2. Гордый Карай

2.  ГОРДЫЙ КАРАЙ

(Этюд в письмах)

13 ОКТЯБРЯ. Привет, родная! Ты уже два дня на пути к своему Городу-на-Каме. Сорок восемь часов…
А мы утром всё проспали! Встали – кошмар! – уже девять часов! Стыдно, проспали прогулку с Караем; спасибо, умный пес вытерпел ночь: хозяйки-то нету. Да еще на десять я Павлушке кино обещал…
Домой приехал в десять. Ребята мои дождались без луж и истерики. Один чуть с ног не сбил, прыгал облизать мою «физию», а другой с подозрением спросил:
– Вы где это загуляли?
– Надо было, Павлуша… – пришлось «темнить», не гудеть же парню про остановки, когда винцом несет. – Я в темпе свожу собачку. А ты… не догадался сготовить, например, яичницу с колбаской?
Яичница у него вышла вперемешку со скорлупками, но поужинали аппетитно. Спать легли вместе и проспали всю ночь вдвоем.
14 ОКТЯБРЯ. И пишу тебе опять!.. День оказался не таким безоблачным, как предыдущий. Выяснилось, что: газ в трубах кончается; деньги подозрительно быстро разошлись, будто дырки в карманах у нас кто проел, а потому сахара у нас нет, лапши нет, для Карая еды нет. Никакой! Так еще и сорочка чистая у меня осталась одна. А ты приедешь только 24-го!
Стольких малоприятных сведений наша нервная система не выдержала – начались ссоры. И поводов для них появилось… сколько хочешь!
– Пойду погуляю!
– А уроки?
– Потом сделаю.
– Не-а, так не пойдет.
Нехотя он полистал «Математику», поглазел в окно и опять – за свое: «Ну можно, я погуляю?»
Я непреклонен. И, может быть, зря, потому что вскоре посыплется как из рога изобилия: «Пойду в кино?», «Кашу не хочу!», «Можно, посмотрю мультики?», «Уж и нельзя в 10.30 посмотреть телик!»
Да-а, неумело я вхожу в роль приемного отца. Эдак недолго вдрызг разорвать все ниточки дружбы, что протянулись между мной и твоим (нашим?) сыном!
В квартире – «что-то стало холодать». Попытались вдвоем (если не считать Карая, который вместо того чтобы подавать необходимые инструменты и материалы, оттаскивал их обратно) обить двери, но выяснилось, что балконную обивать нельзя – нужно сначала застеклить ее, а входную тоже обивать нельзя – не хватит резины на две двери. Ничего, преодолеем эти трудности!
Но тут нас «подкараулили» краны! Зажали воду и – «не капят». Естественно, хозяина тут же схватила за горло проблема ужина и завтрака – чем кормить домашний народ вечером и утром? А где брать воду для мытья посуды и – истинно городская проблема! – для унитаза?
Да еще когда нет воды, грязная посуда появляется словно ниоткуда! И в таком большом количестве! Хоть изучай с Павликом у раковины… арифметические и прочие прогрессии.

16 ОКТЯБРЯ. Прими нашу любовь!.. Отчитываюсь! Утомительный и однообразный вышел день: затеял телефонные драки с коммунальщиками, чтобы дали газ и воду. Отгавкиваются стервы – и все!
Приехал домой в восьмом часу, в «Горняке» купил кило печеночной колбасы, молока и бутылку овощного сока (вдруг не удастся ничего сготовить?). Так и вышло! На имеющемся газе, как и утром, полтора часа грел полчайника воды… чтобы чем-нибудь накормить Карая. У нас-то с Павликом были сок и молоко… с колбасой. А для меня еще и вино, недопитое в первый день. А Карай изгрыз мне все руки, пока разогревался чай. Развел чаем кусочки хлеба, бросил туда два ломтика колбасы – и умница-пес угомонился.

18 ОКТЯБРЯ. У нас событие! Готовясь к маминому приезду, мы наконец «постирали ребенка»! Это было, знаешь, нелегко! Чайниками и ведерками греть воду, чтобы вымыть целого человека, пусть и десятилетнего, когда мама без газовой колонки не может даже рубашку выстирать – это, это… И вот он спит – ублаженный.

19 ОКТЯБРЯ. Добрый вечер!.. Мы восьмой день без тебя. Чувствую, как наваливается все большая усталость. Весь – бездумный. Что-то делаю, хожу, жду – абсолютно без участия сердца и рассудка. Павлик уже передразнивает меня, когда слышит мое:
– Что это я хотел сделать, а?
Вчера собрался было открыть эту тетрадь и страницы две исписать одной и той же фразой: «Ну где ты, а? Ну где ты, а?»
Около трех меня разбудил твой звонок. Вернее, разбудил Карай. Он «взял себе на нос» первым кидаться к телефону. Звонок очень обрадовал меня: оказывается, ты тоже соскучилась. Я весь запрограммирован ждать тебя до 24-го. А ты пытаешься приехать раньше! Спасибо, милая.

20 ОКТЯБРЯ. От всего сердца – привет, желанная! Знаешь, два дня у нас с Павликом есть важная работа – даже гулять его не могу выгнать. Потрошим старые журналы «Техника – молодежи». Я вырезаю «Шахматы» и «Однажды», а он – картинки: автомобили, самолеты, оружие. Оба будем делать альбомы. Для отдыха семьи!
Не обошлось, правда, сегодня без «ЧП». Заставляю его умываться как следует: грязь на щеках, на шее, за ушами, а он балуется. Пришлось с вехоткой прийти ему на помощь, и тут – рев, страшенный рев:
– Вы меня по гландам ударили-и!
– Да мой ты болезный! – говорю и тру, тру. – Но если не замолчишь, действительно настукаю… по заднице.
Когда он утерся, я расхохотался:
– Господи! Какой ты беленький!
Он скорчил рожицу перед зеркалом и тоже рассмеялся. И спокойно пообедал тремя блюдами: супом, яичницей и молоком. А при тебе, помнишь, не ел молочное!
Вечером мы смотрели «Следствие ведут Знатоки». Две серии!
Я не выдержал больше грязи на себе: нагрел два ведра воды, помылся, сменил все белье – и кайфую.
21 ОКТЯБРЯ. Позволь – к тебе?.. Во вчерашнем письме я упоминал о наказанном Павле. Почему он был наказан?
Два дня подряд он нарушал мои установки (поесть то-то, развесить объявления о квартире, сходить в магазин и – естественно! – сделать уроки), а он никак не мог оторваться от «Записок укротителя» и, наверное, от телевизора. В первый день я его простил, а на второй не выдержал – уже в 8.00 вечера отправил в спальню.
Он кричал из заточения: «Простите меня, я больше не буду», «Простите! Что я вам плохого сделал?»
Утром 20-го, т. е. вчера, я встал, как всегда, в 7.00. Сиротливо готовил еду для нас и для Карая. В восемь Павел прошел мимо, буркнул: «Доброе утро!» Вернулся из туалета в комнату, побыл там немного и вдруг пришел ко мне на кухню.
– Вот что, Паша, – сказал я «с температурой» в голосе, – придется тебе все-таки выполнить все, что ты не сделал вчера…
Павлушка (у меня даже слезы наворачивались от жалости!) «пахал» весь день: утром вынес мусор, сходил за молоком, сбегал в кулинарию (к Заводу твоему), сходил за хлебом, помыл полы, подавал мне то картошку, то морковку. А вместе мы смотрели мультики, кино, ждали от тебя звонка… Когда я уводил Карая, Павлик «бдил» у телефона.
Мы вместе посмотрели фильм «Подранки». Когда воспитатель там применил рукоприкладство к ребенку, мне стало, признаюсь, стыдновато. Павлушка при этом ничего не говорил, только изредка взглядывал на меня. Вроде даже с сочувствием…
Потом, будто ненароком, сказал:
– А вы даже не спросили, что я еще сделал утром.
– И что же ты сделал?
– Я, между прочим, умылся, почистил зубы, заправил постель и сделал физзарядку… Вот!
В горле у меня запершило. Я подумал, что у меня есть сын.
Мне стало легче ждать тебя. Хотя ждать еще… Час сегодня, потом два дня по 24 часа… и еще 5 часов. Господи!
Даже Карай потерял покой: нет-нет и шаркнет лапой по телефонному аппарату: «Чего, мол, молчишь?»
22 ОКТЯБРЯ. Как у нас прошел сегодняшний день? Я не писал, что лег вчера в 4-ре? И… «будильники» не сумели разбудить меня в 8, хотя к 10-ти мне надо было в больницу…
После 9-ти я сводил Карая, приготовил завтрак и, для порядка, попросил у Павлика дневник. Поскольку воскресенье, он же запросится в кино… Этот типус подал мне его абсолютно спокойно. Но, раскрыв дневник, я обмер: 16-го – «3» и «2», а 17-го – «2». Это в понедельник и вторник! Ничего себе – подсуропил сынок! А ведь в четверг, будучи уверенным в его честности, я в дневник не глянул и тебе бодро рапортовал, что сын учится на пятерки, и в пятницу, в награду за эти пятерки, позволил ему до 12-ти смотреть со мной «Следствие ведут Знатоки»… Мама миа!
Я тут же выключил телевизор. Он – в слезы, да громко так:
– Ну, дайте досмотреть мультик!
– Пока не повторишь всю арифметику, что вы прошли с начала года, не будет ни телевизора, ни кино, ни… – огорошенный наглым обманом, я даже не запасся арсеналом наказаний.
– Кто вы такой… чтобы… наказывать! – закричал он истошно.
– Ты знаешь, кто я такой! – я приподнял его со стула за плечи и, подпихивая, повел в спальню. – И я теперь знаю, кто ты. Врун и лентяй! Сиди теперь в спальне и учи. А завтра, как хочешь, так и умоляй учительницу, чтобы она позволила тебе исправить двойки. Все! – и я плотно закрыл за ним дверь.
– Ну можно я досмотрю телевизор?
– Нет!!
Не знаю, чем и как ты жила эти две недели, а я – сплошным страданием! Отсутствие газа и воды, денег, даже Павликовы фокусы – не суть всё. Главное – ты. Увидел вот в кино, как убили кого-то… и – словно сумасшедший! Не нахожу себе места. Вдруг и с тобой там что-нибудь случилось?!

24 ОКТЯБРЯ, ВЕЧЕР. Пишу тебе десятое безответное (поскольку не отправленное) письмо. Приедешь – два дня будешь читать!
23-е и 24-е – проходили очень нервозно. Воды по-прежнему нет. Еще и приболел я… Подготовка очередного завтрака-ужина доводит меня чуть не до истерики – ну все я уже готовил! Что еще придумать?
Павел принес третью двойку, да еще пытался стереть ее, чтобы опять не нарваться на наказание. Но, конечно, наказание получил. Зато вчера сам показал дневник: «Математика – 4».
А несколько часов назад огорошил меня: «Завтра у нас праздник, я пойду рано утром». А в чем? Рубашки для праздника я что-то не нахожу!
Вскипятил чайник, вылил в тазик, насыпал «Лоску» и давай стирать. Этим ремеслом я не занимался лет 12.  А получилось!

24 ОКТЯБРЯ, ЗАПОЛНОЧЬ.
Не здороваюсь, потому что ты… – со мной. И мы выпиваем!
На столе – три сорта колбасы (печеночная, ливерная и чайная!), а еще омлет, опять же с колбасой, но такой омлет, которого мне давно не удавалось сварганить – без граммулечки воды, поджаристый, в меру посоленный, ну прямо молозиво! Хлеб пушистый, мягкий, потому что ваш, заводской. Общество в доме наше, знакомое: наказанный Павлушка (спит), ненасытный Карай (скулит потихоньку) и дикторы радио (передают новости).
Рюмки наполнены. Первую пьем за тебя?
– Нет, за тебя – ты так ждал…
– Тогда давай выпьем за то, чтобы ты скорее вернулась!
Ты посмотри, какие все молодцы! Они поняли, что нам надо побыть одним. Павлик не кричит: «Простите меня! Что я вам плохого сделал?» Карай ушел в коридор (он теперь чуть не все время бдит у входной двери… – ждет тебя! – и только ради еды и телефона отрывается от нее!), вздыхает такими вздохами, что могут довести до умопомрачения. Он, наверное, полон огорчения, непонимания: почему это его ноздри не улавливают пьянящие запахи хозяйки, пробивавшиеся через дверь, когда она поднималась по лестнице? Почему это ОН должен лежать на брюхе, а не навалиться всей мощью на дверь, чтобы встретить ЕЁ? И даже дикторы московского радио умолкли. Только казахи, понимающие обстановку, подпевают нам гортанными, глубокомысленными куплетами. Вот молодцы люди!
…Давай, милая надежда, любовь и вера, выпьем за то, чтобы хоть что-нибудь ускорило твой приезд!
…Сейчас вы, наверное, переезжаете через Иртыш у Павлодара. Господи, как вы еще далеко! Все время свербит мысль: «А не помчаться ли на вокзал, вскочить пусть даже на товарняк и махнуть вам навстречу?»
Если бы не мои «детки», я бы так и сделал.
Ждать еще больше десяти часов. Чуть не тысячу минут!