другой, тот, кому верзила развел руками.
Я вылезла из салона. Парочка стояла на тротуаре, почти безлюдным от жары. Вы видели или можете себе представить смуглолицего нимфа (хотя он и мужской принадлежности, но настолько был воздушен и грациозен, что по-другому и язык не поворачивался его назвать) с волосами и бородкой, как у паши?
- Вам чего, товарищи? – я придала тону безмятежность, но типы, похоже, так были поглощены собой, что меня попусту проигнорировали, как муху.
Квазимодо с квадратной челюстью чесал репу – соображал.
- Вы кого-то ищите?
Нимф в клетчатом хлопке наклонил голову к плечу.
- Тебе чего, девочка? – голос тоскливый, в очах – презрение.
Я усмехнулась для бравады.
- Вам чего, дяденька?
Верзила скрипнул зубами (золотые коронки?) и вопросительно посмотрел на субтильного «дядю» - в престранном дуэте он доминировал.
Но тот лишь отмахнулся - может, им недосуг было возиться со мной или они видели Олега. Но нимф еще раз посмотрел на меня. Скука  постепенно сползла с его физиономии, он изогнул губы в оскале, словно нацепил маску комедианта.
- Ариэль, гляди, дружочек, кого к нам занесло!
Шкаф – громадный, неатлетичный – с именем диснеевской русалочки двинулся на меня. Я вскрикнула, непроизвольно, пискляво. Верзила притормозил. Неизвестно как рядом оказался хозяин, он не напал, но стоял вплотную к дверце, которой я воздвигла барьер между нами, и смотрел на меня в упор, точнее, сквозь меня. С ближайшего рассмотрения, как день, стало правдоподобностью первое впечатление: настолько безумного, отталкивающего, металлического взгляда я не встречала…
- Скийское отродье… дар коновальства. Да-а, сегодня дурной день, Ариэль. Красочно выражаясь, не прет, - он схватился за дверцу, я убрала пальцы. И тут…
Тут опять – мир завертелся - «паралич сознания», прострация… Силы начали таять, я физически чувствовала, как теряю способность держаться на ногах. А Олега все не было…   Любознательный гад стоял рядом, как эскимос в дендрарии, фотографировал мои метаморфозы.
Я задержала дыхание и попыталась сфокусироваться на его бородке. Все двоилось, размывалось, но… среди тумана, багровых туч (я определенно галлюционировала) сигналила, как семафор, алая звезда… Миллионы нитей составляли ее каркас. Я впервые заметила неоднородность пелены, заволокнувшей мир.
И от зова Олега все оборвалось.
Верзила спокойненько, одной рукой, как клешней, душил его в полуметре от земли. С него упали сланцы, три бутылки раскатились по тротуару. Город вымер, закупоренный в тишине и зное.
Видимо, это был последний крик Никитина. Он все еще двигал руками и ногами, как будто плыл кролем в воздухе, но все неактивнее, все смешнее. Его касания Ариэля были безболезненны, как облизывания котенком бульдога. Тот, даже немного прикорнув, устав, решил, вероятно, ускорить процесс. Он сузил диаметр обхвата… и… Трахея – это трубка, состоящая из хрящевых полуколец… Несуразность, бред из анатомического курса… страница сто шестая в атласе.
Вот так, с переломленной шеей мой друг-вампир Олег Никитин закончил свой век. Но ведь таким способом кровососа не убить нельзя!
Я лежала на асфальте. Двоица забыла про меня. Моего упорства хватило только на то, чтобы повернуть голову и следить за процессом. Помню, я звала мысленно неведомо кого и желала суицида.
К трупу или полутрупу подошел нимф. Он спрыгнул с капота девятки, где восседал, болтая ногами. Проходя мимо, чуть наступил подошвой на тыл моей ладони. Мне было больно, но я смолчала, голосовые связки не дрогнули. Вся сцена словно происходила по телевизору с выключенным звуком.
Урод отодвинулся от Олега, уступая лучшую позицию хозяину.
Тот слегка накренился над ним, разорвал футболку и ногтем, длинным ногтем начертил царапину по срединной линии, там, где под кожей находилась грудина. Кровь, тяжелая, темная, пресыщенная железом потекла из разреза, скрашивая упырскую впалую бледность.
Не знаю, кто это были: чистильщики или сатанисты – я больше ничего не хочу знать об этом мире. Я не хочу ничего. Хотя нет – тьмы, забвения, где нет доказательства, что это все происходило тогда со мной. Только смерти. Но кто подарит мне ее блаженство?
Хозяин что-то закопошился, надавил рукой на рану и, сломав грудную клетку, с обрубками ребер извлек грудину. Отмытые кости в анатомичке совсем другие – выщербленные, сухие, а эта – податливая, с мясом… Я не могла уже смотреть и позволила себе роскошь – закрыть глаза. Олег это сделал секундой раньше. Это мгновение – живые, незвериные, полные ужаса и смирения - его глаза прощались со мной. Пока он был все же жив, но теперь наступил конец.
Я сомкнула веки и прокляла весь мир.



Хозяин – великолепный Ловец. Я – тому подтверждение. Девчонка зря закатила глазки – такого произведения искусства она больше не увидит. Интересно, у нее вкусное мясо? Ведь Непроизносимого нужно кормить.



Ангел с рыжими волосами? Нет, снова беспримерный бред.
- Ты уже перешел все границы, Сафик. Скию я не отдам.
- Ты противна, как жужелица. Это добыча моего пса.
- Может, спросишь у Сирина?
- Ох, ну и гожи же Вы стращать меня своим ведьмаком, барышня. Не угодно ль удалиться?
- Я ее не отдам, скопец. Не надейся.
- Ну-ну. Бровки домиком. В Вашей ли это юрисдикции, позвольте поинтересоваться?
- Именем Хранителей, именем Света…
- Ой, боюсь-боюсь! И Светлый где-то рядом потрудились пребывать? Поди с амвона глазеет? Сидит и уливается слезами!
- Убить сфинга – это…
- Это моя прихоть. Мы – не в Междумирье. Желаете сразиться?
- Попробуй.
- Ой, как это не по-женски. Впрочем, она загнется от гнили внутри себя раньше, чем ты. С наилучшими пожеланиями!
- Я повторяю – попробуй…
- Это закрытый мир – отдача прибьет меня с большей вероятностью, чем любого из вашего сброда. Ты это знаешь.
Фырк.
- Вашими стараниями… Ну, вперед, мой Ариэль!




После похорон Олега прошла неделя. С Малором мы не разговаривали, на отпевание он не пошел – не той веры – но на кладбище я чувствовала его осязаемую ненависть. Его можно было понять, он потерял единственного друга, с которым я разлучала его последние полгода. Но мне было уже плевать.
Родители хотят отвести меня к психологу, готовы на это потратиться. Наверно, надеяться, что поможет. Подруги пытаются меня расшевелить, берут в походы по распродажам, в кино, на свидания третьим лишним, но с каждым днем все реже. Теперь я им в тягость.
Кто-то умный обещал, что все проходит, что время лечит. Но еще кто-то, более прагматичный, сказал, что нужно добиваться поставленных целей.
Я для себя все решила, еще лежа в тени машины, когда вампирская душа витала где-то над нами.
 Не буду спорить со знатоками, но у Олега – упыря существовала душа. Он был хорошим.
Я дописываю последние строки. Окно – распахнуто. Простите, я ухожу. Во тьму от суеты, от зноя, от его взгляда, от алой звезды нимфа. От самой себя.
Я отказываюсь от продолжения. Я разучилась терпеть.
И поделом.