Леденящий Хор Мертвецов

СТАРЫЙ МОГИЛЬНЫЙ ХОЛМ

Крупные снежинки неспешно спадают на землю. Полностью покрытые ими, кроны деревьев тянутся ввысь, к далёким небесным просторам, пленённым тяжёлым навесом свинцовых облаков. Холодный воздух спокоен в полном безветрии и тишине. Ни единого движения человека или животного. Лишь беззвучный снегопад среди февральского мороза и бескрайние просторы полей поросших сугробами и лесами. Где-то, у далёкого горизонта, начинает заходить солнце, унося с собой свет. Почти незаметно начинается закат и спустя несколько минут ощущаются его лёгкие сумерки. Луна ещё даже не начала пробуждаться, когда солнце уже почти впало в сон. Становиться всё темнее, но густая ткань облаков не пропускает огни ночных светил. Лишь белизна снега позволяет различать очертания мрачного зимнего вечера. Занесённая снегом, почти не различимая тропа виляет между высокими вековыми деревьями и зарослями кустарников. Она совсем не видна, когда выходит на открытые луга, но её можно разглядеть проходящей по на холмистых и лесным участкам. Тем не менее, даже в местах, где тропа пропадает для зрения, она каким-то непостижимым образом продолжает вести случайно забрёдшего на неё путника, ощутимая неким шестым чувством, будто бы кто-то ведёт за руку. После небольшой алейи старых тополей, она начинает уклонятся вверх, но не на столько, чтобы это могло хоть как-то затруднить передвижение. Пройдя после тополей каких-то двести метров тропы и обернувшись назад, идущий по тропе может заметить, что теперь находится выше, но до этого едва ли. И лишь спустя примерно полкилометра, становится очевидным - конечной целью всей тропы является равнина на вершине большого, но не слишком высокого холма...
Кладбищенская ограда, если таковая и была, теперь полностью отсутствует. Захоронения просто начинают неравномерно появлятся без какой либо видимой границы, с начала в небольших количествах, но через некоторый промежуток пути уже приходится часто сворачивать, чтобы обходить попадающиеся на пути могилы или их остатки. Большинство надгробных камней сильно потускнело и поросло мхом, надписи на многих из них теперь уже не разобрать в том числе и из-за налипшего снега. Старые металические заборы, отделяющие их, теперь стоят сильно покосившись, некоторые и вовсе пали на землю, теперь находятся под сугробами. Редкие статуи стоят облеплённые льдом, оставшимся после недавней кратковременной оттепели и смотрят куда-то вдаль своими пустыми глазами. Если снаружи тишина, то здесь она перерастает в некую беззвучную тревогу, неизбежно заставляющего случайного путника повернуть назад и шагать прочь быстрым шагом, время от времени оборачиваясь. Что-то здесь не так, скажет он себе, но в дальнейшем будет отрицать свои ощущения, посторается просто забыть это место и путь к нему. Каменные лики статуй, будут глядеть ему в след, подгоняя. Если же пришедший решит идти дальше, то наврядли обнаружит нечто особенное или как-то разгадает причину своих тревог, кроме разве, что собственной мнительностью и предрассудками перед местами погребения. Старые могилы частично занесённые снегом занимают это заброшенное кладбище всё более плотно, по мере продвижения в глубь. Небольшие столбы, между которыми навешены цепи, масивные могильные плиты, разваливающиеся надгробия с неразличимыми надписями на немецком и датами прошлого века, да невеликое разнообразие кладбищенских статуй, работ неизвесных мастеров...
Лишь прислушавшись редкой чуткости гости сможет разобрать истинные звуки могильного холма, находясь на его кладбище. За кажущейся тишиной слышно эхо бесконечных криков отчаяния, идущих неведомо откуда. Раскачивающиеся цепи могильных оград. Едва уловимое падение новых снежинок в сугробы, какофония стонов тихого плача мертвецов обречённых на вечную неупокоенность. Скрипение давно несуществующих оград, звуки прошедших когда-то сотен похорон. Заглохшие шаги прошлого, обрывки разговоров. Едва ли не физически ощутимая атмосфера непоправимой трагедии. Веяние безутешного горя, чужой боли, которая каким-то непостижимым образом становится своей. Голос источники которых были где-то по ту сторону могилы. Безумные шопоты и мольбы о прекращении мук, тысячи неуслышанных заупокойных молитв. Полное отсутвия обретения загробного покоя. Душевная неописумая в мире живых, которая бывает лишь после её прекращения. Непрекращающийся поток полный отчаяния, лишённый сна и от того порождающий растущие безумие мук. Как это всё до этого  небыло слышно? Как это могло укрываться под маской тиши? Ветер отчаянно завывает бросаясь потоками снежной вьюги, не щадя ни кого вытравливает напуганную душу из тела и уносит с собой, оставляя выженный холодом остаток тела, стоящий раззинув рот в безчувственной пустоте траура. Всё конченно на этом. Любой забрёдший сюда, услышав истинные звуки этого места сходит с ума, погибает и уже никогда не возвращается...
Длинные катакомбы уходящие вглубь, едва ли не безгранны. То кладбище, что на вершине холма словно ничтожная вершина айсберга. Холм гораздо более пологий внутри, нежели кажется. Лестницы из нескольких склепов, ведущих вниз, приводят к началу катакомб, первых два этажа которых - подземное кладбище аристократов. Нижнее же уровни заваленны сваленными в кучу многочисленными тлеящими костями унесённых чумой, жертв массовых убийств и репересий снесённых туман и прочих безымянных мертвецов. На самом последнем этаже вниз, в одной из стен есть пробоина, ведущая к полуразвалившимся ступеням вниз, гораздо более древним, нежели всё остальное в этом местом. Они переходят в пронизывающие недра земли глубинные земляные ходы, лишь частично обнесённые каменной кладкой и одно из самых чудовищных мест в которые они приводят это гигансткая пещера на большой глубинне под холмом. Это гробница огромной идеальной обточенной каменной глыбы, неизвестного происхождения, имя которой МОНОЛИТ. Он то и пленил души тех мертвецов, чьи вопли может услышать человек с расширенными способностями, стоя на вершине холма. Сам монолит спит, но он может вторгаться в людские разумы и пленять их волю, ловя всё новые и новые души словно мелких животных крепкой сетью. Никто из тех, на кого обратился его взор не смог избежать расставленных ловушек и в конечном счёте пополнил ряды поглощённых им несчастные души, кои никогда не обретут покоя став его частью...





ЛЕДЕНЯЩИЙ ХОР МЕРТВЕЦОВ

Один за другим, медленно бредут скозь сугробы ряды мёртвых тел, покрываемых плавно падающим снегом, который не тает, оседая на их коже и безразличных глазах, не выражающих ничего. И каждое их движение это не более чем машинальность лишённых жизни, некая чудовищная противоестественная енерция. На всех лицах посмертно застывшие гримасы непереносимой боли и ужаса, которые являются, пожалуй, единственной индивидуальностью в облике каждого из них. Если бы не эти гримасы, то невозможно было бы отличить одного от другово в этом длительном потоке. При попадании снежинок, глаза не реагируют смыканием век, а продолжают смотреть в пустоту, замерев в одной позиции. Никто из них уже не может моргать. Ни один мускул тел не швелиться, кроме необходимых для продвижения. Они безмолвны. Единственное, что нарушает тишину это монотонное скрежетание снега от их раземеренного шага. Одеяния их - лишь одинаковые белые саваны, полы которых развеваются на ветру. Бесконечным потоком - они выходят из бездны морозного предрассветного тумана. Бесчисленное множество похожих друг на друга трупов...
В небе нависает полная луна, несмотря на близость восхода солнца. В те редкие моменты, когда расходятся тучи, её серебристый свет освещает землю почти как днём. Окружающее остров море на редкость спокойно, словно тоже впало в сон с наступлением темноты. Звон колокола полуразвалившейся старинной каменной церкви созывает их подниматься на холм, к её воротам. Эти древние руины ранее были настоящим укреплением, от которого осталась лишь одна часовня с чудом уцелевшим большим колоколом и несколькими залами. Но верёвку колокола теперь уже давно некому тянуть, поэтому, он управляемый прихотью повторения прошлого - сам наигрывает былые мелодии. Мертвецы, внимая этим звукам (хотя этого никак не видно внешне) восходят по заросшей каменной дороге ввысь холма и пробираются средь развалин к воротам ветхого средневекового храма. Они неспешно собираются в двух лишённых крыши залах и строятся рядами, отходящими от его дальней стены, пока последний из шествующих не занимает своего места. Их набирается несколько сотен. Обезумивший глаз луны, необычайно огромный, с ужасом смотри за каждым их движением, отбрасывая причудливые пляшущие тени от окружающих руин. Так они стоят мертвецы стоят  в затягивающейся тишине, очевидно ожидая чего-то, ведомового лишь им одним. Неожиданно воздух прорезает нарастающий звук, поначалу столь тихий, что не сразу заметный. Но постепенно он крепнет и оказывается вполне различимым одиночным напевом, которое разом подвхатывают все остальные голоса...
Но каких-либо понятных человеческих слов, в их песнопениях невозможно услышать. Это скорее имитация слов, множеством широко разпахнутых ртов из которых вырываются нечто среднее между протяжным воем страданий и громким плачем. Тем не менее, как бы это не было странно, пение этого хора далеко не плохо. Словно на совершенно растроенном инструменте виртуозный музыкант играет гениальное произведение. Возможно, эти песни изначально имели слова, которые теперь не могут быть выговоренны из-за дефектов этих умерших тел. Но сами голоса лучше слов выражают их нечеловеческую печаль, боль забытости, потерянности и муки ужаса неупокоения. Необычное вложение чувств в песню, совершенно неукладывается с внешней безразличностью, хладностью множества трупов. Невозможно поверить, что эти безжизненные тела могут быть источниками таких сильных чувств. Наверное это их единственная возможность, чрез это пение, выдавить из себя хотябы ничтожную часть гноящейся боли, ежесекундно разрывающей души изнутри. Если бы кто-то из живущих их услышал, то верно бы в ту же секунду сошёл бы с ума. Но и они сами никогда не хотят быть услышанны. Уединение далёкого заброшенного острова даёт им эту возможность. Древние руины, знакомые им при забытых жизнях - теперь их зал леденящих душу выступлений, которым внимает лишь холодная луна...
Они поют, время от времени замолкая, делая промежутки межды разными произведениями. Это боль, которую невозможно передать. Безконечная бездна чёрной меланхолии. Бездонный колодец отчаяния. Неосушимая чаша горя. Зловонная трясина безумия. Серость монотонного кошмара длинною в десятилетия. Бельмы потухшим глаз, лишь поверхностно прекрывающие ярко красные горящие кометы боли. Разлагающиеся холодные остатки жизни. Исполинский чёрный крест безысходности на прошлом, нынешнем и будущем. Вечность смерти... Песнь за песней проходят и всё ближе постепенно становится рассвет. Блеклый горизонт уже начинает освещаться, а они не смолкают и наверное не смолкнут никогда. Звуки разносятся по всему острову, пробуждая в нём всё то сна и перекрикивая шум волн, вдруг сильно разбушевавшегося моря, неистово бьющего прибрежные скалы.Быть может этим пением и было поднято его безумство со дна глубин?! Голоса разносятся и за пределы этого небольшого клочка земли. Их тихие отголоски уносятся волнами так далеко, что возможно слышны морякам проплывающим вдали кораблей или даже приходят в кошмарах ещё спящих на материке людей. (Кто знает что сниться умирающим во сне). Но вот первые лучи начинают освещать руины и силуэты мёртвых неуклонно растворяются так, словно их и не было. Покрытая снегом проседь заснеженного холма освещается уже уверенным утренним светом. Замершие руины стоят как ни в чём не бывало и ничто не указывает на то, что было в этом месте ночью. С рассветом они погрузились в сон, полный страданий, затем лишь чтобы потом неизбежно возвращаться по призыву колокола...





ПОТЕРЯННЫЙ БЕЗЫМЯННЫЙ ИСКАТЕЛЬ

Пять сотен лет минуло...
Проходили один за другим года, словно песчинки в стеклянных часах - неизбежно падали они осыпаясь вникуда. Рассвет и закат меняли в цветах небеса...
Высокий серый матерчатый плащ, то развевающийся на ветру, то странным образом свисающий вниз и тем самым образующий видимую основу этой фигуры. Нижняя часть головы укутанна длинным шарфом, а верхняя скрывается под капюшоном плаща - лишь малая щель между ними. Кожаные штаны, выцветшие от времени и грязи. Стоптанная громоздкая походная обувь. За долгие годы он потерял человеческий облик и прятал свою внешность от всех кого мог встретить на пути. В ночной темноте, старанясь всякого люда он неизменно продолжал двигаться вперёд, сам не зная куда... Лишь одно осознание того, что надо найти то, чего он ныне лишён неизменно двигало его дальше.  Пески времени, столь жестокие, осыпаясь постепенно стёрли из твердыни камней его воспоминаний все записи. Тем самым отняли они у него всех кого он знал при жизни и все события которые он когда-либо пережил. Ничего не осталось кроме этого ужасного ощущения пустоты и мук внутреннего гниения постепенного разложения. Каким-то непостижимым образом одежда и тело ещё не прошли процесс полного обветшания и в ходе лет ещё не исчезли. Их из последних сил сдерживало отчаяние души и скорбь незавершённых поисков видная даже в пустых глазницах окостенелово лица...
Шаг за шагом, не чувствующие усталости ноги ступают вперёд по безконечным дорогам ночной темноты и неизменного одиночества, которое не прекращается даже тогда, когда кто-то рядом. Каждая проходит лишь с тем, чтобы за ней была другая и - так навсегда. Лишённое всякой надежды, безсмысленное путешествие, в безнадёжности вспомнить самое главное - то, чем была ранее та разящая пустата внутри и осознать почему она так сильно болит... Лишь звуки собственной поступи убаюкивающие его к каждом первому рассветному лучу, на временное успокоение в могильном сне. Невозможность освобождения и обречённость безконечности странствия. Проклятие вечностью мук и неудающихся попыток осознания. Неспособность освободиться от каждодневно накапливающейся боли, берущей начало ещё в поросших пылью временах прошлых веков... Отчаяние нарастаяющее словно снежный ком. Вечная боль и Страдание. Обречённость... Иногда он срывает придорожный цветок и подолгу смотрит на него, не понимая из-за чего так делат и каковы все те чувства, которых у него так никогда и не появляются. Затем небрежно бросает растение в грязь и продолжает путь...
Уже очень давно не помнит он того дня, как падая средь поля мёртвых тел, поклялся вернуться с той ужасной битвы домой - ибо очень боялся остаться там лежать. Ни один из погибших в тот день не был погребён. Открытая лесная поляна стала для них могилой, а мрачный вой волков погребальной песней. Никогда не знал он, каким образом, после поднялся и пошёл назад ( не осознавая, что уже мёртв)... Почти вся его память - уже тогда пропала... Ему хотелось вернуться и рухнуть на родной порог, но он не помнил дороги. Лишь смутные образы и ранее когда-то знакомые лица, подробности которых неизбежно окутанны пеленой тумана. С годами воспоминания становились всё более смутными. Блекли в белом тумане, словно исчезающая картина, которой не было возможности восстановить. Блекли. Блекли пока не исчезли совсем, оставив его пустым. Но он не прекращал искать, надеясь. С годами надежда истлела как и воспоминания. И он остался совершенно один. Но что-то неведомое продолжало гнать вперёд. Не то ли, что остановиться ему было негде? Везде чужая земля и безмолвие, окутывающие его в саван вечного неупокоения... Он видит чьи-то дворы, дома и порой украдкой заглядывает внутрь размышляя о том, был ли у него когда-нибудь всё это. Почему-то эти мысли приносят муки и он спешит поскорее уйти...
Многие, завидев его на дороге, кричали что-то в след. Кидали камни. Но то было лишь страхом вызванно. Они в ужасе убегали, когда камни пролетали сквозь медленно витающий силуэт. Никто никогда не звал его на порог - хоть немного отдохнуть с дороги. Быть может быть это могло бы спасти его? Едва ли... Пять сотен лет прошёл он в одиночестве, никогда не видя сочувствия или понимания. Ещё более остаётся пройти... Лишь страх и непонятная ненависть, в одинаковых перекошенных людских ликах, заставили его сторониться, чтобы не приходилось отвлекаться на них от поисков самого важного. Дом его давно развалился и уйдя под землю исчез среди корней деревьев. Даже города того уже давно нет. Все кого он знал умерли. Но время слилось для него в один не осознаваемый поток, в которым нет места памяти - и он всего этого не способен понять. Шаг за шагом уходит вечный странник вдаль ночного мрака, сквозь ливни, туманы и снежную белизну. Не может он остановиться или вспомнить. Быть может и Вам когда-то удасться случайно встретить его одиноко бредущим по улице. Никогда не прекратиться его поиск того, о чём он не помнит века...
Он лишь безконечно бредёт куда-то, пока не скрывается за линией горизонта...





ВОЙ ПРОКЛЯТОЙ ПОЛЯНЫ

Покорёженные деревья плотной стеной закрывают небольшую поляну на опушке леса, неподалёку от берега моря, неспокойного в сильных порывах холодного северного ветра. Их стволы наклонены в разные стороны или вовсе, недалеко от земли повёрачиваются в горизонтальном направлении, скрючившиеся ветви извиваясь тянутся вперёд как изуродованные руки прокажённых, а вой ветра словно озвучивает их крики боли. Неподалёку, чёрные волны под серым небом бъются об берег. Эти звуки отчётливо доносятся до поляны и смешиваясь с шумом шелеста ветвей время от времени заглушая этот вой. Но потом он неизменно пробивается вновь, ещё более озлобленный и болезненный. Вой агонии, едва различимый заставляет невольно напрягать слух, чтобы понять насколько он был преукрашен воображением, разыгравшимся от мрачной обстановки этих мест. Плохая слышимость вызывает ещё большее напряжение, перерастающее в страх, даже у смелого человека. Снежные сугробы замедляют движение, и создают неприятное осознание того, что случае внезапного нападения не удастся быстро убежать от преследователей. Всё вокруг кажется столь враждебным...
Слабый лунный свет выделяет из черноты блеклые очертания стройных стволов сосен, на фоне которых уродливые деревья, служащие оградой поляне, выделяются ещё больше и напоминают горбатых коротышек на фоне прекрасных великанов...
Эти деревья, их уродство, подобны визуальному запечатление боли и страданий тех, кому эта поляна служит пристанищем уже давно. Безликие, безымянные и давно забытые. Время стёрло всё что роднило их с этим миром, но по какой-то причине они не смогли перейти в другой. Даже они сами не помнят, кем они когда-то были. Забытые и измученные. Их уставшие сознания ежесекундно гложит ужасная тоска об утраченных жизнях. Она самая страшная из всех пыток настигнувших их. Незримый ветер поляны крутит их души в безконечном круговороте боли к которой невозможно привыкнуть. Среди воя ветра, в ночи вновь и вновь раздаются стоны и вопли измученных вековыми страданиями призраков. Но они становятся тише. Чёрный знахарь, создавший этот замкнутый круг кошмара, чтобы использовать его как инструмент в своих нечеловечных целях, уже давно умер. Его душа не знающая ни тени сострадания, ещё более уродливая, чем деревья вокруг поляны - отбыла в другой мир. Некому подпитывать магию поляны новыми ритуалами и она уже десятилетиями разрушается, поглащая саму себя. Проклятие ветра смерти рано или поздно окончательно растворит сущности пленённых им душь, развеет их остатки над поляной, сделая их "абсолютным ничто" и тогда более не будет боли. Но эта земля всёравно так и останется пропитанным скверной магнитом, притягивающим озлобленных мира сего. И если среди них окажется наделённый знанием, ещё более ужасное будет наложенно...
Поляна помнит, как когда-то давно он стоял на ней среди безгранничной безконечной белизны, которая простиралась от горизонта до горизонта. Ежесекундно растущая снежная пустыня, сколько хватало взору тянулась вдаль и где-то там переходила в небо... Небеса, не менее холодные, тревожно нависали над головой, однородным серым масивом, готовым в любой момент рухнуть вниз, погребя под собой всё живое. Словно замкнутое пространство между двумя океанами - белого безмолвия и свинцовой непроницаемости, которое было заполненно безумием вьюг неистового вольного ветра. Буран, несущий снежные потоки, порождал снежные занавесы, не дающие смотреть вдаль, туда где всё-ещё возвышались могучие стволы вековых деревьев. Было лишь это завывание, которое то становилось слабее, то крепло вновь, но никогда не кончалось. Когда стихия была особенно яростной, пропадало даже небо и оставался лишь этот смертельный белый цвет. Он вызывал апатию, пленял разум своими холодными щупальцами, попадающими в него через глаза. И от жуткого холода постепенно блекли все чувства, ослабевало тело. Фигура после поля на опушке леса лишь спокойно стояла, внимая вою и шумам бъющихся о берег волн неподалёку. Снег засыпал его с каждой минутой. Он стоял по колено в разрастающемся сугробе, не шевелясь. Ветер приносил издалека чьи-то отчаяные слабеющие предсмертные крики, стихия, заставшая врасплох уносила жизни одну за другой. Он же не издавал ни звука, неблюдая за яростью зимы, разливающуюся гневом природы по округе. Где-то там вдалеке,  где урагану не преграждал путь могучий лес, ветер смерти ударил по побережью - сносил дома и унося людей, своими могучими потоками разрывал их тела на части. Его самого вьюга не трогала, лишь снега хоронили своими нескончаемыми потоками. Целый островной город в это время исчезал с лица земли. И это было только началом. Стоял уже по пояс в снегу, весь хладный и спокойный, он любовался красотой природы...