Гроза ЧастьII Ненастье Глава 24 Сострадание

По пути в камеру после очной ставки Наталья Федоровна чувствовала прилив душевных сил. «Есть, есть шанс выбраться из этого болота. Из любой ситуации есть выход, просто нужно его найти. – Кто мне это говорил? Степа? Или Остерман? Ладно, неважно. Только бы не наделать глупостей, сохранять хладнокровие. Аннушка, ты – истинный гений! Я тоже смогу. Кто сможет обвинить нас в том, в чем мы не виноваты, если мы сами не наговорим лишнего? Вот только Ваня…», - остро защемило в груди. – «Сынок, маленький мой, как ты? Господи, если б только знать, что с ним - что с ним и другими детьми все в порядке, тогда я все выдержу, все смогу». Она посмотрела на спину идущего впереди караульного. Он был в мундире майора. Наталья собралась с духом, глубоко вдохнула.
- Майор, - обратилась она к офицеру как можно более вежливым и робким тоном, - позвольте спросить Вас….
- Не положено, – перебил ее караульный сурово.
Остановились у двери камеры.
- Пожалуйста, только один вопрос. Вы ведь знаете обо всех заключенных. Скажите, что с моим сыном, – не отступалась Наталья Федоровна. Она задержалась в дверном проеме. – Поймите, ведь я – мать. Ради Бога… только, как он…, - с терпким волнением и горечью тихо просила княгиня.
Майор задержал на ней взгляд, в котором проплыло что-то осознанное, человеческое….
«Он только чуть старше Вани», - мелькнула мысль, - «не может быть насквозь черствым…».
- Не положено, – отрезал он сухо и захлопнул дверь.
С камнем на сердце опустилась Наталья на лавку, поникнув головой и сгорбившись. Тревога за сына и жалость к нему переполнили все ее существо, подобрались к опущенным векам, пролились на щеки. «Как быть? Откуда взять мужество, когда ничего не известно о самых близких людях?» - унылым, ядовитым потоком потекли мысли. – «Что если с Ваней случилось что-то плохое? Что если его пытали?» - Ее воображение рисовало картины одна другой страшнее. Наталья Федоровна старалась отогнать от себя наваждение. «Не думать. Не думать о плохом. Что бы ни случилось, я должна быть сильной, должна…. Иначе как я смогу помочь ему? - А как ты можешь вообще помочь?» - независимо от ее желания возникал внутренний диалог. – «Сейчас ничем. Но кто знает, что будет завтра? Нужно быть готовой. - Но, что, если ты ничего не сможешь сделать, если никогда их не увидишь? Ради чего тогда бороться, надеяться?». Наталья со стоном откинулась назад, оперлась о бугристую стену, потерлась затылком. – «Не смей так думать. Все образуется. Иначе не должно быть!»
Наталья не знала, сколько времени она боролась с унынием. Утомленная бесконечным спором с собой, она постепенно погружалась в пограничное между сном и бодрствованием состояние. Мысли стали путаться, прерываться и словно отдалились, кружась, как рой мух, но она все еще прислушивалась к их гудению. Скрип открываемой двери вернул остроту чувств. Арестантка выпрямилась и напряженно смотрела в расширяющийся проем. Она не слышала приближающихся шагов, не ждала вызова на допрос и от внезапности происходящего вдруг почувствовала озноб.
В камеру вошел караульный с факелом (Почему один?). Прикрыл за собой дверь. Яркий свет близкого огня слепил. Наталья встала, прищуриваясь, с недоумением вглядывалась в лицо мужчины.
- Вы спрашивали  о сыне, - тихо сказал майор, подойдя к ней почти вплотную, - он в порядке…: жив и здоров.
Чувства захлестнули ее. Она поднесла к лицу сложенные ладони, вздохнула-всхлипнула.
- Спасибо, - с благодарностью прошептала Наталья Федоровна. Голос сорвался. 
Офицер пристально вгляделся в ее лицо. Даже при неровном, стирающем оттенки свете пламени было заметно, что она недавно много плакала.
- Не волнуйтесь…, - в порыве сочувствия повторил он, - все в порядке.
- Спасибо, - все также шепотом ответила Лопухина, - я знаю, Вы не должны были…. Это так важно для меня…. Спасибо.
Он повернулся к выходу, но задержался, вновь посмотрел на арестантку. – А вы…, в самом деле, замышляли переворот? – неожиданно спросил майор с нечеткой интонацией (с неуверенным осуждением, кажется…).
- Господи! – Со стоном закрыла лицо Наталья Федоровна, села на скамью. По-монашески опустив руки на колени, устремила измученный взгляд на офицера. – Конечно же, нет.
Он подошел и присел рядом.
– Тогда почему вы здесь? – в голосе его звучало сострадание.
Княгиня, горько улыбнувшись и пожимая плечами, отрицательно покачала головой. Помолчав секунды три, с грустью ответила:
– С переменой власти некоторые близкие нам люди попали в ссылку. Разве мы могли их не жалеть? – Она посмотрела в глаза караульного, и в них отразилась ее боль. – Вот, мы и жалели…. Утешали себя разговорами о том, что, возможно, они еще смогут вернуться. Вот и все. Но кто-то написал донос, и теперь…, - заключенная поникла головой.
Майор, почему-то чувствуя себя обязанным, сказать что-то утешительное, нарушил непродолжительное молчание.
- Но есть же Бог, нужно надеяться, – ободрительно сказал он.
- Да, конечно, - улыбнулась ему Наталья Федоровна, - я и надеюсь. А Вы, наверное, идите. Чего доброго, кто-нибудь заметит, что Вы со мной разговариваете – тогда быть беде.
- Вы правы, - заторопился офицер. Направился к дверям.
Лопухина встала, провожая его, словно он был у нее в гостях.
- А…, - не сказала – выдохнула она, чуть приподняв руку, и осеклась.
Майор повернулся к ней.
– Александр Зуев, - сводя каблуки, кивнул он головой, - к Вашим услугам, сударыня.
- Храни тебя Бог, Сашенька, - ответила Наталья Федоровна, глядя на закрывающуюся дверь.