Мертвое море

               
Старый еврей сидел у берега Мертвого моря и без всякого интереса смотрел на воду, которая лениво копошилась у его ног. За спиной бывшего ветерана советского труда, а ныне пенсионера земли Израилева возвышался белой свечой фешенебельный отель с небольшим голубым бассейном, с расторопной и до приторности внимательной обслугой, со шведским столом и с обрюзглыми от времени и излишества постояльцами, ведущими себя так, как будто они здесь цари и боги – нагло и бесцеремонно.

 «Жиды пархатые! - про себя ругнулся старик, вспомнив, отчего он оказался сегодня ранним утром у берега моря в гордом одиночестве. – Подумать только, еще десять лет назад там, в Союзе, я был жидовской мордой, а здесь почему-то стал русской мордой. Ох, нигде нет старому еврею покоя, даже на земле обетованной. Хоть назад возвращайся, на Браславщину. Вот где я был поистине счастлив. Там остались могилы моих родителей, остались друзья, которые дряхлеют вдали от меня и которые всегда рады меня видеть. И женщины, прекрасные женщины… Любимые и нелюбимые, прирученные и неприрученные… Старый, старый дурак, и зачем я покинул родину?»

 - Добррое утрро! – програссировало над ухом отдыхающего. – Как водичка?
 Старик отвлекся от дум и от спокойной, равнодушной воды и поднял глаза.
- А, это вы, Сарочка! Доброе утро! Как спалось? – сказал он нехотя соседке по этажу.
- Ой, вы знаете, Исаак, так тут вообще спать невозможно. Кондиционер гудит, капает, вода в холодильнике теплая, пить невозможно, а коридорный…
 Старик перестал слушать словоохотливую соседку, отвернулся и попытался опять отдаться бесцельному созерцанию мертвой воды, но писклявый голос сорокалетней женщины не давал возможности сфокусироваться на уплывающих куда-то вдаль мыслях.
- Исаак, таки вы меня совсем не слушаете? – догадалась Сара и, процедив обиженно:- Не буду вам мешать!,- поспешила занять свободный пластиковый стул, чтобы, как Исаак, устроиться на нем у воды, засунуть в соленую прохладу толстенькие, как тумбочки, ноги и замереть в вальяжном ничегонеделании.

 Исаак краем глаза проследил за внушительной фигурой женщины, поморщился, когда она расплылась на стуле, как осьминог; легкое чувство тошноты, даже дурноты от странной ассоциации заставило его слегка изменить прежнее положение – он чуть-чуть подвинул стул и оказался сидящим боком к соседке.
«И чего они все здесь так толстеют, как будто их специально откармливают для этого? - с досадой подумал старик. - Вот то ли дела там…»
 Исаак прикрыл глаза - и воспоминания теплой волной защекотали мозг.

 Женщины, женщины, женщины! Как он любил их, как ценил! Боже, сколько их у него было?! Разных – и красивых, и просто привлекательных, и высоких, и маленьких, и умных, и не очень… Он любил их коллекционировать, любил играть с ними в любовь, в страсть… Но как все быстро проходило… Как ни странно, через месяц-другой плотного общения с очередной пассией ему становилось скучно от однообразия и обыденности. С первой женой развелся именно из-за этого: не смог сохранить постоянство, так как соблазнов рядом было так много, что не удержаться… Когда узы Гименея остались в прошлом и оковы спали с шеи, главною и основною страстью для него стала охота – охота за чувством любви. Он просто не мог жить без этого, без умопомрачительного состояния влюбленности...
- Любил ли я кого-то из них по-настоящему? – тихо спросил старый еврей у Мертвого моря, лежащего перед ним холодным, дрожащим студнем.

 Вода немного колыхнулась у его ног, побитых варикозом; луч начинающего жарить солнца улыбнулся старику прямо в лицо, лизнул его лысину, морщинистое лицо, руки, потяжелевшее тело и поскакал по соленой поверхности, разрастаясь все шире и шире. Море заворочалось, заблистало блеклыми огнями, словно копируя глаза Исаака, тускло-серые с умирающей голубизной, но со все еще не потухшими искринками охотника. И вдруг старику то ли привиделись, то ли почудились глаза, иссиня-зеленые, нежные. В них по-прежнему, как много-много лет назад, таилась загадка, тайна, которую он так и не смог разгадать…
- Какой же я был дурак! – опять прошептали бесцветные мягкие губы. – И как я перед нею виноват!

Глаза, все еще мерещиеся ему, заблистали мягким светом и пропали.
«Постой, не уходи!» - хотел было крикнуть старик, но язык свалял ваньку и не шелохнулся, только мозг с готовностью выложил все досье на грехи хозяина.
«Если я и виноват, то только перед нею… - попытался оправдаться перед морем Исаак. – Мне тогда казалось, что поступаю правильно, правильно…  Она была слишком молода, а мне почти пятьдесят. Увидев ее, я понял, что должен ее завоевать… Она долго сопротивлялась… юная, наивная, одинокая… Ей некому было помочь… А тут я… Как истинный охотник ждал момента, сидел в засаде…старый козел! И когда она оказалась беззащитной, слабой… я был уже рядом. А там все закрутилось, завертелось… Я был счастлив, безумно счастлив и не интересовался, была ли счастлива она… Разве хоть один охотник жалеет свою жертву? Нет! Он упивается победою… Упивался победою и я… А она всегда с грустью на меня смотрела и так же улыбалась… Мне бы тогда заглянуть в ее глаза, понять… А я ее использовал и … Хотя она от меня никогда ничего не требовала… Молча принимала меня таким, как я есть, старым прижимистым евреем, и уходила от меня с непонятной грустью и вопросом в глазах...» – старик, опустив голову, застонал. Ему вспомнилось, как он, приехав с очередного отпуска с Сочи, привез ей подарок – копеечную цепочку с сережками и купленную в комиссионке дешевую блузку. Она приняла подарок, поблагодарила… А он даже не понял, что страшно обидел ее этим.

«Я ее любовь оценил в три копейки, понимаешь? – пожаловался морю Исаак. – Не был бы я евреем. Она меня юностью одарила, счастьем, а я ей – три копейки… Старый жадный идиот! А потом она от меня ушла, не я с нею расстался, а она бросила меня… Я тогда сильно на нее обиделся, просил ее остаться, быть со мною, а она ушла, как будто между нами была пустота… Мне было больно, обидно… Первый раз такое, чтобы женщина от меня уходила… А она ушла, независимая, гордая и, как оказалась, абсолютно непокоренная… Сначала я хотел вычеркнуть ее из памяти своей, не виделся с нею очень долго. Думал, она тоже страдает. Но… когда встретились, она повела себя так, словно увидела старого знакомого, который уже настолько стар, что стал неинтересен… Улыбнулась одними глазами, спросила: «Как дела?», вежливо выслушала мой треп и ушла опять, уже навсегда. И только тогда я понял: счастье-то было рядом, а я его прозевал…»

Исаак поднял глаза к синему без единого облачка небу – жаркое солнце тут же полезло целоваться и обниматься. Старик надвинул бейсболку на самые глаза, чтобы увернуться от ослепляющего поцелуя светилы, и вновь опустил голову – море понимающе улыбнулось и выжидающе застыло, как будто понимало, что сеанс исповеди еще не закончен.
  Исаак нагнулся к прохладной поверхности воды и провел по ней морщинистой рукой, как погладил.

«Ее кожа была всегда такой же прохладной, гладкой и упругой, - поделился воспоминаниями с морем старик, - и характер у нее был такой же, сдержанно-холодный, ироничный. Даже в постели она вела себя так, как будто всю жизнь защищала Бастилию… И никакой страсти. Плечами только пожмет, скептически улыбнется и спрячется в одеяле, как от чужого… А когда она смотрела на меня, мне всегда казалось, что она смеется надо мною, веселится, но без всякой радости. Я даже побаивался ее, сердился на это, но ей было все равно… Я мечтал разбудить в ней настоящую женщину, но все было тщетно…»
 Старый еврей выпрямился на стуле и устремил свой тусклый взгляд в глубину моря, туда, где оно взасос целовалось с небом.

«Наверное, я что-то важное упустил в своей жизни, - прошептал горизонту Исаак, - у меня было много женщин, но мне всегда чего-то не хватало. Чего? И почему я каждый раз, когда думаю о Беларуси, вспоминаю ту, которую так и не понял? Ведь, чего греха таить, для меня главное было всегда – это секс. Да, я любил секс и сейчас бы любил, если бы что шевельнулось. И здесь иногда встречаются неплохие самочки, но актуально так вопрос уже не стоит. Хотя… - Исаак, услышав женский смех, скосил глаза и увидел молодицу в откровенном купальнике, которая изящной ножкой пробовала воду, - старый конь борозду не испортит. Может, я еще могу… Опс, в штанах что-то завибрировало. Неужели?!»

 Исаак перенаправил мозговой импульс с созерцания на ощущение и понял, что в шортах зашевелилось не то, что хотелось бы. Вибрировал мобильник.
- Алло, женушка, - ласково пропел он в трубку, - ты уже проснулась? А я тут, пока не жарко, морем любуюсь. Да, да, на берегу я. Хорошо, буду через двадцать минут.
 Закончив разговор, Исаак аккуратненько примостил мобильник на стуле, встал и медленно, стараясь не потерять сланцы, стал входить в воду. Море еще не набрало тепла, поэтому старое тело сразу же покрылось пупырышками.
«Фу, холодно, однако», - поежился Исаак, но движение не прекратил. Когда вода достигла груди, повернулся лицом к отелю, раскинул руки и спиной рухнул в плотные объятия Мертвого моря.
«Мы с тобою близнецы-братья», - грустно хохотнул увядший Казанова, и море ответило ему крепким пожатием.
 Они нашли друг друга.