Цыганский подкидыш

                Памяти А.К. посвящается.
                Ты всегда и во всём искал справедливость... 




- ...и тогда я подал на них в суд!
- Как, опять?
- Да.
- Слушай, сколько мы знакомы, ты постоянно с кем-то судишься. Это что, фишка такая?
- Так меня ж..., - голос Матвея дрогнул, - собственная мать. в суде. продала.
- ?
- За 400 рублей.
- Шутишь?
- Да какие шутки. Так и есть. Та женщина, что я называю матерью, не моя биологическая мать. А моя - меня продала. В зале суда.
- И ты об этом знал?
- Конечно, нет. Не сразу.
- Расскажи, а? С самого начала.

- Помню её, красивая была, цыганка. И пьющая. Сильно пьющая. У них с отцом брак не первым был. Отец - часто по командировкам. В доме - пьянки. Я вечно немытый, голодный.
Как-то приезжает отец, а я - в окне, ножки свесив на улицу, на пятом этаже квартира-то была, машу ему рукой, папа приехал. Не знаю, как он добежал до квартиры. Я только успел с подоконника в комнату слезть.
Или, приезжает, видит - я в песочнице сплю, а она, Колокольцова эта, с другим мужчиной. Это зрелище для отца последней каплей стало. На развод подал.
Сам-то он к тому времени уже с девушкой познакомился из деревни, её первым мужчиной стал, и мужем впоследствии. Она-то и есть моя настоящая мать - Нина Алексеевна.
Я ещё помню, что часто с отцом в его машине ездил. Там моя фотография.
И свою машинку с педальками помню, будто гоняю по квартире на ней.

А потом развод был. Нет, меня в зале суда не было. Это уж я потом всё узнал. Знаешь, отец ведь Колокольцовой квартиру оставил, и всё, что у него было, хотел только меня забрать. Так она, нет же, мало ей квартиры, подавай ещё 400 рублей. Там расписка была в получении суммы. Я же справки наводил - роддом, загс, суд, в архиве покопался. Там папочка такая, а в ней всего четыре документа - заявление о разводе, протокол, определение суда и эта чёртова расписка. Как штамп поставили на мне - "Продано!".

Я ж потому, наверное, такой дотошный стал, что жизнь сама меня к этому вела. С самого того развода. Вот, к примеру, лет семь-восемь мне. У нас с младшим братом разница - 4 года. Ну да, отец как тогда женился на Нине Алексеевне, так и стали мы вместе жить, и брат родился, Мишка. Отец в разъездах постоянно, мы с братом - дома, с матерью. Хулиганили, конечно. Как же без того? Пацаны. Как что случись, мать ругается. Благо, не била нас. Но ругала-то за всё про всё. И эта фразочка её мне в догонку:
- Цыганский подкидыш!
Главное, что я со временем подметил, не Мишке она так кричит, а мне. И только тогда, когда нет отца рядом. При отце ни разу так не срывалась.

Я, знаешь, даже как-то привык уже, нутром чуял каждый раз: вот, вот сейчас она станет на меня орать, и уже ждал, даже уверен был, что услышу "Цыганский подкидыш!". И какое-то подобие удовлетворения, что-ли, наступало, когда слышал эту её фразу. Злорадство даже испытывал, мол: Вот! Она это снова сказала, я так и знал!

Я любопытным рос. Кружки и секции посещал разные. Мне всё интересно было.
Лет в 12 пошёл в секцию записываться спортивную. Веришь, нет? - я сейчас и не помню, в какую именно. Так вот там нужно было принести свидетельство о рождении. Зелёненькое такое, помнишь? У нас у всех раньше такие были. Корочка твёрдая, открываешь, а там записи, каллиграфическим почерком, чернилами, всё честь по чести, мол, мать такая-то, отец такой-то, дата, подпись и печать. Достаю своё и брата свидетельства, рядом лежали, открываю оба, рассматриваю внимательно - интересно же! - почерки разные, ну, правильно, в разное время родились. Сравниваю, там и там: отец Лужин Пётр Сергеевич. Мать: О-па! Что? У Мишки - Лужина Нина Алексеевна. А у меня - какая-то Колокольцова? Но почему????
Сказать, что я удивился, это ничего не сказать. Торопился очень, в секцию бежать надо, но эта странная, и страшная - для меня, подростка - тайна прочно засела в моём мозгу.
Всё. Что бы дальше в моей жизни ни происходило, я всё время ЭТО знал. И думал. Спросить родителей? Нет. И узнать правду страшно, и услышать какую-то лживую чепуху - тоже страшно.

Помню, по осени, очередной раз мне понадобилось свидетельство о рождении в какой-то кружок, а тут как раз нагоняй от матери, переходящий в ругань. Я, четырнадцатилетний пацан, спешу, но молча слушаю какое-то время. Вдруг вырвалось:
- Ты никто!
Она опешила. Помню, как поочерёдно сменялись чувства на её лице: сначала испуг, потом злость, смятение, и, наконец, растерянность.
- Ты мне не мать!
Я ткнул ей в лицо своё свидетельство. И ушёл, оставив её одну.

Вернувшись вечером, помню, захожу домой, в синей школьной форме. Из кухни доносится голос матери, видимо, обращённый к отцу:
- Я тебе давно говорила, что документы надо переделать, рано или поздно он догадается.
Я сделал вид, что не слышал.

Позже мать пыталась выяснить, как я узнал. Она не могла поверить в то, что я просто сравнил два свидетельства, своё и брата. Думала, что кто-то что-то мне рассказал. А ведь я на самом деле ничего не знал! Я недоумевал, почему так? Мать всё бормотала что-то про "матерей просто перепутали", но разве ж этот ответ может удовлетворить мой пытливый ум? Что значит перепутали?

А вот Мишке кто-то из родственничков и впрямь брякнул, что брат ему - не брат. Как 10-летнему мальчишке на это реагировать? Он сбегает, прячется от родни, плачет горькими слезами: его все обманули!
Искали долго. Нашёл двоюродный брат, зарёванного. Отвёл к матери, та как зарядила, да ты что, мол, веришь всяким россказням? Конечно, Матвей тебе брат!

Спустя месяц, наверное, я обнаружил, что свидетельство моё всё-же переделали. Да, при желании можно было убедить себя, что мне всё почудилось, что перепутали они, или перепутал я, но - оно было новое! Всё-таки не дураком родился, плюс аналитический склад ума и пара лет размышлений на заданную тему дали о себе знать, свидетельство было выписано шариковой ручкой. У Мишки - чернилами, а моё - обычной шариковой ручкой!

Это окончательно подытожило сформировавшуюся в моей голове мысль: мать не родная. Мне было 14 лет, и я принял это.

Всё будто нормализовалось. Само собой, я не переставал об этом думать, но разговоров с родителями не заводил, помня их недавние переживания.

Как ни странно, но повод для радости имел место даже в такой, казалось бы, грустной ситуации. Больше не звучала в мой адрес язвительная материнская фраза "Цыганский подкидыш!". Никогда. Я словно бы продолжал ждать её, как обычно, во время ругани, ждать, как хлёсткого удара бичом по спине, ждать, что вот-вот она скальпелем резанёт по ушам: Цыганский подкидыш! Но - ничего. Ни разу.

Конечно, природная тяга моей приёмной матери - съязвить - никуда не делась.
Помню, лет 15-16 мне было. Время дефицита страшенного. В магазинах - бесконечные очереди. Стояли подолгу за продуктами. Мать почти всегда брала меня с собой - стоять, занимать, сумки тащить. Она сама - женщина рослая, походка у неё быстрая, шаг широкий. И я, сопляк тогда ещё по сравнению с ней, бегу рядом, сумки неподъёмные, тяжело, прям зло берёт, и мать ещё добавляет масла в огонь, в своём репертуаре:
- Смотри, сынок, как я иду легко и свободно! И ты так должен.
Всё. Лопнуло моё терпение. Бросил сумки.
И тут же огрёбся!

Знаешь, она всегда такая, Нина Алексеевна.
Так другой матери-то я и не знал. Моменты только всплывают, кусками.
Помню, лет в пять, поднимаюсь с улицы в квартиру, а меня в подъезде хватает какая-то женщина, обнимает, целует, приговаривая: "Сыночек мой, сыночек", потом быстро убегает... - Матвей надолго задумался.

Мы помолчали, покурили, затем он продолжил:

- А потом была армия. Три года морфлота. Было время попереваривать, поразмышлять.

В 21 год, дембельнувшись, я твёрдо решил всё выяснить.

Отец на работе. Мать - суетится по кухне. Я, спонтанно:
- Мам, давай поговорим. Кто такая Колокольцова?
Помню, как подбородок матери задрожал.
Рассказала всё. И что Колокольцова - вторая жена отца, и про суд, и про деньги, и про брата и сестру.
Отцу говорить не стали.

Тогда-то я и начал наводить справки. Да, я ж тебе рассказывал об этом.
У меня появилось страстное, непреодолимое желание - увидеть Колокольцову! А что я о ней знал? Да ничего. Крановщицей работала.

Помог Господин Великий Случай!

Меня тогда отец определил в автошколу, обучение моё на категории ВС оплатил. Про мать - ни слова.
Начинается практика. Лето. Сдаём вождение. Полный автомобиль нас, практикантов, набился-то. Ещё не отъехали, видим, девочка к машине бежит, из отдела кадров, машет - стой. Я сзади сижу. Она в дверь переднюю:
- Хочу познакомиться, - показывает пальцем на меня, - вот с ним! Тебе фамилия Колокольцова ни о чём не говорит?
У меня, буквально, волосы дыбом.
- Встретимся как-нибудь, побеседуем.

Спустя некоторое время я узнаю, что это моя сводная сестра. Мы принимаем совместное решение - навестить Колокольцову.
Квартира на пятом этаже с окнами во двор и на детский сад. Помню, я ходил в него на пятидневку.
Звоним в дверь.
Открывает мужик.
Входим.
И мужик этот, и Колокольцова - с великого бодуна. И даже в таком состоянии угадывались в ней черты очень красивой в прошлом женщины, спившейся только и слишком рано от того постаревшей. Под столом, на столе - повсюду пустые бутылки. Срач полный.
Девушка из отдела кадров обращается к Колокольцовой, кивнув в мою сторону:
- Не узнаёте?
- Нет.
- Ничего нигде не шевелится? - продолжает настойчиво.
- Нет, а кто это?
И, после продолжительной паузы, округлив мутные глаза:
- Ты - сын Петра?
- Да, - я не смог выговорить "я ваш сын", язык не поворачивался.
За то у девушки повернулся:
- Это ваш сын.
- Не может быть! У тебя должен быть шрам на правом веке, я тебя купала младенцем, и ногтём зацепила.
Я закрываю глаз и демонстрирую веко, у меня действительно есть шрам. И теперь я узнал, откуда.
Только тогда Колокольцова поверила. Даже чаю предложила. Попили.

Усевшись в машину, девушка-сестра, с любопытством меня разглядывая, задала единственный вопрос:
- Ну как?
Что я мог ей ответить?
- Я ожидал этого.

Мне предстояло довести начатое до конца, увидеться со всеми свидетелями событий моего детства. Другая моя тётка узнала меня сразу. А бабка, мать Колокольцовой, оказывается, сама пыталась меня разыскать. Поговорили и с ней. Запомнились бабкины слова:
- Ну, ты захаживай. Мы всё-таки родня.

Больше я их не видел. И не хочу. Я измотался за годы неизвестности, поисков, домыслов.

Я одно тогда ясно понял, что родня моя - только по линии Нины Алексеевны, моей матери. И по отцу. Нас три брата: есть старший брат, от первого брака отца, я - средний, цыганский подкидыш, от второго брака, и Мишка - наш младшенький. У всех семьи, у всех родня. Мы общаемся, иногда чаще, иногда реже. Вообще, столько вокруг родственников! И что?
Во мне живёт одиночка. Всегда. У меня нет друзей. И не было никогда. Я - сам по себе.

- Слушай, Матвей, - меня пронзила до смешного простая догадка. - Так ты может потому и не пьёшь. Останься ты тогда с родной матерью - давно б сам мог спиться, или ещё чего похуже. Может, отказавшись от материнских прав в зале суда, она тем самым спасала тебя? А ты теперь по судам иски вчиняешь всем кому не лень. Это ж так муторно - документы, слушания, адвокаты, столько сил и времени тратишь на это. Возможно, ты пытаешься справедливость восстановить какую-то, одному тебе ведомую?
- Может и так, - Матвей облегчённо откинулся назад, улыбаясь заходящему солнцу сквозь играющие на ветру кроны деревьев.