Грааль Иуды - часть 1

                Посвящается Наташе



"Не оставь, же меня, как обещал, любимый мой Господи! На  тебя уповаю, Спаситель мой! К Тебе иду! Верни мне, проклятому всеми, честь мою в Конце Мира и оправдай, как обещал!"
               
                "Евангелие от Иуды"



ГРААЛЬ ИУДЫ


Москва. Осень. Наши дни

Закончив дежурство в офисном центре  «Престижный» на Фрунзенской набережной, Игорь Ледовских, охранник частного охранного предприятия «Центурион» сдал оружие и вышел на улицу.


Вернувшись в Москву после первой чеченской компании, Игорь застал  жену с любовником, искалечил обоих, попал под следствие, в результате чего, чтобы откупиться при разводе, оставил родительскую квартиру жене, и остался в этом мире един как перст, если не считать деда по отцовской линии. Иван Авдеевич Ледовских, академик-монументалист сталинской эпохи, жил в огромной квартире-мастерской в Доме художников на Верхней Масловке.


В стране бушевал разгул дикого капитализма, Игорь мечтал начать собственное дело, но не мог из-за нехватки стартового капитала. Сначала он ходил к деду и по-хорошему просил дать бабла на раскрутку, но старик уверял, что денег нет, потому что никто его скульптуры больше не покупает. Так продай мастерскую, злился Игорь, все равно ты сейчас ничего уже не лепишь!


Но дед и думать о продаже не хотел. Так и чах над своей стремительно дорожающей недвижимостью, но внуку не выделял ни копейки. Пришлось возвращаться на службу.

Игорь устроился в «Центурион», где получал скудную зарплату и со дня на день ждал кончины старца, которая должно было полностью переменить его вялотекущую судьбу.
Но Кощей все не умирал! Наступил его девяносто пятый день рождения, про сталинского академика вспомнили, о нем снимали телерепортажи, а старый пердун бодро отшучивался насчет молодой спутницы, с каковой стал появляться на фотографиях в желтой прессе.


Игорь всполошился и навел справки: престарелый «Казанова» действительно закрутил шашни с красавицей-медсестрой Изольдой Мартиросян, которая проработала у него месяц сиделкой, когда старик валялся с пневмонией. Изольда выходила-таки Кощея и тут же повела под венец. Конечно, это был лишний повод возненавидеть армян и вообще всех кавказцев, которых Игорь и так ненавидел всеми фибрами души после чеченской кампании.


Дед и внук не общались несколько лет, как вдруг брачная аферистка из солнечной Армении, позвонила, попросила приехать, сказала, что Иван Авдеевич очень плох, зовет попрощаться.

Дверь Игорю открыла Изольда Тельмановна. Армянка заметно пополнела, лицо ее  расплылось, четче проступили усики на верхней губе.
-   Иван Авдеевич работает и спит в мастерской, вы проходите, - сказала она и ушла в сторону кухни.


Высокий полутемный зал мастерской встретил знакомыми запахами краски и сырой глины. Игорь огляделся. Воспоминания нахлынули со всех сторон. Вот здесь он прятался под мокрым покрывалом статуи Жукова, там стоял его личный маленький мольберт, с антресолей еще свисали веревки, на которых он катался на качелях.


Дед лежал в дальнем углу мастерской, в закутке, отгороженном деревянными щитами. Оттуда доносился звук работающего телевизора. Игорь протиснулся в узкую щель и поморщился от ударившего в ноздри резкого запаха свежей краски.

Иван Авдеевич спал, укрытый одеялом до подбородка, наружу торчал лишь заострившийся нос да неряшливые пряди седых волос. На тумбочке в ногах кровати на полную громкость работал старенький телевизор. Шло ток-шоу Андрея Махалова «Выход есть!».


В дедов закуток вошла Изольда Тельмановна, начала устанавливать флакон в капельнице. Игорь выключил звук в телевизоре.
- Почему дед лежит в этой берлоге, а не в спальне? – спросил он враждебно.


Армянка тихо ответила.
- Иван Авдеевич работает над триптихом.
- Над чем он работает?
Изольда Тельмановна показала на стену. Глаза Игоря свыклись с полумраком, он разглядел, что дедову кровать окружают не деревянные щиты – то были подрамники трех огромных картин. Они составляли одно целое, некое диарамное полотно. Центральная часть триптиха была закончена, на левой боковой стенке виднелись непрописанные пятна, правая створка содержала лишь грубые подмалевки.


- Триптих называется «Гражданская война в России», – пояснила Изольда. – Это завещание Ивана Авдеевича, он ни на минуту не прекращает работы. Центральная и левая части посвящены Льву Давидовичу Троцкому и событиям на Восточном фронте, а правая, неоконченная, – Ларисе Рейснер.
- Кому-кому?

Дедова супруга искоса глянула.
- Разве вы ничего не слышали о Ларисе Рейснер? – она пошатала в пробке флакона вторую иглу, служащую воздуховодом. Во флаконе побежали пузырьки, в капельнице закапало.


Игоря задело ее пренебрежение.
- Мало ли евреев на свете! – буркнул он. – Всех не упомнишь!
- Она была одной из самых замечательных женщин России! Революционерка,
поэтесса, комиссар Волжской флотилии! Это с нее Вишневский написал героиню «Оптимистической трагедии». Иван Авдеевич знал ее лично.


Супруга потрясла спящего мужа за плечо.
- Иван Авдеевич, Игорь пришел!
С потолка до кровати свисали бинты, похожие на цирковые лонжи. Назначение их Игорь понял, когда старик с кряхтением схватился за них, подтянулся и сел.
- Игореша, здравствуй, родной! - дед потянулся обнять внука. - Возмужал.
Гляди, седина уже.


Игорь зачесал набок непокорные волосы. Седым у него был только один клок в челке, появившийся после рукопашной с чеченцами в «доме Павлова», когда в ход пошли штыки и саперные лопатки.


Иван Авдеевич долго не мог успокоить клокочущие бронхи.
- Плох я, Игорюня, - еле выдавил он сквозь кашель. - Сто шесть лет живу. Сто шесть, ты подумай! И не забирают меня отсюда, как в наказание тут держат! Пока не передам своей силы, не умру. Тебе надо передать, младшему внуку. Что мы с тобой ругались, забудь. Ты внук мой, тебе оставлю наследство, не обижу, знай. Но главное в другом. На нашем роду лежит проклятие. Меня никто не хочет слушать, думают, из ума выжил академик, а я в здравом уме, Игорь, совершенно в здравом уме. Я открою тебе великие тайны. Только ты постарайся поверить, хотя это и будет нелегко, потому что прозвучит дико. Так слушай же. Совсем молодым я работал в Изоцентре Революционного искусства, познакомился с Маяковским, Крученых, Татлиным, Родченко, Мейерхольдом. Но это все предыстория к главному событию в моей жизни.

Большевики затеяли тогда монументальную пропаганду. Пятьдесят лучших скульпторов должны были создать и установить по всей стране статуи великих революционеров. Мне выпала доля сделать прообраз…(долгая пауза)


- Статую кого? – не выдержал долгого молчания внук его Игорь.
Иван Авдеевич блекло глянул из-под косматых бровей.
- Иуды, – сказал он шепотом. - Иуды Искариота.
- Ко-го? – Игорю показалось, что он ослышался. – Да на фига им сдался Иуда? 
- Я был удивлен не менее твоего. Но Троцкий назвал его первым революционером в истории! Первым богоборцем.

– Народный скульптор СССР помолчал и горестно признался. - Я ее сделал, Игорек. Сделал проклятую статую! В трансе, в состоянии экстаза, гипноза, словно моими руками лепил сам Сатана.


Я не чувствовал пальцев, они работали сами, я лепил сутками напролет, а потом упал без сил и спал, спал, спал. Очнулся глубокой ночью. Я помнил, что работал над статуей, что я ее почти закончил, но как она выглядит, этого я не помнил. Я взял лампу и пошел в мастерскую. Там стояла фигура под мокрой простыней, она высыхала. Я стянул простыню и поднес к лицу статуи лампу.


Старый художник замолчал.
- Ну, и что ты там увидел? – поторопил его Игорь.
- Я увидел… воплощенный ужас! – Иван Авдеевич протянул к отшатнувшемуся
внуку костлявые скрюченные пальцы и завопил, брызжа слюной и пуча бесцветные глаза в иссохших воронках глазниц. - Вот этими руками я вылепил исчадие ада! Я привел его в мир. Он смотрел мне в глаза неистовым взглядом пойманного в капкан демона! Он орал!


Знаешь, как я сделал ему рот? Я воткнул в глину вот этот кулак, облепил его со всех сторон, а потом выдернул. И тогда мой Иуда завопил! Предсмертный вопль всей его обугленной души вопиял из глиняного отродья. Это был Иуда, стоящий перед петлей. Вот что я увидел, вот что…
- Ну, ты даешь, дед, - пробормотал ошарашенный Игорь. - Радзинский отдыхает.


Старик высморкался в полотенце.
- Я отшатнулся, выронил лампу и выбежал из мастерской. От масляной лампы
загорелся деревянный пол. Когда я вернулся на запах дыма, уже пылала половина мастерской. Иуда подвергался обжигу в центре кострища и лицо его дьявольски искажалось в бликах пламени. Он словно бы что-то кричал мне. Я не разобрал слов, все трещало и пылало. Хорошо, что там была мокрая простыня, и я смог потушить пожар. Разве это не был мистический знак?


Я боялся работать над этой статуей, я же понимал, что совершается магический акт. Мои руки вылепили не просто фигуру, они вывернули из небытия в мир живых страшный архетип предательства и ненависти. Наутро я увидел свое произведение при дневном свете. То, что я увидел, напугало меня еще больше. - Старик заговорил размеренно, гипнотизируя внука пристальным взглядом. - Огромная папаха словно вихрем сбитых набекрень волос, маленькое лицо, плоские, злобно искривленные губы, гримаса ярости, усики, клин бородки… Я перепугался до полусмерти. 


- Но почему?
Старик хрипло закричал.
- Потому что перед мной стоял сам Троцкий! Это был Троцкий, орущий на толпу с трибуны. В приступе полубессознательного вдохновения я слепил Иуду с Троцкого, с этого богоборца и пламенного революционера. Что это могло тогда означать для меня? Что я исчезну в недрах ЧК! Вот чего я испугался. Я взял молоток и сбил волосы, затем срубил бородку и усы, внешняя схожесть исчезла, но я-то знал, кто стоит передо мной. Иуда воплотился снова. Это он стоял во главе Реввоенсовета молодой советской республики, он железной рукой формировал из разбегающейся царской армии угрюмые и несокрушимые полки Красной Армии.


- Ну, ты даешь, дед!
- Послушай, не перебивай, силы мои иссякают, а сказать надо самое главное. Игорь, тебе предстоит задача чрезвычайной важности для судьбы нашего рода. Ты должен снять проклятие с нашей семьи.
- Как?

- Тебе надо… - старик не договорил, застонал и задергал грязный бинт, свисающий с потолка. Далеко  на кухне, где сидела супруга, зазвонил колокольчик. Она спешно пришла, достала из-под кровати «утку», сказала Игорю.
- Вы бы вышли, пока я его обслужу. И если можно, Игорь, выгуляйте нашу собачку. Я отлучиться не могу, а она, бедненькая, терпит.

Изольда чмокнула губами, из коридора показался черный клубок шерсти с блестящим мокрым носом.
- Это Шэрри. Шэрри, познакомься с Игорем. Он пойдет с тобой гулять. Игорь
хороший. Она чужих боится, но все понимает. Игорь – хороший. Слышишь, Шерри, хороший!

Игорь усмехнулся, сам он про себя такого сказать не мог. 

БОЙ ПИТБУЛЯ И БОЛОНКИ

После химически резкого воздуха дедовой берлоги на улице дышалось легко и свободно.


Игорь отстегнул поводок и дал собачке побегать по опавшим листьям. Внезапно из темноты выскочила низкая собака тигрового окраса с белым клином на груди и набросилась на болонку. Игорь не успел среагировать: резкий шорох кустов, бросок, истошный визг вверенной ему собачонки. Не долго думая, он в два прыжка настиг собак и ногой ударил агрессора в бок. Кобель перевернулся вместе с визжащей Шэрри, отпустил ее, и бросился теперь уже на Игоря.


При свете фонаря бывший десантник увидел, что его атакует стаффордширский питбуль. О боевом опыте собаки свидетельствовали шрамы на морде и плечах. Первым же укусом он вцепился Игорю в штанину, располосовав скользнувшими клыками голень. Игорь понял, что дело худо. Если хозяина нет рядом, придется как-то отбиваться. Но как? В руках, кроме тонкого поводка в виде металлической цепочки, ничего не было.


Питбуль прыгнул и натренированно вцепился в рукав. Жуткая сила сдавивших челюстей почувствовалась даже сквозь толстую куртку. Питбуль начал трепать, да так сильно, что чуть не свалил с ног. Если упаду, вцепится в горло, мелькнуло в голове у Игоря.

По какому-то наитию он обернул поводок вокруг шеи собаки, пропустил конец с карабином через кожаную ручку на противоположном конце и сделал таким образом, петлю. Затем наступил ногой на цепочку, устроив из собственного ботинка шкив, и резко потянул. Затрещала куртка. Морда собаки с зажатой в челюстях куском дорогой «Колумбии» уползла к земле и оказалась зажатой в петле возле ботинка. Игорь все сильнее тянул к себе поводок, пит стал задыхаться.


- Что, сука, не нравится?! – заорал Игорь, хотя перед ним был кобель, а не сука. Теперь пит был в его власти, ворочал тигровой башкой в тщетных попытках вцепиться в ботинок зубами, но петля не пускала, все сильнее сжимала горло и перекрывала доступ кислорода.


- Э! Э! Че там такое? – из темноты показался крупногабаритный парень в светлом спортивном костюме.
- Твой кобель? – крикнул Игорь.
Разглядев ситуацию, собачник вызверился на Игоря.
-    Ты, гондон! Отпустил его, быстро!


«Если отпущу кобеля, ублюдок его снова на меня натравит», мелькнуло в голове у Игоря.
- Держи своего урода! – крикнул он.
- Ногу убрал!
- Держи его, я сказал!
- Ногу убрал! Ты ж его душишь, сука!  Отпустил собаку, шакал! Киля, взять его! Фас, Киля, чужой!

Не помня себя от ярости, Игорь снял ногу с поводка, перехватил цепочку обеими руками и увесистым телом полузадушенного питбуля, как кистенем, с размаху огрел наступающего хозяина по голове.
Раздался дикий вопль. Собака вцепилась хозяину в лицо.

Игорь рванул поводок и оцепенел: вместо носа у стоящего перед ним здорового и секунду назад наглого противника зияла рваная рана, мгновенно залившаяся кровью. Парень взвыл, захлопнул лицо ладонями и побрел напролом сквозь кусты.

Игорь закрутил пита над головой и шмякнул им о ближайшее дерево, затем перекинул поводок через ветку и подвесил собаку в таком состоянии. Киллер плясал в петле в тщетных попытках броситься снова.
- Ну, ты зверюга, - тяжело дыша, Игорь завязал второй конец поводка на узел
вокруг ветки. Вот тебе и выгулял собачку, подумал он. Закричал в темноту.
- Шэрри! Шэрри!

Болонки нигде не было. «Твою мать! Что делать? Дед раскудахчется, Изольда эта.
Навязали на мою голову!»


Шэрри нашлась в подъезде. Она дрожала и скулила, черная шерсть на боку лоснилась от крови. Стараясь не перепачкаться, Игорь взял ее на руки.


В зеркале лифта увидел свой подранный облик и порадовался, что ублюдок- собачник получил по заслугам. Есть все-таки Бог на свете.


Услышав рассказ про случившееся, Изольда не стала охать и ахать, профессионально обработала Игорю рану, заклеила медицинским скотчем, затем осмотрела собаку и принялась  выстригать на покусах шерсть.
Игорь, прихрамывая, прошел к деду. Иван Авдеевич сидел в кресле перед триптихом и накладывал на полотно мазки краски.
-    Ты говорил, что надо типа снять проклятие с нашего рода, - напомнил внук.

Дед нанес кистью несколько мазков и устало отложил палитру.
- Да… Снять проклятие… Тебе надо отправиться в Свияжск, Игорек. Там ты должен найти голову и привезти ее мне…


Игорю вспомнилась манера чеченских духов отрезать и забрасывать головы российских военнопленных в расположение федералов.
- Чью голову, дед?
Старческие россказни разбередили чеченский синдром, и словно бы предчувствие беды охватило его.
- А что это с тобой? – Иван Авдеевич разглядел растерзанный вид внука.

Игорь отмахнулся, дескать, ерунда, потом нехотя рассказал про схватку с питбулем.

Случайная стычка на улице почему-то привела старика в крайнее волнение. 
- Я так и знал, – простонал он. – Началось.
Игорь начал терять терпение.
- Да что началось, дед? Говори яснее!


Старик вцепился во внука костлявыми руками.
- Проклятие Иуды, – зашипел он. - Как только я поделился с тобой этой тайной, все началось сызнова. Само мироздание атакует нас. Привези мне ее! Я должен своими руками уничтожить проклятое идолище. Я должен искупить свою вину. Привези, достань, найди! Как хочешь, любыми способами, добудь мне ее, только так мы снимем проклятие и спасем наш род и всю Россию от преследующих нас бесчисленных несчастий.


Игорь раздраженно вырвал руку. Пол-вечера ему рассказывают бредовые сказки, заставили выгуливать мерзкую собачонку, втравили в драку, а теперь требуют куда-то ехать, что-то искать! 
- Да что, наконец, я должен достать? – крикнул он.
Иван Авдеевич вытаращил безумные глаза
- Ты должен привезти мне голову Иуды, – проклекотал он. - Вот его!
Измазанный краской палец ткнул в центр триптиха.

На лубочной картинке, написанной в стиле палехской росписи, виднелись золотые купола, соборы, звонница, монастырские стены. На площади в окружении толпы стоял памятник бурого цвета. В угрожающем жесте воздев к небесам правую руку, скульптура вопила на толпу несоразмерно большим ртом.
Рядом с памятником стояла деревянная трибуна, на ней выстроились в шеренгу люди в черных кожанках. Женщина в морском кителе с белым шарфиком на горле стояла рядом с вождем, произносящим речь.


От режущего света настольной лампы заболели глаза, картина ожила, фигурки зашевелились, заколыхалась толпа, рука Троцкого принялась рубить воздух, сверкнуло пенсне, над вздернутым клином бородки замигал черный провал рта, покачнулась шеренга солдат с нацеленными винтовками. Командир с забинтованной головой махнул саблей. Вдоль черных дул проскочила искра. Расстрелянные повалились.

У Игоря закружилась голова. Да тут же краски, растворитель, понял он, я надышался.

«УСТАНОВЛЕНИЕ ПАМЯТНИКА ИУДЕ. Свияжск. 9 июня 1918 г.»
(Триптих Народного художника СССР Ивана Ледовских «Гражданская война в России»)

Ночью квадратная площадь Свияжска была оцеплена ротой красноармейцев Симбирского Полка Пролетарской славы. До утра продолжались работы. К рассвету на временном постаменте, сколоченном из деревянных горбылей, под конфискованными в храме Троицкого монастыря драгоценными ризами возвышался новый памятник, но кому он был посвящен, никто не знал.

После обеда был созван митинг на площади. Имя Троцкого гремело по России, многие пришли послушать вождя добровольно, монахов согнали на митинг силой.

Троцкий вышел после сытного монастырского обеда, во время которого отведал свияжских медов. На палящем солнце в течение часа он говорил о диктатуре пролетариата, о братстве и «Интернационале». По лицу его катились капли пота, он утирал их платком. Наконец наступила кульминация митинга.


- Товарищи! – рука трибуна указала на статую, укрытую ризами. - Тот, который стоит пока под этим чехлом, должен  рассматриваться каждым как  невинный человек, который в течение двух тысяч лет был прикован к позорному столбу капиталистической интерпретации истории! Все должны принять его, как великого пролетарского Прометея. Это красный предшественник мировой революции, двенадцатый апостол спасителя буржуев Христа Иуда Искариот!


Толпа онемела. Никто еще не понимал сути происходящего.
По потному лицу Троцкого пробежала болезненная гримаса, он положил себе руку на грудь.
 -   Я несу вам послание, - сказал он, совсем не тем тоном, каким говорил  о часе возмездия и Интернационале. - Я несу грех всех времен. Во мне - правда. Разве вы не узнаете меня? Я - СПАСИТЕЛЬ НАШЕГО ВРЕМЕНИ. Я - ОН!"
Рука наркома указала на памятник. В этот миг над городом пролетел самолет, и толпа вслед за Троцким посмотрела на небо.


-    "Да здравствует мировая революция!" – вождь спустился с трибуны, подошел к женщине в морском кителе и подал ей конец пеньковой петли, которой был обвязан чехол памятника. Женщина дернула трижды, прежде чем материя сползла.
Перед оцепеневшей толпой явилась буро-красная гипсовая фигура голого человека, выше человеческого роста, с зияющим кратером вопящего рта и занесенной, словно бы грозящей небу правой рукой. Левой рукой он сдирал с горла петлю. В руках у женщины остался как бы конец веревки, удушившей реального Иуду.


Оркестр заиграл "Интернационал". В конце сада артиллерийская часть произвела три выстрела салюта. По недосмотру были использованы боевые заряды. Снаряды со свистом пролетели над шарахнувшейся толпой и взорвались за монастырем.
Но это была только прелюдия главного действа. Троцкий вернулся на трибуну.


- А теперь, ввиду этого памятника одному из величайших революционеров всей
истории человечества мы накажем тех, кто покрыл себя несмываемым позором – дезертировал с фронта, предал своих пролетарских братьев и сестер!

В центре площади напротив памятника понурились разоруженные красноармейцы бежавших с фронта частей. Орлов, командир ЧОНа, чуя жарящий в спину солнечный фокус страшного пенсне, прошел вдоль строя дезертиров, отсчитывая наганом каждого десятого и указывая выйти вперед. Вернулся вдоль второй шеренги - эти тоже выпускали вперед смертников. Опять ушел в дальний конец площади – теперь мимо третьей шеренги. Вернулся вдоль четвертой, последней.



Все «десятые» растерянно стали перед строем.
Троцкий поднял кулак, надорванный голос взмыл в воздух.
- Ваши части… покрыли себя позором! Вы бежали с поля боя… открыв фронт врагу! – Вождь делал паузы, чтобы смысл слов дошел до каждого. - Смыть позор солдат может только своей кровью. Сейчас эти подлые трусы, изменнически предавшие дело революции и пролетариата, будут расстреляны!


На всех фронтах моим приказом вводится обряд децимации, то есть каждый десятый из бегущих с поля боя трусов будет расстрелян перед строем своих же товарищей. Приступайте!


Орлов кивнул марлевой тюбетейкой с кровяным пятном во лбу, на кривых кавалерийских ногах пробежал от трибуны к шеренге дезертиров. Сабля била его по пыльным смазным сапогам. Чоновцы гуськом бежали за ним, по команде повернулись лицом к осужденным, штыками оттеснили их к монастырской стене.


- То-овсь! – прохрипел Орлов, вздымая саблю. ЧОНовцы вскинули винтовки. – По трусам, изменникам дела Революции и пролетариата – пли!
Махнула сабля, сухо рванул залп.
«Десятые» повалились вразноряд.


Ахнули женщины в толпе, зазвенело выбитое шальной пулей стекло, с хриплым карканьем взлетели вороны.


Орлов обернулся за одобрением к трибуне, оттуда льдисто сверкнуло пенсне. Бурый Иуда с разверстым в крике «ура» ртом потрясал воздетым к небу кулаком, словно тоже поддерживая  свирепую расправу.
Части маршем прошли мимо памятника.


Орлов, надрывая глотку и натягивая жилы на горле, кричал.
- Свинцо-овым… огненным ве-еником… выметем паразитов из истории!
Ползучие гады, буржуазные недобитки - обречены! Контрреволюционная сволочь будет беспощадно уничтожаться! Всякий, поднявший руку против Советской власти, будет выжгнут каленым железом! Смерть эксплуататорам! Да здравствует товарищ Троцкий! Ура!


Марширующие шеренги нестройно грянули «ура». Громче всех кричала часть, только что подвергшаяся децимации. У солдат были безумно выпученные глаза, рты разевались сами и сами вопили.


СТЕРТЫЙ ЧЕЛОВЕК
                Москва. Зима. Наши дни.

Холодно, холодно в Москве. Метель овевает ярко освещенную площадь перед Казанским вокзалом. Мерзнут таксисты и пассажиры. Тепло только курам в уличном гриле.
- Отправляясь в дальний путь, несессер не позабудь! Здравствуйте, я коммивояжер!


Молодой мужчина в черной дутой куртке, джинсах, кроссовках и лыжной шапочке  в ужасе смотрел на бодро рапортующего рекламные слоганы человека. Ужас его проистекал не от врожденного страха перед коммивояжерами, а от того поражающего факта, что мужчина ничего не помнил! Абсолютно!


Он не знал, ни кто он, ни как его зовут, ни каким образом он очутился  на кишащем людьми вокзале. Откуда-то с небес раздался женский голос: «Внимание! Скорый поезд № 62 «Сызрань – Москва» прибывает на первый путь. Граждане встречающие, скорый поезд…»


- Возьмите несессер, – коммивояжер совал баульчик в руки, - возьмите-возьмите! Он стоит всего двести рублей.
Мужчина растерянно ощупал себя и вывернул карманы наружу. В карманах не было вообще ничего. Коммивояжер подхватил клетчатую дорожную сумку и скрылся в толпе. Потерявший память человек остался стоять с маской мучительной растерянности на лице. Он озирался по сторонам, осматривал свое тело и с мукой мозговой натуги смотрел на собственные руки. И не узнавал их.
- Где я? Какой этот город?


Уборщица ответила, вытрясая урну в мешок для мусора.
- Москва это. Казанский вокзал. Допился. 
В сознании вспышками возникали непонятные сценки, лица, обрывки разговоров. Все это напоминало бред наяву. Он силился  проснуться, но не мог. Садился на корточки и плакал от бессилия. Где он? Что с ним? Он не пьян. Он просто ничего не помнит.


На ступеньках, ведущим в тоннель к поездам, горланили под гитару уличные музыканты. Беспамятный остановился возле нищего старика, сидящего на стопке газет в луже снеговой слякоти, присел на корточки и закрыл глаза. Так он сидел довольно долго, пока нищий не дернул его за рукав.
- Ты чей, парень? А? Ты тут копейку не сшибай, это наше место.
- Я ничего не помню, - сказал Беспамятный.
- Иди давай, ступай с богом, - старик махнул в сторону выхода культей без всех пяти пальцев.


- Я ничего не помню, – громче повторил Беспамятный.
- Ты мне сюда говори, - старик указал на правое ухо, - я на это ничего не слышу.
Беспамятный пересел и прокричал в ухо нищего.
- Я ничего не помню, отец.


Старик вгляделся в его потерянное лицо.
- И давно это с тобой?
- Да вот часа два прошло, как я очнулся.
- Понятно, – нищий достал пакет, вытащил булку и разломил ее пополам. – На,
поешь.


Беспамятный жадно впился зубами в хлебный мякиш, нажевал во рту целый ком теста, сделал трудный глоток. Боже, как он хочет есть! Рвал и рвал хлеб зубами, пока в руках не осталась хрустящая «попка», ее разжевал уже со смаком.
- Спасибо, - сказал он, икая. И благодарно добавил. – Отец.


- Клаванули тебя, парень, - сказал нищий. - Ты же с вокзала идешь? С вокзала. Значит, приехал откуда-то на поезде. Вот в поезде тебе и подсыпали клавелина, слыхал про такое? Это гадость такая, что человек сознание теряет и ничего потом не помнит. А его сонного грабют.


- Слушай, отец, а сколько этот клавелин действует?
- Смотря, с чем ты его потреблял. Если с чаем, то, может, день, или неделю, а если с водкой, то можешь и месяц проваландаться без памяти. Опять же от дозы зависит, смотря сколько в тебя влили.


- А что теперь делать? Куда идти?
- Да-а, задачка, - почесал затылок дед. – Обождать тебе надо. Поспать. Может, и оклемаешься до завтра. Нечего горячку пороть. В полицию идти – последнее дело, там те еще грабилы собрались. Ладно, пошли, я тебя устрою.
В полумраке тоннеля светились плафоны «Выхода нет». Бредя рядом с ковыляющим бомжем, Беспамятный читал их с нарастающим отчаянием.
***

- Стойте!
Бредущие по тоннелю Беспамятный и нищий обернулись. Мужчина в синей «Аляске» с натянутым на голову капюшоном нагнал их и с ходу пнул Беспамятного ногой в живот. Второй удар – локтем - пришелся в скулу и опрокинул на пол.


«Беги! – закричал внутри черепа Голос. Голос был таким отчетливым, как если бы кто-то кричал в наушники. Голос поразил Беспамятного больше, чем нападение неизвестного.
- Кто ты? – спросил он, ворочаясь на земле. – Откуда ты взялся в моей голове?


- Я - твой Страх, - невнятно ответил Голос, проглотив окончание слова. Страх или Страж? - Беги, дурак! Спасайся!
Беспамятный вскочил, побежал, удар каблуком в поясницу швырнул его на колени, в ребра вонзился носок ботинка. Корчась под градом ударов, Беспамятный утробно взвыл от ярости и страха. Вдруг он расслышал, что в голове помимо крика «беги!» звучит другой голос, грубый, рыкающий.


- Дай я, выпусти меня!  Я тебя спасу!
- А ты-то кто? – вне себя от непонимания завопил Беспамятный.
- Меньше болтай, больше делай! Выпусти меня, скорее!
- Но как?!!
- Боевой крик! Крик!! Крик!!!


- Тихо-тихо, – «Питбуль», штатный киллер буровской ОПГ, рывком поднял
избитого человека за грудки, впечатал в стену, переждал, когда пройдут люди. – Ты это. Не бойся, я тебя убивать не буду. Я тебе только это… нос и уши обрежу. На холодец. Новый год же близко. Чтоб ты пожил, помучился, как я. Только сначала это… монета где?


Лица нападавшего не было видно под низко надвинутым капюшоном.
- У меня ничего нет… - задыхаясь, пробормотал Беспамятный
- Куртку снял!
- Что?
- Куртку снял! Быстро!


«Беги!» «Дай я, выпусти меня!» «Беги!» «Я спасу тебя! Крик! Боевой крик! Неужели ты забыл даже это?!» «Беги!»
Голоса перебивали и заглушали друг друга.
- Ну, че ты возишься! – мучитель отвесил тяжелую оплеуху.


Беспамятный резко оттолкнул его, набрал в грудь воздуха и закричал, кринимая боевую стойку: «Кйа-а-ы-ыр-р-р-р!» Боевой крик восточных единоборств перешел в рев разъяренного ягуара. В голову, плечи, руки и ноги, в кулаки вливалась сила и звериная ярость. Глаза отслеживали движения нападающего, движения прохожих, тусклый свет подземного перехода. Время замедлилось.


Нога противника оторвалась от слякотного пола, целя в область паха. Правая нога стертого человека независимо от его воли поплыла навстречу и ребром кроссовка встретила надкостницу врага. Он знал, что это больно. Врагу стало очень больно. Недаром он отскочил и припал на ушибленную ногу.

Беспамятный повторил боевой крик и боковым зрением увидел проступающие из его пальцев серпообразные когти, а из пасти, исказившейся в хриплом реве, выползли острые клыки. Он нырнул под удар вражеской руки и всадил в нападающего стремительную серию ударов, похожих на удары лапами атакующего леопарда, сек справа и слева, норовя скрюченными пальцами попасть в глаза, в горло, в ноздри.

Атаку довершил ударом ноги в солнечное сплетение ошеломленного противника и пружиняще отскочил, чтобы сориентироваться и оглядеться. Прохожие с чемоданами и сумками опасливо обтекали дерущихся.



Удары сорвали с нападающего капюшон.
Беспамятный застыл в ужасе. Он видел кошмарный сон.
Перед ним открылось лицо разлагающегося трупа. На месте носа из рваной дыры с рубцующимися краями торчали кости переносицы. Лик самой Смерти ненавистно глядел ему в глаза.


«Смерть» воспользовалась замешательством жертвы.
Щелкнул выкидной нож, сверкнуло лезвие. Удар пришелся в сердце.

ИГОРЬ В СВИЯЖСКЕ ИЩЕТ ГОЛОВУ ИУДЫ

- Вы знаете, что Свияга течет в сторону, обратную течению Волги?
Игорь Ледовских обернулся. Перед ним стоял, опираясь на зонт, провинциальный «Чехов» - сухопарый мужчина в черном пальто, в очках и с бородкой.
- Не знаю. И что?


- Свияга дала название нашему городу. Означает сие название – виться, свивать, потому что была река эта зело извилиста. Но и город сам был свит словно по волшебству, как птичье гнездо, это настоящий чудо-городок, подобного которому в мире больше нет.


Остров на море лежит,
град на острове стоит,
с златоглавыми церквами,
с теремами да садами.


Это Пушкин о нашем острове написал. Меня зовут Михаил Львович, - интеллигент церемонно снял шляпу и склонил лысеющую голову. – Если вам интересно, я могу провести для вас короткую и недорогую экскурсию.
- Сколько?
- Вы, простите, откуда?
- Из Подмосковья, - сказал Игорь, чтобы скостить цену.
- Ну, для вас, москвичей, деньги будут просто смешными, а мы тут сидим без работы и вынуждены перебиваться вот проведением экскурсий.


- Конкретнее, профессор!
- Пятьсот рублей недорого будет?
- Триста.


- Хорошо, пусть будет триста. Итак. В 1550 году царь Иван Грозный воевал Казань, не взял и отступил. Для осады требовалась крепость, но построить ее на глазах неприятеля было невозможно. Тогда царь повелел рубить крепость в угличских лесах, в вотчине бояр Ушатых, на Верхней Волге, за многие сотни верст от свияжского холма. В великой тайне под руководством дьяка Ивана Выродкова срубили крепость-городок. К весне 1551 года его разобрали по бревнышку, разметили и погрузили на суда.


Караван отправили вниз по Волге. Проплыв тридцать дней, 24 мая 1551 года караван начал выгрузку вот здесь, - гид указал на косогор, - у подножия Круглой горы. 75 тысяч человек ждали приказа к началу работ. Для строительства Свияжска Иван Грозный разрушил Торжок Перевитский в южном Подмосковье, а его жителей поголовно пригнал сюда, на ударную, так сказать, стройку. И буквально в считанные недели город был собран, как…


- Как конструктор Лего, - подсказал Игорь. Экскурсовод заулыбался.
- Да-с, первый в истории конструктор в натуральную, с позволения сказать,
величину.



От пристани дорога шла в гору. Игорю быстро надоела историческая мутота.
- Львович, - сказал он, - меня по ходу интересует, что тут происходило в
восемнадцатом году.



- О, именно здесь в 1918 году Лариса Рейснер в великой спешке формировала
Волжскую флотилию для освобождения захваченного белочехами золотого запаса России. Здесь был штаб самого народного комиссара по военным и морским делам Льва Троцкого. Здесь стоял постоем ленинский «агитпроп», среди которого были тогда еще мало известные Всеволод Вишневский и Демьян Бедный, последний, кстати, именно в Свияжске сочинил свою знаменитую песню «Как родная меня мать провожала…». А Вишневский впоследствии написал «Оптимистическую трагедию», прототипом главной героини стала Лариса Рейснер.


Естественно, атеистическая власть опоганила свияжские церкви и монастыри. Все знают СЛОН – Соловецкие лагеря, но мало кто знает, что был СЛОН-2 – Свияжский лагерь, филиал ГУЛАГа, он находился здесь, в Троицком монастыре. «Политических» сюда свозили со всей России, здесь проводились массовые расстрелы, а трупы сбрасывали под монастырские стены и присыпали землей.


Атеисты крушили и взрывали свияжские храмы. До сих пор посреди города высятся холмы битого кирпича. Однако, благодарение Богу, не все было стерто с лица земли. Несколько церквей все же уцелело. Вот эта деревянная – поистине бесценная реликвия XVI века. 


Михаил Львович подвел Игоря к почерневшей церквушке. 
- Обычно здесь фотографируются. Не хотите ли?
Игорю надоело ходить вокруг да около.
- А это правда, - спросил он тихо, - что именно здесь, в Свияжске, Троцкий поставил первый в мире памятник Иуде? 


Перемена, произошедшая с чеховским интеллигентом, поразила. Ноздри его   раздулись, глаза остекленели, правая рука судорожно сжала и отпустила ручку зонтика, снова сжала и отпустила. Затем зонтик был переложен в левую руку, а правая трижды совершила крестное знаменье. 

ЧТО ЗА МОНЕТА?

Выпад, треск прорезанной ткани, горячее касание острой стали под соском.
Беспамятный отскочил, зажав рану на боку.
«Я убит? Жив? Сердце? Бьется? Против ножа я не устою. Беги! Убьет в спину.  Дерись! Я порву его! Я его кончу! Перегрызу горло, пусть бьет ножом. Пока добьет, я успею его загрызть».


Бабах! – выстрел в подземном переходе грохнул оглушительно.
Бандит с ножом в занесенной руке изогнулся в болевом вопле.
Крепкие парни в камуфляжных куртках окружили дерущихся.
Старший держал в руке дымящийся травмат.
- И че тут происходит?


Охранники подхватили под локти безносого агрессора, которому резиновая пуля угодила под лопатку
- Пацаны… - кривился он от боли, - ну, пацаны, вы попали. Я под Бурым хожу.
- Да  хоть под каурым, – старший указал напарнику на пол. – Нож возьми. Пакетом возьми.


Один из охранников поднял выпавший нож, разглядел лицо Питбуля и гадливо поморщился: у того из глубоких нор отсутствующего носа текли кровяные сопли.
- Ты кто? Зомби?
- Вырвинос, гля! 
- Руки отпустили! – прорычал безносый, приходя в себя. – Все по понятиям, братва. Фраер этот у меня деньги украл.


- Ты кто вообще? – командир озадаченно вглядывался в пленного.
- Буровский я. Питбуль погоняло.
- Питбуль? Ты че тут ножом машешь, в натуре? Это наша территория, че тут буровские забыли?
- Да говорю же, грабанул меня вот этот.
- Врет! – выкрикнул Беспамятный. - Я его не трогал. Смотрите, порезал он меня.
Рука его, отнятая от бока, мокрела в крови.


- Врет, врет, как есть врет, - суетливо подбежал вызвавший охранников старик-нищий, с ним еще один бомж, помоложе. – Сам он напал, Таранчик, бить стал, а ведь мы его не обижали, ты ж нас знаешь, мы никого не обижаем.
Охранники, посовещавшись, увели «Вырвиноса».
Беспамятный остался с двумя бомжами, избитый, с горящий ножевой раной на боку.


- Чулима, - издали крикнул Таран нищему, - приведи терпилу в депо.
- Выпей вот, - бомж помоложе подсунул к окровавленным губам беспамятного
бутылку водки, но старик его остановил.
- Нельзя ему.
- Че так?


- Говорю ж тебе, дурья башка, клаванули его. Видать, на водке. Водка с
клавелином так штырит, что память неделями где-то кочует. Водки нельзя, пусть трезвеет, может, что и вспомнит.
- А как же его это… оклемать? Он, гляди, трясется весь. Пусть глотанет, по-малой.


В губы ткнулось горлышко, Беспамятный сделал пару глотков. Чулима ощупал разрез на его куртке.
- А ну, снимай куртяк, гля, тебя ж всего распанахали. Во как! Гля, кровищи…
вскользь прошел, по ребрам соскользнул только...
На культю нищего из прорехи в куртке выпал металлический кругляш с блестящей насечкой на орле.


- В него нож попал, вот и отметина. Вот что тебя спасло, паря. Держи, оберег будет.
Беспамятный принял в руку странную монету. На стертой поверхности выделялся еле видный мужской профиль и идущие по ободу буквы незнакомого языка.
Монета. Старинная. Откуда она в куртке? Загадка.

ЭКСКУРСИЯ ПО СВИЯЖСКУ


Через Рождественские ворота Игорь Ледовских в сопровождении гида вышел на
площадь перед Святотроицким монастырем.
- Вот здесь он и стоял, - экскурсовод зонтиком показал в центр площади.
- Я знаю, - Игорь узнал окрестности – дед изобразил на своем триптихе
установление памятника Иуде с картографической точностью, только теперь все было в натуральную величину – и золотые купола, и звонница, и монастырская стена. Не хватало только толпы и трибуны с ораторствующим Троцким.


Гид зонтиком начал показывать на храмы и рассказывать их историю, но Игорь вернул его к снесенному памятнику.
- И что вам так Иуда дался! - раздосадовано крякнул Михаил Львович. – Такая
красота вокруг, а вас уродливый памятник самому подлому в мире предателю интересует. О нем лучше даже не вспоминать! Он реально приносит несчастья. К тому месту в центре площади, где он стоял, местные и близко не подходят. Давайте и мы отойдем от греха подальше.


- Да что оно, проклято, что ли? – удивился Игорь, но все же отошел вслед за
гидом на дальний конец площади в тень Святотроицкого собора. – И все-таки, профессор, вы не ответили на мой вопрос! Что стало с памятником? Куда он делся?


- Снесен, конечно. Как и монастыри, и церкви. Sic transit, как говорится. С Иудой местные горожане и монахи до-о-олго боролись. Свияжск – это же сердце православной России, тут самый религиозный народ проживал. Троцкий будто нарочно наш город выбрал. Все были очень напуганы, верили, что не миновать России большой беды из-за такого кощунства. Так оно и случилось. Бухенвальд и Освенцим не идут ни в какое сравнение со страданиями Свияжска. Там горе длилось несколько лет, а тут - десятилетиями!


- Ну а памятник? – настаивал Игорь. – Что с ним случилось? Просто сломали и
выкинули?


- Не так-то просто было его сломать. Верующие попытались было снести идола, так к нему выставили вооруженную охрану. Писали письма, упрашивали, умоляли – все бесполезно. Тогда монашки из женского монастыря решились, пошли на Иуду с хоругвями да крестами…
Гид снова перекрестился.


- И чем кончилось?
- Всех монашек расстреляли, а монастырь женский - так вообще взорвали. С тех пор к идолищу даже подходить боялись. И только когда Троцкого изгнали из СССР, памятник Иуде заменили на памятник Ленину. – Гид оживился. - Тут-то и произошла интереснейшая и, можно сказать, символическая подмена. В целях экономии горе-скульпторы отбили Иуде голову, а на ее место присобачили, уж простите за грубое слово, голову Ленина. Такой вот у нас симбиоз получился, двух, с позволения сказать, «великих революционеров». И памятник этот сдвоенный был вообще одним из самых первых памятников Ленину во всей России.


- Отбили голову? – живо переспросил Игорь. – И куда ее дели?
- Голову-то выкинули, а вот тело Иуды осталось, только с головой Ленина на
плечах.
- А куда голову-то выкинули, Иуды? – настаивал Игорь.


Гид посмотрел озадаченно.
- На свалку истории, очевидно. Но самое интересное – это то, что в Свияжск
стали присылать скульпторов со всего Советского Союза, чтобы они в точности копировали позу Ленина и не позволяли себе вольностей в трактовке великого образа. Этот памятник стал каноном для советских скульпторов. Первый памятник Ленину с туловищем Иуды изначально стоял в той самой знаменитой позе.


Михаил Львович отвел одну руку вниз, а в другую сжал в кулак и поднял вверх.
- Ничего себе, - хмыкнул Игорь, - выходит, мы Иуду чтили все советское время…



- Именно! – подхватил экскурсовод. – Голова Ленина, а тело-то – Иудино. Так и расселились по всей земле русской Ленины с телом Иуды, вдобавок еще и грозящим небу кулаком.
- Обалдеть, – вяло сказал Игорь.   
Экскурсовод подбоченился.
- Эти материалы я сам раскопал, - похвалился он.



- Послушай, Львович, - Игорь полез в задний карман джинсов, - классную ты
историю мне рассказал, вот твои бабки. Я тебе дам еще столько же, если ты мне поможешь узнать, где сейчас находится та самая, отбитая голова Иуды.



Михаил Львович всплеснул руками.
- Помилуйте, кто же об этом знать может. Столько лет прошло.
- А если ее в архив сдали, а? Где тут у вас архив?
- Архива у нас как такового нету… Но есть краеведческий музей. Если где что
и сохранилось, то только там. А почему вас так заинтересовала эта тема?


Игорь поманил экскурсовода пальцем.
- Дело в том, что я – внук того самого скульптора, который эту самую статую
слепил.
Экскурсовод снял очки и оглядел необычного экскурсанта с ног до головы.


- Боже мой! Внук того самого скульптора. И какова его судьба, позволено будет узнать?
- Кого?
- Вашего дедушки.
- Да ничего, жив-здоров старик.
Челюсть экскурсовода отвисла.
- Как! Он еще жив?


- Живее всех живых, - хохотнул Игорь. - Это же он прислал меня в ваш
городишко. По следам боевой юности. Знаете, зачем?
- Могу только догадываться, - экскурсовод возбужденно протер очки носовым
платком. - Судя по вашему интересу к статуе, вы ищите ее следы. И сколько же вашему дедушке сейчас лет, позволительно будет спросить?


- Кощей Бессмертный ему младший брат.
- А как вашего дедушку зовут?
- Ледовских Иван Авдеевич!



Гид вынул из кармана разлохмаченную записную книжку, глаза его горели.
- Сенсация, – шептал он, записывая. – Семен с ума сойдет. И Аня. Расскажите
мне, как у него возникла эта идея, как он ваял скульптуру, откуда он. Я должен все знать.  Это войдет в мою экскурсию. Люди будут просто рыдать.


- Баш на баш, - предложил Игорь. – Вы помогаете мне найти местные архивы, где могла заваляться эта чертова башка, а я вам рассказываю про своего деда и его творчество.

КОЛЯ КАЗАНСКИЙ - КРЕСТНЫЙ ОТЕЦ ВИКТОРА

Двое бомжей вели Беспамятного через железнодорожные пути. Он шел как в бреду.
Его потрясло нападение страшного, с разлагающимся лицом человека, но еще больше поразили раздавшиеся неизвестно откуда Голоса. Вдруг его осенило - голоса ведь могут знать, кто он!


- Эй, - позвал он внутрь себя, – вы знаете, кто я?
- Ты – иго, - невнятно ответил Первый Голос.
- Иго? – переспросил Беспамятный. – Что это значит?
Молчание было ответом.
- А вы кто? – спросил человек.
- Я – Страх и Страж, - ответил Первый Голос.
- Страх, что ты делаешь во мне?
- Я охраняю тебя.



- Врет он, - раздался Второй Голос с урчащими обертонами, - он держит меня в клетке и не дает тебя защищать. Прогони его. Он нам только мешает.
- А ты кто?
- Ягуар.
- Страх, зачем ты держишь Ягуара в клетке? Меня же могли убить.


- Я оберегаю тебя, - ответил Страж. – Если Ягуар вырвется, ты ринешься в бой и можешь пострадать. Этого лучше избегать.
- Трусливое брехло, - послышалось сильное кошачье урчание. - Это я спас хозяина. Ты пользуешься тем, что у тебя ключи от моей клетки. Хозяин, скажи ему, чтобы он открыл клетку раз и навсегда!


Голоса заспорили.
- Страж, - сказал человек, - Ягуар прав. Если бы он не выскочил из клетки, я бы погиб. Выпусти его навсегда.
Страж ответил без колебаний.
- Я не могу выпустить Ягуара из клетки.
- Почему?
- Я смотритель при нем. Если Ягуар вырвется на свободу, он превратится в убийцу и причинит тебе много страданий.


- Не слушай его, хозяин, - промурлыкал Ягуар. – Ты знаешь, как выпускать меня на волю в случае нужды.


Стертый человек в сопровождении бомжей подошел к зданию старого депо на дальних путях. Прожекторы с крыши освещали высокий перрон и стоящий в отдалении мемориальный паровоз с красной звездой во лбу. Четыре бронированных вагона скрывались темноте, блик света освещал только часть надписи «…Грозный мститель за пог…».


Старик-нищий постучал культей в металлические ворота. Беспамятного впустили. 
Внутри депо оказалось музеем Великой отечественной войны. Над стендами с фотографиями ветеранов, над старыми законсервированными станками висели кумачовые лозунги: «Бей фашистских  гадов!», «Сталинец», «Бронепоезд имени товарища Кирова».


В глубине депо миновали пост вооруженной охраны и оказались в … спортзале. Тренажеры, штанги, боксерские груши отражались в зеркалах, которыми был отделаны стены. Беспамятный увидел в зеркале двух мужчин и не сразу понял, кто из двоих был им. Остановился, вглядываясь в отражение. Молодой парень с растерянным лицом зажимал рукой разрезанный бок. В черных волосах дымился клок седины. Неужели это я?


В раздевалке двухметровый мужик в тельняшке с обритой под ноль шишковатой головой допрашивал Вырвиноса. Тот агрессивно огрызался. Из их ругани Беспамятный понял, что ночью на вокзале случилось ЧП: кто-то столкнул охранника с перрона под поезд. Казанские подозревали Вырвиноса. Тот угрожал местью со стороны какого-то Бурого, а потом еще и Лютого. Голоса звучали все громче, мужик в тельняшке вдруг ударил Вырвиноса пудовым  кулаком в грудь, тот отлетел к стене и сполз, оглушенный.


- Гнида! – выругался гигант и повернулся к Беспамятному. – Ты каким поездом
приехал?
- Не знаю.
- Видел, кто нашего человека столкнул?
- Нет.
- Как тебя зовут?
- Я сам хотел бы это знать.
- Чего он лепит тут? – недовольно посмотрел гигант на Тарана.
- Клофанули его, ничего не помнит.


Главарь указал на сидящего на полу Вырвиноса, спросил Беспамятного.
- Чего этот урод хотел от тебя?
- Куртку хотел снять. И про монету спрашивал.
- Про какую монету?



Беспамятный показал найденную в разрезанной куртке монету. Циклоп взял ее, понюхал и брезгливо бросил под ноги пленному.
- Эту монету искал?



Безносый ответил, еле ворочая языком
- Я монету спрашивал… в смысле деньги…


Таран спросил озлоблено.
- Так ты из-за такой мелочевки человека порезал?
Гигант посмотрел на Беспамятного из-под козырька мощных надбровий.
- Сильно порезал? А ну покажи.



Беспамятный снял куртку, свитер и почерневшую от крови майку.
- Ишь ты, - сказал гигант. Но взгляд его был направлен не на резаную рану, а выше, на левое плечо с синеватой татуировкой в виде раскрытого парашюта и надписью «ВДВ - 2004».
- Десантура, - грубое лицо подобрело. – Где служил?



Беспамятный пожал мускулистыми плечами.
- Я ж говорю, ничего не помню.
- Таран, - скомандовал главарь, - аптечку, бинты!


Пока Таран обрабатывал рану, гигант обошел голого по пояс Беспамятного. На правом плече внимательно осмотрел татуировку в виде оскаленной морды пантеры. На спине чуть выше поясницы татуировка изображала наколотое прямо на позвоночник дерево, на суку которого в петле висел труп, а рядом бугрился шрам осколочного ранения.


- Повоевал ты, браток, - гигант задрал на животе тельняшку, показал
зигзагообразный шрам. – У меня такие же иероглифы. Николай Телепов, вторая рота отдельной мотострелковой бригады. Грозный, Хасавюрт, Ханкала.
Беспамятный пожал широкую, как саперная лопатка, ладонь.


- Извини, - передернулся он от озноба, - представиться не могу. Не помню, как меня зовут.
- Одевайся, - прогудел Николай Телепов. – Был у меня корефан, Витя Неделин,
на тебя похож, тоже это… раненый был. Даю, короче, тебе временную прописку по вокзалу. Отныне звать тебя Витя Беспамятный. Живи пока. Ну, а с тобой, чудище болотное, будем разговаривать, - Николай Телепов, он же Смотрящий по вокзалу Коля Казанский, угрожающе повернулся к Вырвиносу.


Перед тем как уйти, новоокрещенный Виктор Беспамятный поднял с пола монету.
Его вывели на ночную улицу. С темного неба сеялся снежок.
Он побрел через пути к вокзалу. Дорогу ему пересек товарняк. Тяжело постукивали колеса, громыхали сцепки.


Виктору захотелось прыгнуть под поезд и враз покончить со своим мучительным положением. Монета горячо грела руку. Сама собой она вдруг взлетела в воздух и слилась в вертящийся волчок. Вагоны проползали мимо. Монета вращалась: орел - жить, решка - умереть.


Рука схватила кругляш. Виктор Беспамятный застывшим взором смотрел на  побагровевшие на морозе, чужие пальцы с содранными заусенцами.