Вкусная баланда

В один из теплых сентябрьских дней 80-х годов  прошлого  века, в лагерь ИС 36/2, что в селе Чернокозово Наурского района, на автозаке, под строгим конвоем доставили арестанта преклонных лет , осужденного  по статье «злостное хулиганство, совершенное  с причинением тяжких телесных повреждений».
Преступление заключалось  в том, что он избил  жену-старуху за отказ его накормить.
Но если быть до конца правдивым,  это  было совершено им  не просто за  разовый отказ, а за постоянные, системные отказы на протяжении всех 45 лет совместной жизни.
По этой причине   он редко ел горячую, вкусную пищу, да и то, только в гостях у знакомых или родственников.
Его неизменный  рацион состоял из сухого  куска хлеба или чурека, консервы и плавленого  сырка, да черного, как кузбасский уголь  и горького, как полынь,  грузинского чая.
И это было бы полбеды, если бы только в этом он ощущал дискомфорт.
То же самое происходило и в других   жизненных необходимостях быта: ни постирать, ни погладить, ни почистить.
Она никогда не была ему женой в полном смысле этого слова.
Ну, ничем, абсолютно ничем она не хотела себя утруждать!
Единственное, на что она оказалась чересчур, в высшей степени способной, так это чуть ли не через каждый год рожать.
Был даже случай, который вошел в местный фольклор, став анекдотом.
Когда в очередной раз её ночью поджало, поднялись  сильная гроза и ветер, после чего  упало  несколько здоровенных деревьев, порвав электролинию на опорах.
Рано утром на углу у  дома с задумчивым и немного удивленным  выражением лица стоял дядя его по отцу, старик высокого роста, славившийся изощренным  юмором  и язвительностью. 
На вопрос прохожего
-Какие новости за ночь?-
старик возбуждённо ответил:
-Новость, как обычно, у нас одна! 
Наша сноха  принесла на свет  двойню...
Если бы с помощью Всевышнего в это время не выключился свет,  сноха не остановилась   бы   до самого рассвета…! -.
В этом плане она оказалась очень плодовитой.
Правда,  часть  из  родившихся детей  умерла от недосмотра и болезней.
Те, кто остался жив, выросли, обзавелись собственными семьями, разъехались кто в город, кто в дальние края на заработки за длинным рублём.
Редко кто из них заглядывал в гости к старикам, занятые своими семьями и заботами.
Так что старик остался с нею один одинешенек.
В доме, на краю села, чуть ли не на  самой вершине лесистого склона, под которой виден был только крутой обрыв, куда иногда хотелось столкнуть жену-неряху.
Даже думал заново жениться, но этому уже мешал возраст.
Стеснялся того, что скажут знакомые, родственники, дети.
И он, смирившись с судьбой горемыки, окончательно перестал  помышлять об этом.
Было  обидно до боли от напрасно прожитых лет с той, которая была совершенно никудышней,  никчемной  женой и  хозяйкой дома.
Ленивая, целый день лежала она на кровати, отвернувшись к стене или ходила по соседям, собирая всякие сельские сплетни.
И вот в один прекрасный день, будь он неладен, Исмаил не выдержал.
Это было  через несколько дней после того, как  гостил он  у своего друга детства. И такие жижиг-галнаш (чеченское национальное блюдо)его жена приготовила, что он позавидовал своему другу белой завистью. Он подумал о своей жизни, а когда  отведал, слёзы потекли из глаз при  мысли, что ему сегодня надо вернуться домой...
И вот  дома, наутро, на просьбу разогреть  чай, жена, с ухмылкой на лице, ответила отказом, пробурчав себе что-то под нос.
Исмаил собрал воедино всю накопившуюся за полвека злость, унижения, лишения, неудобства,   неудавшуюся, испорченную  свою жизнь. 
Скрепя зубами, так что желваки заходили на скулах,  молча  вышел во двор и  взял  в руку толстую сухую ореховую палку, лежавшую под навесом. Осторожно смотрелся, кругом ни души.
Тихо зайдя в дом, встал у кровати ничего не подозревавшей  благоверной, долго всматриваясь в  ленивую позу её небрежно  распростертого тела.
Широко расставил ноги, представив себя маршалом Буденным на коне и  во взмахе, с придыханием, словно рубил кавалерийской шашкой ненавистного фашиста, от души, на сколько у него хватило сил, ударил  её по худой, длинной спине. 
Глухой треск служил подтверждением верного  попадания.
Жена громко вскрикнула, упала с кровати, а потом, проворно вскочив, словно  кобыла-трехлетка,  поскакала  резвым аллюром вниз по улице, размахивая платком в руке,  с развевающимися  по ветру жидкими седыми космами.
Оглушительный, пронзительный  крик оглушал окрест:
 -Вай Дели-и-и-и, со йийна шуна цо..!!! Орца Да-а-а-а-ла!!!-
 (О Бо-о-о-же мой!! Меня он убил!!! Караууул!!! Спаситееее!!!)
Все соседи  высыпали на  улицу.
Через полчаса в доме появился участковый, старший лейтенант милиции и, взяв Исмаила за шкирку,  вместе с  палкой, ставшей  вещьдоком, сопроводил  в районный отдел.
Исмаила спешно осудили на 4 года. Женщину, «друга человека», тем более горянку, бить запрещалось.
Это было резонансное и общественно опасное деяние.
Событие взбудоражило  всё село и весь район.
В местной газете появилась гневная статья с осуждением безжалостного тирана.
На суде выступил даже общественный обвинитель, из так называемого «женсовета при райисполкоме», который требовал сурового наказания нарушителю.
 Но ему повезло, суд на удивление оказался гуманным, то ли  благотворно воздействовал чистый, горный воздух с целительными родниками, то ли просто человеческая жалость, то ли сочувствие и мужская солидарность судьи, а может и  всё вместе.
Отбывать наказание определили в лагерь, считавшийся пионерлагерем при  сравнении с   другими аналогичными  местами системы исправительно-трудовых учреждений страны.
Исмаил  никогда не сидел в тюрьме и не ведал  о темных глубинах уголовного мира,  если что-то и слышал, то из рассказов знакомых.
Он  был немощен и худ,  еле передвигал ноги, администрация лагеря, сжалившись над ним, пристроила его на  легкой работе в производственной зоне, чтобы он мог  убирать стружки  из под деревообрабатывающих станков.
Здесь ему сразу понравилось.
Вовремя кормят, уводят спать после работы.
Четкий распорядок рабочего дня по расписанию.
Единственное неудобство то, что перед глазами маячат на сторожевых вышках солдаты с автоматами, которых почему-то здесь зовут «вертухаями».
Это, наверное, думал Исмаил,-  потому,  что они наверху сидят, тогда я тоже выходит «вертухай», жил в селе на самом верху-.
Да ещё давит на мозги  слишком высокий забор вкруговую с несколькими рядами густой колючей проволоки.
Он  размышлял, вот бы одну катушку такой проволоки  домой унести, после освобождения.  У них на складе, наверное, её много.
Отгородил бы свой  забор, а то, все собаки да козы села, пролезая в штакетник, весь огород затоптали.
 …Исмаил сразу же нашел в лагере несколько осужденных одного с ним возраста, общались, делились пайком.
Молча наблюдал, устроившись на солнцепёке у барака, как осужденные идут к своим рабочим местам и глубоко вздохнув, с опущенной головой, плёлся  за ними.
Он иногда рассказывал о горном селе Ведено, о несладкой жизни своей и в его потухших глазах читалась беспредельно пронзительная грусть.
Когда он в молодости собирался жениться, ему говорили, что из его избранницы  не получится хорошей жены. 
Предупреждали, что она лентяйка, что у них, в семье родителей, никогда не было порядка.
Что они живут  так, как будто собрались куда-то сегодня же съехать.
Что яблоко от яблони недалеко падает. 
Но он не послушал никого, ни мать, ни родных, взял и женился.
Сказал, твердо уверенный в своих возможностях воспитателя- «Я её воспитаю!».
В итоге, ровным счетом, не смог ничего.
Победила, как всегда и бывает,  женщина.
И более того, она же вконец довела его до тюрьмы.
…В зоне была огромная столовая, куда заключенных ежедневно водили на кормёжку. Щекочущие ноздри  кисло-пряные запахи жареных, пареных мяса, картошки, перловки, баклажанов, перца, лука, кабачков  разносились по всей территории зоны.
 В склад лагеря, помимо централизованных плановых поставок по тюремной системе, попадала из полей и ферм  совхозов, колхозов и из торговой сети района  различная продукция не самого лучшего качества.
А в зону из склада  шло то, что оставалось после сортировки и отбора для нужд лагерного руководства.
Служба снабжения лагеря работала исправно,  не упуская при этом  своей  выгоды.
Данная   продукция оформлялась под видом  средней категории, цена в документах  выставлялась соответственно, а фактически  поступала  в цех столовой, как правило, самого низшего сорта.
Разница в цене оседала  в кармане жулика-снабженца из лагерной администрации.
За колючей проволокой находился совершенно бесправный контингент, жаловаться не смел никто, так как это могло быть  себе дороже.
Но тем сильнее был дурманящий, стойкий  запах, вылетающий из окон и дверей столовой,  рассеивающийся только к вечеру.
Исмаил с нетерпением ждал часа, чтобы сесть за стол с едой, в предвкушении  скорого удовольствия.
При приближении этого времени у него начинали обильно течь слюни.
В один из дней,  на обеде в столовой лагеря, Исмаил с явным удовольствием съел овощной салат,   жидкую баланду  и два куска черного хлеба с маслом, вытирая пятерней капельки пота со лба.
Затем выпил  из граненого стакана компот из сухофруктов, довольно озирая лица  своих товарищей по столу.
Когда вышли во двор, с блаженным удовольствием, как будто сделал большое и важное открытие в своей жизни, сказал одному из солагерников:
- Ахьдан! 
Дуьненчохь дуккхо а ваьхна со.
Валлах1и-Биллах1и, бакъ ма ду хьуна..., цкъа а кхузахь  санна
 мерза чам болуш кхача  биана ма бац ас!
 Ма ч1ог1а дика яа х1ума йокха кху хаза хьошал дечу х1усамехь! -
(-Ахьдан!
Немало лет  прожил  я на этом свете.
Клянусь Аллахом, говорю тебе чистую правду!
В жизни своей я не ел ничего вкуснее!
Как же всё таки  хорошо  готовят  еду  в этом гостеприимном доме!-)