***

                Виктор Шаман
 
В теплушках веселье солдат не умолкает. После победных залпов на западе, для солдата НКВД  Петра  Ефимовича Мохова война ещё продолжалась целый год на востоке. Домой, домой, домой, звучало по всему  эшелону,  идущему  на   запад.  Станция, порт, пароходик, рай - центр. В районном центре бумаги много время не заняли, в милиции так – же. На предложение майора быть  участковым в своей деревне и в двух ближних, не обратил внимания, погоны надоели.
От   рай – центра на попутной полуторке в родную таёжную деревню. Жадными глазами, дыханием, вбирал в себя Пётр родную и любимую тайгу. В сладких снах снилась она ему все пять лет, в  Манчжурии была она мечтой сладкой и казалась нереальной. Пётр въезжал в село  из которого пять лет назад ушёл на войну. В доме  оставался один старый отец,  девка  обещала ждать, и за отцом присмотреть. Год ждала, писала, но не хватило терпения, ушла с геологом. Отец помер, изба сгорела, толи молния толи ещё что, Ничего, побуду у родни, а там посмотрим, решил Пётр. Гулял солдат Петька за всю войну, стараясь наверстать упущенное.  Пил, но не напивался, знал, что ждут его вдовушки молодки да девки переростки. Где проводил сладкие ночи солдат, одному богу известно, да любопытным бабкам на лавочках. Сельчане и родные  молодок закрывали глаза на похождения солдата, Ну переспит Петька ночь с дочерью, какая беда, женится, хорошо, нет, тоже не плохо, появится в доме крепкий ребёнок, какой ущерб, только прибыль.
Но не только пил Пётр, да  себя и  молодок  услаждал, он внимательно вглядывался в колхозную жизнь. До армии слишком  молод  был, всё внимание на девчонок да молодые забавы. Слушал внимательно Пётр болтовню пьяных мужиков, где  нет,  да и выкатится нужное зерно истины. Хлопал  глазами  мужик, что сболтнул лишнее, типа колхоз хуже тюряги, там кормят. Ладно тебе, успокаивали мужика сотоварищи, здесь тайга и доносчикам быть опасно. Пристал к солдату как банный лист председатель, скажи, что да как живут крестьяне в Европах. Крепкий самогон притупил опаску Петра, да и сказал он всего ничего. Опустили мужики головы. Как не задуматься.
Если самый  последний мужик в Польше, Венгрии, той – же Германии, наёмник по  ихнему  батрак,    ( по - нашему),  имеет на своём дворе коровку, свинку, птичью  мелочь. И оборотистый крестьянин ему платит исправно, хватает на стол, одежду, круглый год. Вот ты Пётр называешь меня председателем, плакался председатель, какой я к чёрту  председатель,  если без разрешения не могу колхозную курицу зарезать. Мне  указывают,  когда и что сеять, когда урожай убирать, я что дитя малое,  понял Пётр, в колхозе работать, с голоду загнёшься.  Пришлось Петру вспомнить слова   майора,  про участкового. А что, свободного времени много, для личного хозяйства, и от налогов  освобождён. Не охота снова в форму лезть, но деревня это не армия. До петухов проснулась  Паша и удивилась, сладкого, горячего тела Петра рядом не было. Никогда не уходил рано Петя, всегда спал до полудня. Острый слух Паши уловил тихие голоса с кухни, её отца и Петра. Тело  «молодки»  сладко заныло, вновь захотелось его сладости. Заворочалась Паша, завздыхала,  надеясь, что её охи – вздохи дойдут до ушей Петеньки. С кухни раздался голос отца, Паша  подь  сюда. Накинула халат, вышла. Вот что дочка, Пётр просит твоей руки, смеясь добавил, всё остальное ты ему уже отдала. Захолонуло сердце  молодки, речи лишилась, только головой кивала. Иди, поспи ещё, махнул рукой отец. Что, дошло  до  тебя,  быть сотрудником в деревне не такое плохое дело, сказал майор подовая удостоверение и оружие,  добавил,  лошадь  возьмёшь на конюшне, всё остальное на вещ складе. Не плохую лошадку выбрал Пётр,  под седло и гуж годится. Верхом на  Голубке Пётр въехал в село. Вышел отец, открыл перед зятем калитку. Где Паша, спросил Пётр. На дойке, ответил отец. Ладно, с каким – то умыслом произнёс Пётр и добавил, я к председателю. Ну что – ж,  значит за порядком, будешь наблюдать, сказал председатель. Вот – что председатель, мне нужен грамотный  письмо – водитель, так что я забираю Пашу, она – же будет и зав – клубом, сказал Пётр. Хорошо Пётр Ефимович, ответил председатель.  Паша полюбилась Петру всем, но более всего своей верностью к погибшему мужу. Надо – же такой подлости, под новый сорок первый год справили свадьбу с Мишей,  и день в день через год пришла похоронка. Уже Германия пала, самураев побили, всё надеялась  Паша,  что живой её  Миша. Позже всех вернулся домой Пётр, надежда Паши иссякла.
Жизнь сильнее смерти, взбунтовалось тело молодое, приняла Паша Петра.
Во дворе Голубка щипала траву, дома чисто одетые дед с бабкой, накрыт  стол. Что мне ещё надо, размышлял Пётр, руки по крестьянской работе соскучились, должность позволяет заниматься личным хозяйством. Садясь к столу, Пётр выставил бутылку настоящей водки сказал, сегодня свадьба у нас, батя  богословии. Да как Петя, ты – ж…. Ладно отец, плевать, с тенью ненависти сказал  Пётр. Отец снял икону, молодые встали на колени. После короткой церемонии все сели за стол. Горько, неуверенно сказала мать, отец поддержал, горько дети. Пётр и Паша поцеловались. Женщины заплакали, отец с зятем выпили. Значит так, начал говорить Пётр, ты Паша больше на ферму не пойдёшь, ты завклуб, Пётр подал Паше ключи. Ты отец больше не сторож, своё хозяйство будем поднимать, и добавил, где у тебя покос – то? Горе а не покос, отвечал дед, коровке не хватает, кусты обкашиваю. Да и дорогу к  ему  чёрт кочергой мерил, добавила мать.
Покос наш будет за Бирюсой, там луговина хорошая, сказал Пётр. Как через реку, спросила мать. Сплавщики паром дадут, телегу и упряжь  я  найду. Паша плакала от радости, ей не надо больше ходить по колено в дерме на утонувшей в нём ферме. Радовалась так, как радовался средне – вековой раб тому, что его переводят с плантации в дом рабовладельца слугой. А председатель разрешит, насчёт меня и покоса, спросил дед. В гробу я видел председателя вместе с колхозом, зло сказал Пётр  подовая Паше деньги. А это откуда, спросила Паша. Подъёмные от моей конторы, ответил Пётр. Зря вас в Европу ввели, другие вы  пришли, другие, тихо сказал отец. Пётр кивнул и грустно посмотрел на  тестя. Почему мы так уверены что жить не так как во всём мире правильно, смеясь говорил Пётр. То придумали крепостничество, собственный народ превратили в рабов. То долой всех умных и богатых, и превратили все свои богатства в ничьи, даже земля наша в положении сироты. Земля наша очень богата, и при таком богатстве жить впроголодь,  позорище на весь мир. Вот, вот сынок, от богатства земли нашей, все беды наши и вывихи, cказал дед. В  раз     говор вступили женщины. Не давно,  Пелагея возле речки дикую козу коромыслом убила, сказала мать. Подолом рыбу ловим,  смеясь,  добавила Паша. Почему мы так живём, отец, сказал Пётр.
Чиновничья дурь помноженная на не желание мужика работать, ответил дед.  Но и при царях дури  у чиновников хватало, сказал Пётр. Не было – бы дури ясно – вельможных и попов не было – бы  революций, ответил дед. Утром бригадир и председатель долбили палками в окна колхозников, выгоняя на работы. В доме Петра и Паши скрипела, ухала кровать. Натешились в сласть, пошли на работу. Пётр пройдётся по деревне, Паша заглянет в свой сарай с вывеской : клуб: и домой. Дома ждала работа без дураков, ждал сенокос. Сенокос, что может быть приятней для крестьянской души. Сенокос, это молоко и мясо, хороший урожай в огороде и в поле. Сенокос, не терпит лени, небрежного  отношения к себе. Сенокос, любит настоящего мужика, хозяина. Договорится со сплавщиками о пароме и буксире, не проблема. Форма сотрудника внушает Советским людям подчинение и панический страх. Телегу загрузили всем необходимым для жизни на покосе. От речки до покоса дорога намечена заранее, и только пару сосён пришлось убрать с пути. Пол часа до покоса пару раз громыхнуло ружьишко Паши, и два жирных глухаря прибавили грузу кобылке Голубке. Пёс Дуче бежал впереди вынюхивая знакомые запахи старого и молодого хозяина. Луговина открылась неожиданно, бут - то шалый ветер сорвал паранджу с восточной красавицы. Ох, красота  какая, и трава по пояс, выдохнула Паша. Ты разгружай  и  обживай шалаш, я с сеткой на речку, тут  па  прямой, близко, сказал Пётр и ушёл. Пётр пришёл с реки, у шалаша  гудела железная печь с  бачком. А я покос обошла, сказала Паша, и не сегодня так завтра мясо к нам само  придёт. Нагрели воду, завели бражку. Паша готовила ужин с жирным глухарём. Пётр косы на утро. Глухарь запечён и смачно съеден, парочка готовилась к ночёвке. Воздух тайги в пору созревания всего живого, это даже не воздух, это настой всех животворящих ароматов которыми до безумия богата тайга. Любые болячки не подпускает тайга к человеку, только аппетит, расход энергии, размножение. Не редки случаи  среди жителей тайги,  когда племянник нянчат дядю. От не прошенных  гостей шалаш оберегали,  с одной стороны пёс Дуче с другой две стрелянных гильзы, да рядом лежала кобылка. В шалаше косари задыхались в страсти наслаждения. Под утро пёс забрался в шалаш  и  поскуливая тащил с Паши одеяло.  Приказала   псу  лежать,  Паша сквозь  дырку в шалаше смотрела на покос. Жена тихо разбудила Петра, посмотри на наш покос, сказала она. Ах скотина, наш покос трескает, зашептал Пётр и ползком из шалаша. Куда ты  ужик, трава мокрая, простудишься, кто тогда меня любить будет, шептала  Паша и за ногу вдёрнула Петра обратно. Мой наган, отсюда его, не достанет, шептал Пётр. Тьфу ты, в штанах твой наган, лучше, чем в руке, сказала Паша, просовывая сквозь дырку ствол своего ружья. Целься лучше, хотел сказать Пётр, но грохот в шалаше помешал. Пётр опять бросился к выходу, затрещала штанина, Паша крепко держала мужа. Уйдёт сохатый, закричал Пётр. Зверь Петенька не ты, он от меня никогда не уходит, иди ко мне мой сладкий.
Через час Паша не торопливо собирала мешки, ножи, топор., Сохатый лежал,   где стоял. Туша разделана, определена, парочка шла к реке за рыбой. И рыба в бочке, со всеми приправами, второй  глухарь красиво ушёл на завтрак. Пара сильных тел врезалась в высокую стенку травы. Пётр  не долго,  шёл первым, за пять лет войны   забылась  хватка  косаря. Сутки парочка использовала до секунды. Вечером выбирали сеть, купались, играли, смывая пот в чистой воде Бирюсы. За весь световой день упорного труда, тела молодой парочки не ведали усталости. Как Антею силы придавала  земля, так молодым придавала силу тайга, Если про Антея сказка, то про детей тайги реальность. После труда и любовного урагана особенно сладко спалось, и наплевать на сохатых, коз, пусть их гоняет пёс. Утро как всегда начиналось с любовных утех, для поднятия трудового энтузиазма. Через три дня появился отец. Дед привёз хлеб, сметаны, огородную  мелочь.
Обошел  покос, махнул рукой молодым,  крикнул,  бросай косы ребята, сено  озолотилось,  в копны его. Три огромных копны над покосом встали. Что Петя за день устанешь,  и  к  жене не тянет, шутил дед. Ты не прав отец,  смеясь,  ответил Пётр. Как там Пётр, спросила бабка. Мужик, коротко ответил дед. Не отходя от  шалаша,  Паша стреляла глухаря, непосредственно на данный момент, для котелка. Птицы сидели рядом, садились на шалаш,  выглядывая, что стащить, пока хозяева косами машут. Через неделю, в работу включился самогонный аппарат. Две бочки мяса и рыбы, с забитыми крышками стояли в полной готовности. Когда к бочкам прибавилась фляга самогона пришла пора поработать кобылке Голубки. От сытого и обильного корма, бока Голубки округлились, её мускулы наполнились силой. Любой груз, который мог нагрузить Пётр, Голубка играючи  тащила до парома. Через реку уложились в три ходки. Сено в сеновале, бочки в погребе, самогон в закутке. Загруженные мясом и самогоном, мужики помощники, шаткой походкой разошлись по домам. Давно наша коровка Зорька не видела столько сена, сказала мать. Неужели ты сынок и стопки не выпил, за время покоса, спросил отец. Я,  отец, не колхозный покос косил, свой. Тогда давай сынок выпьем за свободный труд на своей земле, который всегда в радость. За столом шутили, смеялись. Да и как не веселится, если зима не страшна. Четыре деревни были у Петра, но с делами своими он справлялся легко. Пётр понимал, что его власть  над людьми намного больше чем власть председателя. Пётр не злоупотреблял властью, он знал жизнь колхозников,  всё время и всю силушку  у людей отнимал колхоз, ничего не  отдавая взамен. Семьи, где были престарелые и подростки, жили сытнее других. Дед ловил в тайге птиц зайцев и коз, бабка промышляла собирательством, подростки ловили рыбу,  помогали старым, и все вместе работали на своём огороде. Получается, старые и малые, кормили молодых и сильных. Пропади сейчас колхоз и люди заживут, кроме лодырей  и  пройдох, для которых, колхоз  халява. 
Пётр смотрел на колхозников, их работу, уже не теми глазами, как до войны. Его часть шла за валом фронта, отделение Петра остановилась на ночлег в маленькой чешской деревеньке. Хозяин дома, пожилой мужик, знал русский ( в плену был на той войне). Петра разобрало любопытство, очень хотелось узнать, как живёт кулак буржуйский. Хозяин охотно рассказал и показал  Петру  что он имеет и как живёт. Главное что поразило Петра, это руки, у кулака  - мироеда. Казалось это не руки, а засохшие корни, сухая кожа на костях и сухожилия. Работников хозяин не имел, сам с семьёй трудился, на своём участке земли. Пётр ещё спросил у неправильного кулака, про урожайность. Когда тот назвал, Пётр вскочил, слушай, приезжай к нам в колхоз, покажешь как надо работать, это же рекорд. Не понял, удивлённо произнёс чех, я знаю русских мужиков, вы умеете работать не хуже других. Ты вообще – то городской или деревенский, спросил чех. Городской, соврал Пётр, не желая дальнейших вопросов. Тут он вспомнил свой путь па европейским деревням. Люди работали на своей земле, и успешно кормили себя и государство своё, без командиров и надзирателей. Это открытие Петра как заноза служила противоядием к болтовне о преимуществе колхозного строя. Эта заноза помогла Петру сделать выбор между колхозом и мундиром сотрудника. Пётр ужаснулся, что было – бы с людьми не будь матушки тайги, её дары, её полно - рыбные реки, её тепло, её защита. Когда прочно встала  река, к Петру на «бобике» приехал его начальник. Пётр едва признал майора без формы. Кто - то мне хвастал, что поохотится здесь,  можно славно, сказал майор раздеваясь. Я Михаил Лукич, от слов своих не отказываюсь, ответил Пётр. Вот и ладненько, завтра и пойдём, сказал майор. Пётр определил машину в тепло, сели ужинать. Ты тут шибко не свирепствуй, ну дал мужик мужику по соплям, что с того, а ты его к нам, в кутузку. Пётр смолчал. А  то  что ты не пани - братствуеш, хвалю, работа наша такая. На столе, свинина, сметана, глухарь и кусок  сохатины. Лукич отрезал кусок сохатины, сказал, обращаясь к Петру, ты зверя добыл.  Нет, это я, ещё до Петра, быстро ответил тесть. А что отец, самогонки в деревне найти можно, опять спросил майор. Дык, как, где, промямлил дед. Ладно тебе старый, найди самогон, смеясь, сказал майор. Дед кивнул бабке. Побегаю по деревне, с невинным видом сказала бабка вставая. Не прошло и пяти минут, бабка внесла четверть, даже не запыхалась. Быстро ты мать, смеялся майор, и дыхание не сбила. Утром на лыжи и в шалаш Петра. Идя следом за Петром майор  смеялся, ну и конспираторы твои старики, и сохатого дед добыл при царе Горохе, и бабка самогон не известно где добыла, Знаю я всё Пётр, но ты не боись живи на полную, а если нужно будет тебя посадить, посажу. Буть ты святее самого Карла Маркса. Буть жив Карла бородатый, и его бы посадили на парашу, как немецкого шпиона, хохотал майор. Надеюсь,  лицензия у нас, на всякий случай, есть, спросил Пётр. Наши лицензии на наших плечах, ответил майор. Двое суток хватило мужикам, взяли сохатого, трёх коз, и десяток глухарей.
Вечером в шалаше с железной печкой, майор сказал, вот что Пётр, к середине лета что – б здесь не далеко от речки, стояло большое зимовьё с баней и полным запасом еды. Будет, ответил Пётр. И ещё Петя, у тебя самогон на меду, налей мне четверть, посуду верну сразу, как приедешь. Но без двух мешков мяса и рыбы, не приезжай. Мужики срезали с туш  нужное, сбой оставили лесным жителям. Утром  из широких лыж, соорудили подобие санок, и домой. В постели Пётр шептал жене, забудь Паша, что всё у нас принадлежит народу, и чем  быстрее, тем лучше. Кому – же, спросила Паша. Всё принадлежит чиновникам и начальным людям, и жизнь наша тоже в их руках. Петя, вдруг жалобно сказала Паша, я беременна. Ну и хорошо, просто ответил муж, и отвернулся. С блаженной улыбкой, Паша сладко уснула. Почты в деревне естественно не было, телефон не телефон, мука. Легче с высокой сосны докричатся, чем дозвонится. Пётр собирался в дорогу, в свою контору с отчётом, докладом, и прочее. Прочее было главным. За этим,  прочим, Пётр с женой и кобелём Дуче, ходили в тайгу. Мясистый, молодой бык, выскочил на охотников внезапно. Если Пётр утратил реакцию охотника, то Паша нет. Пока Пётр вытаскивал свой наган, Паша навскидку, точно в цель. Сохатый юзом на брюхе как бульдозер, прочистил три метра от снега. Во  красиво получилось, сказал Пётр. Тихо Петя, шепнула Паша, быстро вставляя патрон. Ты что, хотел сказать Пётр, но  увидел,  пёс напрягся, как и Паша. Пёс большими прыжками рванул по следу сохатого. Пётр увидел его, он летел навстречу псу, шерсть переливалась на солнце. Казалось, нет силы, могущую остановить эту груду мускулов. Секундное замешательство перед Дуче, хватило для точного удара ружья Паши. Медведь взревел. Мурашки побежали по спине Петра. Он  слышал этот леденящий душу скрежет, когда лоб в лоб столкнутся две бронированных машины враждующих сторон. Медведь ещё рвал в клочья огромными лапами мёрзлую землю. Паша повесила ружьишко на плечо. Петра бил не  большой озноб. Пёс прыгал возле лежащего медведя, но близко не подходил. Паша пошла к медведю, Пётр закурил. Петенька, а шубка у Миши славная, заберём. Паша видела испуг мужа, но старалась что – б он не видел, то, что она видела. Эх, ружьишко – бы для тебя хорошее, Паша, сказал Пётр. Загруженные мясом и рыбой, санки – разлётки, Голубка рысью несла в рай – центр. Остановился у своей конторы, вошёл в здание. Пока Пётр ходил по конторе, его начальник с помощниками махом разгрузили санки. В бухгалтерии Пётр получил оклад, и в коридоре сидел, считал, ожидая вызова к начальнику. Пётр считал, что он может купить на эти деньги. Получалось, боеприпасы для ружья Паши, и нужные  для дома вещи. Мохов, сказала секретарь, и кивнула на дверь начальника. Майор сидел, считал деньги. Садись, что стоишь как столб, сказал майор, продолжая считать. Ну,  докладывай обстановку в вверенной тебе  территории, покончив со счётами, сказал майор. Доклад Петра был краток, бумажек ещё меньше. Начальник сунул бумажки в стол, и неожиданно для Петра, подвинул ему все деньги, которые считал. Пётр растерялся. Ты что глазами хлопаешь, мы что, за даром  будем кормить, всю эту чиновничью сволочь, сказал Михаил Лукич, и засмеялся. Посмеялся, добавил, приезжай сюда раз в месяц, (исключая особые случаи), всё, вали  отсюда. Денег от майора было в десять раз больше его оклада. Тут и новое ружьё с патронами, и много чего. Четыре часа Пётр мотался по магазинам городка. Опорожненные мешки заполнились. Пётр двинулся в обратный путь. Дорога накатана, лошадке хорошо знакома. Пётр привязал к луке вожжи, завернулся в тулуп, достал котомку с едой.  Чекушка  самогона, кус сохатины, ввели мужика в хорошее настроение. Сладко на душе мужика, семья сыта, в тепле, что ещё нужно. От тепла внутри и снаружи, мужик заснул. Сквозь сон Пётр услышал голос тестя, господи, не шевелется. Пётр не успел открыть глаза, как тёплые руки Паши распахнули ворот тулупа. Да он пьяненький, весело сказала Паша. Сама ты пьяна, ответил Пётр, вываливаясь из тулупа. Семья изумлённо смотрела на покупки, особенно на деньги. Деньги семье Паши,  казались огромные. Паша испуганно смотрела на деньги, спросила, что мы с этим, будем делать.  Сортир  обклеим, смеялся Пётр. Ты скажешь ещё, ответила жена. Дед рассматривал двух - стволку, знатное ружьишко, похвалил он. В эту ночь  ласкам  Паши, не было предела. Не прошло и месяца, приехал майор, охотится, отдохнуть, короче  погулять. Пётр погнал машину в гараж, майор разделся, сел. Паша и мать готовили стол. Паша, обратился майор, мне Пётр хвастал своей женой, что она мастерски владеет оружием. И её выстрел всегда один и точен. Паша зарделась. Что делать, Михаил Лукич, отвечал за дочку отец. Тайга имеет свои законы, нерасторопного,  мазилу, трусливого охотника изгоняет, чаще убивает. Я офицер СМЕРШ, владею оружием, неужели ты Паша можешь ровняться со мной по скорости стрельбы и точности. Ну что вы, Михаил Лукич, как можно, стесняясь, ответила Паша.  Во первых, говорил майор, здесь я для вас не начальник, во вторых для тебя Паша и твоего мужа я здесь Миша, для родителей, Мишка. В третьих, давай Паша посмотрим, кто из нас быстрее и точнее поразит цель. Если я, майор наклонился к уху Паши и что -  то шептал. Паша засмеялась, сказала, можно и без стрельбы, согласится с радостью. Если ты будешь первой, я подарю тебе эти часы, майор показал свои карманные. Зачем, всё это Миша, спросила Паша. Проверю себя и узнаю, не хвастун – ли твой муж. Взяли ружья, вышли во двор. Лукич нарисовал круг мишени на дровянике, отошли на нужное расстояние. Дед главный судья. Паша не поддаваться, обижусь, сказал майор. Патрон в кармане, ружьё на плече, дед начал отсчёт. На слово три, ружьё надо снять, переломить, вставить патрон, выстрел. Ружья мелькнули в руках стрелков. Паша не целясь, её выстрел, секундой раньше. Майор видел что Паша не целилась, поддалась паразитка, подумал майор. Пошли к мишеням. Офицер молча смотрел на мишень Паши, покачиваясь с носка на пятки. Вместо точки на мишени была дырка. М – да, произнёс майор, молча, отстегнул часы. Что за стрельба, входя в калитку, спросил Пётр. Да ничего, отвечал майор, просто твоя жена по стрельбе обошла боевого офицера.
Сели за стол, Паши дома не было. Вы за бумагами, чуток утратили скорость стрельбы, успокаивал начальника Пётр. Паша почти каждый день, то глухаря то рябчика, в лёт сшибает, добавил дед. Вернулась Паша и что – то шепнула мужу. Под вечер Пётр с майором вышли на улицу. Приготовленный Пашей мешок, уже был на месте. У калитки аккуратного домика их встретила симпатичная вдовая солдатка. Проходите, гости дорогие, защебетала она, но Петру успела тихо сказать, чеши отсюда. Пётр засмеялся, пошёл. Пётр вошёл в свой дом, смеясь, сказал, вытурили меня, даже на порог не пустили. Бедненький, пропела жена, ну ничего, я тебя обогрею.
Утром, когда пришёл майор, все вели себя, так как бут- то он сейчас выходил до ветра. Мужчины собирались на охоту. Укладывая вещи, майор сказал, хорошо в Сибири, на охоту далеко ходить не надо. Миша, бутылочку с собой возьмём, спросил Пётр. Непременно,  непременно, ответил майор. Идя через речку Бирюсу, майор сказал, Пётр, позаботься о Люсе. Будет сделано, не оборачиваясь,  ответил Пётр. Мужики за три дня взяли всё что хотели, и сколько могут унести. Литра крепкого, на меду самогона, с парой жирных глухарей, прошла не заметно. С таким закусим, никакой самогон не возьмёт, сказал майор потягиваясь. Пётр кивал, дожёвывая сочное мясо. Люся сейчас постель готовит, мечтательно сказал майор, а я тут, с тобой. Беги через реку, произнёс Пётр.
Да, начал говорить майор, скоро в твоём колхозе перевыборы председателя, он криво усмехнулся. Надоел нам ваш алкаш,  нового пришлём. Поработай там со своими колхозниками, что – б никаких недоразумений. Мы всё – равно поставим того кого хотим, но хочется это сделать быстро и гладко. Понял, ответил Пётр.
Слушай Миша и ответь честно, зачем была нужна революция, при царе мы жили лучше, сказал Пётр. Это здесь вы жили лучше, тайга, пахотной земли  много, рыбу руками ловите, а за Уралом нищета и бесправие. Ты историю знаешь Петя, Пётр кивнул. Ты должен знать, что при царе Петре Россия превратилась в мощную державу мира. И всё очень просто, продолжал майор, царь Пётр заменил весь управленческий аппарат,  сверху,  донизу. Он ставил на должность не по роду и титулу, по способности управлять. А потом, спросил Пётр. Потом суп с котом. До Петра и после, страной управляли династии всех рангов. Династия, это – же хорошо, сказал Пётр. 
Это преступление, говорил майор. Отец при царе Петре, своим умением, талантом, добился своего  положения, но он и своего отпрыска тянет до своего чина, используя свой чин. И не важно, что его сын тупее валенка. Династия это отторжение талантливых людей, и как следствие застой, загнивание, слабость  страны, бесправие, нищета. Значит сын генерала генерал, сын плотника плотник, задумчиво произнёс Пётр. Да, это почти, всегда так, согласился майор. Но я не говорю, что сын генерала плохой генерал. Я говорю о равных  возможностях, как для сына генерала, так и для сына плотника, быть генералом. Наш народ Петя, богат талантами, это доказал царь Пётр и революция. Да ты и сам знаешь, Будённый, Фрунзе, Тухачевский, Жуков. Но Тухачевский враг народа, сказал Пётр. А ты попугай без мозгов, сказал майор. Знаешь Петя, сколько талантливых генералов расстреляли по подлым, абсурдным обвинениям. А как – же офицерская честь, благородство, достоинство, сказал Пётр. Эти понятия эмигрировали,  остались предательство, подлость, трусость, ответил майор. Пётр посмотрел на майора, тихо сказал, Миша, с таким мышлением, ты не должен быть майором, ты должен быть покойником. Мне отец мозги вправил перед тем, как спасти свою семью, застрелится. Оба, воскликнул Пётр. Мой отец был крупным чиновником, он почувствовал, что скоро на его навешают обвинения и репрессируют, значит и его семью. Газеты писали, что герой гражданской войны, умер от усталости сердца. Семью героя не тронули, платили пенсию, я спокойно учился. Утром, мужики потащились к реке, домой. Смотри Миша, как красива наша тайга кормилица, сказал Пётр. Да ,красива, так что теснее прижимайся к груди её, пока жива она. Почему пока, тревожно спросил Пётр. Планируется резкое увеличение рубок, ответил майор. Зачем, громко спросил Пётр. Стране нужен лес, на стройки и на продажу,  пойдёт наша мать – кормилица на плаху, омертвеет её грудь. Так что сосать ты будешь Петя не грудь тайги, а член чиновника, что – бы выжить. Пётр разразился много – этажным матом.
Успокойся Петя, смеясь, говорил  майор, пока ещё планируется. Но ты не говори про это, своим старикам, помрут, раньше времени, добавил он. За всё время, после войны, тревога поселилась в душе Петра. Общее собрание колхозников, выборы. Клуб – сарай заполнен до отказа, дым от махорки  такой, что людей не видно. Кончайте смолить, у женщин глаза слезятся, закричала зав – клуб Паша. Смотрите, Паша уже командует, а совсем не давно, по уши в дерме, елозила.
Дым развеялся, показалась убогая сцена, стол под красной тряпкой, за столом кандидат   рай – кома, и представитель. Представитель расхваливал кандидата на все лады. Пётр сидел на переднем сидении, и он затылком чувствовал настроение зала. Люди не хотят менять  пьяницу председателя, они использовали его пьянство,  тащили  всё, что плохо лежит. А лежало всё плохо. Пётр отлично знал, кто где, и как ворует. Он так – же знал, что все знают, что он всё про всех знает. После небольшой перебранки, споров, и уговоров, Пётр взял слово. Он выступил за нового председателя. Выступать против Петра и рай – кома, никто не посмел. Собрание кончилось, председатель новый. На улице Петра окружили. Ты что Пётр вылупился, какая тебе разница кто председатель. Я о вас пекусь, отвечал Пётр, у его есть связи в райкоме, он знает директоров предприятий, и умеет разговаривать с начальством. Бывший, только бухло пить да по бабам шастать. С новым вам будет легче, закончил Пётр. Люди задумались, разошлись. До ледохода, Пётр с дедом наготовили леса для постройки большого зимовья, и завезли всё необходимое. Ледоход, возвращение к жизни. Под шум ледохода Паша рожала. Мужиков выгнали на улицу, покурить. Соседка с ведром выбежала из дома роженицы. Ну что, спросил Пётр. Ничего, девочка, ответила соседка. Паша как, опять спросил Пётр. А что с ней будет, не оборачиваясь, ответила женщина. Тьфу ты пропасть, внука хотел, баб что – ли в деревне не хватает, бракодел ты Пётр, высказал своё мнение дед. Отцу и деду показали ребёнка. Да что там смотреть, пусть одыбает, сказал дед.
Имя для дочки Пётр придумал давно, ещё в сорок первом. После залпов гвардейского миномёта, фрицы долго чухались, и не беспокоили солдат. Пение Катюш, слаще пения самой Руслановой. После пения Катюш, прощай надоевший окоп, здравствуй немецкий шнапс, сало, шоколад. Выступление концертных бригад ничто, по сравнению с пением Катюш. Солдаты шутили, к нам Катюши приехали, а  к немцам хана пришла. Катюша, твёрдо сказал Пётр. Внучка сидела на руках у бабки, смеялась, болтала ножками. Дед внимательно посмотрел на внучку сказал, смотри бабка, глазки – то у её бирюзовые. Бирюсиночка ты наша, целуя внучку, сказала бабка. Так появилось второе имя дочки Петра. Пётр не ошибся, что поддержал районного кандидата. Председатель добился перевода колхоза в совхоз. Люди давно поняли, что их мнения ни кого не интересует, но они почувствовали что совхоз, предпочтительней. Петра  зауважали, как умного мужика, жаловались ему, советовались. Пётр с дедом на другом берегу Бирюсы, строили большое зимовье с баней. Мужики знали, что и для кого они строят. Плыви сынок домой, а я с мужиками закончу, сказал дед. Дед соорудил и себе не большое зимовье, там и улья поставил. Через, пол -месяца погнала бабка зятя за реку, деда проведать, не помер – ли он там. Как дела батя, спросил Пётр, входя в зимовье деда. Садись за стол сынок, что попусту слова расходовать. На столе медовуха, самогон, на меду, копчёная рыба, мясо, дичь. Твоим гостям, не может не понравится, сказал дед, указывая на стол. Я понял отец, что ты умён, но я ещё кое – что понял. Пётр придвинулся к деду, шептал, не любишь ты дед Советскую власть, скажу больше, ты её ненавидишь. Вот только не могу понять, почему ты в гражданскую воевал в рядах красных, даже награды имеешь. Агитатор был хороший, и ты его знаешь. Кто – же, спросил Пётр. Колчак, ответил дед. Не понял, изумлённо сказал Пётр. Уходил я на первую войну, боле – мене спокойно, Баба  оставалась с тремя парнями, помогать вести хозяйство, было кому. Ну а когда началась вся эта канитель с революцией, плюнув на всё, пошла наша дивизия домой, в Сибирь. Желали нас к себе пристегнуть, и Корниловцы и большевики, и хрен знает кто. Пробили мы все заслоны и за Урал. Слушал я большевиков, сомнения вызвали они во мне очень большие. Их лозунги, обещания, райской жизни. Земля крестьянам, да вон земли сколько, только не ленись, фабрики  рабочим. Я спросил, кто всем этим управлять будет. Мы, рабочие, орал полупьяный, придурок. Плюнул я ему в морду, сказал, ты собой управлять не можешь, людьми, собираешься. Власть советам, а что может решить толпа, к тому – же,  без грамотных и полудиких. Только орать, да друг дружке морды набить. Добрался я домой, надеялся, ждёт жена и трое ребят. Встретила меня она с одним младшим. Где, спрашиваю, ребята. Баба в слёзы, старшего колчаки к себе забрали, среднего большевики.  Окаянные, двух братьев поставили друг против друга. Село наше большое, только фронтовиков вернулось больше сотни. Все при оружии, и два пулемёта припёрли, ну эти, как – бы  ручные. Вот и решили мы, что себя и сынов наших не дадим, ни кому. Пусть безмозглые без нас, убивают друг дружку. Так что силком никто не посмел и одного из нашего села взять. Последний раз пришли к нам партизаны большевики, около полусотни. Вооружение, одна винтовка на троих, вместо пулемёта трещотка, голодные, драные, смехота. Они агитировали, мы посмеялись, они ушли. Через два дня прилетела сотня колчаков. За теми большевиками гнались, видно. Их офицер кричал, ногами топал. Но нам наплевать. Напились каратели самогона и давай безобразничать, потащили наших бабёнок и девок, кто в заступ тому в зубы, прикладом. Не стерпели мужики такого буйства, карабины в руки, и всех бандитов в погонах  угомонили. Далее деваться некуда, колчаки полком придут. Вот и получился, благодаря  колчакам красный  отряд в сто пятьдесят хорошо вооружённых людей. Имели мы колчаков, как хотели, и всё со зла, а не от каких – то идей. Вернулся из приморья, оба сына погибли, в селе бардак коммуной  назвали. Я жену с младшим в охапку, и в  глубь тайги.
Жил как рядовой красноармеец, не высовывался, тут и Паша родилась. В колхоз вступил сразу, понял, что сопротивление бесполезно. Младшенький в финской компании погиб, Паша только и осталась. Мужики молча курили. Как сказал майор в середине лета приехать, так и припёрся, и ещё двух мужиков притащил. Пока горе – охотники приводили себя в вид настоящих охотников, майор сбегал к Люсе. Пётр лодкой, всех доставил до места охоты. Всё Петя, вали, через три дня подплывёшь, сказал майор. Пётр ещё не догрёб до своего берега, навстречу лодка, с тремя молодками. За сто гостей Пётр был спокоен, выпить и закусить было навалом. Какая сейчас охота, спросила Паша. Они могут отстреливать, кого угодно, и когда угодно, ответил Пётр и добавил, да и не на охоту они приехали. На молчаливый вопрос Паши, Пётр рассмеялся, сказал,  да  именно за этим. На четвёртый день, Пётр поехал к гостям. Большое зимовьё встретило Петра музыкой, запахом медовухи, копчением. Полуголые и полупьяные мужчины и женщины, танцевали и пели.
Во, сотрудник при пагонах явился, сейчас штрафовать начнёт, заорал один. Мишка налей ему штрафную, сказал другой. Майор налил пол кружки, подал Петру, сказал, всё штраф уплачен. Ржание по всей тайге. Садись мент с нами, уж не побрезгуй, сказал полуседой мужик. Пётр выпил, сел. Майор посадил себе на колени  Люську, взял в ладонь её большую грудь сказал, смотри Петька, какая  титька, чем не передовая доярка. Хохот потряс зимовьё. Мишка, а у моей  Насти толстая попа, чем не знаменитая свинарка. Я доярка, сказала Настя. Не имеет значения, орали мужики, поменяйтесь. Мы открыли в вас талант. А ты Люба любишь считать, сколько водки выпито, и сколько всего, прочего, будешь  бухгалтером, и снова хохот. Слушай Мишка, обратился полуседой к майору, почему у отличного сотрудника всего две сопли на пагонах, получишь выговор с занесением. Виноват, исправлюсь, ответил майор, и обернувшись к Петру сказал, через три дня приедешь сюда в погонах старшины. Пётр зашёл к тестю, дед пил чай, гуляют, спросил он. Пётр кивнул. При царе купец гулял на свои, чиновник на купеческие, сейчас чиновник гуляет на народные, а народ горбатится за мизер. Что поделаешь батя, они хозяева жизни. Для чиновников Советская власть,  разлюли – малина. Мужики – то, крупные чины, спросил дед. Надо полагать, если майор перед ними на полу - согнутых, ответил Пётр. С директором у Петра разговор был один на один, и краток. Люсю перевели в доярки, Настю в свинарки, Люба глав – бух. Дед из сухой берёзы выточил копию ружья дочери, для внучки. Только масштаб  меньше. За неимением внука дед приучал внучку к охоте. Через год лики Люси и Насти красовались на доске почёта. Умер вождь, быдло плакало. Что ревёшь  спросил сосед  соседку. Сталина жалко, вождь всё – таки, ответила та. Он твоего отца расстрелял, мужа в штрафбате,  под немецкие пулемёты подставил, а ты жалеешь его. Да как – же будем жить, без главы, сказала соседка. Ладно, ступай домой, сказал сосед и махнул рукой. Вскоре на грудях Люси и Насти появились медали. Райкомовские чины частые гости в зимовье Петра. Пётр был не в накладе, майор постоянно ему выдавал хорошие деньги. Плюс ко всему, в хозяйстве Петра появилась большая лодка с мощным мотором. Совхоз ожил, появилась техника, агрегаты, и людям жить стало легче. Только единицы знали, чему обязаны селяне за своё относительное благополучие. Вот дожили, смеялся дед, толстые задницы Люси и Насти совхоз с земли подняли. Не только они, директор тоже жук добрый, сказал Пётр. В совхозе люди жили по принципу, не украдёшь, не проживёшь. Пётр сдерживал развор как мог. Он не только понимал, он знал, если гражданин будет блюсти закон и моральный кодекс советского человека, он просто помрёт с голода. Требовать соблюдения закона от других, ещё опаснее, чем нарушать. Пётр поделился своим отчаянием с майором  тем, что наши законы блюсти невозможно. Да плевать на законы, смеялся Михаил, главное достигнуто, что каждый гражданин в нашей стране виновен, перед советской властью. Вот вы все где у нас, майор показал кулак. Я понял, страна под властью чиновников, сказал Пётр. Да, ответил майор. Зимой Катюша ходила в ш4олу. Ну а по окончанию учебного года, с дедом в тайгу. Катя не понимала, как можно блудить, в тайге, или переплыть речку стоя на бревне. Вопреки глупым сказкам и домыслам, Катя убедилась, что нет в тайге, умнее, храбрее и отчайней, обыкновенного зайца. Медведя и сохатого она считала лёгкой добычей. Дед хорошо натаскал внучку, куда ударить зверя, что – бы полностью его обездвижить. Школа Кати давалась легко. По этому поводу директор школы часто поучал Петра, даже требовал, отправить дочь, в город, учится. Работая в милиции, Пётр знал жизнь в городе. Он научился видеть людей, и свою дочь он видел. Дочка дома в тайге резвилась, радовалась жизни как рыбка в чистых струях речек тайги. Город для её был чужой, враждебный. Девочка тайги, в городе, овца в стае волков. Парни уезжали учится, но большинство не поступало, и они оставались там. Уезжали и девушки, результат тот - же. Те девочки, которые приезжали, привозили с собой не дипломы, а круглые животы. Только самые настойчивые и целее – устремлённые, добивались цели. Катя не собиралась вникать во все тонкости жизни в деревне, в городе, тем более в государстве. Её страсть охота да рыбалка, и в последнее время, танцы у клуба. Родные в кровь и в мозг вдолбили дочке и внучке, что нет ничего дороже, чести девичьей. В плотное как камень и сильное тело дочки, отец вложил умение защищаться. Он обучил дочь приёмам отражения и нападения. Двое пьяных шабашников  навсегда запомнили силу и ловкость  Бирюсинки. Неделю отлёживались после желания полапать, фигуристую деревенскую тёлочку. В игре Катя позволяла лапнуть себя, деревенскому парню, если он был ей симпатичен. Дружила с мальчиком, но не позволяла, себя лапать и целовать, сама лапала и целовала. Полная не эффективность хвалёных колхозов и совхозов, привело страну к недоеданию. Пришлось мудрой и великой партии, канючить у проклятых буржуев, кусочек на пропитание. Благо, нефти много, продать и прожрать есть что. Наконец партия снесла золотое яичко, ага, если хлеба мало, значит мало земли под хлебом. А  давай перепашем степи Казахстанские, хрен – ли они лежат пустые, балдеют. Партия бросила клич, комсомольцы – добровольцы, энтузиасты, вперёд не степи, ату их, ломаем целину. Близко к сердцу приняла молодёжь клич партии, (как писали газеты), бросилась на целину, оставляя свои нищие колхозы с тупоголовым начальством, всех уровней. Главное для молодых вырваться из крепостнического села, а в полёте всегда легче изменить траекторию, и приземлится, не обязательно в Казахстане. Основная масса целинников демобилизованные и досрочно освобождённые. Тоску по малой родине, родителям, молодёжь  глушило водкой. Не сознательная молодёжь тайги не пожелало ехать в пустую голодную степь. На  болтовню пропаганды о целине, дед ворчал, Пётр молчал, остальные не обращали внимания.
Степной ветер оказался врагом народа, хуже Колчака, сдул гумус с перепаханных степей. Опять есть нечего. Родителям Паши повезло, они не увидели казни тайги – матушки, померли. С начало химики принялись безбожно травить  тайгу беззащитную, начался развор личного имущества, жителей тайги. Подошла вторая волна уничтожения, ломовые леспромхозы. Пётр орал на лесорубов, что вы делаете, сволочи, половину леса губите впустую. План, план, батя, не ори, отвечали ему. Что ты переживаешь, отец  за дикую тайгу, когда мы строим  светлое будущее. Стройте что хотите, но не так по варварски. Тёмный ты человек батя, говорил лесоруб с чёрным испитым лицом, мы для тебя строим Коммунизм, с бесплатной водкой и закуской, а ты психуешь.
Пётр плюнул с досады, пошёл  прочь. Проходя мимо своего покоса, Пётр отворачивался, на обезображенной луговине, когда – то прекрасной, лежали гниющие штабеля леса. Большое зимовьё и баню сожгли пьяные бичи. Малое, дедово, просто разбили, бросив на его ствол сушины. Пётр вспомнил, помирая, дед произнёс, простите нас дети, если сможете. За что нам тебя прощать, деда, плача сказала Катюша. Но дедушка уже не мог ответить, он был в другом мире, мире без иллюзий и потрясений. Катя заканчивала учёбу в лесном техникуме, и по субботам приезжала домой. От  Рай – центра до деревни Катя как всегда шагала домой, не безосновательно надеясь на попутку. Очень скоро её нагнал грузовик. Катя подняла руку, улыбчивый парень открыл дверцу. Улыбка парня слетела, он растерялся. Девушка притягивала взгляд парня, но и на дорогу смотреть надо. Его голова как маятник металась от лобового стекла на девушку. Машина громыхала всеми железяками, парень рассказывал о своей службе в ракетных войсках. Кабину трясло, он говорил о покорении космоса. Космические ракеты, скоро достигнут скорости света. Ты можешь быстрей, прервала его Катя. Нет, не могу, машина  развалится, ответил парень, но невольно погнал машину быстрее. Представляешь, говорил  парень, мы скоро покорим галактику. Неожиданно машина заскрежетала, встала колом. Парень выскочил. Чёрт, мост заклинило, передний кардан отвалился, услыхала Катя, голос парня  под машиной. Парень вытащил полу – оси переднего моста, бросил в кузов. Туда – же полетел и кардан. Катя видела мелькавшие кудри за капотом, это парень заводил мотор. Наконец мотор хрюкнул, заработал как припадочный. Шофёр сунул заводную ручку под ноги, сел, поехали. Парень продолжал говорить о космической технике высочайшего класса, мы обогнали по ракетостроению все страны мира. А что, стартером машина не заводится, спросила Катя. А его нет, отвечал шофёр, да и аккумулятор гнилой. Эта машина  старше  меня, она участник войны, сказал парень. Со шведами, что ли, смеясь, спросила Катя. Парень радостно улыбнулся смеху девушки, ответил, точно не знаю, но, скорее всего. Отремонтировать, нельзя, опять спросила Катя. Нечем и бесполезно, ответил он. Уже в селе парень выдавил из себя главное, меня зовут Борис, а вас. Катя, ответила Катя. Я вас до дому довезу, мне по пути, где вы живёте, сказал парень и покраснел. Парень понял что он сморозил.
Сердечко Бирюсинки сладко запело. Весь оставшийся день Катя выглядывала на улицу, работа по дому валилась из рук. Вечером сходила в клуб, огляделась, ушла. В постели долго не могла уснуть.
Она увидела его утром, сразу. Он сидел на лавочке через дорогу, напротив её калитки. Катя быстро выскочила из дома, но не торопясь подошла к калитке, поманила ручкой. Сияющий во все зубы парень, подошёл. Почему вы вчера не пришли в клуб, спросила Катя. Ремонт, ответил он.
Увидев дочь, Паша серьёзно сказала Петру, «Бирюсинка»  наша, по моему влюбилась. Я узнаю, кто он и что он, сказал Пётр. Они просто бродили по селу, по берегу реки, время для молодых не существовало. Но существовали их молодые желудки, и они требовали своё. Дом Кати был ближе, к речке спускался их огород. Я сейчас, сказала Катя и перемахнув заборчик, лихо шпарила к дому. Через минуту она выскочила с большим куском хлеба и запеченного мяса. Держи, сказала она, подавая Борису продукты, и перепрыгнула ограду обратно. Борис, перекидывая горячий кусок мяса, с руки на руку смеясь сказал, ты что из горячей кастрюли его вынула. Нет, из духовки, ответила Катя. Борис работал в леспромхозе, и жил у одинокой бабки. После месяца их дружбы, он осмелился поцеловать её. Катя не поняла что с ней происходит,  её головка закружилась,  крепкие ножки превратились в ватные,  сильное тело расслабилось, и ни один мускул не желал работать. Что с тобой, тебе плохо, испуганно спросил Борис. Нет, нет, шептала Катя, сейчас пройдёт. Её тело возвращалось к своей хозяйке. Только дома до Бориса дошло, в чём причина минутной слабости девочки. Да она не целована, улыбаясь, догадался Борис. В своей жизни красивый парень не одну девку подложил под себя, Бирюсинка другая, её можно только в одном случае, Борису надоело бичевать, и шлюхи надоели, парень решил как на флоте, бросить якорь. Друзья не поняли серьёзность Бориса  и предупредили, Боря с огнём играешь, её отец тебя махом утопит, да и она, пулю в глаз что – б шкурку не портить. С какого бодуна вы взяли что я с ней хочу как со шлюшкой, спросил корефанов Борис.
Перед свадьбой Борис взял отпуск. Два дня свадьбы, и в свадебное путешествие в тайгу, на новый сенокос, в новое зимовьё. Что может, сравнится, с чистотой, нежностью, теплом и щедростью тайги.
Вечером возле шалаша у костра сидели родители, из зимовья слышалась музыка и радостный смех Катюши.
Кате не нравилось работать в лесничестве, она с болью в сердце ходила по разоренной тайге. Лесники, защитники леса не могли защитить тайгу от всесильных чиновников. На все жалобы и просьбы лесников чиновники вежливо отвечали, стране нужен лес, главное это план, всё остальное приложится. И прикладывали, особо ретивых защитников тайги. Катя давно не охотилась, основная масса зверя ушла на север. Кто остался в разорённой тайге, отличались высокой бдительностью и осторожностью. Глупые, ленивые, жирные глухари, превратились в умных, стремительных птиц. Глухарь научился видеть человека, с ружьём он или нет. Если бич без ружья он спокойно сидел на вершине, не обращая внимания на прыгающего бича у комля. Бес толку кидая в птицу сучья, бич догадывался, что без ружья, никак, и бежал за ружьём. Шибко свежего мяса хотелось. Глухарь отлично видел бегущую  толпу с ружьём, снимался и не торопясь улетал. Любимый Катей, лесной житель заяц, издевался над бичами как хотел. Катя видела сценку бичей и зайца. От этой сценки у Кати было всю неделю хорошее настроение. Заяц сидел в ста метрах от эстакады, и наблюдал за работой бичей. Заяц, заметил один. Эх, ружьё пропили, что делать? С топорами, баграми и сучьями, бичи медленно начали движение к зайцу. Заяц прыгнул на высокую кучу из сучьев и обломков. Идём в обход, скомандовал бригадир. Бичи разделились на две части, пошли в обход. Прячась за мелкими кустами. Умей заяц смеяться, он бы точно погиб от смеха, наблюдая, как  ползут по грязи, обе группы бичей. Заяц между бичами. Багры, топоры и прочее, в воздухе удачно разминулись, и обрушились на головы бичей обоих сторон. Долго мастер леса, бригаду материл. Боль по тайге проходила у Кати только тогда когда она была в объятьях любимого. В Августе на катере с не большой баржей и корефанами, приехал майор. Майор знал, где новый покос Петра, и решил соединить приятное с полезным, побалдеть и сено Петру вывезти. Пока женщины готовили в зимовье всё что нужно, мужики сидели у костра. И до нас добрались комсомольцы, ворчал майор. Это вы про стройку ГЭС, спросил Пётр. Про её, ударную,  будь она неладна, ответил майор. Самые ценные рабочие, это парни которые приехали заработать, сказал друг майора. И нам, хлопот с ними нет, добавил  другой  друг. Даже уголовная шваль нас не волнует, как волнуют не опытные юнцы. Они едут сюда за романтикой, за туманами, усмехаясь, сказал Борис. Думали – ли наши поэты и композиторы, что их песенки оторвут юнцов от мамкиной юбки и бросят сюда, в тучи комаров и в лютые морозы. Эти юнцы и становятся жертвой уголовников, сказал Пётр. Песенкой про двух девочек, танцующих на палубе, потом трупы этих девочек мы вылавливаем из реки, добавил Петра майор. Вот – бы этих поэтов заставить спать в палатке, когда мороз под пятьдесят, и у костра песни петь под гитару, смеясь, сказал друг майора. Представляю, смеялся майор, на морозе губы деревянные, пальцы не гнутся. Летом не лучше, толи на гитаре бренчать, толи чесаться, добавил Борис. Пошли на пенсию, Петя, сказал майор. Я подумаю, ответил Пётр. Женщины кликнули своих мужиков, гулять. Пётр встал, сказал, пошли Боря в свой шалаш, завтра работы много. Три дня гуляли чиновники с бабами. За три дня Пётр с зятем погрузили всё сено на баржу, наловили харюзов, подстрелили козу.
Выдержали люди тайги, войны и революции, репрессии и колхозы, но что остановит чиновника, рвущего к наградам и званиям. Испохабили тайгу, пожгли деревни, затопили малую родину. Мужики плакали, бабы рыдали, глядя на горевшие дома свои. Что вы скулите, совестил людей директор, вы будете жить в благоустроенных квартирах, тепло, вода, сортир, и никаких забот. Пошёл  ты на хрен, вместе с сортиром  в квартире, огрызались мужики. Грели не только дома, горел многовековый уклад жизни, детей тайги. ГЭС это дешёвая  электроэнергия. Директора перебили, какая к чёрту дешёвая, сколько леса попусту сгублено, сколько плодородной земли затопит, это ты  недоумок, считаешь, зло говорили мужики. Два года хватило, и вымерли все пожилые, в квартирах с сортиром. Ничего у Петра не осталось, вонючая лужа поглотила тайгу и покос, чистую речку и родные деревни. Умер Пётр без страха и сожаления. Паша не могла найти себе места в квартире зятя и дочки. Господи, шептала по ночам Паша, отправь меня поскорее к Петеньке, к папе и маме. Умерла Паша с блаженной улыбкой на лице.
Жизнь течёт, как вода катится.  Резвясь и играя, стремительно и легко несёт свои воды река жизни. То закрутит омутами смерти, нещадно, то плавно и вальяжно раскинется, нежась под солнцем.
Борис никак не мог понять и принять, что он раб. На доказательства заумных зануд, не обращал внимания. Смеялся, когда зануды доказывали ему, что и его начальники тоже рабы. В его сознании раб,  это где – то в древности. Борис считал себя свободным, только потому, что он может, уволится,  и ехать куда пожелает. Борис не понимал, что клетка раба может быть большой, а цепь длинной. Из убеждённости, что он свободный человек, Борис не мог найти общий язык с начальством. Убеждение и реальная жизнь, сталкивались в его душе, вызывая не понятную, но острую боль. Борис просто не знал того, что знали уже многие, виновным, перед начальством, плохо, но совсем быть всегда правым, стократ,  хуже. Советский начальник не любит чистых и честных, сам по уши в грязи и во лжи. До женитьбы, зарплата Бориса, не волновала, и вникать в проблемы жизни он не собирался, с женитьбой, навалились проблемы, парень растерялся.
Устранив очередной облом, Борис сидел на чурке возле своей старой, потрёпанной машины. Он думал о новой машине, о необходимости повышения зарплаты. Он не понимал, почему водило никудыка, получает новую машину, и почему пьяницу и прогульщика, не выгоняют.  Он заметил, что отношение начальства к пьяницам, как к непутёвым но родным детям. Вопросы, вопросы, их так много, и ни одного ответа. О чём задумался, детина, спросил подошедший водило. А что, не о чём думать в нашей жизни, ответил Борис. Пусть лошадь думает, у её голова большая, сказал шофёр, и тут – же спросил, у тебя кусок хлеба есть. Борис кивнул на кабину. Водила достал хлеб, кружки,  вынул бутылку водки. Давай дёрнем Боря, что – б  дома не журились. А, давай, мотнул кудрями Борис. Обожгло гортань, покатилось, фу, выдохнул Борис, понюхал хлеб. Сидели молча. Повторим, весело спросил товарищ. Давай, ответил повеселевший Борис. Хорошо пошла, зараза, сказал корефан. Вопросы исчезли, мозг заработал легко, и нет для его преград. Такой умный стал, что не страшно вести дискуссии, хоть с самим господом богом. Жизнь Борис увидел в новом цвете, и она была прекрасной. О чём базарили, Борис не помнит. Всё плясало и играло, когда он весело шагал к своей любимой Бирюсинки. Войдя в дверь своей квартиры, Борис провалился в тёплую, сладкую пустоту. Все мужья пьют, что мой муж, исключение, размышляла Катя, укладывая мужа. Чуть заметная чёрточка морщины, появилась на лице Бирюсинки. С тяжёлым чувством страха, шёл на работу Борис. Он обрывками вспоминал пьяную болтовню в гараже, да буть ты честнейший трудяга размажут, они не любят, когда качают свои права. Выгонят меня к чёрту, думал Борис. Я был честный трудяга, права качал, выгонят, непременно. Случилось чудо. Начальники, по-доброму  смотрели на Бориса, улыбаясь, грозили пальчиком. Какого чёрта я собачился с начальством, думал Борис. Плетью обуха не перешибёшь, правдой сыт не будешь. Борис стал как все. Когда завозникает в его душе червяк справедливости, он глушил его водкой. Пьяному было хорошо, тяжёлые мысли не лезли в голову. Вскоре Борис получил новую машину. За холуйское послушание, шепнула ему его мысль. Борис  долбанул её водкой. Он всё – же догадался, что полностью отдавать себя во власть алкоголя, не стоит, опустишься. Третий ребёнок Катерины бегал по квартире. На жизнь Бирюсинка не жаловалась, все так живут. Бывает и хуже, мой  пьяница, но не алкаш. В доме есть что сеть, и  мотоцыкл, по ягоды. Бабка Люся спилась, замёрзла пьяная под забором, бабку Настю, сожитель пьяный, убил. Вторая страсть Бирюсинки, после охоты, рыбалка. В чистых речках тайги,  рыбачка, сравнить не с чем, в любом приготовлении хороша.  Да что там готовить, можно и не готовить.  Почищенный жирный харюз в одну руку, хлеб в другую, соль, всё, на сутки калориями обеспечен. Рыбы было так много, что поймать её не составляло труда. Катя согласилась пойти рыбачить на море  вонючее, но увидев как затарились мужики водкой, отказалась. Сгибаясь под тяжестью рюкзаков, шли к берегу рыбаки на промысел. Через два дня вернулись, с опухшими рожами, и без рыбы. Где рыба, спросила Катя. Да какая рыба, отвечал муж, червей по пьянке слопали, вместо лапши. Сеть ставили, опять спросила жена. Сами стоять не могли, ответил Борис.  Слопали водку, почему не рыбачили, не отставала жена. Ты что, какая рыбалка без водки, удивлённо ответил Борис. Катя поставила на стол рыбу из магазина, Хек в томате и Простипома, в собственном соку. В следующий выходной, рыбаки снова пошли на промысел, с большим количеством бухла. Три дня не было рыбаков, наконец появились добытчики. Где Боря, спросила Катя у пьяниц. Опустились тяжёлые головы.
Пьяных в умат, на воду потянуло, новым мотором хозяин хвастал. Руки пьяных не удержали ручку управления мотора, лодку резко бросило в сторону. Черпнув бортом воду, лодка перевернулась. Корефаны  вынырнули, ухватились за днище, Бориса не было. Ещё молодого мужика утащила водка на дно. Смертельно раненной волчицей взвыла Бирюсинка, жизнь утратила всякий смысл. Мама, мама, теребили Катю за подол дети. Катя посмотрела в низ, на её глядели заплаканные родные глазёнки. Буть сильной Катька, приказала себе Бирюсинка. Пожалели начальники Катю, в кочегары определили, зарплата хорошая, и время свободного много, за детишками присмотреть.
Тяжёлая была первая смена. Кропила слезой каждую часть тайги Бирюсинка. Вот сосенки часть, когтём  медведушки помечена. Осиночки часть, зайчишкой погрызена. Крепкая как камень, часть листвяка. В огонь, в огонь безумия, мать кормилицу детей тайги,
Уставшая, с тяжёлым камнем вместо души, спешила Катюша домой, в школу детей отправлять. Дети ушли, осталась при Кати пустота и тоска смертная. Зачем Катя открыла шкаф, она не помнит. В углу шкафа стояла бутылка водки. Она взяла её как расчёт мужикам, за доставку дров. Катя взяла её села за стол. Как воду выпила Катя водки стакан.
Весело хохоча,  Катя летела на лыжах по чистому зимнему лесу. Разбегались косули и зайчики, шагом величия сохатый шагал. Догоню, зацелую, кричал позади бегущий Борис. Вот и шалаш, костёр, мать у костра, помешивает в котелке. Рядом отец и дед, курят, улыбаются. Что, догнал, крикнула Катя. Догоню, кричал Борис, пробегая мимо. Боря, громко крикнула Катя, и проснулась от крика своего. Перед  Бирюсинкой пустой стакан да кусок хлеба, намазанный маргарином и тоской.