Кровь и Плоть. Пустота - книга первая

ПРЕДИСЛОВИЕ
 
« И сказал Господь: вопль Содомский и Гоморрский, велик он, и грех их, тяжел он весьма »
Бытие 18:20-21

Пустоту нельзя измерить. Это, до ужаса привычное, чувство всегда сопровождает тебя. Плачешь ты, или смеешься – оно рядом. В пустоте кроются все твои, самые откровенные желания и мысли, все твои новые и старые я. Из пустоты ты вышел однажды, бесформенный и до безобразия прозрачный, в пустоте ты и останешься. Какой смысл убегать от этого? Какую радость может принести тебе лжеощущение отсутствия пустоты? Она всегда рядом – у тебя за спиной. Бывают моменты, когда ты можешь услышать ее прохладное дыхание, почувствовать ее прикосновения. У тебя всегда от этого мурашки по коже. Стар ты, или млад – для нее это совсем не важно. Важно лишь то, что ты ей сможешь отдать, как ты ее отблагодаришь в итоге. Хватит ли у тебя сил противостоять этому? Сможешь ли ты не быть проглоченным целиком, зияющей пустотой? Страшно и представить, что ожидает, окутайся ты только в сладострастные ее одеяния. Но разве может быть иначе? Таков порядок – ты вышел из пустоты, и в пустоту вернешься.
Сидишь и слушаешь ее. С каждым новым ударом сердца – все больше и больше, сильнее и отчетливее слышно, ее, о, теперь уже почти крик: «давай». Шипит старуха. Шипит ужасно. «Давай, я жду. Не бойся – все произойдет совсем быстро». Волосы на твоих руках, кожа – все жесткое, натянутое. Отчетливо чувствуется холодок по спине, страх пробирает все больше. Глаза предают, не хватает воздуха. Дрожащей рукой подносишь лезвие к пульсирующей теплоте. Только теперь понимаешь, насколько оно острое, и от этого еще обиднее. От этого еще более страшно и пусто, чем было раньше. Более жутко и непонятно. «Давай же…». Старуха все не умолкает. Шипит проклятая, шипит – и от этого становиться одиноко. Хочется вспомнить свое беззаботное детство, заплакать и обнять свои протертые на коленях джинсы… Первый раз почувствовать, как от поцелуя учащается твой пульс, а тело пробирает легкая дрожь, уходит на пару дней твой сон и мысли только о… Но что это? Куда все исчезает? О ком, о ком твои мысли, юноша? Страх опять тебя сковывает, только теперь тебе противно. Запах крови впивается в твое сознание, и ты понимаешь – пустота победила. Глаза, вдруг отчетливо ясно видят твою, непробиваемую глупость. Предательски – красный цвет воды, и капли пустоты на стенках твоей ванны. Ты думаешь, что встретишь Его? Глаза не в силах больше терпеть все это. Где-то вдали слышны звуки, двери слетают прочь. Но ты уже этого не видишь.
Теперь, глупец, ты можешь только чувствовать, как чьи-то сильные руки обхватывают тебя и вырывают из пустоты. Предательски убегают от тебя даже последние звуки. «Антон» – срывается с твоих синих губ… Глупец! Ты думал обмануть пустоту?! Ты вспомнил – твой сон ушел через него.  Думаешь, что можно обмануть пустоту?

ГЛАВА ПЕРВАЯ

“AMOR ETIAM DEOS TANGIT”
Любовь ранит даже Богов

1
Семья Щукиных, всегда была шумна, но сдержана. В округе маленького городка, все знавали их, как приветных и милых соседей, сотрудников, или просто друзей. Они не старались быть в чем-то первыми, но и впрочем – не пасли задних. Все как у людей – любил вторить Андрей Палыч, глава Щукинского семейства. Ничем не хуже, но и не заметно лучше. По такому принципу жили они, в этом славном городке, что затерялся где-то на карте Украины.
  Разве что, выделялись Щукины, излишним количеством всяческих родственников, да побратимов, кумовей да просто нахлебников, что каким-то чудным образом присасывались к добродушию и простоте души оной, этих славных людей. Да и порядок любили Щукины – чем не отличие? Но вот особым, его по праву можно считать, благодаря своему изяществу. Ну, скажем восемь утра – обычные часы. Для некоторых людей ранние, для некоторых уже рабочие. Ну а семья наша, представьте, в полном составе (а это две дочери и сын, бабушка, да отец с матерью) в это самое время заканчивают уборку квартиры. « Дети мои, - говаривал Андрей Палыч, подчас этого занятия – сизокрылые вы мои голуби. Вот вы думаете, папка издевается над вами, что в такую рань к тяжелой работе велит? Вот вам бы сейчас спать еще, сладко похрапывая, да сны видеть последние – а тут каторга утренняя! Запомните, любимые, с порядка в доме начинается порядок в жизни вашей. И если вы сами не сможете его навести – никто вам в жизни с этим не поможет. Чем раньше порядок вы этот наведете, да хорошенько протрете да вымоете – тем быстрее жизнь ваша станет упорядоченной, и заполненной всяческого доброго смысла, да любви».  С такого благого напутствия, начинался обычный день, у обычной семьи Щукиных. После, по обычаю, следовала «трапеза совместная» - так бабушка Глафира, с гордостью называла семейный завтрак.
Хотя и старая на вид – но всегда молода душою, Глафира (ну или Глаша, как ее раньше называл покойный муж) прошла свою, почти столетнюю жизнь, честным человеком. Всегда старалась вести себя порядочно, и сдержано с людьми, как хорошими, так и злыми, улыбаться, и крепко-накрепко держать семью вместе. Хрупкая на вид старушка, оказалась жизненно активным политическим деятелем. Только с той разницей, что вместо управления государством, ей было вверено в семь лет три младших брата, больная мать да сестра инвалид, что так и скончалась, не вставая с кровати. Маленькая девочка-старушка в свои семь лет, сумела понять то, что некоторые и в старости не сумеют – главное, что у тебя есть, это твоя семья, потеряешь это, значит ты мертвый человек. Благо, что снизошло на нее в тот ранний возраст, она передала всем своим родственникам, детям, и сейчас передает уже внукам. И первое ее правило счастливой и крепкой, а значит дружной и сильной, семьи – совместные каждодневные хлопоты да дела. Казалось бы – все семьи так устроены по принципу своему, и малейшую затею, они с готовностью понимания, подхватывают выполнять вместе. А вы посмотрите на своих соседей, или знакомых, или, на худой конец, откройте газету – сплошь и рядом одни ссоры, разводы да убийства. И дело не в том, что одни умеют уступать, а другие нет. Все кроется в понимании, и уважении, в банальном и бессмысленном совместном завтраке – «трапезе совместной».
Щукины сим и отличались от «неблагополучных» семей своего маленького, да что там городка – своего большого государства! Да и трапеза была обычным приемом пищи, а не царским банкетом в честь графа. Никто не вставал из-за стола, пока за оным еще кто-то сидел, или все раз в день выбирали «главного по кухне», или всегда и везде, друг дружке желали приятного аппетита – вот и вся особенность «трапезы» Щукиных. Единственная диковинка мероприятия, ее название. Но тут уже ничего не поделаешь – Глафира была старомодной женщиной, и страсть как любила приукрасить любую затею. Сидела она за кухонным столом, всегда по левую сторону от сына своего – Андрей Палыча. Далее, по правую руку, размещалась жена, Евгения Викторовна, подле нее – сын Максим, дочь Лиза и Анастасия. Таким образом, сразу можно было понять расстановку сил и влияний в семье: Андрей Палыч, безо всякого сомнения, был главой семейства Щукиных. Жена – это его правая рука, без согласия которой он и шагу бы не сделал, напротив жены мать – равносильная по влиянию, но все же отдаленная от их личных дел и начинаний. Сын Максим – следующий за матерью, а значит власть его вскоре, будет такой – же. Ну и любимые дочери, что всегда сидели напротив отца – как доказательство того, что без его разрешение их деяния не будут осуществлены, пока он не увидит сам их. Находить такой, мудрый глубокий смысл, в простых, и даже обыденных вещах, умела только Глафира. Благодаря именно этой старухе, Щукины были столь сплоченными, сильными и дружными.
- Ты вот что, Андрюша – начала Евгения Викторовна после привычного «приятного аппетита», - заскочи сегодня в обед за мной на скорую. Страх, как неохота там оставаться.
- Что так, Женечка? -  заинтересованно спросила Глафира – неужто проверка какая с области?
- Нет, нет, мама, что вы? Бояться бы мне проверки. Чего они там у меня найдут?
- Или не найдут? – засмеялся Андрей. Жена лишь игриво покосилась на его слова.
- Бог с тобой – вторила Евгения, все с той же иронией, досыпая мужу салат – такой безупречной и правильной медсестры, уже не сыщешь. Но, хоть и причина не криминальная – зато уважительная. У начмеда юбилей, - но не успела мать договорить последнее слово, как детей кто-то подменил. Ложки и вилки у всех, до этого спокойно завтракающих чад, как по команде, встали вертикально. Дети постукивали ими по столу, гулко завывая, и временами выкрикивая слогами: «ю-би-лей, ю-би-лей». Андрей Палыч был в неописуемом восторге.
- О, вот те раз – засмеялась бабушка, и принялась распевать в такт детям – у начмеда ю-би-лей, мама торт нам пос-ко-рей!
- Да получше, повкусней, - подхватила эту веселую частушку и сама Евгения Викторовна – да побольше, посытней!
На некоторое время все прекратилось, и тринадцатиметровая кухня залилась веселым смехом. Щукины радовались, словно дети малые.
- Да, мои милые – улыбнулась она – хотите торта с юбилея?
- Разбаловала ты их, Женечка, вот и получай – подхватил Андрей – с каждого – то, праздника полторта домой тащить – кухню опять накрыло волной смеха. С шутками, да прибаутками, закончилась их трапеза совместная, и разбежались все Щукины – кто куда. Макс и Настя, в школу, Лиза с матерью на скорую, Андрей Палыч к себе в офис уехал. Осталась за столом одна бабушка Глафира, да тарелки с приборами. Долго она рассматривала коридор своей трешки, и диву дивилась. Сколько радости она смогла принести своим родным за жизнь, сколько блага и истинного семейного счастья, смогла она подарить, своим упорством, и непоколебимой верой. «Жаль, что в такие моменты уже нет в этом мире Павла Николаевича» - поймала она себя на мысли, и пустила слезу. Но что бы это значило, все никак не могла понять она в этот дивный момент? И счастливы все, и сыты, и дружны, и веселы – ан давит что-то под ребра, нечистая сила. «Неужто, Пашенька, пробил мой час» - опять скользнуло в ее седовласой голове. А как же внучата наши, как же? Максимка, Настенька? Кто же их надоумит в скверный час? Кто же на путь праведный наставит? Все больше и больше – словно пули, стреляли ее мысли, больно раня душу. Веки стали тяжелее, а глаза налились кровью. Она попыталась подняться, но едва ли привстала, словно Иуда, ее сердце загорелось огнем. Да так огонь тот был жгуч, что жар этот разнесся в момент по ее груди, а дальше – дальше было делом времени. Ноги стали ватными и она рухнула, что есть силы на пол. Зазвонил телефон. На другой стороне, нервно ждал ответа ее первенец – Виталий. Он так и не успел порадовать, эту мудрую женщину, ее подарком на завтрашний день рождения. Устами ее, разлилась хмельная улыбка – прощайте, дорогие мои, говорила она.