Названия нет. Самоирония

Дверь моей палаты открывается и я вижу входящего врача. Белый халат, блокнот в руке, ручка... На лицо стараюсь не смотреть. 
- Буянить будешь? - спрашивает врач. Фраза эта тысячами голосов проносится в моем сознании к небу, отражаясь от зеркальных потолков, и возвращаясь обратно ко мне с легким солоноватым привкусом.
- Нет, - просто отвечаю я.
- Вот и отлично, - усаживаясь в кресло говорит врач.
Не могу больше не смотреть в лицо. С головой окунаюсь в это. Растекающиеся черты, гноящиеся глаза, желтые зубы, стекающие изо рта потоки слюней, липких, грязных...
- Ну как провел ночь? - спрашивает он меня.
Я ощущаю каждую пылинку, что в зеленоватом свете комнаты-палаты ложится на мои плечи. Я слышу каждый шорох, вижу каждое движение... Я - живой.
- А знаете, прекрасно. Все было просто изумительно!  Такая яркость, пышность! Такая феерия красок! А хотя о чем это мы?.. Ах, ночь. Да, ночь прошла нормально. Если бы не ваши санитары...
Врач многозначительно посмотрел на пятна засохшей крови на стенах и потолке, будто бы только их заметил. Переведя взгляд на меня, он усмехнулся и сделал запись в свой блокнот. Я следил за его рукой, на которой не хватало двух пальцев, за этими грязными длинными когтями... У врача были потные ладони.
Я свесил ноги с койки. Едва я дотронулся до покрытого плиткой пола, как холод пронзил всё мое естество. Что-то определенно было не так. Замечание про санитаров не произвело должного эффекта - он не извинялся, не начал ломающимся голосом говорить что-то про "необходимость", "вынужденные меры" и прочее. Это было неправильно.
- Как ваша голова? Не болит? 
Так. Вот и началась серия стандартных вопросов. Эти вопросы были привычной рутиной, каждый день я слышал это, и каждый день док вносил какие-то метки по этому поводу в свой блокнот. Но сейчас  явно что-то было не так. Он едва заметно волновался, я чувствовал это в каждой капельке пота, стекающей с его огромного лба. Каждый звук его, каждое движение выдавало незримое это волнение. Что-то назревало.
Я пощупал едва запекшуюся рану на затылке, чуть вздрогнул от резкой боли, прошедшей сквозь все тело, и вновь посмотрел ему в глаза.
- Ваши санитары были столь усердны... Боюсь, она не скоро перестанет болеть.
Врач улыбнулся: редкие острые зубы его предстали передо мной в мерзком оскале. Я почувствовал запах гнили, доносящийся у него изо рта. И тут обычный сценарий окончательно порвался, сгорел и рассыпался горсткой пепла прямо у меня на глазах.
- Я хотел бы поговорить с вами о том, почему вы здесь находитесь.
Так. Началась супер-игра. Я прямо-таки слышал тиканье таймера: моё время ограничено, мои ответы должны быть правильными, но... Но плевать я хотел на них. Я живой. Я живой, а они - всего лишь куклы, больные творения чьей-то гигантской руки. Кошмары шизофреника.
- Да, да... Что именно вас интересует, док?
Растягиваю слова. Не специально, мне просто безразлично. Его это, видимо, развлекает, вот и отлично. Делает в блокноте новые записи.
А ведь весь потолок покрыт паутиной... Мир внезапно поплыл перед глазами... Нет, не теряйся! Не сейчас! Что-то, затянутое бинтами, проплыло у меня перед глазами... так. Это моя рука. Я бью себя по щеке. Раз, еще раз. Мир медленно обретает форму. Еще раз. Смотрю на потолок. Паутина, много паутины. Паук сидит в углу потолка, смотрит на меня и что-то неразборчиво шепчет, медленно разрывая крылышки бабочек, запутавшихся в моих больных мыслях...
Врач с интересом наблюдает за мной. Черные глаза-бусинки с нескрываемым любопытством следят за моими движениями. Когтем он убирает гной из-под глаза, сплевывает и наконец обращается ко мне:
- Ваши фильмы... Вам не кажется, что они, определенно, нездоровы?
Ах, да. Я режиссер. Бывший. Я снимаю.. Ой, извиняюсь. Я снимал. Снимал короткометражные фильмы о жизни. О своей жизни, со всеми ее красками и воздухом.
- Разумеется, они больны. Раз вы так говорите. После ролика "Полёт" я признан врагом государства и душевно больным. И вот уже пятый год сижу в этой палате.
- Что вы хотели передать этим роликом?
Я запинаюсь. Сказать правду? Эта крыса не поймет, он сам ограничил себя. Соврать? Пойти против себя. Лучше не врать.
- Я хотел показать, что всякий человек свободен, и в праве делать все, что ему заблагорассудится.
- Ага. Поэтому вы и снимали в цвете, хотя знали, что это запрещено законом?
- да.
- И снимали более 30 фильмов в год, хотя и это противозаконно? И ваши фильмы не были немыми?
- Да-да-да... Док, я отвечал на все эти вопросы во время судебного процесса.
В голове сразу возникает образ судьи: то же лицо, что и у врача, только вместо плешивой лысины - белый кудрявый парик.
А сейчас меня в руку укусил клоп. Я посмотрел ему в глаза: у клопа тоже было лицо врача. Он укусил меня снова и начал писать что-то в свой блокнот.
- Но сами вы не считаете себя больным? - непонятно, ко из них говорил это мне - врач, или клоп, паук, или судья... У всех одинаковые лица, одинаковые голоса, одинаковые жизни, мысли...
Как там? Летать - так летать?... Гореть?..
- Да, не считаю. Хотя... После вашего лечения сойти с ума может любой, - врач кивает и записывает, кивает и записывает, а я продолжаю, решив идти до конца. -- Я просто хотел принести в этот грязный кровавый мир капельку света, всего лишь каплю, не больше капли дождя... Разве это - много? Я хотел, чтобы моя дочь впервые улыбнулась с тех пор, как ее мать изнасиловали до смерти люди с телеэкранов. А что теперь? Дочь постигла судьба матери, мои фильмы теперь не нужны никому, - я понимаю, что сбиваюсь с мысли. - А вы! Вы засадили меня в психушку, обмотали бинтами, пичкаете таблетками, тысячами делаете уколы, капельницы... Я не помню, как меня зовут, не помню сколько мне лет, но одно я знаю точно: ваш чертов мир не стоит того, чтобы жить в нем, среди таких как вы! Ваша убогость и жестокость, ваша ущербность... Вы давно уже не люди, проклятые растения! Одни живут, питаясь чужой плотью и кровью, другие прорастают перед телеэкранами, а третьих при рождении сдают в кунсткамеру! Огромный муравейник спятивших крыс - вот он - ваш мир! Пусть моих фильмов нет, но они были! Были. слышите?!...
Врач насмешливо смотрит на меня.
- Я сгорел, а вы все просто гниёте всю свою жизнь... - я захлебывался в истерике. меня рвало добродетелью.
- господин Режиссер, можно теперь мне сказать? - голос врача внезапно обретает четкость. Я не вижу, но слышу.
- да, пожалуйста, говорите, - слова даются с трудом, вкус рвоты все еще во рту.
- После пяти лет моих стараний я все же добился чего хотел. Вы - сумасшедший. А значит, вас необходимо уничтожить. Сегодня, вы представляете - только сегодня! - я получил официальное разрешение на трепанацию мозга!
Свобода.
А врач продолжал:
- Мне просто стало интересно, ради чего вы все это делали. Теперь я вижу, что ваши поступки действительно не имели под собой здравых мотивов...
Но я уже не слышал. Наконец-то. Я чувствовал, как мое сознание вылетает из душной зеленоватой камеры, как чистый воздух наполняет мои легкие. В камере ведь его никогда не было - чистого воздуха. Была липкая вонь... А здесь... 
Я потерял сознание. Мне не суждено было очнуться - в течении десяти минут пришел плечистый санитар, свернувший мне шею вместо всякой трепанации. Мой труп отдали голодным слепым детям, живущим на мусорнике, а я... А я был свободен.

И знаете, это было счастье: лететь, видеть краски и чувствовать воздух