Тихие Зимние Сны

******************************





   Холодные блеклые лучи позднего зимнего рассвета становились всё более напористыми. Сначала, темнота в помещении перестала быть абсолютной, а потом становилась всё менее густой. Лишь там, где нет искусственных источников света, можно полноценно наблюдать рождение нового дня: из полной темноты до её исчезновения...  Ранним утром лишь редкий слабый свет постепенно растворяют мрак так, что прорезаются непонятные очертания, силуэты, среди которых воображение невольно рисует нечто небывалое и необычное. Потом наступают сумерки, полные теней и ночь прячется в дальних укромных местах среди слабеющей черноты, частично прикрытой от солнца. В каждом дуновении ветра, неуверенном начале пения птиц, шелесте веток и звуке непонятного шума - слышится её неразборчивый шепот, но лишь немногие, те к кому он обращён, могут понять в нём слова... Потом всякий мрак окончательно исчезает, изгнанный в подвалы золотым пламенем солнца, гордо поднимающегося по небосводу и ласково пробуждающему всех дневных созданий от сна. Но потом наоборот - ночь гонит день и солнце уходит! Всё замолкает и любой звук становится пугающим для привыкших существовать днём. Искусственным светом они создают вокруг себя защиту от густеющей тьмы, не понимая её пьянящей красоты... Но зимой ночь становится более продолжительной и сильной. День постепенно угасает. И даже в полдень солнце не всегда пробивается сквозь ледяную бронь облаков. Холодный свинец - их душа. Она пленит землю своими оковами, вводя в состояние комы. Глубокий сон... В такие дни всё больше крепнет сила тех мест и сущностей, для которых противно любая теплота и свет... Те кто привыкли жить легко и просто при дневных лучах, проклинают холод и мрак неизвесных таинств...

Постепенно очертания обретали материальную форму и то, что казалось чем-то необычным, теперь становилось ясным, обличённое светом. Всё вновь обретало скудные тона повседневности, убивая тем самым потаённые надежды и мечты. Эти скучные краски заказного художника в стиля промышленного реализма. Сны разрывались на лоскуты и тихо сгнивали где-то... Никакой надежды. Всё становилось обличённым и серым. Лишь огромная пустота белизны занесённой снегом поляны и тянущиеся до бесконечности типовые дома, населённые типовыми людьми с абсолютно идентичными стремлениями и скудными интересами. Облака рождали новые потоки снега и ветер рождал метели, хоронящий улицы в белизне. Безликие толпы одними и теми же маршрутами стремились на работу-домой-на работу-домой... (и на работу-домой...) Их души замёрзли и раньше тел нашли свои пристанища могилах повседневности. Их жизни были лишенны всякого смысла, а сами они все давно мертвы, но они не замечали и всё продолжали куда-то спешить...





******************************





   В этом месте никогда не наступал день. Он неизбежно застревал во вселенской матке на стадии сумерек и впоследствии загнивал, родясь лишь наполовину. Солнце проникало в помещение склепа через небольшие старинные, занесённые пылью окна, которые каким-то чудом сохранялись уже сотню лет. (Это была единственная лазейка т.к. двери были плотно закрыты). Лишь небольшая винтовая лестница и некоторые бреши в полу - вели вниз. Лучи проникали, но не в силах были изгнать тьму из её законной обители. Они лишь немного скрашивали её монотонность, в течении тех немногих часов, пока зимнее солнце не утопало в снегах, за горизонтом. По каким-то причинам здесь внизу было ещё холоднее, нежели снаружи, где неистовствовали холодные снега, ежесекундно избивая прохожих тысячами хрусталиками льда. Вечномёрзлые разваливающиеся кирпичи подземного помещения и опорные балки - всё было здесь населенно каким-то мёртвым чёрным холодом, который был ощутим скорее душой, нежели телом. Не прекращающаяся темнота и тишина, прерываемая лишь заглушенными звуками улицы и тихими стонами неупокоенных душ...

Он вдруг почувствовал, что приходит в сознание... Была лишь темнота вокруг, уходящая в бесконечность... Картинка нависающая перед незрячими глазами, неожиданно обрела чёткость, и за некий промежуток времени, он начал разглядывать серый полумрак, в котором плавали очертания винтовой лестницы и ветхих стен. Так он продолжал сидеть не осознавая, где находится и как там оказался, ледяные оковы оцепенения не давали ему шевелиться. Это было некое странное состояние, между сном и бодрствованием, в котором порой мерещатся чудные видения. Этот случай был ярким тому примером, потому что, время от времени он видел какие-то силуэты движущиеся рядом с ним или просто нависающие в холодном воздухе, молча наблюдая. Но сонливость не давала воспринимать эти видения с какими-либо эмоциями. Полное безразличие. Вереница едва различимых изображений и образов перед глазами, на продолжительности неизвестного промежутка времени. В этом оцепенении не было места памяти. Он даже не знал кто он такой и как попал в это место. Ему было абсолютно всёравно, будто и вовсе находился где-то ещё, а всё происходящие было не с ним. Он даже не задавал себе вопросов и не находил эту обстановку диковинной, мысли лишь время от времени подмечали происходящие вокруг. Тусклы тени роились вокруг, внимательно изучая, словно он был для них каким-то паранормальным явлением. Несколько же висело в воздухе, смотря на него. Их внимательные взгляды ощущались едва ли не физически, как это иногда бывает, когда на нас пристально смотрят. Они не выделялись темнотой, светом или окрасом. Они были просто слабо различимыми фигурами силуэтов. Если бы не эта аппатия-полусон, то он бы скорее всего впал в панику от подобных явлений. Ему хотелось проснуться, но на это не было сил. Изначально начавшие напрягаться, мышцы тела, стали всё более расслабляться от взглядов непонятных сущностей. Казалось, какая-то прозрачная рука ласково гладит его по плечу и неразборчивый голос успокаивающе шепчет что-то... Сон начал побеждать, а апатия укрепляться. Кто бы они не были, они похоже не желали зла, а лишь проявляли любопытство и теперь пытались его успокоить, случайно потревожив...

Безконечные обрывки совершенно разных снов и воспоминаний, переходящих одни в других без каких-либо логических связок. Чередующийся между собой полный бред и некие осмысленные короткие сцены. Тишина. Тихий плачь или скорее даже вой кого-то издалека. Слабо слышимые сквозь сон звуки машин с улицы неподалёку. Скорбные завывания ветра, переходящие в траурную скрипичную партию и наоборот... Голоса вокруг. Чей-то шепот непонятных слов. Чуткий сон на грани бодрствования с несколькими полупробуждениями и новым бредом видений спящего разума потревоженного извне. Полное безразличие ко всему и всем, дарующая свободу. Успокоительный шепот уст не имеющих плоти. Хладная рука, медленно гладящая по груди, а потом постепенно проникающая внутрь. Обрывки чьих-то давних разговоров, сохранившиеся в этих стенах шумы, плач и ощущения беспокойства. Отсутствие всякой возможности обретения покоя. Боль. Чужая боль разрывающая душу, приходящая из недр земли, оттуда где было давно забытое подземное кладбище, тысяч печальных душь, которых уже сотни лет никто не помнил. Чужие воспоминания, обретающие оболочки снов, где был вид от первого лица - словно сотни старых пожелтевших плёнок старого кино, проигрываемого без звука. Отчаяние и безызвестность навеки усопших. Новые печальные сны о том, чего уже никогда не будет, погребённые под слем земли, опавшей листвы и снега. Непрекращающиеся многоголосые стоны, всхлипы и этот странный крик отчаяния идущий из глубины души, но не способный получить огласки. Но всё это необычайно тихо, вопреки всему ужасу заглушённое... Резкий отход от непонятного бреда, подобием пробуждения. Вновь очертания полумрака, лестницы, стен и новое погружение. Продолжение тихих зимних снов... Снаружи неспешно шёл снег, медленно и беззвучно опускаясь на гладь разрастающихся сугробов и всякая тропа древнего кладбища постепенно всё более теряла свои очертания... Холод и белая мгла незримо крепнут с каждым мгновением...

Медленное пробуждение, лишённое памяти. Первым пришло ощущение холода во всём теле и глубокого его прозябания до костей. Чувства появлялись чрезвычайно медленно, словно разум поднимался из какого-то тёмного омута... Такой сильный холод, что вызывал полную анестезию от неприятных ощущений им же вызываемых. Лишь потом, постепенно начали возвращаться зрение и память. Судя по воцарившемуся полумраку, за время проведённое им в этом месте, пришёл час рассвета. Он не помнил, как выключил фонарик,  заснул и что именно ему снилось... Какие-то смутные пугающие образы на самом дне подсознания, вызывали непонятные чувства. Вероятно даже из-за страха, а не погрешности памяти ему не удавалось их поднять. Но чем был вызван этот страх? Всё погибает в зимнем тумане холода, белизны и тусклости... Вопрос только родившись в голове потерял свою значимость и ушёл. Всё равно. Апатия. Могильный холод безразличия. Лишь непроглядный мрак с блеклым пятном серого света. Не хотелось уходить. Не хотелось двигаться. Холод держал его в плену слишком долго. Но надо было подниматься и идти, чтобы не замёрзнуть... Зачем?... Но он медленно поднялся на ноги и кое-как побрёл в сторону лестницы. Ноги ступали неуверенно и медленно, словно он спал столь долго, что забыл как надо ходить. Лишь когда он, преодолевая сонливость, поднялся наверх, мысли вернули свою ясность. Но всёравно, оставалась эта непонятная слабость во всём теле и скованность в движениях. Казалось, что весь мир был покрыт льдом. Он начал понимать, что ещё частично находился в оковах сна, которые тянули обратно вниз... Не отвращала даже перспектива вновь заснуть сидя на скамье, рядом с массивным поросшим мхом надгробием. (очевидно поставленной когда-то давно для визитов родственников усопших). Почти бесчувственными руками он попытался разтворить массивные металические двери склепа, но потерпел неудачу - очевидно их края примёрзли друг к другу, или были блокированны, наметённым снаружи сугробом... Впадая во всё большую панику, он отчаянно молотил кулаками и бился всем телом, но дверь не поддавалась...

Он осознал, что уже не спит... Плотно занавешенное окно почти не пропускало света, который ощущался лишь в том, что вытянув перед собой руки, можно было их разглядеть. Никакого склепа и двери не было. Это всё было лишь дурными грёзами навеянными старым кладбищем за окном...  Оно было всего в каких-то двадцати метрах от его комнаты. Что-то было не так в этой квартире, как собственно и во всём поганом доме. И ещё в этом проклятом кладбище, которое за несколько лет успело в его сознании переделаться из "вызывающего интерес" в "ненавистное" ...  Иногда, ему чудилось, что просыпаясь он видел какие-то непонятные тени, но потом понимал, что это было лишь зыбкими остатками снов... Впрочем, в последнее время это всё окончательно перестало волновать. Как и всё остальное в его жизни... Сутки сливались одни с другими, невозможно было определить день недели. (а порой даже месяц) Время от времени он рисовал новые картины, чтобы оплатить долг за квартиру и коммунальные услуги. Но в конечном счёте всё сводилось к тому, чтобы вновь неизменно лечь на кровать, заснуть и не подниматься с неё несколько суток, даже когда сон прерывался... На кухне гнила еда в немытой посуде, капал кран, какие-то насекомые разлетались при его появлении. В холодильнике давно испортилась еда. И лишь неизменные бутылки негазированной минералки и консервы оставались лежать. Кухня выходила на пустой внутренний двор, кучу серых одинаковых домов и затянутое тучами небо. Когда он туда выходил в позднее время суток не нужно было включать свет из-за того, что рядом с окном ярко светил уличный фонарь. Кроме кухни в квартире была лишь ванная, небольшая кладовка и его комната (она же мастерская, в которой рисовались новые картины). Не особо роскошно, но это было именно тем, что подходило под его весьма скромные потребности. Из-за близости кладбища и упорных слухов о том, что дом был построен на том месте, где оно раньше продолжалось - хозяин дома брал квартплату, несоизмеримо ниже нормы. (но при этом всёравно из десяти квартир, шесть неизбежно пустовало). Люди были так суеверны. Или скорее даже, жильцов отпугивало то, что в коридорах и большинстве квартир давно не делался ремонт, время от времени протикали трубы. Если бы не затхлость и жуткое ощущение пустоты, то дом был бы очень даже хорошим...

Впадая в состояние этой странной апатии, когда он мог несколько суток не подниматься с кровати (а если поднимался, то лишь затем, чтобы пройдя на кухню убить несколько банок консервов и притащить к кровати новые запасы минералки) он мог не выходить из дома более месяца, иногда просыпаться, толком не понимая какое время суток и нацепив первую попавшуюся одежду выскочить в круглосуточный магазин, удобно расположенный всего в двух кварталах от его дома. Тогда он выкладывал последние деньги, скупая едва ли не все рыбные и мясные консервы, долго хранящуюся крупу и несколько бутылок водки. Алкоголь он пил неизменно во время рисования новых картин. (неизменно в том смысле, что никогда не употреблял его в другое время, но когда рисовал всегда был пьян). Если бы не его необычайное воображение, и годами отточенный опыт художника (до того как он перешёл к подобному образу жизни), то с подобным отношением, выходила бы жуткая мазня. У него самого каждый раз, когда он брался за кисти была уверенность, что именно в этот раз ничего не получится (от того и выпивал) но все-таки, к его удивлению, "новое творение" пользовалось успехом, даже когда он едва удерживался, чтобы с ненавистью не разорвать полотно. Так хватало денег на два-три месяца существования. Потом вновь копились долги и каждый раз, в самый последний момент срабатывал инстинкт самосохранения, заставлявший его зашевелиться. Хозяин дома, который поначалу был вечно разъярён подобным отношением, за три с половиной года уже постепенно смирился и не воспринимал его всерьёз. Когда большая часть дома страдала от сырости (текла крыша) и лишь немногие квартиры имели жильцов - не было никакого другого выхода, кроме как позволять вольности тем немногим кто не брезгал жить в подобных условиях. Деньги за квартиру клались в специальный ящик, находящийся в подъезде (удивительно, как его до этого ещё ни разу не расчистили) завёрнутыми в конверт или бумагу, на которой написанно имя платящего или же отдавались лично в руки. Когда кто-то забывал платить, хозяин наведывался лично на место жительства и читал долгие нудные лекции (всем кроме того ненормального художника, живущего на втором этаже в шестой квартире)...

С уверенностью можно было сказать, что он брал вдохновение из своих странных снов и музыки,  которая всегда играла в доме, когда он был в состоянии её включить. Старенький магнитофон, который едва работал, день ото дня проигрывал кассеты из его коллекции, насчитывавшей пару несколько сотен штук. (в своё время это было его хобби, весьма странным, учитывая наличие более новых и удобных проигрывателей музыки ). По сути эти сны, постепенно становились его реальностью, длясь больше промежутков бодрствования... В последнее время долги выросли особенно большими. Квартплата, наверное за четыре месяца и коммунальные услуги. Одна или две картины могли всё покрыть, но долгое время не мог заставить себя подняться с кровати... Был конец января или начало февраля... (в самом худшем случае март). Он не мог проснуться, сны привлекали его больше, даже при всей своей бредовости... При желании он мог бы найти постоянную работу и совмещать её с рисование квартир и тем самым иметь достаточно денег, чтобы переехать в какое-нибудь другое более престижное место. Со временем создать семью... Но это всё вызывало более резкое отвращение, нежели затхлость квартиры напротив кладбища, к которой он привык... Это просто было ещё более бессмысленно и глупо...

Всеми силами он хватался за тонкую нить, верно уводящую его в царствие снов, подальше от этой омерзительной реальности, отрицая свою собственную жалкую жизнь и всё, что находилось за дверями квартиры.... Но теперь, вновь сработал этот спасительный механизм, и прежде неумолимо заставлявший подниматься тогда, когда всё становилось совсем скверно. Другово выхода не оставалось, кроме как подняться. Его покой был потревожен вторжением из внешнего мира, в котором существовали совсем другие ценности, где он был навеки обречён оставаться чужаком. Нехотя поднявшись, он нащупал на столе спичечный коробок и зажёг свечу. Дело было не в том, что он старался создать некую атмосферность в своём жилье. Просто у него давно перегорела лампочка и он всё никак не мог вкрутить новую. (свечки же продавались в том самом круглосуточном магазине, пожалуй выходило даже дешевле, нежели тратить электроэнергию). По такой же практичной причине окно в его комнате всегда было плотно закрыто - в противном случае, его взгляд пленил вид выходящий на кладбище. Это было мерзкое тягучие ощущение. Он испытывал негативные эмоции, но в то же время никак не мог оторвать глаз... Что-то там притягивало и заставляло смотреть, впадая в глубокое оцепинение или даже сон с открытыми глазами. Иногда появлялось чувство чьего-то встречного взгляда... Порой даже через плотные занавески... Но это было лишь плодом воображения психически неустойчивого человека. Теперь же, ему предстояло вновь нарисовать несколько картин, чтобы связавшись со своим старым знакомым организовать их продажу и освободиться от гнёта ещё на несколько месяцев... Но с начала надо было одеться и отправиться в магазин...

Он уже собирался выходить на улицу, как вдруг остановился... Замер на месте... И глаза его вмиг застыли... Они приходили к нему, потому, что все другие боялись и отвергали всё чуждое своему рутинному быту, потому что он не боялся дуновений холода загробного мира и сырого запаха могильной земли.... (Вещей ассоциировавшихся с ними, и от того всплывавших в сознаниях при их появлении). Вероятно, лишь человек глубоко разочаровавшийся во всё земном (начиная с собственной жизни и всех личностях столкнувшихся на её пути) мог пойти на контакт с этими бесплотными умертвиями, воплощающими в себе людские страхи. Его глаза остеклянели и постепенно из них начали медленно катиться слёзы. Но не боли или горечи, а более похожие на те, которые выступают при чрезмерном напряжении мышц глаз. Все, с кем они пытались найти контакт, в страхе шарахались и отгораживались как могли, он же был открыт... Его тело вновь начало ощущать ту знакомую приятную дрожь, которая приходила к кнему уже не раз. Руки сами зажгли почти все свечи, которые были в доме, чтобы создать необходимое освещение у мольберта. Он, как мог быстро, извлёк из стола карандаши, стёрку и остатки красок, которые уже пол года не обновлял (из-за чего приходилось добывать отдельные цвета путём смешивания других). Карандаши почти машинально выводили силуэты, которые, даже после раскраски, сами по себе не имели ничего особенного - обычные люди в старинных костюмах, хладные лики с картинно застывшими выражениями лиц. В целом: этих людях, их позах или одеяниях - не было ни одной детали, которую можно было назвать необычной. Более того, все сцены были совершенно обыденными отображениями быта: кто-то стоял в очереди на средневековом рынке, кто-то вкушал чай сидя в кресле напротив камина, поднимался по лестнице или принимал ванную... Единственные особенности в том - что на каждой картине лишь один персонаж был выделен чёткостью детализации, остальные же были словно нарочито "смазаны" имея расплывчатые, едва разборчивые черты, но в этом художественном приёме не было ничего зловещего или сверхестественного; не являлась паранормальной и неизменная тематика прошлого в картинах - от позднего средневековья, до начала двадцатого века. Тем не менее, по завершению каждой работы она приобретала какую-то незримую зловещую живость и при лицезрении её боковым зрением, там постоянно ощущалось движение. За эту необыденность в отдельных кругах его считали гением, а его картины неповторимыми шедеврами. (все пытавшиеся их срисосовывать -  терпели полное фиаско, и с досады выкидывали свои блеклые копии, или прятали их подальше в столах, среди бумаг). На выставках, его творения всегда приобретали наибольшее внимания и с феноменальной скоростью раскупались. Очень часто приобретатели шедевров видели непонятные сны, в которых оказывались на тех самых картинах, которые висели в их домах и разговаривали с их персонажами (подробности этих разговоров исчезали из памяти сразу же после пробуждения). Несмотря на то, его что купленные творения иногда просто выкидывались, дарились (не особо близким людям) или вовсе уничтожались - появлявшиеся о них дурные слухи неизменно привлекали всё новых покупателей. В редких случаях, они связывались с ним лично или перепокупали картины по более высоким ценам, нежели они стоили изначально. (от тех кто был рад избавиться от такого рода покупок да ещё и выйграть на этом денег). Впрочем, дальнейшая судьба продаемых полотен его особо не волновала. Те две картины, которые ему особенно понравились не были выставленны на продажу. Не волновали его и восторженные рекомендации выходить на более высокий уровень, путём показа работ на международных выставках. Возможно он бы имел большой успех. Об этом он думал не мечтательно или самоуверенно, а скорее презрительно - словно бы от этого потерял своё лицо...

И вот он стоял перед мольбертом, всё также, находясь в сознании лишь телом, пленённый непонятного рода дурманом... Глядя перед собой, он оделся, не закрывая замка - лишь захлопнув дверь, вышел на улицу. Вновь было ранее утро. Очевидно он прободствовал целые сутки (или больше?!), что было для него весьма уникальным достижением... Пройдя по кратчайшему путь до магазина (через то самое кладбище, на которое выходило его закрытое окно) он приобрёл свой обыденный список покупок, на этот раз увеличив количество свечей вдвое. После чего осталось лишь несколько копеек денег. Но даже чрез этот дурман, он понимал, что он лелеял надежду на готовые картины (целых шесть!!!), ожидающих продажи... Он взяв мешок с покупками, отправился домой, чтобы как обычно проснуться с похмелья и списать беспамятство на еффект от употребления алкоголя... Во всём теле ощущалась сильная слабость, словно он не ел даже больше обычного. Очень хотелось пить. Вернувшись домой, он выпил всю купленную водку, уйдя в запой на пару дней, чтобы проснувшись, изнывая выпить целых четыре литра воды. И в момент полного пробуждения, от дурмана, грёз, алкоголя и снов, обнаружить, что какого-то чёрта, на одной из картин нарисовал самого себя, на фоне одного из ближайших кладбищенских склепов....

Они всякий раз просили дать им подобия новых жизнях, запечатляя образы прожитого. Зачастую именно ту обыденность, от которой он сам бежал. По какой-то  неизвестно причине им "становилось лучше" от того, что их образы при жизни появлялись на полотнах и впоследствии попадали на всеобщее обозрение. Что было в их понимании "лучше" и какую цель имели все эти манипуляции - он не спрашивал. Как не задаёт вопросов безвольный зомби или человек находящийся во власти гипноза. Он впадал в странное возбуждение, до такой степени, что тело ещё долго трясло после возвращения сознания. Его талант художника позволял запечатлять то, что от него требовали, но при этом он использовался словно компьютерная программа для создания граффики, послушно выполняя серии операций, часть из которых ему самому была бы немыслима... Каждый раз, просыпаясь, он не помнил как рисовал ту или иную работу. Не помнил, что принесло вдохновение и не имел ни малейшего представления о том, что этим творением пытался донести. Лишь из-за отсутствия другово возможного претендента на авторство он не укорял себя в плагиате. Потом он звонил своему единственному знакомому из внешнего мира и сообщая о новых работах, просил пристроить их на какую-нибдь ближающую выставку или организовать продажу. Потом несколько дней отсыпался дома, восстанавливая здоровье и силы, пошатнувшиеся после очередного творческого порыва. Впоследствии, вновь приходило небытье, копились долги и пробуждение решало все проблемы несколькими картинами... Этот цикл неизменно повторялся, казалось уже долгие годы. Дорога в прежнюю жизнь рассыпалась столь незаметно, что эту тенденцию он смог проследить лишь тогда, когда стало слишком подздно и полностью безразлично. Сначала он всё более отдалялся от общения с кем-либо и его поглащало чёрное жерло депрессии. Когда человеку по настоящему плохо, он не ищет помощи у кого-либо и не стремиться рассказывать. Замыкается в своём собственном мире, где перефразирует беседы прошлого, поступает иначе или возводит нагромождения совершенно других событий и других людей. Постепенно опускались руки, предпринимать елементарные процедуры гигиены или хоть как-то содержать дом в порядке. Глаза, словно поражённые осколками зеркала снежной королевы, начинали видеть в мрачных тонах даже вещи, их неимеющие. Всё меньше хотелось что либо менять и ранее нравящиеся вещи становились безразличными. Не вызывало никаких эмоций и то, что раньше причиняло боль и доводило до отчуждения. Мысль о заполучении былых предметов мечтаний - становилась отвратной. Хотелось только... Спать. Спать зимним сном... Спасть долгим и тихим зимним сном.... чтобы никогда более не проснуться, не подняться, не заговорить, не есть... не жить...

Весьма странное событие. Он ведь никогда не рисовал кого-либо из реально знакомых ему людей. Тем более никогда не страдал отображениями собствинной рожи в автопортретах. К чему же он тогда решил создать подобное полотно? Неужели спьяну взыгралось самолюбие? Или желание жить в роскошных аппартаментах, пусть даже в виде картины? И кто теперь купит это загробное творчество? Лишь потраченное попусту время. Едва-ли найдёться какой-то эксцентричный уникум, который пожелает купить этот сопливый плевок "мёртвой романтики". Никто не покупает прижизненные автопортреты столь малоизвестных художников, как он... Первым порывом было - свалить эту картину на пол и помачиться на неё. Но он подавил в себе это желание, в слабой надежде, что за её всёже удасться получить хоть немного денег. Также появился странный интерес - разобраться существовало ли это место (с картины) на самом деле. Если да, то скорее всего находилось недалеко от его дома. Неужели он в нетрезвом состоянии выбирался наружу, чтобы запомнить или срисовать фон? В такой жуткий холод то? Бред... Но место казалось до жути знакомым, словно он бывал там раньше. Может лишь в снах? И почему вообще волнует происхождение картины, которая никоим образом не улучшит его материального состояния и в некотором роде делает его клоуном в его собственных глазах? Вздор. И нарисованно не слишком граматно в плане композиции. Но глупый и безсмысленный вопрос о происхождении этой картины, не давая покоя, один раз всплыв в сознании и уже не желая тонуть обратно. Это было навязчивой мыслью, которую, к величайшей досаде, всё не удавалось отогнать. Быть может, если бы у него были какие-то важные дела, она бы не была столь живучей. Но за отсутствием необходимости что-либо делать, он очень много думал - и вновь приходил к неизменному "Существует ли этот склеп на самом деле?". Это злило, но прекратить он не мог. Чем больше прилагал усилий, тем напористее вопросы лезли в голову. Он уже несколько лет так много не думал о картинах собственного творения... Несомненно, что-то было "не так" в этой картине.  Так как по сути делать было нечего - он не выдержал и ближе к вечеру начал собираться на прогулку... Взяв с собой фонарик, нож, мобильник (на всякий случай) и одевшись во всё тёплое - он выбрался на улицу, чтобы поискать то место, которое было отображенно на картине. Зачем был прихвачен с собой фонарик, он толком не знал... Впоследствии мобильник так и не смог помочь, незаметно утратив заряд аккамулятора из-за сильного мороза...

На улице царила та необычная тишина, которая бывает лишь в предрассветные часы. Никого не было. Не ездили даже машины. Выпало много снега, который ещё не успели убрать c дорог...  Пройдя какое-то время и распробовав аромат утренней морозной улицы, он вдруг остановился. В сознании всплыл странный образ, навеянный этой холодной палитрой запахов... Должно быть, это был какой-то кадр сна или вырванный из далёкого прошлого кусок... Он стоял среди громадного поля, заваленного снегом... Сугробы создавали ощущение бескрайней белизны, лишённой любого звука... В тот момент он вдруг понял, что истинное имя зимы есть "БЕСКОНЕЧНОСТЬ". Бесконечность снов и утихающих надежд, неотвратимо высачивающейся жизни, холодеющей крови и отрешённости. И в тот знаменательный миг, он осознал ясно как никогда ничтожество человека. Миллионы жизней начинаются и обрываются, не оставляя следа во вселенной. Всё человечество было лишь заразой одной круглой песчинки, в мире вселеннской пустыни. Тогда он впервые ощутил отголоски той великой подавленности, что парализовала сном его душу... (если только это всёже не было ночным видением, представляющим из себя ложные воспоминания)...





******************************





   Вечер памяти , совмещённый с посмертной картинной выставкой и последующими за ней торгами - прошёл с большим размахом. Многие вещи, которые, незадолго до кончины автора, были услужливо скупленны (у тех кто более не желал их держать) единственным знакомым художника в реальном мире  - отошли по гораздо более высоким ценам, нежели продавались когда-то. В десятки раз дороже! Непонятно, чем был вызван такой эпотаж, но вмиг обросший легендами персонаж, вдруг обрёл статус "несправедливо забытого гения" (возможно некоторую роль сыграло чьё-то заявление в прессу о "загадочной смерти местной знаменитости"). Одни газеты ругали художника, наперебой обвиняя его в сатанизме, сумашествии и даже педерастии (причины последнего обвинения мотивировались отсутствием полового партнёра женского пола... но не указывалось и то, что таковым являлась его рука). Особенно постарался "Церковный Глас", посвятивший ему внееочередной выпуск - в котором рассказывалось как, слуга сатаны отравлявший мир картинами которыми ему помогал рисовать сам нечистый - впоследствии получил Кару Господню и умер прямо на месте провидения своего грязного ритуала. Одна из газет назвала его беспробудным пьяницей и маргиналом, создававшим жуткую мазню. (возможно она и была самой близкой к истине) Были и хвалебные посвящения памяти усопшего художника, с трагичной судьбой и грустными глазами (с газетных страниц глядели где-то взятые детские и юношеские фотографии, но не было последних (трёх-четырёх летней давности). Сильно подпортили бы впечатление... Зато их разместил "Церковный Глас") . Так или иначе, пришедшая пятиминутная известность была непропорционально огромной тому, сколько его знали при жизни. Имя несомненно засветилось в определённых кругах и его картинам даже был посвящён любительский фан-сайт. Но многочисленные статьи газет (все вывешенные в на специальном табло во время памятного вечера) были чем-то совершенно неожиданным. Знакомый покойнойного никак не мог понять причины такой непонятной шумихи над памятью этого убожества. Она едва-ли объяснялось чем-то логичным. Но непонятная агрессия фонтана гневных рецензий - принесла ажиотаж публики.... Собралось много народу. И денег.... Если бы покойный присутствовал на том вечере, то явно был бы сильно недоволен. (но едва ли кого-то это кого-то здесь волновало) На стенах популярного клуба висели последние шесть картин, среди которых был также и автопортрет. Продавались спиртные напитки и угощения. (и нелегально наркота) Знакомый покойного, организовавший это мероприятие, чтобы заработать денег на волне "неожиданной кратковременной славы этого алкаша" рассхаживал с важным видом и травил байки о своей тёплой дружбе с Гением и его необычной жизни... (По неизвесно когда заверенному завещанию, все доходы шли на реставрацию какого-то там кладбища, но он значился поручителем, а значит - в большей части ему).
Юнная особа из обеспеченной семьи, увлекавшаяся всем таинственным и мрачным, услышав про эту неординарную и оригинальную личность, которую к сожалению не знала при жизни - решила с друзьями навестить вечер его памяти. К счастью, на её восемнадцатилетие, ей была подарена немалая денежная сумма и она смогла приобрести на торгах гвоздь программы - предсмертный автопортрет художника. (Её родители оказались довольны, что обеспеченность их семьи нашла отображение в городской прессе. В противном случае, устроили бы дочке нешуточный разнос на тему того, как она бездарно она потратила деньги). Она же, наслушавшись всяких небылиц преукрашавших никчёмное существование покойного, рисовала в воображении, весьма интересные её персоне, черты романтического героя, бунтаря, непонятого чёрствым бездушным обществом...
Тем временем, в морозную землю, разрытую титаническими трудами похоронной команды, помещали самый дешёвый гроб, который только можно было найти. На похороны никто не пришёл.... (Вот истинные герои нашего времени - мрачные молчаливые похоронные рабочие зарывающие людей в землю)

Вся его жизнь была лишена каких-либо ярких событий. Ничего, что было достойно внимания - ни величавых взлётов, ни низменных падений. Всё серо... И ничего, что бы выделялось из рутины повседневности. Вещи казавшиеся особенными, позже неуклонно обличались в простоте и становились гниющим мясом разочарований, создающим тот мерзкий смрад, которым провоняла вся жизнь... Одним золотистым мигом пролетело ранее детство. Красным трупом сгнил потный подростковый период...  Потоком чёрной жижи сквозь пальцы утекло юношество.. Лишь осталась нависать эта непроглядная серость, не дающая покоя, сводящая с ума... Он видел как похоже это всё на штампованные истории других таких же как он, но в отличии от них никогда не был готов принимать тот вздор, за которым они бежали с пеной у рта, день ото дня умирая всё больше. В конечном счёте, они все забывали зачем жили, блеск в глазах неотвратимо тух и начиналась стадия, которую можно назвать лишь существованием. Было много тех, кто считал себя счастливым, но их иллюзии по кирпичику возводимые - в миг бы рухнули под натиском здравого смысла. На протяжении всей жизни являясь лишь безмозглыми рабами своих желаний, пресмыкались перед ними (желаниями) и никогда не задавали вопроса "зачем всё это?". Они не понимали, сколь ничтожно то, что они хорошо пожрали или потрахались. Бессмысленна эта гонка за престижем и возведение семейного храма. Строительный материал их святынь всегда был и оставался - чужое горе, ложь и грязь. Любая жизнь так или иначе оканчивалась могилой, всё созданное рушилось, а память пропадала... Каждодневно плодятся отвратные толпы жиреющих свиней и те кто голодают, чтобы первые могли жировать...





******************************