Назови меня по имени

Может, это наш последний шанс,
помоги его не упустить.
Назови меня по имени сейчас-
Это так же просто, как любить.
Хельга Эн-Кенти

Главный Театр – самое высокое здание в Городе. Окруженный невысокими домами он похож на готический собор в окружении аккуратных домиков зажиточных бюргеров. Но, пожалуй, это чересчур смелое сравнение – разве театр может быть похож на собор, мрачный и строгий? Это очень красивое здание бледно-желтого цвета в классическом стиле с величественными колоннами, и с такими же величественными крутыми ступенями. В дни спектаклей крыльцо обычно окружают автомобили всех марок, которые только можно себе вообразить. Довольно часто они соседствуют с колясками, в которые запряжены очень симпатичные лошади с пушистыми челками. Устарело, можете сказать вы. Но многим это по вкусу, и Хозяйке тоже нравится.
Собственно, это один из немногих известных фактов о Владелице Театра и Художественном Руководителе. Нет, конечно же, после каждого спектакля она выходит на общий поклон – прямая, как струнка, женщина с зачесанными назад черными волосами и улыбкой, напоминающей северное сияние. Она же обычно стоит у выхода, одетая в черное бархатное платье и  любезно кивает уходящим. А кто она, откуда, и как она достала столько денег на содержание Театра – не может сказать никто. Когда она только появилась в Городе, старые кошелки с морщинистыми, кажущимися бездонными, ртами, шептали по углам, что, мол, богатого мужа уморила– откуда столько добра? Однако Слухи эти не успели окрепнуть и прорасти побегами – засохли на корню. Во-первых, ей они были настолько неинтересны, что множить подобные «сведения» у кумушек пропала всякая охота. А во-вторых.. Не все ли равно? Какая разница, если она так прекрасна, так безукоризненно… безупречна? Если от одного ее появления захватывает дыхание? Если…
Да и те, кто не разделял подобных восторгов, хотя бы уважали ее за то, как толково она устраивала свой маленький  мирок – а ведь Театр и есть крошечная вселенная.
Разумеется, Хозяйка не единственный человек, приводящий этот механизм в движение. Кроме Хозяйки, этим занимаются хореографы-постановщики – прямые, с величественно поднятыми подбородками, знающие свое дело. Этим занимаются «Звездочки», особо талантливые танцовщики, дослужившиеся, до главных  ролей. Это изящные милые барышни и подтянутые, подчеркнуто доброжелательные молодые люди. Они все одарены, интересны – конечно, настолько, насколько это нужно Хозяйке: чересчур яркие экземпляры нежелательны, они слишком непредсказуемы. И у них есть право иметь имена. Правда, имена своеобразные, зато они отражают самую их суть: Красавица, Любовник, Инженю… Это, конечно, не то, что понимают под словом "имя" обычные люди. Зато правдиво.
А вот у всякой второстепенной челяди, смазывающей самые важные гаечки и винтики этого мирка, имен нет. Они просто Капельдинеры, Декораторы, Монтажники.. Но надо отдать им справедливость – это самые ПРАВИЛЬНЫЕ капельдинеры и монтажники на свете. Они заучивают свое дело до малейших черточек и прожилок, знают, как себя вести, как выглядеть – ведь это тоже важно. Что, например, за капельдинер без накрахмаленного парика? А что за капельдинерша без приятной полноты и добродушных ямочках на щеках? Соответствовать этим требованиям очень трудно, но необходимо. Тех, кто не справляется, вежливо просят «освободить место». Они, конечно, могут сколько угодно вопить о своей любви к делу и о «втором шансе», но это уже их беда. Лучше стараться надо было. Те же, кто остается, должны выполнить необходимое условие – полностью посвятить себя Театру, забыв обо всем. Тяжело? Еще бы. Но, помилуйте, вас поят, кормят, к тому же вы так близки к чистому гению искусства. Чего же еще надо?
Большинство из них, погружаясь в жизнь Театра, скоро забывают свои имена, кем они были до этого и откуда пришли. Говорят, что Хозяйка забирает часть их души, которая ПОМНИТ. Всякие глупые старухи даже сочиняют, что она-де вырезает души ножницами, когда ее жертвы спят. Конечно, это нелепые слухи, которые никто никогда не возьмется проверить, но правда есть правда. Они действительно забывают почти все. И Капельдинеры, и Буфетчики, и Марионетки, живущие при Театре. Последние – это девочки, которые «обучаются» на танцовщиц кордебалета. Они, как правило, не блистают особыми талантами, но на исполнение несложных групповых номеров их вполне можно подготовить. Те же, кто обнаруживает полную бездарность в этом деле, отправляют  в Уборщицы или - в лучшем случае – в Буфетчицы. Они тоже не помнят ничего, у них нет других интересов и тем для разговоров, кроме их будничной жизни, а их дни, перетекающие друг в друга, как песок, почти неразличимы... Но они, кажется, этого не замечают. В одинаковых кружевных платьицах, с одинаковыми прическами – пучок, украшенный пышным бантом – сбились в кучку, хихикают, о чем-то щебечут.. О чем? О чем они думают? И думают ли вообще?
***
Длинные пальцы со аккуратно подстриженными ногтями теребили порванное кружево на юбке. Зацепилась, наверное, за что-то.. Хотя за что здесь можно зацепиться. Но все равно – дырка. Завтра надо зашить, пока не увидели, а то всыпят по самое не могу… А, может, и не всыпят – чего от нее, мелкоты, ждать? Разве что ткнут в ее промашку носом – не больно. Но неприятно.
«Марионетка» перевернулась на живот. Ладно, все это будет завтра. А сегодня перед сном надо подумать о чем-нибудь еще. Можно, конечно, просто отвернуться к стене и засопеть размеренно и спокойно, как ее товарки. Но думать ей нравилось, и она боялась, что, поленись она денек-два, то забудет, как это делается. Каково это – когда в голове пустота? Страшно, наверное. Хотя, кажется, остальные девчонки именно так и живут, и ничего…
Может быть, стоит вспомнить о том, как прошел день. Хотя смысла в этом большого нет, все дни похожи друг на друга, кажется, что время застыло вокруг тебя, вязкое, тугое, как кисель из клюквы. Или как янтарь вокруг мухи... Откуда она помнит про янтарь? А, неважно… Важно то, что все дни похожи. Ранний подъем, душ, потом дают что-нибудь поесть, и тренировки, тренировки, тренировки до позднего вечера… Станок, «держите спиной прямей», «тяните  носок»… Впрочем, ей-то уже давно не делают замечаний – она безнадежно лишена таланта, неуклюжа и неповоротлива. Ей, конечно, никто не говорит этого, На нее просто не смотрят. Мастер (так тут называют хореографов, тренирующих Марионеток) старательно не замечает ее, даже когда она падает, каким-то странным даже для себя образом запутавшись в собственных ногах. «Звездочки», проходя мимо, стараются случайно не задеть, а Хозяйка… Хозяйка, конечно же, тоже старается не замечать ее. Но, проходя мимо, еле заметно морщит идеальной формы нос. Раньше она была готова умереть за один только благосклонный взгляд Хозяйки, за то, чтобы мраморно-белая рука потрепала ее по волосам и ласковый низковатый голос произнес..  Что бы он произнес, она так и не узнала – на этом месте сердце начинало колотиться как бешеное, и придумывать дальше она была не в силах. Ну что же, теперь уже не потреплет и не произнесет. А что она хотела? Она же не «Звездочка». У Марионеток нет даже подобия имени,их различают по порядковым номерам. Ее номер – 34. Чего можно хотеть с таким номером? И с такой внешностью? Длинная, как жердь, по лицу- россыпь веснушек, волосы линяло-рыжего цвета, непослушные, вечно лезут в глаза… Наверное, 34-ю не возьмут даже в статистки, скорее всего, сделают Уборщицей. Будет после спектаклей убирать пустынный зал, выметать из-под кресел скомканные фантики и вязкие комки жвачки..
Впрочем, в последнее время ей было безразлично все, даже ее дальнейшая участь. Она просто плыла по течению, и все. Посещала тренировки – а что еще делать? В свободное время болталась в холлах – выложенных мрамором, украшенных вазами с редкими цветами, подчеркнуто-праздничных из-за яркого света хрустальных люстр. Мимо сновали Капельдинеры, на ходу что-то обсуждая, Уборщицы, такие же невзрачные как она. Иногда удается увидеть прекрасную тень, стремительно проносящуюся вверх по лестнице - Хозяйка. Из зала слышна музыка- идет репетиция. Вечером - спектакль, полный зал и сотни восхищенных глаз. И старый Капельдинер, украдкой снимающий парик и вытирающий платочком лысину…
Все они страстно любили этот мир. А ей.. ей он был безразличен. Все дни до ужаса похожи друг на друга, и ей казалось, что она спит. Спит целый день только для того, чтобы вечером лечь в кровать, закрыть глаза и... проснуться. Во сне с 34-ой и начинало твориться самое интересное. Это были даже не события – ощущения. Запах лета и зелени, приятный холод дешевого жемчуга на оголенной шее…  ноги, увязающие в теплом песке – так приятно… Звук журчащей воды, она струится сквозь пальцы опущенной  в ручей руки… Красивые цветы из ткани в ладонях – что это, кто их сделал? И чья-то рука, треплющая ее по волосам... Это не Хозяйка, нет.. Но кто же? И еще что-то очень светлое, милое, родное... что?
Во сне все это выглядело до боли реальным. А, просыпаясь, на 34-ю снова нападала сонное безразличие, и она снова становилась винтиком в отлаженном красивом механизме. А хотелось стать камушком, попавшим между шестеренок – вдруг тогда колесики остановятся, можно будет отдышаться и понять, что же ей снится, в конце концов.
***
Красные ковровые дорожки устилали снежно-белый, неправдоподобно белый мраморный холл. Попирать их ботинками на толстой подошве, пусть и безукоризненно вычищенными, казалось чистой воды святотатством. Но что поделаешь – других нет…
Новый хореограф Театра оглядел открывшееся ему великолепие, служившее в этом Храме искусств лишь прихожей. Великолепные лестницы, сверкающие канделябры, стены, зеркала, казалось, тоже уставились в ответ на простого парня, одетого  в сильно потертую куртку и с большой сумкой за плечами. Не комильфо- кажется, так говорил его любимый преподаватель. Помнится, он единственный не обрадовался, когда именно Степунку, его любимому воспитаннику, выпала честь работать в Театр. И сейчас, глядя на все это сверкающее великолепие, Степунок согласился с ним: как-то все очень красиво, ярко и… не по-настоящему. Мимо пронеслась стайка девиц – по-видимому, задействованных в спектакле танцовщиц, безукоризненно красивых и образцово грациозных. До смерти захотелось в задрипанный театрик, где он проходил практику – театрик с потертыми декорациями, шумными и веселыми «подопечными» и маленьким залом.
-Вы новый Мастер? – к нему обращался подтянутый, слегка надменный старик в накрахмаленном парике.
-Нет..Да. я новый хореограф, меня распределили…
-Идемте, я провожу вас к Хозяйке, старик развернулся и пошел прочь. Степунку ничего не оставалось, как последовать  за ним.
-Простите… А как зовут Хозяйку? – вежливо спросил он у своего провожатого, пытаясь завязать беседу. Конечно, он слышал, что никак. Мол, Хозяйка и все. Но разве так бывает?
Капельдинер остановился и смерил его взглядом. Взгляд выражал царственное недоумение таким невежеством.
-Хозяйка, - произнес он после небольшой паузы, во время которой Степунок, судя по всему, должен был осознать всю глубину своего ничтожества. – Ее называют только так. И никак иначе.
-А… Вас как зовут? – Степунок чувствовал себя малолетним дурачком, изводящим родителей глупыми вопросами, но все же предпринял вторую попытку.
-Капельдинер, - устало уронил старик. Весь его вид словно говорил: «И послали же мне небеса на старости лет такого идиота!»  Новоявленный «Мастер» решил больше не надоедать ему разговорами, которые в любом случае окажутся глупыми, и остаток пути был проделан в молчании .Перед высокой дверью с красивым резным узором Капельдинер остановился.
-Хозяйка ждет вас здесь, - он легко поклонился и пошел прочь, оставляя Степунка наедине с неизвестным будущим.
Степунок посмотрел на ручку двери, и сердце застучало, как маятник. Кто ждет его здесь? Взвинченное воображение подсовывало ему образ прекрасной ведьмы, живущей в высокой башне и заманивающей к себе легковерных путников. Как в сказках, которые он читал и пересказывал той смешной девчонке, с веснушками и длинным носом..
Однако деваться было некуда. Он вздохнул, слегка постучал по двери, как бы предупреждая о своем вторжении, затем решительно нажал ручку и вошел.
-Вы – новый Мастер? – она поднялась к нему навстречу из плетеного кресла, стремительная, легкая как пружина.  Пружина с маленькой, но твердо сидящей на прямых плечах головкой. – Садитесь я вас ждала.
-Здравствуйте, - Степунок протянул ей руку, но она не отреагировала (или не заметила?) Только кивнула на стоящий рядом стул, отчего облако черных волос слегка колыхнулось. Узкое бледное лицо было непроницаемо, В черных кратерах глаз не было ничего, кроме внимания и умеренного интереса. Делового интереса. На ведьму-обольстительницу она была не похожа, обычная деловая женщина. Однако было в ней что-то, делавшее ее невыразимо манящей, приковывающей к себе, как магнит… Но не жаждой обладания, нет! Подобное создание, сильное и прекрасное, нельзя желать – это грех и кощунство. Напротив, хочется отдать самого себя ей во служение, подарить сердце, душу и мысли… Попросив взамен лишь возможность быть рядом, и уже от этого чувствовать себя безгранично счастливым.
-Вы сядете наконец или предпочтете разговаривать стоя? – в низком обаятельном голосе слегка скрежетнул металл раздражения. В самом деле, пришел устраиваться на работу, а сам стоит и разглядывает ее, как исторический монумент… Степунок сел, мысленно ругая себя за неловкость.
-Значит, вы новый хореограф, - задумчиво произнесла она, присев напротив и глядя на него.
-Да, - он выдавил подобие улыбки.- Степунок.. Василь Степунок.
Хозяйка слегка поморщилась, чуть устало, но без раздражения. Задумчиво закурила, стряхивая пепел в изящную мраморную пепельницу.
-Забудьте про свое имя, если хотите работать в Театре. Здесь вы Мастер. Просто Мастер. Этого вполне достаточно, поверьте.
-Мастер?
-Но это не так уж мало, согласитесь, - она неожиданно улыбнулась, мягко, почти участливо. Это выглядело неожиданно (боги улыбаются не так), но и.. очень приятно. Может, все не так плохо.
-Значит, так, - она стала снова собранной, слегка строгой. – В ваши обязанности входит проведение занятий со будущими статистками, ученицами Театра каждый день с.. Впрочем, расписание у вас на руках. Там же – номер зала. Вот ключ. Что делать, вы знаете, учить вас вашему же делу я не собираюсь. Но будьте готовы, что я иногда буду заходить к вам на уроки, смотреть, как вы справляетесь с работой. Это все, можете идти.
-Постойте, а как же…список группы?
Хозяйка оторвалась от созерцания сероватого узора на дне пепельницы и с неподдельным удивлением посмотрела на новоиспеченного "Мастера".
-У всех учениц есть порядковые номера. Вышиты на их купальниках. Вы их заметите,  это достаточно крупные цифры, - в последней фразе промелькнул сарказм.
Степунок моргнул.. Нет, он слышал об этом, но думал, что это выдумки, что ни одному человеку не придет в голову такая глупость, что никто не станет так издеваться над детьми....
-Но... Ведь у них должны быть имена, - начал он и осекся. Два темных глаза, жестких и беспощадных, как дула ружья, уперлись ему в переносицу.
-Запомните, молодой человек, - голос Хозяйки, казалось, рассекал воздух. – У них НЕТ имен. Здесь ни у кого нет имен. И вам придется с этим смириться.
-Но..
-Имя иногда только мешает. И его еще надо заработать. А теперь идите, у вас вот-вот начнутся занятия.
Степунок поднялся и пошел к двери. Вопросы, жалящие и дотошные, рвались с языка. Но он не смел их задать, потому что чувствовал спиной ее взгляд. Взгляд рассерженного  бога. И только за дверью он перевел дух.
Ему здесь не нравилось. Захотелось тут же развернуться и уйти. Но его ждали. Ждали девочки, обезличенные, как солдаты в строю, единственное отличие которых друг от друга – ничего не говорящие цифры... Они ждут его, учителя, и он их не подведет. Он проведет занятие, а потом лично поднимется к Хозяйке (или у нее все же есть имя?) и отнесет ей заявление об уходе.
***
Сегодня что-то произойдет. 34-я знала это, с тех пор как открыла глаза. Всю ночь она ловила руками в прозрачном ручье что-то звонкое, сверкающее, то, что почему-то было очень-очень важным… Оно ускользало, насмешливо звеня на прощание. А она все шарила руками по мелким камешкам на дне ручья, пытаясь отыскать, нащупать, поймать.. Ведь без него невозможно было бы найти выход из лабиринта ее снов, понять, что-то вспомнить... Пальцы скользили по скользким камешкам – но все было напрасно…
Она проснулась рано утром, за десять минут до дребезжащего, навязшего в зубах звука будильника. Скоро он проверещит, все ее товарки вскочат, будут мельтешить в поисках платья, туфель, будет длинная очередь в душ.. Она оденет на глаза повязку безразличия и снова пойдет вперед, увязая в очередном дне, как в песке. И все же сегодня что-то произойдет. Она знала. И ждала.
***
Степунок посмотрел на выстроившихся вдоль станка девочек – одинаково аккуратненьких, с одинаковыми бантами в одинаковых прическах, в одинаковых васильковых купальниках с вышитыми на них порядковыми номерами… Его передернуло. То же ощущение у него было, когда они, полуголодные студенты 4 курса, давали благотворительный концерт в детском доме. Даже на поклонах он не мог заставить себя посмотреть в зал – боялся увидеть эту шеренгу детей, одетых в одинаковые зелено-серые хламиды, с притаившимися в глубине зрачков тоской и неприкаянностью. Лица его подопечных, впрочем, не выражали ни тоски, не неприкаянности. Единственное, что явственно читалось на них – собранность и готовность выполнять приказ Мастера. Так солдаты на плацу замирают в ожидании команды. Но Василь Степунок не был ротным командиром. Он был только хореографом и очень хорош им педагогом.
-Здравствуйте, - сказал он приветливо. – Я ваш новый .. учитель. Меня зовут Василь Степунок.
Назовись он владыкой преисподней – в их глазах вряд ли отразилось бы столько ужаса. Одна уставилась в пол, избегая встречаться с ним взглядом, вторая отвернулась, третья взволнованно переглянулась с соседкой... И только одна девочка – нескладная, угловатая, типичный «гадкий утенок» - смотрела на него, не отрываясь. Будто силилась что-то вспомнить. Ее лицо показалось Степунку отдаленно знакомым. Ладно, потом будем разбираться, сейчас главное, предотвратить панику и провести занятие.
-Бояться меня не надо, если вы что-то не знаете или не помните, я готов вам помочь. Можете всегда задавать вопросы, так будет легче разобраться со всеми трудностями. Ну а теперь начнем. Плие. Первая позиция, руку в подготовительную, и-раз-и-два..
Он сделал аккомпаниатору знак, означающий "можно начинать", и занятие покатилось по накатанным рельсам. Страх с лиц девочек испарился, будто его и не было. Они подтянулись и начали привычно отрабатывать знакомые им движения.
-И-раз-а-два, тандю, закрыли, батман-тандю в сторону, носок тянем…
Он ходил по классу, поправлял «кривые» стопы, начинающие сутулиться спины, «оседающие» локти рук… И чувствовал, как многие вздрагивают от его прикосновения, будто их жгли каленым железом.
***
Это он. Она не помнила его лица – только пальцы, скользящие по ее жестким волосам. Но ей не нужно было помнить черты лица - она узнала бы его даже с завязанными глазами. Василь… Да, его так звали. Но кто он? Где они встречались? Что делали? И.. сама-то она кто и откуда?
Только бы он подошел и дотронулся до ее «скошенного носка», согнутого колена, задранного вверх плеча... Если только дойдет очередь до 34-й ученицы.
***
Степунок поправил локоть очередной ученице и посмотрел на «гадкого утенка», которого он заметил еще до занятия. Девочке явно не светило стать прима-балериной, если, конечно, она не сделает над собой грандиозное усилие. Впрочем, судя по всему, она и не стремилась к этому. Она чудовищно горбилась, даже не пыталась выпрямить колено или натянуть носок, но окончательным приговором ее карьере танцовщицы был ее потухший, отсутствующий взгляд. Балет был ей неинтересен и не нужен – она просто отрабатывала «трудовую повинность» в ожидании дальнейшей участи. Надо поговорить с ней после занятия, объяснить, что если она не хочет заниматься, она совсем не обязана, что она может оставить Театр и поискать себя на другом поприще…
Он посмотрел в ее бледно-голубые глаза.. И поперхнулся. Они больше не напоминали взгляд пойманной в сети рыбы. Теперь девочка смотрела на него в упор – напряженно, с какой-то затаенной надеждой… Будто ждала ,что он поможет ей решить трудную задачу. Или расскажет сказку. Сказку…
Он судорожно сглотнул. Он рассказывал сказки только одной девочке, очень давно, лет 9 назад…Тогда ему стукнуло 16, он как раз заканчивал с отличием хореографическое училище и готовился к поступлению в институт. Потом – болезнь, и необходимость провести две недели в санатории. Сначала он очень переживал, что драгоценное время, отпущенное ему на подготовку к экзаменам, тает, а полноценные занятия тут невозможны… И чтобы хоть как-то отвлечься, он играл с одной девочкой, которая также «поправляла» здесь здоровье после какого-то недуга. Она сразу запала в душу Степунку - маленькая, некрасивая и тихая до пришибленности. Она никогда не играла с другими детьми, все время сидела в уголке и что-то там мастерила. Говорили, что она из детского дома, и, как только поправится, ее отдадут куда-то «в обучение». И вот 16-летний Василь попытался на краткий срок стать старшим братом для совсем чужой ему девочки. Он водил ее гулять и рассказывал ей сказки, а она мастерила ему цветы из бусин, проволоки и обрезков ткани. И не только цветы…. В первый раз он видел ребенка, который творил такие чудеса своими, казалось бы, нескладными руками. А звали ее.. Как же ее звали? Я..Ясн..
Девочка почувствовала его взгляд и буквально «впилась» глазами в лицо «педагога». Степунок вздрогнул. Ошибки быть не могло- она вытянулась, похудела, но спутать ее с кем-то еще было невозможно. Казалось, что она вот-вот наклонит голову и спросит: «так что же случилось с заколдованным принцем?»
Степунок подошел к ней, нежно взял ее за локоть.
-Держи спину чуть прямей, - еле слышно сказал он. – И не смотри в пол – там же нет камней, как в речке.. Помнишь?
Она не ответила, но Степунок почувствовал, что она напряглась, как туго натянутая струна.
-А, может, тебе не стоит заниматься танцами? – спросил он. – Ведь тебе же совсем другое интересно. Я же помню, какие красивые цветы. Какие красивые куклы у тебя получались, Ясна.
Сначала ему показалось, что грянул гром. Но это всего лишь аккомпаниатор, трепеща от праведного гнева, поднялся и резко уронил крышку рояля. Василь запоздало понял, что последнее предложение он произнес в полный голос.
Воцарилась тишина. Степунок обвел взглядом зал, и словно сквозь марево увидел замерших в нерешительности «марионеток», столпившихся в замешательстве «звездочек» в дверях.. Аккомпаниатора, который смотрел на него как на мелкую, но крайне противную тварь.. И Ясна. Ясна, которая смотрела на него пустым бессмысленным взглядом, таким, что он даже испугался: а слышит ли она его?
-Вы.. вы понимаете, что вы наделали?- в голосе аккомпаниатора прорезались одновременно гневные, истерические и испуганные нотки. – Я ведь не могу это так оставить, я буду вынужден сообщить..
Степунок вдруг почувствовал невыразимую усталость.
-Не утруждайте себя, - сказал он. – Я сам зайду к вашей.. начальнице и все ей скажу.
Он потрепал –каждется, довольно неуклюже- Ясну по плечу, и прошел к выходу. «Звездочек» как ветром сдуло, стоящий у двери капельдинер гадливо отшатнулся от него.
А 34-я стояла у станка. Класс опустел – аккомпаниатор вышел, все ее товарки, не сказав ни слова, покинули комнату.. И только она стояла. Для нее не существовало ничего. Кроме одного единственного слова.: Ясна.  У нее есть имя. Ее зовут Ясна..
***
Хозяйка положила сигарету в пепельницу и посмотрела на угрюмо молчавшего Степунка. Ее лицо не выражало ни отвращения, ни гнева. Скорее это было отстраненное и слегка насмешливое любопытство натуралиста, наблюдающего за тем, как опрокинутый жук пытается, отчаянно махая лапками, перевернуться на спину.
-Конечно, если вы так хотите, я дам вам расчет, - медленно и вроде даже доброжелательно сказала она. – Но не кажется ли вам, что глупо увольняться, проработав только один день? И что многие спят и видят, как бы попасть в Театр, а вам –вам! – представилась такая возможность. И теперь вы хотите отказаться от нее, только потому, что здешние порядки показались вам... несправедливыми?
-Показались? – Степунок яростно сверкнул глазами. – Да где это видано, чтобы ученикам раздавали порядковые номера, более того, совершенно не интересовались их  личностью? Вы и ваши (он усмехнулся) Мастера вряд ли давали себе труд подумать, что Ясна, конечно, не самая талантливая ученица, зато из нее бы получилась совершенно замечательная…
-Оставьте свои сантименты при себе, - устало поморщилась женщина-струнка. – Ваши трогательные отношения с этой девчонкой – ваше личное дело. А что до порядковых номеров, - она усмехнулась.- Что до порядковых номеров... Знаете, почему Театр пользуется таким успехом? Не потому, что мы работаем хорошо, на совесть – хотя и поэтому тоже. Дело в том, что каждый из нас – не столько человек, сколько функция. Функция любого мастерства – Танцовщика, Декоратора, Художника, Костюмера, доведенная до абсолюта, до совершенства. Имя, Личность – в этом слишком много наносного, человеческого, что может помешать чистому искусству. Принести туда слишком много грязи, приземленности.. Вы не думали об этом?
Она улыбалась, голос ее звучал мягко, почти участливо, но от того, что она говорила, Степунка передернуло.
-Именно человек и делает искусство, - хрипло сказал он. – Живой человек с живой душой. А ваш.. чистый балет (он постарался вложить в эти слова как можно больше презрения)  - может красивый, но мертвый.
Хозяйка посмотрела на него донельзя усталым взглядом. Взглядом существа, отчаявшегося втолковать недалекому собеседнику прописные истины.
-В таком случае, господин Степунок, вам здесь делать нечего. Все, чем я могу вам помочь – дать расчет и написать рекомендацию, с которой вас примут в любой театр, где процветает.. живое искусство.
От сарказма, прозвучавшего в последних словах, Степунок вздрогнул.
-Спасибо, без Вашей рекомендации я обойдусь.
-Что же, в добрый путь, - она усмехнулась и повертела в руках ножницы. Острые, с блестящими лезвиями.
-Вы ИМИ вырезаете память? – спросил Степунок гадливо.
Хозяйка рассмеялась.
-Как знать…
Когда он был уже на полпути к двери, ее голос заставил его замереть на месте.
-А вы не подумали о том, что эти ваши.. несчастные вполне довольны своей жизнью здесь?  Что их здесь все устраивает?
Степунок резко развернулся.
-Да! Потому что они не знают ничего другого!
-А они и не хотят другого.  Им так удобно жить – выполнять правила и предписания, не думая ни о чем. Поймите, если им дать имена и запустить в Большой Мир – как вы, вероятно, хотите - они испугаются и попросятся обратно, сюда. Разве вы не помните, какими взглядами они вас провожали?
Степунок молчал.
-А эта ваша… Яна? Думаете, она будет счастлива, что вы сообщили ей ее имя? Скорее всего, она испугается. И не захочет иметь с вами ничего общего.
Она развела руками.
-Просто хочу вас предупредить. А теперь – в добрый путь.
Степунок вышел. В коридоре наткнулся на Капельдинера – того самого, кто его встречал сегодня утром, или другого? А, какая разница… Они все так похожи… Степунок пошел было к лестнице - но вдруг рванулся к старику, схватил его за лацкан пиджака и тряхнул что было силы.
-Послушайте.. Ну зачем вы здесь?! Зачем? У вас ведь, наверное, где-то есть семья, дети, внуки… У вас есть Имя.. Зачем вы здесь, на положении бессловесной твари? Рядового солдата? Ведь вы могли быть где-нибудь главным, первым…
-Капельдинер с ужасом, с омерзением стряхнул руку Степунка.
-Идите отсюда!  Что вы..
Он не закончил фразы, с достоинством отвернулся и прошествовал мимо.
Степунок почувствовал затылком чей-то взгляд. В дверях кабинета стояла Хозяйка и почти с сочувствием смотрела на него.
-Идите уже, сказала она даже будто бы дружески. – не теряйте времени.
Степунок брел к выходу, как пишут в книжках – «не разбирая дороги». Впрочем, ноги сами несли его туда, куда надо – так не хотелось больше тут оставаться…
Навстречу ему, болтая о чем-то своем, прошли двое рабочих сцены. Василь попытался их обойти, но они сами шарахнулись от него – как будто он был той самой скользкой «болотной тварью» из их с Ясной сказок…
Он горько усмехнулся. Революции не получилось, да он, по сути, и не стремился к этому. Он просто хотел немного помочь этим девочкам и…Ясне.  Ясна… если взрослые люди здесь шарахаются от него, как от прокаженного, так чего же хотеть от девочки, почти ребенка? Конечно, она испугалась, и теперь постарается как можно быстрее его забыть… Да и непонятно, вспомнила ли она его?
-Василь! Васи-иль!
Степунок обернулся, все еще не веря. Синий тренировочный купальник с дурацким номером «34», растрепавшиеся, выбившиеся из плена тугого банта волосы, широко раскрытые васильковые глаза… Она летела прямо на него, и Степунку пришлось расставить руки, чтобы поймать ее – как тогда, когда она бежала к нему вниз по ступеням пансионата…
Она вжалась в него, вцепилась в дешевую куртку. Подняла глаза:
-Василь, возьми меня с собой.. А то я опять все забуду…
Он гладил ее по волосам – и как он раньше мог думать, что они некрасивые? И как ее лицо могло показаться ему невыразительным?
-Ты точно хочешь? – он почти прошептал это, но она прочитала по губам. Кивнула.
-Слушай, я тут живу, неподалеку… Снимаю комнату у знакомой моих родителей, она хорошая женщина, поймет… В Театр больше не вернешься, и танцевать не будешь. Сможешь учиться на художника, декоратора, у тебя получится..  Ладно, поговорим дома. Ты сможешь быстро собраться? Я подожду тебя на улице.
-Хорошо, я буду у входа, - он погладил ее по голове и собрался было выйти, но она его удержала.
-Погоди.. Назови меня еще раз.. по имени.
Степунок посмотрел еще раз в голубые глаза, такие глубокие, с трепещущей на дне мольбой.
-Ясна, - сказал он. –Ясна.
***
Вещей у нее было немного. Когда ее отдали сюда, «в обучение» («вдруг какой толк выйдет?»), почти все ее вещи забрали. Хозяйка рассеянно потрепала ее по голове и сказала, что «ей больше это не понадобится». Кто же знал…
Брать что-то смысла не имело, но надо хотя бы переодеться – не идти же в купальнике в город (она уже успела забыть, что это такое, Но вряд ли там ходят вот в таком виде..). Она содрала его с себя с омерзением, как сдирают корку грязи с кожи. Кинула на пол, стараясь не смотреть на вышитые цифры на нем – слишком долго они мозолили ей глаза… Можно одеть платье с так и не починенной оборкой – оно, конечно, ей не идет, но не беда, потом найдем что-нибудь еще.. Василь найдет.
Одевшись, она шагнула к порогу пустой спальни. И замерла. Все-таки страшно, кто знает, что там, за стенами Театра… Вдруг там притаилось что-то такое, отчего ее не защитит даже Василь? Может, не надо?..
Из коридора раздался голос кого-то из ее товарок, коротающих время в ожидании следующего занятия. Девочки, аккуратненькие, милые, все, как одна, в одинаковых купальниках.. Все, что у них есть  - это номера. Скучные, нудные, не имеющие вкуса.. А у нее есть Имя. Она не 34-я в третьем ряду. Она Ясна.
«Надо», сказала она себе. Надо.
Она спускалась по мраморной лестнице – последний раз в жизни!- а на верхнем лестничном пролете, облокотивших о перила, стояла Хозяйка и смотрела ей вслед. Ну что  же, Степунок, а ты был не так уж и не прав, подумала она с усмешкой. Конечно, перевернуть наш идеальный мирок тебе не под силу, но эту девчонку я тебе, пожалуй, уступлю..  Ведь постоянные победы – это скучно, ради разнообразия можно и уступить – совсем немного. Надеюсь, у тебя хватит ума успокоиться на этом.
А «Девчонка» подошла уже к двери, взялась за массивную металлическую ручку – и только тогда ее догнал голос Капельдинера, все это время с тревогой следившей за ней:
-Ученица, - он не помнил ее номера, - ученица, вы куда?
Девочка медленно развернулась. Посмотрела ему в глаза – долго, пристально, почти без выражения. И уже стоя в дверном проеме, сказала:
-Неважно. И.. я не ученица. Меня зовут Ясна.