Глава 10

               
 После коротенького тепла  опять началась дождливая скука. Редкие ясные дни не несли отдыха: люди видели за ними новые дожди, размытую грязь, а потом –– холод.  Все валилось из рук.  Но именно в такую погоду заведующая гороно решила навестить Славецкую. Узнала-таки  о визите инструктора гражданской обороны. 
  «Что там у них?! — заранее надувалась. — Мамкой-нянькой я  должна быть, за всех должна переживать!»
Она гундела  и в машине:
        –– Ни забот у людей, ни хлопот. Потерянное поколение! Какая-то инфантильность у всех!
«Да замолчишь ты или нет? –– злился шофер. –– Глаз да глаз нужен: вылетим на тротуар,  получишь тогда заботы и    хлопоты!»

Доехали до школы.  Пиндюрина выкарабкалась из машины, придерживая  рукой дорогую норковую шляпу. Проходя мимо техничек, сидевших на лавочке в вестибюле, наблюдавших за раздевалкой, фыркнула:  «Натоптано, грязно! Лодыри!» Было время,  распушала их, пока не получила в ответ: «Половая тряпка для нас везде найдется!»
Славецкой не было, она присутствовала в одном из классов на контрольной по литературе.  Секретарша помогла  заведующей раздеться. 
  –– Не знают, где рубильник! –– возмущалась Пиндюрина. –– Позор! Пятно на  городское образование! Пожалуйте  мне ключ!
— Может, Елизавету Александровну подождете?
— Нет!
Секретарша выдвинула ящик стола, где  после нагоняя инструктора  хранился ключ, подала.
«Нерадивость, во всем нерадивость! –– шагала по коридору Валентина Павловна. –– Зато жалобы  на меня строчат! Одна Бричкина уже сто штук  настрочила. Я виновата, что ты бездарный преподаватель?  Квартира! Как же!  Достойный  преподаватель останется без квартиры, а ты, голубушка, будешь в квартире?»

Бричкина  сидела в учительской, заполняла журнал. «Куда это ПиндюрИна?» –– увидела в приоткрытую дверь. Странно, но за заведующей  гороно никто не шел. Инна Михайловна скинула туфли,  бесшумно догнала Валентину Павловну и что было сил спихнула ее с лестницы, ведущей в бомбоубежище. И уже снова сидела за столом, не побледнев и  не сменившись в лице.  Только стучало в висках: «Вот так и появлялись террористы! От невозможности добиться справедливости законным путем!»
Она не спихивала Пиндюрину, нет!  Он лишь напугала  ее  стремительным  появлением у  лестничного пролета. Но воспаленные нервы Инны Михайловны убеждали ее, что –– да, спихнула! Ведь сколько горючих  ночей  провела, не смыкая глаз, готовя отмщение! Кирпичи наготове лежали в сумке –– только  забраться на крышу господского дома, дождаться, когда Пиндюрина  шагнет из подъезда, и скинуть ей на голову!

Вся школа столпилась возле убежища. Никто не решался приблизиться к заведующей гороно:  шут знает, чем могут обернуться отпечатки рук на ее теле? Если жива — спасут, если нет — лучше от греха подальше.  И когда  подъехала «скорая», когда врач объявил,  что Валентина Павловна  скончалась от перелома основания черепа,  учителя, расходясь по классам, равнодушно замечали: «Похороны пышные будут».


******

  «Дура Фроська!  —  ругал сожительницу дед Александр. — Молчала бы, я  бы  и забыл про кольцо. Да  хрен  с  ним, оно мне нужно не  было, просто привык носить его. Ты сейчас думаешь,  что я свою  жену оплакиваю?  Пусть по ней черти плачут!  А  дочь твоя оскорбила меня,  пришла  и швырнула на стол  деньги:  «За кольцо и шерсть!»  Эх,  люди! Ничего вы не понимаете!»
Он уже решил идти к Фросе мириться, но увидел за окном ворону. Хромает, широко взмахивая одним крылом, подскакивая от  ветра.  То под куст ее зашвырнет, то назад выкинет.  Надел сапоги: надо помочь, живая душа.
 Оказалась, не ворона и вообще не птица.  Полиэтиленовый пакет, в котором Лиза принесла Верочке джинсы.
Почему-то именно этот пакет вывел старика из себя. Он и прежде видел дома импортные пакеты, но на этот раз набросился на него и топтал, топтал, топтал!  Почему, зачем он это делает,  сам не знал, но так были велики его гнев и горе, что после этого он  заболел.  Лежал, глядя  мутными  глазами в потолок, и вспоминал брата Федора, с которым они были двойняшки. Федор умер рано, запился. Его жена, тоже пьющая, размахивая бутылкой, ползала по могиле, разливала  водку и жутким голосом кричала:
–– Пей, Федор Иванович! В последний раз пей!
«У Феди жена хоть так, да нагоревалась, а Фроська  ко мне  и на похороны не придет».

Он перестал  бриться.  Снял зеркало  со стены, чтоб ненароком не увидеть себя  одичавшим. После  зеркала остался   неряшливый квадрат. Дед Александр подумал, подумал, и прилепил  на изоленту «Боярыню Морозову» —  из   «Работницы» вырезал.  Но от  Морозовой стало   еще тошней. Страшная, как Лизка, когда всех готова растоптать! Хоть бы что ходит, зараза,  а Фрося-то болела  потом!  Клава рассказала, что у Фроси  долго не сходили синяки с лица. От Лизкиных пальцев!  Змея!  Фрося — старуха, у нее  тело старое,  а она вцепилась!
Боярыня Морозова никаким образом не была причастна к бедам старика. Он даже знал, что она очень хорошая женщина, на муку пошла за святую веру.  Но все равно был рад, когда  изолента от стены отстала,  и картинка свалилась.

Вера, приходя к нему, хмурилась:
        –– Скоро я у тебя откажусь уборку делать. Как Шарик! В каждом углу прикопано по косточке.  Неужели тебе этот мусор  дороже бабушки Фроси?
— Не дороже, а пусть не лезет.
— Плохо ей, я у нее бываю, вижу.
—  А мне — хорошо?!
        –– Слушай, я тебя не стану уговаривать, но если ты не  выкинешь  свои «ценности»,  я   больше  к тебе не приду!
Старик махнул рукой: делай, как  знаешь. И Вера принялась за работу.
–– Это спалить, это в уборную  вылить, — стаскивала пока все в одну кучу. — И как светло сразу  станет! А ты побрейся,  дедушка, не срамись.
        Но с деда Александра  словно заживо сдирали  кожу.
–– Нет-нет! — ловился  он за  мешочек, за баночку… –– это не надо выбрасывать, это мне пригодится!
–– Сколько ты лет ждешь, чтобы пригодилось?
–– А кузбасслак не ты брала?
–– Подумаешь! Не было бы его, мы бы с Петькой другим чем-нибудь  парус разрисовали.   

Когда во времянке, по мнению Веры,  не осталось ничего лишнего, она спросила:
–– Не чувствуешь, дедушка, что у тебя  горб отпал?
Дед Александр не чувствовал.
–– Теперь наводи на себя шик и блеск и шагай к Фросе! Нечего тебе над ней измываться!
А  у Фроси была радость! Генка с Севера вернулся, сыночек-поскребышек,  дорогой ее Геночка!
Геночка, вербуясь на Север, видел перед собой широкие горизонты: будет выменивать на водку и одеколон песцовые шкурки у тамошних охотников; потом все загонит  на Большой земле и как туз заживет! Но что-то на Севере не задержался.
— Геночка! — причитала Фрося. — Ненаглядный мой!
Ненаглядный  сообщил, что остается у нее жить, очень соскучился, поэтому до  срока покинул Север,  расторгнув договор, и, следовательно, у него нет  денег.

Мать он  провел запросто, но сестра не была такой доверчивой.
        –– Жить — живи, –– сказала. –– Но если через две недели не устроишься  на работу,  лучше  сразу кати обратно.  И если водку у тебя найду — тоже.  А пока почини  во времянке крыльцо, разваливается.
Как ни  воротило Геночку от молотка и гвоздей,  но сестру он  не первый день  знал.   Да  еще, как на вред, погода прояснилась.
Первое, что увидел дед Александр во дворе сожительницы — мордастый мужик приколачивает  к  Фросиному крыльцу доски.
«Кто это? — удивился. — Плотника, что ли, наняла?»
Встал  возле него, приглядываясь к  работе. Плотник укладывал доски  тяп-ляп.
       –– Ты это кому делаешь? — не выдержал дед. — Ты как ложишь? Тут на твоих досках Фрося ноги переломает!
— Не ори давай, — огрызнулся мордастый.
        –– Ах, сво-олочь!  Вы в МТС  что натворили? А?  Что, я спрашиваю? Пятаков умер, вы хоронить пошли, а ворота –– вались? Они и так на хрен повалились после вашей работы!
Плотник обернулся и пообещал:
— Доблажишь!
        –– Нет, ты сделай, сделай, как надо, а потом хорони! А ну, уйди отсюда, дай ножовку, я сам отпилю!  Ты  э т о  приколотить хочешь?  Все рухнет к  черту!
–– Ох, я тебе сейчас!.. — мужик, побагровев,   замахнулся  доской.
Дед шустро отскочил в сторону, перепрыгнул через обрезки и оказался в сенях. Фроси дома не было. Решил ждать и заодно наблюдать, что вытворяет мордастый.   Но тот по-прежнему пилил,  как попало.
–– Враг народа ты! — выкрикнул старик, приоткрыв дверь. — Не приколачивай, я сам приколочу! Фроська тебе за такую работу ни копейки не даст!
Мгновение –– и обрезок завис над ним. Дед Александр дверь захлопнул, но доску прижало, и теперь на нее с одного конца всеми силами давил  мордастый, а с другого —  изо всех сил отжимал дед. Кончилось бы кровопролитием,  не подоспей Фрося.
— Гена! — ахнула она. — Ты што?
— А вон,  засел у тебя! Сам он враг народа!
— Погодь, — Фрося отстранила сына.
Старик стоял перед ней грудью вперед.
–– Это сы-ын мой, — пропела  Фрося.  —  Г-е-енка. Ты не признал,  што ли?
Дед  опустил голову:
— Я думал, что плотник.
Но сразу же  ополчился на нее:
        –– Гони его в шею, а то он  тебе  такого  настрогает, что ты без ног останешься!  Ну и что же, что он твой сын!  Значит, такой у тебя сын!
–– А ты, Саша, што? — робко спросила Фрося.
–– Да вот… — дед потоптался, — мириться пришел. Все барахло  теперь выкинул и сжег.
— Не пойду я к  тебе,  Лизы боюсь.
— А меня к себе пустишь?
— Тебя-то конешно! Мне страшно одной, все про смерть думаю.
— И я тоже, — признался дед Александр.
Через два дня он уже во всю командовал во дворе  Фроси.
— Куда напильник дели? — гонял Петьку и Славика.
— Не видели.
— Нет, вы, вы взяли! Вы!
Нашел напильник у двери сарая: сломанный, воткнут в землю.
–– Твои  внуки,  твои! — орал на Фросю.