Записки Аристократа

 
АРМЕЙСКИЕ ИСТОРИИ
КАК ОДЕССИТ РУССКУЮ БАНЮ ПО-ЧЁРНОМУ ТОПИЛ
Зима 1968 года в моём сознании запечатлелась моей службой в армии. Я на террито¬рии армейской части в Горьковской области, расположенной в районе деревни Пустынь, Линда, Городец, Заволжье.
Места заброшенные, голодные. Капуста, картофель, брага, вино «Солнцедар», убива¬ющее всё живое, кроме русского мужика. Я солдат, «чернопогонник», южанин из Одессы, чувствовал себя в этом краю, скажем мягко – неуютно. Представьте себе человека, кото¬рый никогда не видел парохода и внезапно предстал перед его величием. Вот так и мне пришлось взойти на палубу неведомого мне мира. Это стать истопником русской бани. Зимой в 30 градусов мороза. Наряды не обсуждают, их получают, и я не смог отвертеться от предстоящего мне наряда – топить баню по-чёрному. Я и по-белому не знал, как с этим справиться, да ещё на меня возлагалась задача кочегара. За баней было ещё одно помеще¬ние, кочегарки, откуда отапливались: казарма, штаб, столовая, учебно-производственные классы, а также сама баня снабжалась горячей водой. Всё это на первый взгляд нехитрое хозяйство вверялось мне для исполнения. Инструкция была следующей. Рядом с баней были складированы поленья, которые входило в мою обязанность внести, ими растопить печь, не имеющую трубы, но этого я ещё не знал, и затем следить за процессом горения, постоянно добавляя дров ещё, по мере их сгорания. Что здесь сложного, любой дурак с этим справится. Дурак может, а вот у меня не сложилось. Но вначале я сделаю отступле¬ние, что такое баня в армии, в закрытом от мира гарнизоне. Это одно из самых ощутимых удовольствий всех живущих на этом пространстве людей: рядовых, офицеров их жён и детей. Поэтому ответственность на солдата-истопника ложилась огромная. Я понимал свою задачу и желал всеми фибрами души с ней справиться, и уже с вечера тщательно стал готовиться к операции «баня». В парилку я наносил поленья и, ни на секунду не ос¬танавливаясь, прибегал в котельную подбрасывать уголь в топку котла кочегарки. Там всё горело отлично, и этот участок мною был освоен легко. А вот с растопкой парилки никак не получалось, вроде дрова вспыхивали, горели в моём присутствии, а только я выбегу в котельную, там, кроме увеличивающегося количества дыма в помещении бани, ничего не происходило. Часа через два я, весь провонявшийся дымом, постоянно протирая слезящи¬еся глаза, появился в казарме. Весь в чёрной саже, чёрт, не узнаваемый своими друзьями.
А. Шараев и А. Бондарь посоветовали надеть мне противогаз. Баню они также никогда в жизни не топили и подсказать что-то существенное не могли.
Не обращая внимания на сильный мороз, я снова ринулся к объекту, вызывающему во мне усиливающуюся тревогу, и, оказалось, не напрасно. Поленья издавали лишь шипенье от скатывающейся сырости и дымили неистово, не давая никакого жара. Стоявший вмуро¬ванный котёл с сложенными в него камнями был еле тёплым. Я стал паниковать, так как наступило два часа ночи. Что делать, что делать? – вертелся вопрос в голове, и меня осени¬ло, что следует где-то найти или бензин, или солярку, чтобы сильнее разжечь эти бесовы поленья. Бегом в гараж, где собрал тряпки промасленные и действительно нашёл полведра солярки. Вооружённый горючим материалом, я снова оказался в парилке и стал забрасы¬вать масляные тряпки, смоченные обильно соляркой, огонь действительно стал сильным, но запах горючего сразу же въелся в деревянные стены парилки и моечной комнаты. Меня это не заботило, мне нужна была температура, и я добивался её присутствия. В четыре утра дыма стало столько, что мне не помогал противогаз. Тогда я прибежал к дремавшему дежурному по части офицеру Поддубному с вопросом, что делать с дымом? Наверное, и он никогда не топил баню по-черному и предложил выпустить дым, открыв окна и двери, что я и сделал. Дым никак не желал повиноваться и продолжал стоять в помещении. Тогда я листом фанеры стал его выгонять в течение сорока минут и добился своего, но сырые доски бани и полы за это время мороз возьми и прихвати, да так, что я стал по ним ездить, как по ледяному катку, по которому я носился, закрывая снова все окна и двери. На часах было 5 утра. До начала купания оставался час. Мне ещё требовалось помыть парилку и остальные помещения бани, чтобы принимать людей. Парилку помыл легко, но запах солярки так сильно вонял, что долго находиться там было немыслимо. Надеясь, что он куда-то денется, я стал смывать полы в основном помещении, но образовавшийся лёд слабо таял. Тогда мне пришлось кипятком смыть остатки льда, а с запахом масляной гари…
К шести явился старшина Каспицкий, проживший жизнь в этом гарнизоне. Он с взводом помощников принёс бельё и полотенца для роты, уже шагающей из-за поворота. Весь в саже, я продолжал находиться в кочегарке, интенсивно подбрасывая уголь в топку котла и насто¬роженно прислушиваясь к происходящему в бане. Первыми в парилку, по сложившемуся обычаю, ринулись «старики», их смутил запах, но они жаждали быстрого разогрева своих тел и всё лили и лили кипяток на камни, которые еле издавали звук шипения. Настроение толпы, стало быть, начало накаляться вместо камней, чуть теплившихся в котле парилки. Они, возмущённые, принялись искать виновного во всём истопника, т.е. меня. Колдовав¬шего всю ночь, не сомкнувшего глаз, старателя, желающего всем добра, удовольствия, но почему-то не могущего этого создать. Видя ищущую меня толпу озверевших солдат, я воо¬ружился киркой и закрыл лопатой дверь кочегарки изнутри. Старики, не зная, как достать меня из кочегарки, пытались с ходу высадить ногами дверь, но она оказалась крепкой, ещё оббитой металлом, так, что её можно было сломать только тараном. Не справившись с ходу с расправой и став подмерзать, группа моих палачей вернулась в баню на совещание. Но вскоре пришла новая партия людей, и рота удалилась в казарму.
На этот раз пришла женская половина. Жёны офицеров и вольнонаёмных солдаток. Не зная, кто в бане, я стал прислушиваться к гомону за стенкой. Отрывистый женский хохот меня обрадовал. Я понял, что мои обидчики временно отошли, и вдруг увидел отверстие, проходящее между трубами, соединяющими котельную с общим залом. Глазам своим не поверил, когда увидел ватагу голых баб. Ну, думаю, всех разгляжу. Открывал дверь своего убежища, чтобы набросать в котёл угля, но сразу же оказался схвачен тремя стервецами, жаждавшими меня проучить по-своему. Это были Хлестков, Платкаускас и Чиишвили, они меня с ходу свалили и намеревались расправу совершить на месте.
Я так устал и вымотался за ночь, что тихо сообщил напавшим на меня, что знаю ин¬тересную ошеломляющую тайну и поделюсь с воинствующими парнями, если они дадут слово меня не трогать. В армии мало развлечений, а тут тайна. Я ещё подсластил, что тайну можно разглядеть и получить удовольствие. Мои палачи согласились и нехотя отпустили меня, так как издевательство над молодым также было великим удовольствием живоглотов, но тайна взяла верх и…
Я им показал отверстие, через которое они смогли видеть голых баб, и этим, кажись, на время искупил вину за плохо протопленную парилку. Они забыли обо мне и по очереди разглядывали жён командиров, нет, они смаковали увиденное друг перед другом, при этом давая оценку каждой. Я медленно смылся в казарму. И до сих пор благодарю Господа, что он создал из моего ребра женщину, ставшую моей защитницей в сложную для меня ми¬нуту жизни, явившись в русской солдатской бане в собственной своей наготе. Но секрета растопки парилки по-чёрному я так и не раскрыл.