Принципы в вере

Володя не задумывался над тем, любит он Машу или нет, а только кроме нее никого не замечал, а если думал, то что Маши на всю жизнь ему хватит. И ощущал с ней свободу, что будь у других хоть Мирлин Монро, но ему и Маши хватит. Не то чтоб у всех женщин все одинаково, но у Маши душа и такая, что ему на всю жизнь хватит.
Он иногда нарочито грубо говорил ей: «Давай, я тебе расстегну костюм», - и пробовал, но Маша дала ему пощечину.
Но у ее дома иногда целовались взасос и Маша даже разрешила ему расстегнуть ему пальто так, что сквозь одежду он органом почувствовал все изгибы ее тела, а один раз не выдержал, хотел рвануть вверх ее платье, дотронулся до трусов и, и… все это произошло. Так был возбужден.
Маша со злостью ему сказала: «Тебе только этого надо».
Но Володя сказал ей: «Давай поженимся».
Так они пядь за пядью исследовали свою любовь, но все испортил Гаврилов, одноклассник. Он подошел как-то к Володе и, посмотрев в сторону Маши, сказал ему: «Хороша телка».
Володя неосознанно шестым чувством ощутил в словах Гаврилова смысл того, что к нему вторгаются в душу, чтобы испортить его чувство тем, что опошлить, погубить и в грубой форме ответил ему: «А тебе что?»
Гаврилов сказал ему: «Да нет. Ничего. Я просто высказался о том, что телка хорошая».
Володя сказал ему: «Не суй грязные лапы ко мне в чистую душу».
С этих пор у Володи испортилось настроение. Он по-прежнему встречался с Машей, но радость была не та. Раньше его хулиганские настроения тут же пресекались Машей, а два раза Маша дала ему пощечину.
Но настроения росли, они возбуждались и обоим были приятны те ощущения. Тем более, что дело должно было кончиться росписью в ЗАГСе.
Но даже Маша заметила: «Что-то ты какой-то вялый стал».
Володя только почувствовал ожесточение, ненависть к Гаврилову и подумал про него: в следующий раз полезет, дам по морде. А вместе с принятым решением почувствовал себя свободней вообще и в отношении к Маше.
В это время по радиоканалам шла ожесточенная дискуссия по поводу запретного искусства в стране. Один из художников нарисовал картину, где на кресте изобразил сосиски, другой составил образ Божьей матери из черной икры.
И по поводу возмущения православных от таких картин представитель правых Надеждин высказался: «Но вам не нравится такое искусство – не ходите на выставку. Искусство должно быть свободным».
Но Володя с ненавистью к таким художникам думал о таких художниках,  а зачем они рисуют такие картины, если не верят в Бога. Что, других тем нет? И Гаврилов тоже из той же компании свободного искусства. Что он вторгается в душу к Володе с такими пошлыми представлениями о любви, оскорбляя Володю в лучших его чувствах еще и с тем, что он свободный человек, потому что возвышается над всеми тем, что негодяй.
Володя шел к классу по коридору и вдруг услышал, как его окликнул Гаврилов: «Эй, Володя, подойди».
Володя оглянулся, а Гаврилов стоял с группой незнакомых ребят и первая его мысль была пройти мимо, но вдруг ожесточение непреодолимое охватило его: а какое они имеют право? Родину оскорблять, его веру в любовь, его святую веру в Бога. Она святая, и пусть не трогают его святой веры в Родину, в Бога, в любовь.
Он только подошел к группе ребят, а Гаврилов сказал ему: «Вчера телку одну трахали около школы, так очень похожа на Машу. А если Маша? Ты бы поделился Машей с ребятами», - и Гаврилов издевательским взглядом посмотрел на Володю.
А Володя даже не думал в этот миг ни о чем постороннем, а видел только челюсть Гаврилова. Он, чуть отклонившись вправо, коротким хуком врезал Гаврилову в челюсть так, что он отлетел от него, стукнулся затылком о стену, сполз на пол и застыл, не двигаясь.
Володя перехватил взгляд толпы, очевидно, информация о нем от Гаврилова была другая, что недотепа и в глазах было недоумение. Они как стая волков сомкнулись и двинулись к нему, но Володя запустил руку в карман, где у него лежал газовый баллончик и они отпрянули от него.
В их глазах застыл страх. Они эти самые сосиски, а у Володи в глазах прорезался крест. Самый настоящий, без какой-либо примеси этих сосисок на нем. Во всю величину. В небе.