Четырнадцать шагов

               

     На первый взгляд, это была обычная серая больничная  палата. Шесть аккуратно застеленных коек и пять женщин, не считая меня. Я - самая молодая среди них. Но, прислушавшись к разговорам, можно было понять, что это не простая палата. Здесь не было больных и умирающих. Только убийцы. Шесть убийц и я в их числе. С самого начала моего пребывания здесь я не участвовала в общем разговоре. Заняв койку у окна, я сидела молча, и в это самое окно смотрела. Мысли, которые шевелились в моей голове, мне совсем не нравились. Я пыталась переключиться на оставленных дома с моей мамой детей. Младшей дочери было всего 8 месяцев. Но мысли никак не хотели переключаться, а сердце ныло все сильнее и сильнее.
- Ну вот, у меня двое детей, мальчик и девочка. Оба незапланированные,- доверительно рассказывала молодая симпатичная женщина с ямочками на щеках, -мы не хотели заводить детей, пока ни квартиры, ни машины. Поставила спираль, а мальчишка через нее и получился.
-Бывает, - многозначительно заметила другая, постарше, с усталым серым лицом.
-Ну, родился, и хорошо. Я опять спираль, и опять то- же самое. Только на этот раз девчонка. Ей сейчас уже 4 года, а я после нее уже второй раз здесь. Не идут, мне, что ли, эти спирали, не знаю!
Тут же со своего места отозвалась еще одна – высокая черноволосая худая женщина, все время беспокойно поглядывающая на часы.
-А мне все некогда что-нибудь поставить. И цепляется ко мне это все в год по несколько раз, как назло, от одного поцелуя, наверное. Двое пацанов у меня, муж. Я сюда из другого города приехала. Муж на улице на лавочке ждет, я первая пойду, а то мне некогда. Я быстро, никого не задержу,- она махнула рукой и весело засмеялась, - Я их уже шестнадцать сделала, это семнадцатый.
         И она опять нетерпеливо глянула на часы на запястье.От названной цифры я вздрогнула, и женщина эта сразу стала мне ненавистна. Я опять отвернулась к окну. Громко плакать было нельзя, но горячие слезы неудержимым потоком текли по моим щекам, и я старалась тихонько глотать их, чтобы никто не слышал. Как будто сквозь вату доносился до меня их разговор - про мужей, про тряпки, про детей. Я не хотела и не могла ни о чем говорить. Единственным моим желанием было уйти отсюда. Прямо сейчас, пока еще ничего не произошло. Я копалась в себе и никак не могла понять, кого же я ненавижу больше - себя, своего мужа, который не мог должным образом обеспечить семью, или маму, уговаривавшую меня две недели и все-таки уговорившую. Я осторожно приложила ладонь к животу. Там было тихо, но я отчетливо представила себе маленький сжавшийся комочек, который еще не знал, что сейчас его будут убивать. Я вздрогнула, когда поняла, что обращаются ко мне.
-Девушка! Девушка у окна! Чего плачем?- это громко поинтересовалась та самая, которая пришла сюда в семнадцатый раз. Я не захотела отвечать. Тогда в разговор вступила другая, только что рассказывающая о том, какой у нее замечательный муж и большой добротный дом в деревне.
-Тебе сколько лет, милая?
-Двадцать три.
-Первый раз, что ли?
Я кивнула.
-Не замужем?
-Замужем, - еле слышно прошелестела я.
-Дети есть?
-Есть, двое.
-Большие?
-Старшей 2 года, младшей 8 месяцев.
-И-и-и! - тут же откликнулась та, которой все время некогда,- и чего тогда убиваться из-за куска мяса!
Боль буквально захлестнула меня.
-Это не кусок мяса, это мой ребенок!- я еле сдержалась, чтобы не подойти и не ударить ее, чтобы она замолчала.
-Да он ничего не чувствует и не понимает еще! - влезла в разговор соседка по палате с ямочками на щеках, - не переживай ты так! Не ты первая, не ты последняя.
           Я отвернулась и заткнула руками уши, чтобы не слышать их. Мне было противно. Вздрогнув от чьих-то шагов, я повернулась к двери. Зашла та, которую на улице ждал муж. Она выходила недавно, наверное, в туалет.
-Вот и все!- довольно засмеялась она и тут же начала собирать пакет. Я не могла поверить своим глазам и ушам - как это все? Так быстро? Вышла и зашла? Как будто ничего не произошло. Лицо веселое и все мысли непонятно уже где. Как же так можно? Слезы опять заструились по моему лицу. Начала болеть грудь, прибыло молоко, значит, моя младшая сейчас захотела кушать, и мама кормит ее с ложки. Бутылочки она не признавала.
     Я тянула, сколько было можно. Женщины выходили и заходили. Чудовищный конвейер работал бесперебойно. Но настала и моя очередь. Я поднялась с кровати. Ноги были ватные, деревянными шагами я пересекла палату. Я уже знала, сколько там шагов. Четырнадцать. Пройденных мной за последний час во много раз больше.
           Врач, увидев мое заплаканное лицо, спросила:
-Первый раз, что ли?
Я молча кивнула.
-Боишься?
-Нет. Не в этом дело.
-Чего тогда ревем?
-Жалко.
-Кого жалко? Его?
Я кивнула, и опять хлынули слезы.
-Ну, ну, ну,- терпеливо вздохнула пожилая врач, -Дети есть?
-Есть.
-Сколько?
-Двое.
-Сколько лет?
-Два годика и восемь месяцев.
-Ну вот, куда тебе еще третий?- врач начала надевать резиновые перчатки, а медсестра деловито загремела какими-то страшными железками.
-Все-равно жалко…- зарыдала я уже навзрыд.
-Хорошо живешь? Богато?
-Да нет. Плохо живем.
--Ну вот, - удовлетворенно кивнула головой врач, - я и говорю - куда тебе еще третий? Нищету плодить? Давай, проходи.
                Когда я оказалась на кресле и ко мне подошла медсестра, меня начала колотить дрожь. Да такая, что громко застучали зубы. Врач внимательно посмотрела на меня и спросила:
-Может, тебе наркоз дать? Заснешь, проснешься, и уже все. А? Давай?
Я отрицательно помотала головой. НЕТ,Я ДОЛЖНА БЫЛА ИСПИТЬ ЭТУ ЧАШУ ДО ДНА.
      Я не знаю, как та, вечно спешащая, смогла вынести это семнадцать раз. Мне было больно. Очень больно. Я сжимала зубы и старалась не слышать комментарии врача:
- Ну надо же, какая  уже плацента! Ребеночек-то уже большой!
Еще раз полоснуло по сердцу ножом. Но врач, с присущей людям ее профессии, жестокостью, не успокаивалась, а все говорила и говорила. Может, специально, чтобы я ОСОЗНАЛА?
-Ну что ты будешь делать! Аппарат не берет, придется вручную. Смотри-ка ты, по кускам идет!
  Сколько там уже ран, на моем сердце? Пять, десять или больше?..
  Медсестра заботливо вытирала пот с моего лица, а я напряженно прислушивалась к тому, как убивают моего ребенка. Что это за глухие звуки? Что это там падает в лоток? Ах, да - куски! Нет, не мяса, как сказала та женщина, которую я буду ненавидеть всю жизнь. Куски живой плоти-ручки, ножки, пальчики моего малыша - вот ЧТО там падало с таким звуком. Я стиснула зубы, потому что кричать хотелось со страшной силой. Нет,не от моей боли, от его! И от осознания своего предательства.
    Когда все закончилось, и я встала, меня качнуло в сторону.
-Тихо, тихо, - подхватила меня за локоть медсестра. Я старалась не смотреть, но все же зацепилась взглядом за таз. Чья это кровь? Моя или его? А некоторые,я слышала, просят ПОСМОТРЕТЬ. На то, что осталось. Что это, изощренный мазохизм или последнее желание увидеть свою жертву? Теми же деревянными ногами я вернулась в палату, в которой были заняты только две койки. На них лежали, молча, мои соседки по палате. Тишина оглушила меня. Внутри меня было пусто. Не только внутри моего тела, а и там, в том месте, что мы называем душой. Все те же четырнадцать шагов от двери до моей кровати. Я легла на кровать и отвернулась к стене. Раздался звон посуды. Санитарка привезла на тележке три тарелки с супом. Разве убийц кормят? Я брезгливо покачала головой и закрыла глаза. Сна не было.
       Зато ночью, уже дома, мне приснился сон. Плач ребенка. Моя квартира. Я захожу в спальню. Поперек кровати лежит кто-то, накрытый одеялом с головой. Сдавленный плач. Я чувствую, как моя грудь наполняется молоком. Откуда-то голос мамы: «Покорми его». Я подхожу, отбрасываю одеяло и вижу ребенка, голенького. Это мальчик. Беру его на руки и, увидев его лицо, кричу страшным криком. У него нет одного глазика, носик изуродованный, оторвано ушко. Я с силой бросаю его на кровать и кричу, кричу, кричу…Муж гладит меня по голове всю ночь. И сам качает коляску с нашей младшенькой. Когда немного стихает боль внутри живота, я снова засыпаю. Теперь в моем сне ночь. Темная длинная улица. И опять все тот же плач ребенка. Я иду по мокрому от дождя асфальту и ищу глазами - откуда раздается этот рвущий душу детский крик? Вижу у кирпичной стены мусорный контейнер. Подхожу ближе - плач становится громче. Откидываю крышку, заглядываю и вижу окровавленного ребенка, завернутого в лохмотья. Я ломлюсь прочь от этой страшной находки и кричу так, что у самой закладывает уши.
        Наутро я иду в церковь. И еще много дней потом. И много лет подряд первого декабря. В тот день, когда я стала детоубийцей. Может, кому-то это и помогло. Мне - нет. Кто-то посоветовал испечь что-нибудь и раздать соседским детям. Пекла. Раздавала. Не помогает.
    За грехи нужно платить. Я заплатила. Вот уже пятнадцать лет Бог не дает мне того ощущения счастья, когда в тебе зарождается и растет новая жизнь. Я не ропщу, а все продолжаю ходить в церковь и ставить свечи…

               
               
                9 августа 2010 г.