Голова бубновая

В один из вечеров, когда Игорь Гурин возвращался с работы, кто- то неожиданно хлопнул его по спине растопыренной ладонью. Так мог сделать только один человек в мире - Котька Левченко.
Игорь повернулся: точно, перед ним собственной персоной стоял он, Котька.
- Ты-ы? Кот-с-Изюмом! Откуда? Где пропадал? - вопросы так и посыпались горохом.
- Обожди, обожди, - той же пятерней врастопырку остановил Игоря Котька. - Пойдем куда-нибудь.
- Пошли в старый домик, - предложил Игорь.
Котька осклабился. Игорь и верил, и не верил: неужели это он, когда-то рослый красавец, покоритель всех девчонок? Теперь Котька выглядел потрепанным. Плечи немного согнулись, лицо имело тот темный оттенок, который человек приобретает благодаря определенному образу жизни.
- Заскочим в гастроном, возьмем... и Левченко выразительно пощелкал себя по горлу.
Заскочил, взяли две бутылки "Русской" и отправились в домик на берегу Иртыша, перед фасадами девятиэтажек МЖК.
Внутри дома царил полумрак. Игорь хотел включить свет, но Котька сказал: "Не надо, так посидим".
- Узнаешь? - спросил Игорь.
- Ниче хаза, - хрипловато ответил Котька.
- Это же та самая развалюха, которую ты пять лет назад занял! Забыл что ли? Ты еще тогда из Томска вернулся, а дома тут сносили...
-  А-а-а! - протянул Котька и уже с интересом стал приглядываться к стенам, потолку. Потом подошел к окну, поковырял форточку. - Точно, та самая избушка" Надо же, сохранилась!
Левченко открыл первую бутылку и разлил по чашкам первые сто грамм и поднял свою, как раньше - согнул локоть на уровне первой пуговицы.
- За встречу, Игорек! - и как-то особенно, не выпил, а просто влил в себя водку. Потом взял горстью монетки нарезанного огурца и одну за другой покидал в рот.
- Ну, по второй, - с подъемом сказал Котька. - За тех, кто не с нами, но мысленно здесь! - Он подал сигнал Игорю, и оба одновременно щелкнули пальцами.
Котька крякнул, подвинул с шумом под себя табурет и одобрительно оглядел комнату.
- Теперь воспоминаю, - сказал Котька. - Я ведь тогда, считай, без крыши остался. Из Томска приехал, а папенька (царство ему небесное!) на порог не пустил.
- Да ты что? - удивился Игорь, - а ты говорил, что это бабкина избушка.
-  Не бабкина, а теткина. На фига ей такие развалины... Она же заслуженная учительница была, ей за заслуги трехкомнатную дали в пятихатках. Отец - он все хотел меня пай-мальчиком видеть. Не кури, вечером сиди дома. Читай книги, классику. А я уже в девятом классе трех девок бабами сделал.
Игорь усмехнулся. Котькины подвиги были известны. Ох, и жутко ему завидовали, подражали, как умели. Ходили за ним хвостом, прятались по подвалам, один из которых был в доме Маши Долгановой, учившейся в кооптехникуме. Надо было отдать должное Котькиным родителям - они с детства вбили в него привычку к хорошим книгам и пытались пробудить хоть какой-нибудь художественный талант.
Но музыкалку Котька забросил сразу, как только научился извлекать стройные мелодии из аккордеона и скрипки и освоил ноты. Дальше было неинтересно. Зато увлекся тяжелой атлетикой собственного изобретения - ежедневно навешивал на себя большие свинцовые лепешки и показывал класс - по 500 приседаний с этим грузом.
Он же приохотил всех к сочинению стихов "с гнусью". Но чаще они в подвалах горячо обсуждали "Мастера и Маргариту", "Раковый корпус", читали друг другу свои первые серьезные опусы. В другом подвале пели под гитару - почти всех Котька научил играть. Потом ставили на старую "Яузу" бобины с записями, которых не могло быть у простых пацанов. Но Котька имел доступ к отцовским загашникам - как-никак предок занимался вопросами идеологии в обкоме партии.
-  Давно это было, даже неправдой кажется. - Котька жмурился от выпитого, от сытости и благодушно пыхал "полётиной". - Классно жили, да вот люди добрые подсудобили... И Левченко коротко матюкнулся.
- Что с тобой все же было? Лицо Котьки покривилось.
- Что было, то было, уже не исправишь. - Котька затушил сигарету прямо о ладонь.
-  Во, видел, как замозолилось. Огня не чувствует. Топорик да пила "Дружба"...
-  Как ты с театром уехал в Красноярск, мы все помним. Господи, - заволновался Игорь, - Котька, тебе светила серьезная актерская карьера!
-  В Красноярске у меня стал голос садиться, - неохотно заговорил Левченко. - Все осталось. А гортань подвела.
- Знаю, - сказал Игорь, - тебя только одеть в костюм достаточно было - и готовый Лаэрт или Тибальд.
- Да уж... Походил по ларингологам - вроде поправил. Да только однажды после репетиции под лестницей какую-то девицу зажал. Она не пикнула, молча уступила. Оказалось - дочка директора театра. Ну, он и погнал меня. Пришлось домой ехать, а тут папа - не пей, не кури, поступай в институт. Я ему про театр, он мне про завод. Расплевались. Взял из шкафа подшивку "Дружбы народов" 50-х годов и сдал в "Букинист". В Томск махнул, а там в театре нет места. Устроился в кукольную труппу. Голос совсем сипеть стал.
- Но согласись, Костик, - сказал Игорь, принимая от Котьки следующую чашку, - не зря мы с тобой в этой халупе сидели над книгами. Зато подготовились. Ты в «Щуку» поехал, а я...
- Что ты? - окрысился вдруг Левченко. - Ты вот сидишь благополучный, с дипломом, в местных литераторах числишься...
- То-то и оно, что числюсь... - вздохнул Игорь. - Столько времени ухлопал. Диссертацию отклонили, скитаюсь из школы в школу.
- Грех тебе жаловаться - при портфеле и шляпе ходишь, а мне лагерный бушлат пришлось примерить... «Щука» эта твоя... Я на третьем туре провалился, опять голос сорвал. Комиссия не поверила. Отправили к институтскому фониатру. Короче, та ничего понять не может, связки в порядке, а я петуха пускаю. А потом стала выспрашивать и засомневалась Быть не может, говорит, неужели из-за секса...
- Брось, Костик, разве такое бывает? - Игорь отставил пустую чашку.
- Бывает, не бывает. Я в общаге московской как с гвоздя сорвался. Девок море, компашки целыми днями. Я уже и лиц, и имен не разбирал - трахал подряд по-черному. В общем, сказали: подлечитесь и приезжайте на следующий год прямо к третьему туру. Вот я и приехал, сижу теперь с тобой.
- А мы думали, ты уже где-нибудь в Самаре или Ростове, в солидном театре.
- Мой театр на зоне был, - со злостью засмеялся Котька. - Подзаработал в Москве и опять в Томск. В кукольном место за мной оставили. И через неделю загремел в ментовку. И все из-за девок. Я их на улице клеил и в каморку свою таскал, при филармонии. Одна меня и подставила. Привел, процедуры все сделал - сам знаешь, как они на гитару и треп ловились. А эта вдруг разоралась и голышом на улицу. Ей ничего, а меня в КПЗ. Утром отпустили, а документы замылили. Ходил-ходил за паспортом - не отдали.
- Потеряли, наверно, - предположил Игорь.
- Хрен собачий - потеряли. На выкуп намекали. Я туда-сюда. Без работы остался, без каморки этой. Тут и подвернулся старый армянин.
Котька махнул рукой и открыл вторую бутылку. Разлил, чокнулись, выпили, заели салатом из банки.
- Слушай, - сменил тему Котька, - а как тебе удалось сохранить избушку? Нелегко она мне досталась. Я тогда, если помнишь, зимой появился, к отцу не пошел, к тетке тоже. С вокзала прямо на берег. Зачем - и сам не знаю. Ветрище был несусветный. Думал: сяду на обрыв, ноги свешу и пропадай моя телега... И забрел сюда - кругом дома разбитые, а эта лачуга стоит пустая. Я и давай делать - тут раму со стеклами, там двери, доски. Даже топор с пилой нашел. Оборудовался. Печь наладил. Тогда и вас всех позвал.
- А потом ты опять исчез. Так с отцом и не поладил? Мы думали, что он за тебя взялся, в Москву отправил.
- Какая Москва? - Котька с шумом выдохнул воздух.
- В розыске я был, понял? Тот армянин поволок меня за собой на юг. Мы с ним по Средней Азии таскались, узбекам теплицы строили за харчи и одежду. Потом Саркис заболел - и в больницу, а оттуда его в Армению. А меня сдали в лагерь для бродяг. Пока про меня выясняли, я с одним кентом дернул. На товарняках добрались до Макинки под Целиноградом и нанялись в подпаски к чабану. Все лето за овцами пешком... а осенью он нас выпроводил: иды-иды, милисия вопрос задает. Мине не надо. Кент ночью ушел без меня. Пришлось являться в ближайший РОВД. А там словно ждали. Все про меня было: и насильник, и бродяга, и побег...
Котька вдруг достал пузырек с маленькими таблетками, вытряхнул две и запил их.
- Ты что, с сердцем плохо? - испугался Игорь.
- С сердцем давно плохо - левый желудочек как бумага тонкий. Все на почве секса, как сказал в зоне врач. Колесики это. Сейчас поплыву. Тихо, не мешай.
Лицо Левченко стало меняться. Лоб побледнел, к щекам прилила кровь. Глаза широко раскрылись и словно остановились, ничего не видя. Котька стал покачиваться и сквозь зубы напевать "О герл, герл, герл...". Игорь с трудом узнал ветхозаветный битловский хит.
Потом Левченко медленно, как кондор, опустил веки и также медленно их поднял.
- Ну вот, все нормалек, - лицо Котьки распустилось, он обмяк. - Теперь можно хоть ящик пузырей всосать. Ты, однако, лучше про себя, про наших расскажи - кто, где, как...
- Да что рассказывать.., - пожал плечами Игорь. Живем серенько. Институты пооканчивали почти все наши. Любка Черемухина, Данька Курчик и Танька Топталина - только училища. Не сказать, что процветаем. У тебя покруче.
- Никому не надо такой крутизны. В зоне надо мной смеялись - сидеть за то, что обычно штрафуют. Максимум три месяца в СИЗО можно было пробыть. А я заводился. То одному по морде, то другому доской. Набрал срок на штрафном и карцере.
- Давай завтра навестим кого-нибудь, - предложил Игорь. - К Сереге сходим, он развелся второй раз. Других сюда позовем. Хатка твоя, я ее на тебя оформил.
Игорь встал, порылся под топчаном, вытянул старый чемоданчик и вытащил из него папку с завязками. Смотри, вот домовая книга, и ты в ней хозяином записан.
- Да ты че, правда, что ль? - Котька не на шутку заволновался. - Ей-богу, один ты такой и остался! Другой бы давно прибрал к своим рукам. Я ж сегодня троих наших повстречал, подошел поздороваться - не узнали. Вежливенько так ответили и этак скрылись шагом-вперед-вперед.
- Это кто же?
- Валька Кочергин, Мишка Соболев и этот, Самат Жанбыров.
- Они у нас теперь высоко. Голой рукой не достанешь, при областных должностях, - пояснил Игорь, - да они раньше не особенно с нами гужевались.
- Ага, и забыли, как мой папенька им помог областные направления в престижные вузы получить. И в Ленинград, и в Свердловск, и в Алма-Ату. Им сделал, а мне нет. Нельзя, что ты, родственная протекция... Ладно, все мимо и позади.
Котька взболтнул в бутылке остатки водки: на два раза хватит? За дом выпили стоя, по тому же школярскому обычаю.
-  Кстати, о домах. - Котька внезапно отвернул голову к окну. - Ты не знаешь, как там Маша Долганова?..
Игоря этот вопрос ошеломил. Как? Котька Левченко... Неужели?
- Я ведь как влюбился в нее - и до сих пор. Вы тогда из подвалов по домам. А я - к Машке под окна. Как часовой выстаивал. Она выйдет, говорит со мной, а я не могу, молчу. Сколько раз в Павлодар приезжал, постоянно шел к ее окнам.
Игорь не знал, что сказать Котьке. Маша после кооперативного поступила в Новосибирский торговый институт. Потом перед госэкзаменами, перед самым выпуском приезжала. А поехала обратно в Новосибу - с ней какая-то странная история случилась.
- Никто не знает, что с ней было, - она до сих пор лечится. Ноги отнялись и речь потеряла. Живет на Втором Павлодаре с матерью.
Котька бессмысленно смотрел на Игоря, потом забормотал:
- Вот, значит, как получилось. Так это была она. - Котька обхватил голову и захохотал с переходом в пьяное рыдание. -  Это ж я ее, за это и сидел же. Как же я не знал?
Игорь оцепенел. Вот тебе и Котька...
Котька зашипел, раздирая ворот свитера, ткнулся лбом в столешницу и затих. Потом поднял голову и чужим голосом рассказал, как он ночью сел на в поезд, посидел в купе и со скуки стал шататься по вагонам, баб искать. В темноте на купе одно наткнулся. Различил, что деваха одна. По-быстрому влез, и за нее. Она наверх, я за ней. Она и свалилась вниз. Хрустнуло что-то. Ну, я ее бросил и скорее из купе. Как раз остановка была, я спрыгнул и дернул по задворкам около вокзала. А потом завилась моя веревочка...
Котька снова достал свой пузырек, отмерил таблетки и принял с остатками водки.
- Стало быть, за будущее. Маша, Машка моя... Мой крест, мой грех. Ты иди, Игорек. Спасибо за все.
- Котька, ты лучше ложись. Отоспись.
- Нет. Пошли, провожу я тебя. Тогда уж...
Левченко дошел с Игорем до трамвая, дождался, пока тот войдет в вагон и двинулся к автобусу. Трамвай набрал скорость, и Игорь все равно не успел бы что-то сказать или сделать... Он понял, куда направился Котька.
Остаток вечера и полночи Игорь провел в беспокойстве. Любе, с которой они поженились сразу после школы, он рассказал про Котьку. Люба спокойно отнеслась к этому и заметила только:
- Что ты так за него волнуешься. Котька каким был, таким и останется -всего лишь одноклассник. Он-то о ком когда позаботился? Отца с матерью бросил, отец умер без него, и мать в богадельне. Прожег жизнь...
- Ты знаешь, Черемухина, не могу я так. Опять натворит что-нибудь.
- Нам-то что, Гурин? У нас своя жизнь. Своих мозгов ему ты не вставишь. Ты и так ему помог больше, чем родному брату. А мне он никогда...
- Это ты, родненькая, не ври.., - шутя погрозил жене пальцем Игорь. - А кто записки писал, в парке дожидался?
- Зато замуж за тебя пошла.
- И не жалеешь?
- Чего уж теперь жалеть? С ним у меня ни Юльки, ни Саньки не было бы...
- Ладно, не заводись, - примирительно сказал Игорь, - а все-таки, давай сходим. Я ж ему его избушку передал.
- Какую еще избушку? - Люба подняла брови на излом.
- Ну, ту самую, помнишь?
- А-а, ту, что ли, в которую он меня затащить хотел однажды?
- Вот оно что... И что?
- А ничего! Заехала ему по нижним местам. Он тебе сегодня про это не сказал?
- Люба, разве он про такое признается? У него же все безотказные. А любил-то он, оказывается, Машку Долганову.
- Правда? - Люба удивилась. - В первый раз слышу.
- Чему ж тут удивляться? Все на него вешались, а Машка на него - ноль внимания.
- Бог с ним. Укладывайся лучше спать, гуляка. Сопьешься...
- Люба, давай сходим в избушку. Не по себе мне.
Люба вспыхнула, но увидела лицо Игоря и сдержалась. Она молча собралась, заглянула в комнату дочери, шепотом (Санька спал) дала краткий наказ Юльке.
- Пошли, вселенский заботник, - дернула Люба мужа за рукав, и оба
вышли.
На улице им удалось тормознуть почти пустую маршрутку. Подъезжая к Прибрежному, они услышали истошные вопли пожарной машины. Красный ЗИЛ промелькнул мимо и промчался в сторону черного столба дыма на берегу.
-  Не успели, - пробормотал Игорь. Люба погладила его по щеке и промолчала.
Когда они пришли к домику Котьки, пожар уже погасили. Санитары грузили в "Скорую помощь" носилки с обгоревшим Котькой. Он увидел своих одноклассников и прохрипел:
- Вот и все. Плачут чайки над волною... Отгулял свое. Слышь, Игорек, Маша сказала, что все знает, что простила и... любит меня.
- Так что же ты, голова бубновая? - укорила его Люба.
- Нельзя, чтобы я рядом с ней - и такой здоровый, целый. Оклемаюсь и к ней опять пойду.
- А пожар зачем устроил?
- Грехи свои сжег...