Бота машрапов художник с секретом

БОТА МАШРАПОВ – ХУДОЖНИК С СЕКРЕТОМ
Есть такие люди, - они похожи на шкатулку с секретами, начиненную разными  потайными отделениями с замочками. Без конца можно нажимать кнопки, гвоздики, рычажки, замаскированные украшениями. И без конца удивляешься открытиям, из которых ни одно никогда не повторяется.
Таков павлодарский художник-дизайнер Бота Машрапов. Все, кто имел с ним дело, знают: лучше ничего заранее не предполагать. Работая над очередным проектом, Бота сам никогда не полагается на заранее спланированные результаты. И сам с затаенным интересом ждет, к чему приведут фантазия в сочетании с неумолимой логикой замысла.
Все начинается с заветной коробочки, в которую Бота складывает летучие наброски, абрисы на клочках бумаги, - «почеркушки», как он их называет. С них начинается любая работа, а по окончании коробочка пополняется новыми эскизами.
По внешнему виду не сразу угадаешь, что он художник. Плотный, крепко сбитый, он больше напоминает умельца-ремесленника, мастера на все руки. Им он, в сущности, и является. До разглагольствований об искусстве он не охоч, но серьезный разговор всегда готов поддержать.
О своей работе он много не говорит, но рассказывать о ней умеет. Говоря о деле, Бота будто нанизывает каждое слово, экономит речь, словно отсекает все лишнее.
И работает он так же. Рисование, лепка, живопись, ваяние – всем этим он владеет одинаково хорошо, мастерски, всегда точно следуя главной идее, но подчиняясь собственному замыслу и видению.
Он, наверно, не единственный, кто может сходу назвать имена всех своих предков-отцов по прямой линии, вплоть до основателя рода. Пожалуйста: Кабыкен, Машрап. Маллим, Тастен, Буркитбай, Ералы, Сары, Жанкозы, Айдабол.
Знать это необходимо было всегда, потому что по именам отцов и дедов и в начале XXI века опознаются и устанавливаются происхождение, статус, родовые связи между аулами, иерархия родов, даже пути кочевок и границы расселения.
Отец Боты Кабыкен – баянаулец, был видным в области человеком, известным административным работником и педагогом. Работал в районо, облоно, в облисполкоме, но сняли его за то, что был сыном муллы. И потом до ухода на пенсию Кабыкен Машрапов преподавал биологию и химию в Павлодарском педучилище. Любоаытно, что в школьные годы он был одноклассников двух выдающихся ученых Казахстана – академиков Каныша Сатпаева и Шафика Чокина. Он тоже мог стать большим ученым, но его подвело «глухое» понимание слова «педтехникум»: Кабыкен услышал его как «пять-техникум» и подумал, что в нем он получит сразу пять профессий. Одноклассники выбрали техенческие специальности. Сатпаев стал геологом и ьыл Президентом Академии наук Казахстана, а Чокин строил электростанции и ооснвал некоторые теории энергетики. А кабыкену досталась доля скромного учителя.
До организации в областном центре Горзеленстроя именно он первым начал кампанию по озеленению Павлодара. Каждый раз весной и осенью студенты во главе с Кабыкеном выходили на посадку деревьев, и все первые аллеи на улицах старого города – их рук дело. Очень любил цветы и стал инициатором их выставок.
А еще Машрапов-отец хорошо разбирался в северо-казахских орнаментах, замечательно их рисовал и научил этому сына Боту. Перенял от него Бота и навыки в домашних ремеслах, - отец хорошо столярничал и всю мебель для дома изготовил сам.
Мать родом из Каркаралинска, преподавала географию, а дома после всех хлопот посвящала досуг вышиванию, знала один из сложных способов – тамбур. Также ткала ковры «алаша», научила этому детей. Порой она, уходя с отцом в гости, давала сыновьям задание – соткать сто метров. И парнишки трудились, не покладая рук…
Сестра Карлыгаш, ставшая врачом, с детства имела пристрастие к предметам необычной и красивой формы, собирала гербарии, приносила домой разноцветные камешки, птичьи гнезда, коряги, кочерыжки, птичьи перья. Брат Шота больше был склонен к музыке, другой – Биктуар – сразу стал ориентироваться на медицину.
Вся семья – сплошь гуманитарии, врачи да учителя. Естественно, что и Бота после школы захотел стать врачом. Несколько раз попытал счастья в Карагандинском мединституте, но не проходил по конкурсу. Пришлось устраиваться на работу, лишь бы протянуть время до армии. Пошел на тракторный завод, устроился в прессовый цех учеником слесаря-ремонтника, а после призыва в армию поехал прямо на запад, потому что попал в ГСВГ – группу советских войск в Германии. Там Бота дослужился до ефрейтора, о чем вспоминает с шуткой: «Лычки мне вручали в том же месте, где когда-то свои ефрейторские шевроны получал Гитлер».
Когда оставалась всего неделя до окончания службы, из дома пришло тревожное известие о материной болезни. Воинское начальство учло все заслуги и разрешило уехать досрочно, так что свой «дембель» Бота встретил под родным шаныраком.
Снова встал извечный вопрос – куда пойти учиться. Решающее слово сказала мама: «Ты с детства хорошо рисуешь, так иди в художники. Будешь хорошо зарабатывать». И Бота пошел утраиваться в рекламбюро, которым тогда руководил Евгений Иванович Сухолатюк. Он и дал Боте Машрапову путевку в жизнь.
Начав с обыкновенного оформителя, Бота стал постигать тайны того, что сегодня называется дизайном. Слово это было не то чтобы под запретом, просто художник по интерьеру и оборудованию – как-то проще и понятней для тогдашней действительности.
Вывески, стенды, гипсовые лепки и фигуры, порой настенные панно, декоративная керамика, резьба и чеканка, вышивка и сувениры, многоколерная покраска, даже обыкновенные уличные транспаранты и плакаты – через этот «ассортимент» прошли многие. Эта школа для Боты Машрапова лишней отнюдь не была.
В марте 1979 года Бота познакомился с девушкой по имени Бану. Молодые люди быстро сблизились, у обоих нашлось много общих интересов; взгляды на жизнь были почти одинаковы. Через три дня после знакомства Бота привел свою невесту в рекламбюро, где она долго проработала вышивальщицей и кружевницей. Потом они поженились; родились дети. Вот тут и почувствовал Бота, что окончательно созрел для учебы.
В Алматы он поехал со всей семьей. Там не было ни знакомых, ни друзей, но они рискнули. Бота подал документы в театрально-художественный институт и сразу был принят,  – его работы просто покорили приемную комиссию.  (Может быть, помогло и то, что институт давал преимущество северянам, - их среди абитуриентов было очень мало.) Жить пришлось в общежитии, и с первых до последних дней учебы Машрапов стал совмещать ее с работой. Учился жадно, ко всему проявлял глубокий интерес.
В Алматы он прошел хорошую школу иллюстратора, подрабатывая в газете «Дружные ребята», в журналах «Пионер» и «Балдырган», в издательствах «Жазушы» и «Кайнар». Уже ближе к выпуску Бота устроился в институт «Казгипроград» и участвовал в разработках интерьера станций Алматинского метро. Особенно впечатляющими были поездки в Москву, Таллинн, Ригу, куда студентов возили изучать архитектуру старинных городов.
Потом все эти учреждения звали к себе на работу, и больше всех хотела взять его иллюстратором тогдашний редактор «Пионер» Фариза Онгарсынова.  Самым заманчивым было предложение институтского ученого совета – поехать во ВГИК и изучить мультипликацию («Казахфильму» требовались специалисты), или остаться преподавателем по художественно-прикладным дисциплинам.
Оценки в дипломе Боты самые неслабые, - всего одна четверка, по научному коммунизму. А специальность так и обозначили: «художник по интерьеру и оборудованию». Но ясно было, что приглашали на работу в престижные места не из-за оценок, – мастер виден по его работам.
Но тут уже решающее слово сказал отец. Он напомнил сыну, что все свои мировые шедевры Лев Толстой создал не в столицах, а дома, в Ясной Поляне; к тому же, как младший сын, Бота обязан вернуться, чтобы «держать шанырак». Отцу было уже 77 лет.
Машрапов даже не засомневался в справедливости отцовского решения. Ему действительно не слишком хотелось застревать в Алматы; дома, в Павлодаре, в котором он родился и вырос, он чувствовал себя свободнее и спокойнее. Дома был отец – надежный, как гора, который лучше других понимал, чего хочет и о чем думает Бота. Там в Алматы, постоянно не хватало мудрой отцовской критики, очень точно обозначавшей недостатки штриха, линии, цвета, композиции.
Но остался благодарен Бота Машрапов своим наставникам – Канафии Тельжанову, Курасу Тынысбекову, Еркину Мергенову. Курас-ага научил всему, что  сам познал во Львовском институте прикладных искусств. Другие два помогли отшлифовать навыки в живописи и ваянии; коллеги в «Казгипрограде» помогли вникнуть в самую суть архитектуры.
Домой вернулся зрелый, опытный мастер и квалифицированный, образованный художник, -  со своим, ни  на чье не похожим видением и развитым чувством уважения к творчеству товарищей по цеху и, конечно, своему творчеству. Внутри сложилась и укрепилась главная профессиональная установка: работать только там, где интересно, и только с теми, с кем интересно.
Привыкший ориентироваться на своеобразие во всем, Бота, работая в художественно-промышленных мастерских, долгое время вынужден был идти на компромисс. Оригинальность в то время не требовалась. Довлели над всем идейность, партийность, усредненность, единообразие. И как-то само собой сложилось так, что душой отдыхал Бота, разрабатывая интерьеры для музеев.
Эта работа сблизила его с Бекмухамедом Ислям-улы. Вместе они практически создали ряд новых мемориальных музеев, увековечивших память великих земляков, чьи имена вошли в историю литературы, науки и культуры Казахстана.
Пересоздавая внутреннее оформление старинных зданий, в которых размещаются историко-краеведческий музей имени Г.Н. Потанина и музей литературы и искусства имени Бухара-жырау, Машрапов вернул им прежнюю планировку. Пригодился опыт «Казгипрограда», - Бота осмотрел, ощупал и простукал чуть ли не каждый квадратный сантиметр.
Но однажды Бота Машрапов не стерпел партийного диктата. Второй секретарь ЦК Компартии Казахстана У. Джанибеков дал указание по сооружению в Баянауле некрополя (уже были готовы проекты надгробий, и уже скомандовали: свозить со всех концов района останки Машхур-Жусупа Копеева, Султанмахмута Торайгырова, других знаменитых земляков.) Художник заявил свой протест и сумел доказать кощунственность этой затеи, - нельзя идти против обычаев народа и тревожить могилы.
И в других ситуациях, несмотря на давление партийной и административной цензуры, Боте удавалось всегда настоять на своем. Не всем удобно работать с ним, но все равно обращаются к нему, так как у Машрапова все равно получится лучше, особенно если не мешать ему и принимать его предложения. Здесь уже не просто доверие к человеку, а -  чутью, интуиции художника, знающего цену истинной красоте, помноженной на практичность и функциональность.
За полгода до открытия новой соборной мечети Машрапова пригласили для того, чтобы он занялся интерьером. И поставили ему условие: сделать все в лучшем виде и при этом как можно дешевле. Это художника изумило. Если делать лучше, то дешевле никак не получится. Всякая дешевизна ведет потом к бесконечным переделкам и еще большим затратам. Разумеется, он настоял на своем и выполнил проект так, что сами заказчики признали: да, именно этого они и хотели.
Одна из замечательных черт Боты – отсутствие всякой ревности к чужому успеху. Наоборот, он радовался, когда узнал, что его друзья-художники Каржасов и Баймульдин были награждены (первый орденом, второй - Почетной грамотой). Когда же Евтушенко объявил о проведении выставки Александра Бибина, Бота был в восторге от этого известия. Как сказал он сам, это значит, что тем самым отметили всех наших павлодарских художников.
К тому же Машрапов вообще не тщеславен, как всякий творческий человек, хорошо знающий себе цену. Свои работы он не подписывает и никакой проблемы в этом не видит. Ему достаточно того, что ни одна его работа не похожа на другую, в каждой есть свой «секретик», по которому сразу узнается рука Боты Машрапова.
Две скульптуры, стоящие в разных концах Павлодара, сразу привлекли внимание публики своей целостностью, глубиной и масштабностью заложенной в них мысли. Они еще больше сообщают о том, что их автор тяготеет к эпичности. Каждая фигура – как отдельное сказание не столько о человеке, изображенном в монументе, сколько о жизни и эпохе запечатленного времени.
Памятник воинам-афганцам привлекает сразу, приковывает к себе внимание. Павлодарцам он напоминает обо всех молодых земляках, которым пришлось выполнять интернациональный долг. Грустью и трагизмом веет от фигуры солдата, устало положившего голову на руки, скрещенные на коленях. Словно пришел он домой, присел около парка, чтобы настроиться на прежнюю жизнь и не чувствует в душе уюта. Как будто знал заранее, что не совсем радостной будет встреча с родным городом, - не всем по нутру его возвращение.
Фигура Антона Павловича Чехова на маленькой площади перед театром вообще не должна была там появиться. По проекту здесь предполагалось соорудить стелу с изображениями масок. Когда идею эту утвердили, пригласили Боту Машрапова. Он долго всматривался в пространство площади и вдруг категорически отверг эту стелу. «Нелепость, несуразица, ей тут вообще не место, - сказал художник, - неужели вы не видите, что вот он, перед вами, сидит сам Чехов?» И обвел рукой тот пространственный объем, в котором увидел будущую скульптуру.
После долгого сопротивления стелу отменили, и почувствовали, что лучше не мешать Машрапову. Он поехал в Баян-Аул и после долгих поисков нашел подходящую глыбу. Ее доставили в Павлодар, и Бота взялся за инструменты. Как всегда, замысел менялся по ходу, потому что этого требовал материал – форма, плотность гранита. Когда увидели готовую фигуру, удивились – и правда, как же раньше этого не увидели сами. Вот он, Антон Павлович, заехал в Павлодар по пути на Сахалин, присел отдохнуть возле Приказчичьего клуба, да так и остался, обдумывая замыслы своих пьес. Теперь это четвертый в СНГ памятник, после Москвы, Мелихова и Ялты.
Областной музей современного изобразительного искусства упросил, наконец, Боту сделать выставку своих работ. И Машрапов, по своему обыкновению, не смог обойтись без своих «секретиков» – он задумал серию живописных полотен, на которых реальная действительность преображена некоторыми фантастическими мотивами. Что именно напишет Бота – секрет до выставки; художник сказал лишь, что хочет открыть Павлодар с неожиданной стороны.
 В этом он весь, художник Бота Машрапов, к которому не надо привыкать, Он сам обязательно удивит окружающих, притянет к себе, как его ледовые городки, - каждую зиму он делает их неповторимыми. Он органически не может идти торной тропой, не может повторяться. Во всем он полон сюрпризов, которые он отыскивает в повседневности.