Нокаут

Всё случилось на 2 минуте 3-го раунда. По крайней мере, мне так сказали. Я-то не помню ничего. Даже того, что потом Рашид Каюмович рассказывал.

    Говорит - принесли меня в раздевалку, а я в отключке полной. Ну, он бегает вокруг, по щекам меня лупит, подсовывает под нос нашатырь. Видит: вроде оживаю. Ресницы захлопали, задышал, а потом глаза открыл.

    Сижу, головой вокруг вожу как бычок, с интересом всё разглядываю. А потом и спрашиваю у него, у Каюмовича:
 - Где я?
- Что значит «где»? Ты хорош прикалываться, Данила. Где? Во Дворце Спорта ты, да.
- Да? А что я тут делаю?
-Ты чего, издеваешься, да? – а сам аж закипает, ну, дагестанец, да, кровь горячая. – Соревнования тут проходят, понял, да!
- Какие соревнования?
- По боксу, твою маму, да! – а сам, как потом говорил, никак не врубится, что я не соображаю ничего. Думал, смеюсь. Уже хотел перемочить мне по челюсти.
- А что я тут делаю?
- Ты – боксёр. Ты выступаешь, точнее, выступал.
- Я – боксёр? Ну, ни хрена себя! – а сам на руки свои смотрю, а на них перчатки боксёрские. – И вправду, - боксёр!
- Слушай, ты меня доведёшь щас! Мало того, что как лох словил от этого придурка, так ещё и разыгрываешь тут из себя спящую принцессу, да! – Каюмович аж закипел.

  Мужики, а я честно – не помню. Помню, как маму мою зовут, как папу. А остальное – как стёрли из головы!

   Тут женщина какая-то в раздевалку залетает, плачет и ко мне кидается. Я на неё киваю и спрашиваю Рашида Каюмовича:
- Слышь, Рашидик, а это кто?
- Ты чего, Данила, это ж жена твоя, Наташка!

  Смотрю я на тётку эту, а она потрёпанная какая-то, жирная, грудь четвертого размера болтается бесформенно, подбородок двойной.
- Даня, ты как? Голова болит?
Как там Каюмович её назвал? – Наташа? Йоханный бабай! Имя-то какое ужасное! И это чудовище – моя женя? Это всё я не в слух, конечно.
-  Всё хорошо.

Да, блин, - замечательно! Это тётка меня тормошит как массажёр, у меня в голову всё отдаёт! Больно! А потом на эту дуру вблизи посмотрел, и, вообще, - так погано стало, хоть волком вой!

    Тут доктор, слава богу, подошёл, отогнал бабу эту. В глаза мне фонариком светит, пульс щупает. А Рашидик, маленький, прыгает вокруг и кричит ему:
- Э-э, доктор, сделайте что-нибудь, а то я сейчас этого больного ударю больно! Издевается он, да!

  Похлопотал доктор, вроде чуть полегчало, даже не тошнит уже. Тут дверь в раздевалку отворяется и двое детей каких-то врываются, орут:
- Папа-папа!

  Страшные какие-то, сопливые! Я на тренера, на Каюмовича, смотрю украдкой, а он на меня – так подозрительно, с интересом. Ну, я так руки и приподнял, типа, привет. Дети эти как бросятся ко мне!

  Не понял что-то. Это что – мои? Блин-а-а-а! Уродливые какие! Пацан этот, с соплёй под носом, смотрит так на меня и говорит:
- Папа, ты упал  так здорово! У тебя аж ноги подлетели! Я в школе завтра расскажу всем, мне никто не поверит!

  А девочка такая страшненькая, облезлая какая-то, мне:
-Папа, у тебя голова болит, да?

 Тут опять это тётка жирная прорвалась, сграбастала их, орёт:
- Дети, папе плохо. Дайте ему отдохнуть!

  А потом была больница. Там было, в общем-то, неплохо: умные врачи, строгие мед сестры, болезненные уколы, молочный супчик, рис с кусочком курицы…с ма-а-леньким таким кусочком. Скажу честно, когда приехали меня забирать оттуда, то было хуже.

   А совсем край наступил в первую ночь дома.

   Лежу я, значит, в постели, а рядом это чудовище по кличке Наташа. Храпит. Она ещё и курит! Запах по всей комнате! И спит с этой голой ужасной грудью наружу! Бр-р-р! Мне снились кошмары!

   А ещё меня очень беспокоит дочка. Как её, блин, зовут? Алиса. Ужасное имя! Жена, кстати, сказала, что это я его предложил. Одуреть! Утром, за завтраком перед походом в детский сад она, смотря мне в глаза, сказала:
- Папа, тебя подменили, да?

 Я поперхнулся чаем. Мой сынок, как там его зовут, блин? Стасик. Стасик стал ржать.

  Когда все ушли: жена на работу, сын в школу, а дочка в детсад, стало как-то полегче. Спокойно я чувствовал себя тогда только в одиночестве.

  От нечего делать взял кусок ватмана и стал набрасывать пейзаж за окном: полуразрушенную церковь в осаде девятиэтажек.  У сына в столе обнаружил акварель и по-быстрому залил карандашный рисунок.

   Так потянулись мои унылые недели. Эти дни я мог общаться только с Рашидом Каюмовичем, тренером по боксу. Странно, но его я помнил хорошо. С другой стороны, попробуй забудь этого маленького даргинца веса петуха с поломанным носом и отсутствующими передними зубами, на кавказский акцент которого наложилось боксёрское заикание.   

   С работы инкассатором я ушёл: тупая тягомотина! Выяснилось, что в прошлом я никогда не рисовал, и теперь жена подозрительно посматривала на меня, а сынок за глаза называл Репиным. По-моему, это был единственный известный ему художник.

  Вскоре я всерьёз стал задумываться о самоубийстве. Эти дети были ужасны! Мерзкие, обезьяноподобные! Ни хрена на меня не похожие! А жена! Это кошмарное животное с вонью табака и рыбьими глазами, торчащим нижним бельём из прорехов одежды! Когда она до меня докасалась, меня передёргивало от отвращения! Продолжаться дальше так не могло. Каждый день резал болью.

   Только Каюмовичу, сидя вечером в тренерской, я мог рассказать всю правду. Он как обычно сразу загорелся. «Зачем, - говорит, - такие слова говоришь? Я ударю тебя сейчас! Понял, да?» И тут меня как осенило!
 - Каюмчик, слышь, миленький, ударь меня покрепче, ударь изо всех сил своих кавказских!
- Ты чего, больной совсем, да? Отстань от меня! Ты чего меня провоцируешь, да?
- Ты чего, не мужик что ли? Не кавказец что ли? Не из Дагестана что ли? Не даргинец что ли папа твой? А помнишь, как я тебя на пост твой мусульманский свиными котлетами накормил? А помнишь, с месяц назад, когда ты мне лапы держал, я промахнулся и в лоб тебе попал?
- А-а! Шайтан! На-а!

 Каюмчик, он хоть и маленький, 60 кг всего весит, но удар у него ещё тот! Как звезданёт мне в челюсть правой своей! Ну, в общем, вырубился я.

   Очнулся, Рашидик надо мной с полотенцем. Смотрю, тренерская, вся в рисунках моих…ну, портреты там Каюмовича, пацанов. Вроде нормально.
- Данила, ты прости меня, ты же знаешь, мы кавказцы, как дети, да!
- Да знаю, знаю, Каюмчик, нормально всё.

  Иду домой, дверь открыл, а там….
Стоит жёнушка моя в халатике, толстенькая такая, тёпленькая. Так я к ней прижался сразу, родной моей! А грудь у неё такая большая, мягкая, так и хочется …Натусик.
- Э-э-эй, стой, окаянный! Ты чего делаешь! Дети же тут!

 А дети тут как тут! Бегут ко мне, ручонки тянут! «Папа, папа!» - кричат. И Стасик мой, ну вылитый я! Только нос не сломан пока! А Алиса! Имя у неё красивое какое, правда?
Целую я их, обнимаю. Так мне радостно!

     Работу я нашёл новую. В ресторане французском. Тут ведь история какая…по-французски я говорить и понимать стал после того, как Каюмчик меня по башке треснул. Я, правда, жене не говорю об этом.

   Ну и случайно по-французски разговорился с одним, а он рисунки мои увидел, загорелся весь! В общем, управляющий я в его ресторане теперь. По стенам там картины мои весят. Клиентура вдвое увеличилась. Я сюда Рашида Каюмовича привёл, ну а он - всех родственников своих, односельчан там.

    Они сначала с французиком моим не очень. Ну, оба маленькие, чёрненькие. Рашидик чуть-что сразу:
 - Э-э, понял, да? Я сейчас ударю тебя, да!
Ну, потом ничего, даже подружились. Рисовать я не перестал. Вот на днях мне предложили выставку делать свою персональную.

 Ну, я не знаю, не уверен. Я тут об этом Каюмчику рассказал, что, мол, сомневаюсь, не думаю, что стоит это того, что рисунки мои понравятся. Да он накричал на меня:
- Слушай, совсем плохой, да? Я сейчас по голове тебе дам, сильно, понял, да? У человека талант, а он – я не знаю, я не уверен! Ты что, не мужчина что ли?
Я, правда, сейчас тебя ударю, да! Ты же по рисованию - красавчик реальный!

   Ну, как с ним поспоришь? Короче, думаю, что придётся делать выставку. Тут придумать название ещё нужно к ней. Да что-то в голову не лезет ничего….