Часть 3. Своё и чужое

- И как теперь целоваться? – Дима морщился, глядя, как Александр обильно смачивает вату перекисью водорода и нацеливается на его губы. Желудок судорожно сжался в ожидании боли. Мама всегда мазала зелёнкой его разбитые коленки и дула, говоря какие-то милые присказки. Дима мужественно терпел, стиснув зубы, и обещал маме больше не бегать как угорелый и не разбиваться. Потом коленки заживали, и все обещания благополучно забывались.
Две ранки на нижней губе вновь начали кровоточить, стоило только чуть шире открыть рот.
- По-отечески в лобик, - улыбнулся Александр и чмокнул явно недовольного таким предложением Диму в лоб.
- Хреново как-то, - помотал тот головой. Александр бережно промокнул ваткой нижнюю губу, и Дима тут же замолчал, заворожённо вглядываясь в его сосредоточенное лицо. Больно не было, было интересно. Прям как врач-хирург на сложнейшей операции – предельная концентрация. А Дима ценный пациент, причём весьма пораненный и истекающий кровью, жизнь его висит на волоске – ни одного лишнего движения.
- Тогда можно ещё в ушко поцеловать, - Александр наклонился и ласково коснулся губами ушной раковины, слегка прикусил кончик и быстро отстранился, очевидно, почувствовав, как Дима вздрогнул.
- Уже лучше, - вздохнул тот, жмурясь от удовольствия. Голову приятно вело от выпитого, и всё плохое осталось за пределами этой комнаты. Здесь можно лишь наслаждаться. – А ещё куда?
- В шейку, - горячие сухие губы прихватили кожу на шее, и Дима пискнул от щекотки, сжимаясь, и широко улыбнулся. Ранки опять закровили, но было уже наплевать.
- А ещё раз в ушко! – хихикал Дима, запрокидывая голову и позволяя целовать себя куда угодно.
- И в шейку, чтобы не обиделась.
- Саша… - прошептал Дима, когда Александр прекратил его смешить и щекотать, и стал осматривать руки. Костяшки припухли и побагровели так, будто Дима дрался не с живыми людьми, а с бетонной стеной. Пальцы практически не гнулись и казались тяжёлыми и какими-то инородными, словно плотные горячие перчатки стягивали кожу. И инстинктивно хотелось их снять.
- Мм? – Александр кивнул, типа он слушает. Ему явно не нравилось то, что творилось с Димиными руками. – Долго заживать будут.
Дима тихо зашипел, когда новая порция перекиси увлажнила раны на правой руке - неприятно щипало.
- Я тебе когда-нибудь признавался в любви?
- Ну было пару раз, что-то такое припоминаю, - Александр говорил, привычно улыбаясь, едва заметно приподнимая уголки губ. Но Дима видел, что на дне его глаз плещется нечто более глубокое и тёплое, отчего во рту пересыхало и становилось жарко.
- А хочешь, я признаюсь, безо всякого стёба и шуточек, как положено?
- Хочу, - серьёзно проговорил Александр, мельком глянув на Диму. Он обработал вторую руку и потянулся за бинтом, но не успел. Те самые руки, которые он только что лечил, обхватили его за пояс и вернули на место.
- Я люблю тебя, Саша, - Дима прижался щекой к его груди и коротко выдохнул. Он говорил тихо, но чётко, так, чтобы ни одно сказанное слово не потерялось. Александр всегда очень трепетно относится к словам и не разбрасывается ими. Дима тоже не будет. – Сашенька… Сашка. Ты мой самый дорогой, самый любимый человек. Я всегда думаю о тебе, всегда жду. Хороший мой, Саша… Если меня спросят, какой день самый лучший – я отвечу, что тот день, когда ты впервые сказал, что любишь меня. И я знаю, что даже через много-много лет я буду помнить его как сейчас. Люблю тебя и чем дальше, тем сильнее. Сашенька…
Дима поднял голову и смущённо улыбнулся, глядя на смотрящего на него Александра. Тот был польщён, явно, и даже не скрывал своего удовольствия.
- Димка-Димка, - вздохнул он, потеребив волосы на его виске, - и зачем ты полез в драку? Сейчас бы целовались как положено.
- А наплевать, Саша… - Дима поднялся с кровати и крепко обнял Александра за шею, не обращая внимания, что когда-то что-то там не гнулось и болело, приблизился вплотную, игриво скользнул по губам. – До свадьбы заживёт.
- Я осторожно…
- Да как угодно.

Вроде бы и дом как дом, ну подумаешь, кровать странная - высокая, холодная… чужая. Но Дима никогда не считал себя принцессой на горошине, спал, где положат. И у Ляльки иногда приходилось спать на скрипучей раскладушке, когда они только въезжали в новую квартиру, и у Викиных родителей на даче он спокойно дрых на полу, скатываясь со слишком короткого матраса. Потом Вика призналась, что влюбилась в Диму, увидев его спящим под столом. Дело было не в том, где именно спать, а в том, что Дима считал эту кровать враждебной, и дом тоже. Словно они были против Диминого присутствия тут. У любого места есть своя энергетика, и у дома она тоже была, почти ощутимая. Днём ещё как-то можно было отвлечься, а вот когда за окном темнело, становилось страшно.
Дима проснулся посреди ночи и, завернувшись в одеяло, встал с кровати. Александр всегда давал ему отдельное тёплое покрывало, сам же спал, накрывшись тонкой простынкой. Дима несколько минут смотрел на Александра, так редко удавалось увидеть его спящим. Он казался очень строгим, сосредоточенным.
Тело бил предутренний похмельный озноб и страшно хотелось пить. Повязки на руках ослабли – пришлось снять их совсем. Кожу неприятно стянуло, но кровь больше не шла. До свадьбы заживёт, лениво подумал Дима, осторожно ступая по паркету, чтобы доски не скрипели под ногами. Пол был холодным. Весь дом был холодным, словно все окна были открыты настежь несколько дней. Александр любит большие и пустые пространства, светлые тона в интерьере и порядок. Дима - наоборот.
На кухне шелестели новомодные часы, квадратные, металлические. Показывали три утра. Дима не мог спать спокойно в этом доме, чувствовал себя, как на поле, где всё простреливается на сотни километров, или как под камерами папарацци, под прицельными взглядами коллег по работе. Дима совсем забыл про их мнение.
- Всем до всех есть дело, - сказал Дима апельсиновому соку, булькающему в бумажной коробке, которую он достал из холодильника. По лицу пробежала судорога, и скулы заломило от предвкушения яркого цитрусового вкуса. – Мне бы тоже было интересно… наверное.
Дима зевнул, забыв про разбитые губы, во рту стало солоно от крови. Опять. Определённо в драке всё-таки больше минусов, чем плюсов. И лучше избегать открытых столкновений, подумал Дима, отхлёбывая ледяной кислый сок и наслаждаясь. Первичные потребности прежде всего.
Дима не хотел, чтобы Александр знал имена. Вспоминая перекошенное от страха лицо Коли, сидевшего на полу туалета и закрывающего рукой голову, Дима не испытывал ничего, кроме жалости к нему, к себе, ко всей сложившейся ситуации. Зачем вечно безденежному лоботрясу ещё и гнев Александра? Коля и так всё понял, по крайней мере, Дима на это очень надеялся.
Хорошо сидеть дома и никого не провоцировать, и лишний раз бы ёще не думать. Может, работать на дому?
Дима плотнее завернулся в покрывало и, прихватив с собой кружку с соком, вновь поднялся на второй этаж. Александр спал на спине, подложив под голову правую руку, чтобы Диме было удобнее прижиматься к нему. Привычка.
И фиг бы со всеми этими Колями, Ромами и остальными несогласными – это такая мелочь по сравнению с тем, что Александр привык спать, обнимая Диму.
Покрывало прошуршало по ковролину. Спать не хотелось напрочь. А попусту терять время Дима никогда не умел. Жалко. В конце концов, на ноуте у Александра всегда есть интернет. Он же пользуется Диминым, значит, и Диме можно.
Натянув на себя первую попавшуюся в шкафу футболку (что-то неминуемо вывалилось на пол, где и осталось лежать до утра) и прихватив с собой ноутбук, Дима вновь спустился в кухню – поближе к холодильнику с холодным соком. Сушняк – это вам не шутки.
Монитор мягко светился в темноте и намекал на незаконченную работу. Одновременно Дима вёл три проекта – два детских садика в новом районе на окраине и здание областного казначейства. Всеволод Игнатьевич особенно рьяно отбрыкивался от проекта казначейства – старое советское здание, напоминающее о съездах ЦК КПСС, которое нужно было переоборудовать в минимальные сроки за минимальные деньги, не вызывало трепета ни у одной строительной конторы в городе. Дима посмотрел на заказ и, пожав плечами, сказал – можно придумать конфетку. В последнее время идеи приходили быстро и весьма неожиданного качества. Дима не боялся рисковать. После того как Эрланген взялся строить по его проекту, ему стало спокойнее. А может быть, после того, как Александр простил его?
Дима очень редко вспоминал о Юре. Только иногда оно само накатывало, словно ледяная вода и дыхание перехватывало – ведь было же…
Рихард опять прислал письмо. Дима загрузил его в переводчик и по ключевым фразам понял, что австриец зачем-то рассказывает ему о своей семье, о своей девушке, даже фотографии приложил себя и девушки в окружении пяти вертлявых пятнистых щенят. А он очень симпатичный человек, этот Рихард, подумал Дима, рассматривая светловолосого парня лет двадцати семи - светлокожий, рыжеватый, с россыпью веснушек на тонкой переносице. Он улыбался широко и открыто, весьма располагающая улыбка.
В конце Рихард просил прислать фотографию для журнала. На секунду Дима почувствовал лёгкий приступ паники, ему казалось, что всё начинается снова, как с Юрой. Дима пришлёт фотку, Рихард оценит его смазливость, потом оценит его чувство юмора, а потом ещё что-нибудь оценит, и не сможет остановиться… Мысль промелькнула и тут же исчезла.
- Я бегу, чтобы жить, а вокруг ликует паранойя, - напел Дима и тихо засмеялся. – Ну такой прям нужный кадр, куда деваться. Да и Юре был нужен вовсе не я.
Вот только откуда взять фотку, Дима не знал. На своём компе у него ничего подобного не было – истреблялось на подходе, а фотографироваться специально для Рихарда казалось верхом безумия. Дима на автопилоте зашёл в «Мои документы» Александра – вдруг что завалялось случайно - и навёл курсор на папку «Дима». Так просто… и весьма неожиданно. Даже папку создал! Дима закусил нижнюю губу и беззвучно выругался. Губа вновь потрескалась и заныла. Но об этом он забыл сразу, как только перед ним развернулась целая прорва фотографий и каких-то видеозаписей.
- Вот бляя, - протянул Дима, не моргая, глядя в экран на себя любимого. Тут были и летние фотографии, сделанные Юрой в парке, и кадры из клуба, где пьяный Дима тычет в объектив козу и пытается изобразить брутального панка. Потом Дима на танцполе обнимает какую-то девушку, чтобы не упасть, очевидно. Лида хихикает в объектив и показывает пальцем на спящего за монитором Диму. Ещё и видео есть! Лида снимала, как Дима сопит и резко вздрагивает, просыпаясь, когда в кабинет заходит Всеволод Игнатьевич. Потом они что-то едят на корпоративе руками, смеются и танцуют. И к этому тоже прилагается видео.
Ещё были фотографии из Флоренции, сделанные самим Димой и Александром. Город, гостиничный номер, даже пенная ванна, и мокрый лохматый Александр недвусмысленно манит Диму пальцем, - иди сюда, деточка. Даже сейчас у Димы мурашки стадом пронеслись по спине от одного властного взгляда, и захотелось побежать будить!
И ещё куча какой-то порнографии, про которую Дима напрочь забыл… А Александр собрал. И, быть может, поэтому фотки не показались Диме ужасными, и не захотелось резко их удалить, даже явно не удавшиеся с перекошенными физиономиями и мутными фонами. Неужели Александр их пересматривает? Хотя… кто его знает, он странный.
- Выбирай – не хочу! – протянул Дима, довольно улыбаясь. На весь экран была развёрнута его фотография, стриженного, летнего и такого счастливого, что Дима и впрямь сам себе позавидовал. И опять захотелось разбудить Александра, чтобы целоваться.
Рихард, может, тебе всё заслать? Сразу поймёшь, с кем имеешь дело.

- Саша, - Дима сидел за столом напротив Александра и хмуро возил салат по тарелке, размазывал по краям, а потом вновь собирал в центре. – Не нужно их искать. Это моя история.
С утра Диму осенило, что Александр непременно найдёт Колю и Рому и убьёт, как когда-то обещал. Это Дима может тридцать раз забыть о своих обещаниях, а тот никогда, быть того не может. Догонит и добавит.
- Ешь салат с удовольствием, иначе без толку. Не опоздай на работу.
Так и есть, твою мать. Убьёт, когда найдёт. Если уже не нашёл и торопится на работу, чтобы распорядиться, где закопать трупы.
- Блин! – Дима нервно кинул вилку и отвернулся к окну. Есть расхотелось напрочь. – Я прошу тебя оставить их, так пойдёт?
Александр встал из-за стола и, подойдя к Диме, поцеловал в щёку.
- Это и моя история тоже. И раз уж нас двое, то позволь и мне быть мужиком, моя радость, - он говорил абсолютно серьёзно и очень холодно, так, словно Дима оскорбил его своей просьбой.
- Подло… они посчитают, что я тебе пожаловался, потому что сам не в состоянии…
Александр криво усмехнулся и отошёл к разделочному столу, где, тоже психуя, призывно пищала кофеварка, налил себе крепкий кофе и достал сигарету. Он так редко курил по утрам, что этот непривычный жест вызвал неконтролируемое желание сжаться, куда-нибудь заползти и отсидеться до лучших времён. Дима смотрел на Александра и не мог понять: нравится ему то, что он видит и чувствует, или всё-таки не очень. От ощущения опасности во рту скапливалась слюна, и сердце начинало биться быстрее, обнажая мазохистские наклонности. Реальность становилась чёткой и острой - мгновенно просыпалось возбуждение, раскручивалось внутри, подчиняя себе все мысли. То, что всегда принадлежало Александру. А с другой стороны, от разрушительной силы напряжения, исходящего от фигуры и жестов Александра, рассыпалось нечто, столь трепетно выстраиваемое между ними. То, что было только Димино. Нежность не может соседствовать рядом с порабощающим, властным взглядом.
- Не посчитают, тем более что ты в состоянии.
Дима коротко выдохнул и поскреб пальцами лоб. Пальцы были ледяными. Иногда с Александром было очень сложно объясниться. И казалось, что две противоположности никогда не приблизятся друг к другу, как ни старайся. Но Дима хотел, чтобы его поняли правильно, чтобы услышали.
- Саша, - начал он и выдвинул из-под стола ещё один стул и поставил рядом с собой, предлагая Александру присесть и не маячить с таким хмурым лицом у него за спиной. – Посиди со мной пять минут.
Кружка бесшумно опустилась на стол рядом с развороченным Диминым салатом. В нос ударил яркий запах крепкого кофе и сигареты. Александр молча сел на стул и вальяжно закинул одну ногу на другую. Он казался предельно расслабленным. Только вот курил с утра, глубоко затягиваясь.
Дима прижался коленками к его ногам и подпёр рукой подбородок, посмотрел снизу вверх, улыбаясь.
- Саш, ну забей, у нас же всё хорошо… зачем портить? И почему мы вообще думаем об этом с утра? Я тебя не увижу два дня, а мы говорим о чём-то неприятном…
Александр затушил недокуренную сигарету и хлебнул кофе, смывая вкус никотина. Дима громко сглотнул, глядя на его потемневшие от горячего напитка губы.
- Я не хочу, чтобы ты плакал, - мягко ответил Александр и, положив руку Диме на коленку, слегка помассировал. Потом продвинул руку вверх по бедру, сильнее сжимая пальцами. Дима шире расставил ноги и подался вперёд, коснулся губами щеки Александра, потом проскользил к губам и, закинув руки на плечи, поцеловал. Голову приятно кружило – ощущения, как после первого бокала вина наполняли до краёв, приятная расслабленность, лёгкость, вседозволенность.
- Просто я нытик, - засмеялся Дима, неожиданно обнаруживая себя сидящим на коленях Александра. – Маменькин сыночек, любимый братик… и ещё ты вот… меня балуешь постоянно, заботишься, нянчишься, как с дитём малым, неразумным…
- Даже и не думаю, - усмехнулся Александр, прихватывая губами волосы на висках и невесомо касаясь губами кожи. – Ты себе льстишь, птичка…
- Как скажете, Александр Владимирович…
Дима забрался ладонями под рубашку Александра и с восторгом гладил тёплую спину, мял кончиками пальцев. Эдакий привычный недомассаж. Хотелось большего, прямо сейчас, когда до выхода из дома осталось десять минут.
- Дима… - выдохнул Александр, крепче прижимая к себе, дыхание его было горячим и неровным. Значит, понравился массаж! – Притормози, автолюбитель.
- Ну давай по-быстрому, - прошептал Дима, усаживаясь удобнее и ловко расстёгивая пряжку ремня на брюках Александра, и хмельно хихикнул: – Как кролики…
- Зайчик мой озабоченный, - Александр подхватил Диму под бёдра и, поднявшись со стула, усадил на стол, рядом с кофе и салатом. Под пальцами чувствовались жёсткие хлебные крошки. От пикантности ситуации захлёстывало жаром – на этой кухне они ещё никогда не занимались сексом. Дима широко развёл ноги, позволяя Александру прижаться к нему вплотную, и откинулся назад. Влажные ладони разъехались на полированной поверхности, и Дима неуклюже плюхнулся на спину.
- Вот неувязок, - захлебнувшись смехом, пискнул Дима и тут же забыл, о чём думал. Александр задрал его футболку и поцеловал в живот, чуть ниже пупка, одновременно расстёгивая джинсы. На месте поцелуя стало щекотно и холодно - прохладный воздух кухни лизнул кожу вслед за Александром. Дима судорожно выдохнул, закусывая губу, и приподнял бёдра, позволяя раздеть себя. Рука скользила по столу, собирая крошки, пахло кофе, по белой кромке пузатой тонкостенной чашки полз солнечный луч, весело подмигивал Диме и растворялся, стоило только закрыть глаза. Дима протянул руку и хотел поймать его, внизу живота горело огнём, словно сотни солнечных лучей направили на него, и тело плавилось в их ласковом нетерпении.
Александр наклонился к Диме и посмотрел сверху, загораживая свет. Провёл пальцами по щеке, легонько коснулся нижней губы, в том месте, где кожу стянули корочки. Почти зажило… Дима отвлёкся от бессмысленного созерцания чашки с кофе и с головой ухнул в чёрный сосредоточенный взгляд. И вот он ответ, виден как белым днём, Александр никогда и не скрывал, что Дима для него больше, чем просто «своё». Он то, что не поддаётся объяснению, не укладывается в категорию, то, что позволяет быть этому «своё».
Дима медленно закрыл глаза и шумно выдохнул. Пусть делает с Колей и Ромой, что хочет… он и без слов всё знает. Главное, решиться на то, чтобы позволить, и не осуждать после.
Удовольствие на грани боли, все границы смяты, стёрты уверенной рукой, и это значит, что можно быть громким, можно быть развратным, пошлым, зло смеяться, ругаться матом и просить, просить… чтобы никогда не заканчивалось, чтобы закончилось как можно скорее, до самого пика, а потом на самое дно, рухнуть, разбиться, засыпаться осколками, расплавиться в воду, течь, скользить… Впитываться досуха, растекаться по всему пространству, не останавливать, не останавливаться. Тянуться к солнцу, сгорать дотла, умирать каждую секунду, воскресать каждую секунду.
«Я во всём и всё во мне…»
- Больно… - как в бреду шептал Дима, кусая губы, вновь до крови, сжимая Александра внутри, пытаясь ласкать себя, но его руки перехватили, подняли вверх, заводя за голову, меняя положение – ещё не время. - Хорошо… - всхлипнул Дима, вновь уплывая куда-то в глубь своих сумбурных ощущений и фантазий. Можно… можно плавать где угодно, сколько угодно, пока не прекратится движение.
Дима мужественно пытался держаться. Даже смеялся, по второму кругу отправляясь в душ и спотыкаясь о разбросанные по комнате вещи.
- Накидал тут шмоток, Александр Владимирович, блин! – психанул, наконец, Дима, когда увязшая в каком-то свитере нога упорно отказалась двигаться дальше и подломилась. – Специально, что ли… чтобы я падал по утрам.
Александр улыбнулся и поставил Диму на ноги, откидывая в сторону опасные свитера и джемперы. Каждый, небось, стоил половину Диминой зарплаты. От этого вдвойне приятно было наблюдать, как ими швыряются.
- Прикинь, была бы у меня аллергия на секс! – глаза закрывались сами собой, и нужно было хоть как-то себя растормошить. Вивальди добивал, и зевающий Александр тоже не особенно призывал бодрствовать.
- Жестоко, - хмыкнул тот и глубоко вздохнул, явно пытаясь побороть новый приступ зевоты. – А у меня на работу.
- Или на еду. Ел бы я и чесался.
- Всё лучше, чем трахаться и чесаться.
- Или вести машину и зевать… - буркнул Дима, пытаясь не открывать рот широко. – Я сейчас усну.
- Усни. Я разбужу, когда приедем.
- Или аллергия на сон… была бы… хорошо, что у меня нет аллергии, а есть ты…
Сознание отключилось мгновенно – раз, и картинка перед глазами смазалась и исчезла.

Без Лиды в кабинете было тихо, спокойно и ужасно скучно, как в болоте. Новобрачная взяла отпуск и укатила со своим мужем Ванечкой куда-то на Бали. Счастливая.
Дима развернул проект детского садика и продолжил пристраивать крыльцо. Фундамент, потом перекрытия, крыша… Дима, не моргая, смотрел в экран, так, что глаза начали слезиться – опять забыл дома очки. Но домой он и не заезжал. Все выходные проторчал у Александра, ни черта не сделав полезного для отечества – надо навёрстывать.
На почте валялось несколько симпатичных предложений. Кому-то балкон спроектировать, мансарду, старый знакомый ещё со времён института решил выстроить себе крутую финскую баню в деревне Муралево. Дима усмехнулся про себя и написал, что возьмётся за проектирование только потому, что ему понравилось название деревни. Так что на два дня работы хватит и скучать будет некогда. Только бы два дня не растянулись на месяц.
Дима постоял за дверью начальника отдела маркетинга, прислушиваясь, нет ли там кого. Было тихо, казалось, что в кабинете нет и самого начальника. Толкнув дверь, Дима зашёл внутрь и остановился на пороге, уставившись в затылок сидящего напротив Александра Коли. Плечи его были тоскливо опущены, и внутри у Димы мгновенно похолодело. Александр поднял на него дежурный рабочий взгляд и тонко улыбнулся.
- А вы чем-то похожи, - проговорил он обманчиво добродушным голосом. Дима почувствовал, как кровь отхлынула от лица. Коля обернулся и загнанно посмотрел на вошедшего – очевидно, искал поддержки. На его скуле расплылся лиловый синяк, и на носу было множество мелких царапин, словно его возили этим носом по наждачке. Вот тебе и голая правда – всё на лице написано. Александр покрутил в пальцах фирменную спектровскую ручку и устало вздохнул: - Дима, оставь нас с Николаем Викторовичем на пять минут, я потом к тебе сам зайду.
Коля нервно передёрнул плечами, услышав столь официальное обращение, и опустил их ещё ниже, превращаясь практически в пустое место. Как прекрасно Дима понимал его в этот момент! Он и сам почти готов был упасть на колени и просить прощения – и не важно, за что – так было страшно.
Тишина и прохлада родного кабинета успокаивали. Дима открыл окно настежь и, усевшись на подоконник, закурил. Руки всё ещё дрожали. Дима старался не представлять, о чём Александр говорит с Колей в данный момент, как смотрит, как давит, одним лишь взглядом – снисходительным, презрительным. Александр может и так смотреть на людей, Дима знал это точно.
В дверь постучали, Дима вздрогнул и уронил сигарету в окно. Быстро спрыгнул с подоконника, изображая видимость занятости. Коля бесшумно вошёл, прикрыв за собой дверь. Выглядел он хреново. Воспитательные процедуры явно пошли на пользу - тщеславия поубавилось, и взгляд больше не блестел перманентным превосходством. Может, просто уволили?
Дима присел на край стола, ожидая. Коля явно пришёл не для того, чтобы посмотреть на него, прекрасного.
- Минаев, - начал тот, и тут же скривил губы, словно у него резко заболел зуб. – Ты это… извини меня, и Ромку извини. Он просто завёлся из-за Таньки… у них давно уже были напряги, вот и приревновал.
- А ты из-за кого?
Коля растерянно похлопал глазами, глядя на Диму.
- Что… из-за кого?
- Рекомендации раздаёшь весьма лестные. Мы вроде бы в одном коллективе работаем, корпоративная культура у нас, все дела… Мне казалось, что тебе неплохо здесь работается, так же как и мне.
- Да… неплохо, - согласился Коля, нервно засовывая руки в карманы узких джинсов очень знакомого стиля. И причёска, у Димы летом была такая причёска. И размалёванная весёлыми граффити футболка, и кеды. Александр был прав, говоря, что они слишком похожи. – Не жалуюсь.
- Ну и успокойся тогда, Поповский. Твои извинения принимаются. Давай и дальше не думать друг о друге, лады?
- Лады, - хмыкнул Коля и быстро вышел из кабинета, как показалось Диме, ожив и вновь гордясь собой. Пожалуй, он прав. Извиниться – это подвиг, достойный гордости. Только ни черта ему Дима не поверил. Что есть, то есть, и от этого на душе стало легче.