Тысяча ни одна ночь

- Дошло до меня, о, великий государь…, - Шахерезада умолкла и прислушалась: «великий государь» мирно посапывал на подушках, изредка причмокивая и постанывая.
- Сон смотрит, - подумала она. – Наверняка, похабный.  Господи, как достала  эта унылая пошлятина про «игривого скакуна» и «горячую пещеру»!  Чертовски хочется настоящей литературы! Э, была бы моя воля, да слушатель  поумнее, рассказала бы я ему…. Ну, скажем, что-нибудь такое:
В славном городе Багдаде жил человек, который не знал преграды своим наслаждениям. Родители его умерли рано, оставив ему красивый дом и богатое наследство. Поняв, что он может не работать и провести всю жизнь в неге и роскоши, наш багдадец продал отцовские мастерские и магазин, и, увеличив тем самым свое и без того немалое состояние, окунулся в море наслаждений. Что только он не перепробовал: и сладкий дым гашиша, и запретное вино, и терпкие блюда китайской кухни, но больше всего времени он отдал чувственным наслаждениям. Кто только не побывал в его спальне! Продавцы с невольничьего рынка сдавали ему красавиц на прокат на одну ночь, но он не ограничивался блудницами и рабынями. Ловко подвешенный язык, умелое обхождение и туго набитый кошелек открывали ему двери как в альковы незамужних девушек, так и в гаремы богатых вельмож, к их скучающим в неге женам. Говорят, что он не брезговал и мужским полом, выискивая на улицах прекрасных юношей с длинными черными ресницами и нежным  пушком на персиковых щеках. Что там юноши! Ходят слухи, что и животные не избежали его страстного внимания. Недаром конюшни по соседству с его домом были переполнены изящными арабскими кобылами с крашеными копытами и заплетенными в тысячи тонких косичек гривами. А особо извращенные сплетники утверждали, что в неуемности своей он покушался даже на фрукты и овощи! Впрочем, иных доказательств, кроме роскошного сада и богатого огорода, принадлежащих багдадцу, у сторонников этой версии не было.
Однако и без фруктов с овощами, прегрешения его были настолько глубоки, что слухи о них вызвали  отвращение даже у великого калифа Гаруна аль Рашида. А с отвращением – и удивление: как может вместить столько грехов душа одного смертного человека? И, прежде чем подвергнуть распутника заслуженной каре на колу, калиф решил своими глазами увидеть нечестивца и оценить всю глубину его падения.
И вот, приняв облик бродяги-бедуина на запыленном взмыленном коне, Гарун аль Рашид как-то вечером постучал в затейливо украшенные ворота багдадца и попросил крова и пищи. Багдадец, к удивлению калифа, радушно пригласил того в дом и предложил разделить свою богатую трапезу. А за ужином был удивительно любезен и обходителен, ухаживал за гостем, читал стихи Низами и Хайяма, шутил. Когда же медные блюда опустели, и горячий китайский чай перетек из старинного серебряного чайника в отяжелевшие желудки сотрапезников, хозяин встал и сказал: «надеюсь, Ваше величество не прогневается на меня за скромную трапезу и простые шутки». А, заметив изумление в глазах аль Рашида, продолжил: «Не удивляйтесь, Ваше величество, что я узнал вас. Дом мой пользуется столь дурной славой в округе, что посетить его добровольно мог лишь такой смелый и мудрый человек, как вы, государь! Не буду опровергать все слухи о своих черных делах. Оспаривая слухи о себе, человек лишь рождает новые, еще более непристойные. Скажу лишь, что среди удовольствий, которые я испытал, (а, поверьте, испытал я их немало) нет более глубокого и чувственного, чем разделить дружескую трапезу и тонкую беседу с человеком, который одним движением брови может отправить тебя на кол. Благодарю вас за это изысканное и запретное наслаждение!»
Ничего не ответил калиф. Молча встал, вышел из дома, отвязал коня от коновязи, вскочил в седло, и лишь из седла обернулся к хозяину и сказал: «ну, человек, ты настоящий извращенец! Так поиметь калифа!»
Сказал и пришпорил своего горячего скакуна!
- Да, да, скакуна, - Эмир внезапно проснулся, выпрямился на подушках и вытаращил ошалевшие со сна глаза. – Что там со скакуном-то?
- Скакун, - Шахерезада слегка вздохнула, - весь напрягся, увидев ее прекрасную пещеру. Жилы проступили на его могучем теле, и он вошел в нее много, много раз!
- Да, да, много раз! – Эмир подался вперед и часто задышал, - Да, гурия, да!
А потом внезапно упал на подушки и захрапел.
- Спи уже, унылое существо без воображения, - тихонько прошептала себе под нос Шахерезада. – Кто б тут понимал чего в постмодернизме!