Грааль Иуды - часть 9

ЗОЛОТАЯ ГОЛОВА ИУДЫ (продолжение)

Итак. Победителем в номинации «Золотая голова Иуды» становится… - Друммонд распечатал конверт и торжественно провозгласил. - Маг Тэр!
Из рук прекрасной, укутанной в белоснежные кружева «мисс Россия» Сеймур Друммонд принял хрустальный куб с запаянной в нем золотой головой работы легендарного скульптора Ивана Ледовских.

В тот же миг на огромном экране, парящем над залом, возникло и принялось вращаться изображение хрустального куба, в ледяной глыбе которого проглядывали очертания головы неистово вопящего апостола. Только теперь крик его, благодаря желтизне благородного металла, утратил свое бескрайнее отчаяние и превратился в призывный клич к свершениям.


Тэр поднялся из-за столика и взошел на сцену.
Друммонд вручил ему награду и поцеловал.
Грянули фанфары и аплодисменты.


Рукоплескали сказочно богатые мужчины и полуобнаженные красавицы, сановные старцы и дерзкая, талантливая молодежь. Цвет Москвы приветствовал победителя самой значительной премии мира. Далеко позади остались Букеры и Нобели. Премия «Золотой головы Иуды» под разными названиями вручалась на планете вот уже более двух тысяч лет. И доставалась она не за достижения в области науки или искусства, а за осуществления судеб земной цивилизации.


- По традиции, - прочитала ведущая, - лауреат премии «Золотой головы Иуды»
вручает женский аналог - премию «Лариса»! Прошу вас, уважаемый маг!
Маг поставил хрустальный куб с запаянной в него золотой головой на маленький столик и  взял из рук помощницы конверт.


На экране начало медленно вращаться изображение летящей на носу миноносца женщины с раскинутыми руками. Пелерина ее трепетала на ветру. Ксения вгляделась и оторопела: этот образ она уже где-то видела. Вау! Да это же Кейт Уинслет из «Титаника», знаменитая сцена с Ди Каприо, когда она так же раскинула руки на носу парохода над бескрайним, бушующем морем. Только статуэтка Ларисы Рейснер была создана в далеком восемнадцатом году, а Джеймс Камерон снял фильм совсем недавно.

Значит, авторы «Титаника» растиражировали образ, созданный гением Ивана Ледовских почти век назад? Или эти маги и магистры специально продвигают в сознание человечества свои архетипические образы?   


- Она водила полки в атаку! - звенящим голосом, словно бы он выступал с
трибуны, неожиданно воскликнул маг, и застигнутый врасплох зал замер. – Одно ее присутствие потрясало! Прохожие застывали в столбняке, когда она проходила по улице. Экипажи крейсеров влюблялись в нее без памяти. Полки поднимались в штыковые атаки, когда во главе штурмующих шеренг шла она.


После долгой паузы Тэр перешел на задушевный тон.
- Я говорю о той, чье имя носит наша премия. Лариса Рейснер, возлюбленная
Льва Троцкого, Николая Гумилева, Александра Блока, матроса Железняка, Федора Раскольникова, Карла Радека, женщина,  командовавшая бронепоездами и флотилиями, поэтесса, легенда. Прошу всех встать и почтить память великой женщины.


Зал встал. Наступила тишина.
- Прошу всех садиться. Я очень волнуюсь сейчас перед вручением этой премии.
Еще бы! Ею владели прекраснейшие создания земли, уникальные воплощения Вечной Женственности. В зале присутствуют неофиты, которым трудно сразу охватить умом их невероятную натуру. Позволю себе одну цитату. Вот как шведский психотерапевт Пол Бьер характеризовал одну из таких экзистенциальных соблазнительниц, «Иуд» в женском обличии, Лу Саломе, разбившую сердца Ницше, Рильке, Гауптмана. «В ее объятиях было что-то ужасающее, писал он. Это было абсолютно аморальное существо. Думаю, что Ницше был прав, называя Лу женщиной – олицетворением зла. Но зла в том смысле, какой вкладывал в это слово Гете: зла, что совершает благо… Она могла разрушать жизни и судьбы, но весь ее облик вызывал трепет, пробуждая к жизни».


Именно так, господа! Женщины разрушали мужские жизни, но при этом и возносили их к вершинам творческих озарений, помогали гениям создавать шедевры, повелителям - завоевывать империи. Они выполняли миссию «Иуды», разбивали сердца, тем самым «предавая» их, но и пробуждая от спячки, воспламеняя и… испепеляя. Чтобы было еще понятнее, о каких женщинах идет речь, я просто перечислю их. Я постараюсь, чтобы голос мой не дрогнул, произнося эти великие имена.


Тэр сделал длинную паузу и начал мерно произносить. Голос его доносил до внимающего сознания всю важность и значительность имен, словно бы вся земная история проходила в этот момент перед глазами сидящих в зале людей.


- Клеопатра и Мессалина, Жанна д’Арк и Жорж Санд, Мария-Антуанетта и
Екатерина Великая, Жозефина и госпожа Валевская, Ида Рубинштенйн, Мата Хари, Мари Дюплесси, вошедшая в историю как «Дама с камелиями», мадам Рекамье, разбившая сердца Меттерниха, Веллингтона, Шатобриана. Туллия д’Арагона, разбившая сердце Торквато Тассо. Малинче, донья Марина, возлюбленная Эрнандо Кортеса, помогшая ему завоевать целый континент, родившая от Кортеса первого метиса, Мать мексиканцев. Любовь Менделеева, измучившая и вдохновившая Блока. Лилия Брик, Мерилин Монро, Марлен Дитрих, Эвита Перон, Беназир Бхутто.


Наступает волнующий момент. Номинированы: Элеонора Сосновская, влюбившая в себя более пятидесяти самых выдающих мужчин России и мира. Алена Долецкая, пробудившая от духовной спячки тридцать девять мужчин, в том числе автора этих строк. Ксения Ноздрачева, влюбившая в себя семнадцать мужчин в том числе нового Мессию. Итак, в этом году лауреатом «Золотой головы Иуды» в номинации «Лариса» становится…
Хруст разрываемого конверта благодаря чуткому микрофону разнесся по внимающему залу.
Ксения Ноздрачова!


Не веря своим ушам Ксения вышла на сцену.
Шторм света и огня! Фанфарный гром и медные литавры! С потолка летит густая золотая метель. Бегут девушки-модели с букетами цветов. Победительнице вручают тяжелую статуэтку летящей на носу миноносца женщины. Ее целуют, тормошат, жмут руки, плечи и запястья. Она не верит, что это происходит с ней.


Стоит ослепленная и оглушенная. Ей рукоплещет Москва! Столица у ее ног! Сбылась ее мечта! После стольких обломов и неудач и вдруг – такое? Чем она это заслужила? А это, правда, золото? Какая тяжелая! Спасибо! Я вам очень благодарна, - севшим  от волнения голосом сказала она микрофон. Слова ее были заглушены новым всплеском  аплодисментов.


Наконец лауреаты смогли усесться на свои места.
К микрофону вновь вышел Сеймур Друммонд.
- Как вы уже знаете, господа, наш Орден обнаружил двадцать девять иудиных
монет. Вот они! – Из-за кулис двое охранников вынесли столик, накрытый синим бархатным покрывалом. Эффектным жестом Друммонд сдернул покрывало, уронил его на руку телохранителя и поднял над головой лежащую на столике большую коробку красного дерева. Верхняя ее крышка была выполнена из хрустального стекла, сквозь которое виднелись тридцать отверстий в сафьяновом днище, заполненных неровными кругляшами. В то же мгновение изображение монетного ящика возникло на проекционном экране.


Зал в едином порыве подался вперед.
Артефакт такой силы являлся миру впервые.
Более сильное потрясение мог бы вызвать только Божественный Грааль, явись он в сиянии горнего света. Но Грааль не мог бы так напугать, как проклятые монеты!
Друммонд повернулся направо и налево, демонстрируя «Грааль Иуды» зрителям, а затем осторожно поставил коробку на столик. Охранники унесли ее за кулисы.


Зал сидел в гробовой тишине. Явление миру страшного «Грааля Иуды» многих напугало. Еще больше панических настроений внес молодой, безукоризненно одетый человек. Он поднял в центре зала и звучным, хорошо поставленным голосом обратился к Великому магистру Ордена «Алкедамы».


- Мистер Друммонд! Уважаемые дамы и господа! Прошу вашего внимания!
Тридцатый сребреник Иуды, - тут хорошо модулированный голос молодого человека взмыл до потолка, создавая столь необходимую для катарсиса звенящую паузу, - находится в моих руках! Готовы ли вы, господин Друммонд выплатить причитающееся за него вознаграждение?


Шум прокатился по залу, все повернулись в сторону молодого красавца и узнали знаменитого гламурного психиатра Сергея Бодрова.
Друммонд выслушал перевод девушки-переводчицы и что-то сказал. 
- Мистер Друммонд просит вас пройти на сцену!
Бодров пошел между столиками. Когда он поднялся на сцену, зал увидел, что гламурный психиатр экстравагантно носит под строгий вечерний костюм белоснежные крассовки.


Статуэтка оттянула Ксении руки! Это, наверно, свинец позолоченный. Не могут ей дать сразу столько золота! А если это и вправду золото? Да на такие-то деньжищи полсотни клипов можно снять!


И вдруг! Она обалдела! Воришка Бодров явился с ворованной монетой и вот-вот получит за нее деньги! Друммонд, Тэр и Бодров о чем-то вполголоса переговаривались. Затем психиатр достал из кармана мобильный телефон и что-то показал на нем – вероятно, фотографию украденного сребреника!


Друммонд озадаченно посмотрел на Тэра.
- Господа, - обратился он к возбужденно гудящему залу. - На ваших глазах творится история. Двадцать веков наш Орден искал пропавший сребреник. И вот, наконец, он обретен. Мистер… what is your name?.. мистер Бодроу уверяет, что тридцатый сребреник находится в его в руках. В случае подтверждения аутентичности монеты награда в миллион долларов будет ему немедленно выплачена!
В зале раздались хлопки, они нарастали. Многие вставали, чтобы увидеть счастливца. Несмотря на запрет фото- и видеосъемок кое-кто делал снимки мобильными телефонами.


- Он вор!
Аплодисменты в адрес приветствующего зал Бодрова сбились с ритма, люди переставали хлопать, чтобы расслышать… тише, что она сказала?
- Господин Бодров – вор!
Вставшие люди переглядывались, переспрашивали, что происходит?


- Мистер Бодров – вор! – в третий раз громогласно повторила в микрофон Ксения. На этот раз она обращалась к Друммонду. – Он украл этот сребреник! Украл у человека, введенного им в гипнотический транс! И оставил умирать, потому что человек этот под гипнозом переживал повешение Иуды!


Зал замер. Психиатр погрозил Ксении пальцем, как маленькой завравшейся девочке.
- Это все ее гламурные фантазии, - слабым без микрофона голосом крикнул он залу и развел руками, как бы извиняясь за нахалку. – Ноздря – известная скандалистка. Как известно, ради пиара она не пожалеет ни мать, ни отца!


Друммонд привлек к разговору переводчицу и попросил кое-что сообщить жадно внимающему залу.
- Мистер Друммонд говорит, - сказала девушка, -  что по поводу вознаграждения за найденную монету возникли разночтения. Есть люди, которые уверяют, что монета была похищена против воли носителя. Вот этим человеком, - переводчица показала на Бодрова, и Друммонд кивнул.


– Если в зале есть внук скульптора Ивана Ледовских Игорь, мистер Друммонд просит его подняться на сцену. Он также просит подойти кого-нибудь из охраны.
Суматоха началась с того, что Бодров вдруг с независимым видом направился за кулисы. Тэр окликнул его, но Бодров не остановился и даже не оглянулся. Тэр с протянутой рукой пошел за гипнотизером.


- Помнишь, ты спрашивала, как женщины осуществляют судьбу? – на ходу сказал
маг Ксении. Она встревожено смотрела им вслед – уйдет! Уйдет, гад, вместе с монетой!


Из-за кулис показались мощные секьюрити. Увидев их, Бодров бросился бежать. Наперерез ему по жесту Тэра кинулась охрана. В одно мгновение сцена опустела, но на тяжелом бархатном заднике были явлены все перипетии борьбы. Красные портьеры вздымались, выпуклые фигуры образовывались и растекались по содрогающейся материи.
Затем в кулисах промелькнула фигура гипнотизера с заломленными за спину руками.

***

Председатель повторил.
- Кто за то, чтобы направить Ледовских на принудительное лечение, прошу
голосовать?


Пасхавер первым поднял руку. Вслед за ним подняла руку Марина Марченко, недолюбливавшая заносчивую Ингу Александрушину.
- Минуточку! – подал голос доктор Евгений Апт зав.лабораторией «Института
Мозга человека» РАН, элегантный мужчина средних лет с гладко зачесанными на пробор волосами. - Коллеги, мы все-таки решаем судьбу человека. Не мешало бы на него и своим глазом взглянуть! Свой глазок, как говорится, смотрок. Исаак Самуилович, нельзя ли перед голосованием вызвать больного еще раз?


- Мы его уже видели, - возразил Пасхавер, – стоит ли время терять?
Но предложение Апта поддержали Никитенко и доктор Петраков.
Неврозов переглянулся с секретарем комиссии Слепиковским и посмотрел на часы.
- Хорошо, - сказал он, - пригласите, только быстро.
Санитары ввели Ледовских. Председатель приподнял кустистые брови в сторону Евгения Апта. «Вызывали – спрашивайте», говорил его взгляд.


- Скажите, - обратился к больному доктор Апт, - у нас тут вопрос возник. Откуда у вас полоса на шее?
- Эта? – Игорь пощупал горло.


- Да, эта, эта, - недовольно поторопил Неврозов, ощущающий приступы голода в растянутом обжорством желудке.
Игорь посмотрел на Ингу Никодимовну. Густо красная, она смотрела в стол. Он не знал, что говорить, боялся подвести своего лечащего врача и поэтому молчал.


- Игорь, - Инга Никодимовна наконец решилась глянуть на своего больного, -
пожалуйста, говори только правду. Нам нечего скрывать.
- Тут все свои, - засмеялся Пасхавер. Неврозов укоризненно посмотрел на него.


- Молодой человек, - обратился председатель к больному, - вы понимаете, что
находитесь на Экспертном совете, который должен вынести по вам психолого-психиатрическое заключение?
- Да.
- Тогда изложите кратко и внятно, отчего на вашей шее возникла странгуляционная полоса?


Игорь сглотнул всухую.
- Я был в гипнотическом трансе… И увидел… Иуду и Христа. Я сам был как бы…
Иудой. И я… указал старейшинам, где искать Учителя… Они послали солдат его арестовать… Я пошел вместе с ними… Была ночь… Я понимал, что жить и Учителю, и мне осталось совсем немного. В гипнозе я понимал это с невыносимой тоской… Тогда я побежал. Я хотел опередить солдат, хотел предупредить его. Сказать, чтобы он ушел оттуда! Но на полпути остановился, потому что… я вспомнил разговор с Учителем. Он  сам предупреждал меня, чтобы я не дрогнул. И тогда я сцепил зубы и решил довести дело до конца.


Больной задыхался и дрожал.
- Не волнуйтесь так, – доброжелательным тоном поддержал его доктор Апт. – Рассказывайте.


- Я побежал в сад, - глаза Ледовских прикрылись, он говорил, как сомнамбула. – Я прибежал туда раньше солдат. У нас было всего несколько минут… Сзади шла толпа с факелами и копьями. Учитель не ожидал меня увидеть. Я ведь должен был всего лишь договориться со священниками и указать, где Его искать. Мы стояли и смотрели друг на друга. Вот так горел костер. Он почти потух. А вокруг вповалку спали ученики. – Рука Игоря указала сквозь стол и сидящих за ним людей в белых халатах на невидимых, спавших много веков назад на земле апостолов. - Петр… Андрей… Иоанн… Фома… 


Марина Марченко оглянулась себе за спину. Рудольф Никитенко не выдержал и тоже посмотрел туда, куда указывала рука гипнотика.
- Вы всех апостолов нам перечислите? – спросил профессор Пасхавер.


Игорь очнулся.
- Извините. Просто они не должны были спать. Ведь это была последняя ночь! Вы поймите, Учителю было очень страшно! Он шел на нечеловеческий подвиг. А они взяли и заснули, представляете? Как дети. Он же попросил их, бодрствуйте со мной. Неужели одну ночь нельзя было потерпеть?


- О чем вы сейчас говорите? – пристально смотрел на него Пасхавер.
- Я говорю, что с Ним рядом никого не осталось! Я потому и бежал, что знал, что так и будет! Все заснут, разбегутся, а потом еще и отрекутся. И Он это знал. Я потому и бежал из последних сил. Хорошо, что у меня подготовка. Я прошел штурмовую полосу на краповый берет… – Игорь спохватился и смущенно сказал. - Извините, перепутал...


Врачи переглянулись. Он не видел их взглядов, потому что весь ушел в видение. Как-то стыдливо и радостно он сообщил.
- Я успел. Я добежал до того, как пришла толпа. Мы стояли вот так и смотрели друг на друга… А сзади приближалась смерть. Уже были видны факела. И слышны в ночной тишине голоса. И Он сказал...


Игорь замолчал, взявшись за горло. Видно было, что ему больно глотать.
- Что же он вам сказал? – тихо спросил Апт. Вся комиссия молчала и пристально 
смотрела на странного больного в полосатой пижаме.


Игорь набрал в грудь воздуха.
- «Друг, для чего ты пришел?»
Словно бы ангел пролетел над сидящими за столом людьми. Врачи молчали и не шевелились.


- И что же было дальше? – спросил Женя Апт, почему-то ощущая именно своим
долгом поддерживать невероятный разговор.


- Дальше? – переспросил Игорь, промаргивая слезы в покрасневших глазах. – А
дальше я сделал то, для чего и бежал в этот проклятый сад из последних сил. Я сделал единственное, что можно было сделать всего за минуту до ареста.
Прошла пауза.
- Что же именно вы сделали? – как-то оцепенело спросил Апт.

А ГДЕ ЭТА КОСТРОМА?

На кухне ресторана «Bristol's road Plaza», выгнав поваров, Тэр допрашивал Бодрова, выпытывая у него, где находится сребреник.
- Я опасался чего-то подобного, - ответил гипнотизер. - Поэтому монету с
собой не принес.
- Где она?
- В надежном месте.


Тэр приказал своим охранникам Тиграну и Руслану сопроводить Бодрова в это самое «надежное место» и забрать реликвию. Перед отъездом предупредил.


- Смотрите, не давайте ему разговаривать! Руслан, как только заметишь что-то необычное в поведении Тиграна, бей этого гипнотизера по голове, понял?
В сопровождении телохранителей Бодров сел в джип. Отъехали. Некоторое время гипнотизер молчал. Охранники немного расслабились.


- Смотрите! – психолог испуганно показал на спидометр.
Тигран глянул.
- Что?
- Стрелка.
- Ну, и что?
- Была на двадцати, а теперь на тридцати.
- Ну?


- А сейчас, смотрите, на тридцати пяти. Уже на сорока. Стрелка спидометра
всегда так, правда? Сначала набирает пять километров, потом десять. Потом пятнадцать, потом двадцать. Потом тридцать, потом сорок, а сколько сейчас?


- Пятьдесят, - замедленно ответил Тигран, глядя на круглый циферблат,
состоящий из помигивающих красных делений. Руслан с заднего сиденья тоже смотрел на спидометр.


- Скоро будет пятьдесят, потом шестьдесят, потом семьдесят, потом
восемьдесят, потом девяносто, цифры следуют друг за другом в неумолимой последовательности, и с такой же последовательностью они уменьшаются, если вы сбросите скорость. С девяносто стрелка сдвинется на восемьдесят пять, потом на восемьдесят, потом на семьдесят пять, потом на… на сколько она станет потом, если сбрасывать скорость?


- На семьдесят, - послушно ответил рулящий по «Улице 905 года» Тигран.
- А после?
- Шестьдесят пять, - подумав, ответил тот.
- А потом?
- Шестьдесят.
- А потом?


Тигран замолк.
- А потом будет пятьдесят пять, - вкрадчиво сказал гипнолог. - Потом наступит черед пятидесяти километров, а затем и сорока пяти. Так приятно знать, что стрелка не прыгает и не скачет, но неуклонно движется по цифрам, устойчивым, надежным цифрам, и вот она уже снижается до тридцати километров в час, вот уже и двадцать пять, и двадцать.


Машину надо прижать к обочине, потому что сзади начинают бибикать другие водители, ведь их скорость выше, надо дать им дорогу, а самому прижаться к бровке и сделать так, чтобы стрелка на спидометре стала ровно на ноль, и тогда сбудутся все мечты, тогда все станет хорошо, ибо цель достигнута, ты уже привез меня куда следует, сейчас я выйду, а ты вновь надавишь на газ и, когда стрелка спидометра дойдет до девяноста пяти километров, – запомнил? – девяносто пяти! – ты будешь замечательно себя чувствовать, просто великолепно, и ты забудешь, где я вышел, ты будешь знать, что тебе надо ехать в Кострому и там ты вспомнишь, что отлично выполнил задание своего шефа, а до остального тебе нет никакого дела. Отлично, можешь ехать дальше!


С этими словами Бодров вышел из машины и захлопнул за собой дверцу. Тигран посидел неподвижно, потом спросил Руслана.
- Слушай, а где эта Кострома?

***

- Дальше? – переспросил Игорь. - Я сделал то, для чего и бежал в этот проклятый сад из последних сил. Я сделал единственное, что можно было сделать для Учителя всего за минуту до ареста.


- Что же именно вы сделали? – как-то оцепенело спросил Апт. Игорь держался за горло, ему было трудно говорить.
- Хотите пить? – встрепенулась Марина Марченко, налила воды из графина в
тонкий стакан с красным ободком и подала больному.


Для Марины Марченко, ведущего специалиста «Института морфологии человека»   Экспертный совет представлял нечто вроде модельного подиума. Готовясь к нему, она красиво одевалась, делала в салоне макияж и прическу. И воду она подала грациозно, с удовольствием отметив это про себя. Игорь принял стакан подрагивающей рукой.


- Я поцеловал Учителя, - придушенным голосом сказал он. - Я попрощался с Ним.
Он припал к стакану и начал жадно пить.


Наступило молчание. Было слышно, как в коридоре переговариваются медсестры.
Словно бы Великая Тайна осенила Экспертный совет. Сокровенная Истина коснулась сердец, и они дали сбой.


Игорь пил. Были сильно слышны его глотки.
Сидящие за длинным столом люди в белых халатах неподвижно смотрели на пьющего человека с запрокинутым горлом, на котором багровела, подобно линии  рассвета, странгуляционная полоса.

***

В загородном ресторане «Джамшит», лидер дагестанского преступного сообщества Лом-Али Казимагомадов по кличке «Лом» принимал одного из лидеров «буровских» Платона Лютикова, известного в криминальных кругах под погремухой Лютый. Джигиты поели мяса с тындырным лавашом, выпили дагестанского коньяка.


- Человек нужен, - сказал Платон. – Гранатометчик. Чтоб сумел подкурить мне
сигару из гранатомета с двадцати шагов. Есть у тебя такие?
- Ты курить начал, Платон? – в шутку ужаснулся председатель РАБИ (Российской Ассоциации боевых искусств) Лом-Али.


Платон шутки не принял.
- И человек этот должен быть с гор, - сказал он без улыбки. - Чтоб ни он никого тут не знал, ни его никто не знал. Сделал дело, получил бабки, уехал. Лучше, чтоб по-русски три слова знал – заряжай, целься и огонь.


- Сейчас в горах много джигитов, - неопределенно сказал «Лом». – Есть хорошие стрелки.
Платон любил четкость в ответах.
- Дашь такого? – в лоб спросил он.


Лысина, чахлый чубчик на морщинистом взлобьи, совиные пристальные глаза, сжатый в щель рот, горбатый нос, горделивая выправка сильного, накачанного тела, царственная посадка головы, - черный пояс по карате Лом-Али Казимагомадов внушал окружающим уважение. От него веяло силой.

- Тебе – дам, - после паузы сказал он.
Лютый подал ему руку, словно собирался заняться армрестлингом. Лом хлопнул в
его ладонь своей – жесткой, бугрящейся мозолями от штанги.
- Спасибо, брат, - сказал Платон.
- Мой долг этим будет закрыт? – спросил Лом-Али.
- Если твой джигит не промахнется, то да.

                ***

Врачи-психиатры примолкли и прислушались к себе. Профессионально привыкшие не верить бредовым россказням своих пациентов, многоопытные психиатры как-то вдруг помягчели и на минуту сделались просто людьми.


Возбужденный профессор Пасхавер утих и изумленно подумал: «Саша, что ты творишь?» Ему стало совестно. Почему-то вспомнилось, как при Советском Союзе его завербовали в стукачи двое мужчин из КГБ. И он смалодушничал, согласился, ходил на диспуты своих однокурсников, а потом писал отчеты о политических настроениях студенчества. Малышева Витьку отчислили, а Сашу Медведева не пустили заграницу, и еще кое-кому досталось.


Поправила золотые очки на рано располневшем красивом лице доктор Марина Марченко и вспомнила свой первый студенческий аборт. Рожать было немыслимо, на кону стояла учеба, карьера, да и любимый вскоре бросил ее ради первой красавицы психфака Даши Масловой. И вот сейчас ей вдруг стало до слез жалко нерожденного ребенка. Он был бы от самой сильной в ее жизни любви. Он был бы замечательный. А так превратился в абортивный материал. Врач сказал, что это мог бы быть мальчик. Сын.


Евгений Апт застыл с остекленелым взглядом, устремленным в никуда. Очевидно, что мы имеем дело с ложными воспоминаниями, думал он, но… но… Он почему-то вдруг осознал, что в лице больного Ледовских ему показывают что-то очень важное про него самого. И вся его психиатрическая практика была придумана ради этой единственной встречи. Он отогнал эти крамольные мысли. Как все-таки суггестивны параноики и психопаты! Недаром Гитлер и Сталин властвовали над массами.


Председательствующий академик Неврозов подумал, что пора ему на покой. Секретарь собрания подумал, что некрасиво решать судьбы людей второпях ради лишнего приработка.


Игорь допил воду, сделал шаг вперед и осторожно поставил стакан на стол.
- А потом, - прервал он затянувшееся молчание посвежевшим голосом, - я сделал единственное, что могло подтвердить мою невиновность.


- Что именно, голубчик? – спросил профессор Неврозов, видя оцепенелость коллег, почему-то всем собранием глядящих сейчас на пустой стакан.
- Ну, как… - Игорь обвел врачей удивленным взглядом и показал рукой себе на
горло. - Я же повесился.


Вновь ошеломленное молчание наполнило комнату.
Апт редко моргал. Лицо Марины Марченко расслабилось и слегка перекосилось. Рудольф Никитенко хотел что-то сказать, но осекся. Больной поежился и, словно бы извиняясь, развел руками.
- А мне все равно не поверили, - с детской обидой сказал он. – Представляете?


Марина Марченко вдруг громко икнула.
- Спасибо, - сказал председатель и громогласно откашлялся. – Вы пока свободны.
Игорь вышел.

 
- Коллеги, - начал председатель, но был вынужден замолчать.
Все повернулись на звук подавленного рыдания. Инга Никодимовна, зажав рот руками, во все залитые слезами глазами смотрела вслед своему любимому больному. Этого никто не слышал, но в голове ее во всю мощь гремела «Священная война». Она не понимала, как сопрягаются эти вещи. Бедный, несчастный, потерявший память больной, давным-давно повесившийся и истлевший Иуда и эта грозная песня военных лет. Ну, причем тут «Священная война», господи? Но мерный и грозный хор тысяч мужских голосов –



Вставай, страна огромная!
Вставай на смертный бой!
С фашисткой силой темною,
С проклятою ордой!
-  вздымался и оглушительно гремел в голове.


Перед ее залитыми слезами глазами стояло запрокинутое, бездыханное тело, которое она в отчаянии, теряя последнюю надежду, все-таки откачала после смертельного гипноза внезапно сошедшего с ума умного, веселого и доброго Сережки Бодрова. Она и теперь до конца боролась за жизнь своего странного больного. Явившийся из небытия беспамятства угрюмый парень принес с собой зловещий сребреник, а сребреник привел их в глубину веков, к самим истокам христианской цивилизации.


В отличие от коллег Инга Никодимовна знала - Игорь говорит правду. Ведь ему эта истина досталась не в результате размышлений или игры творческой фантазии, она была добыта через повешение, оставив в качестве доказательства воспаленную странгуляционную полосу на горле.
Женя Апт налил и подал ей стакан воды. Тот самый, из которого пил Игорь. Она сделала глоток, цокнула зубами о край стакана, вскочила и выбежала из кабинета.

***

В джипе «Порш кайенн», управляемом Тиграном, зазвонил мобильный телефон. Телохранитель взял трубку. Ночная трасса Москва-Кострома в мощном свете ксеноновых фар стремительной поземкой стелилась под колеса
- Тигран? – раздался в трубке голос шефа.
- Да.
- Вы где? Куда пропали?


Тигран ответил после большой паузы.
- Едем в Кострому.
- Куда? Где Бодров?
- Кто? – механическим голосом спросил Тигран.
- Тигран! – заорал Тэр, - слушай меня внимательно! Даю новый приказ. Все
предыдущие приказы отменяю. Останавливайтесь! Алло! Алло!


Вскоре Тигран доложил.
- Стоим, шеф.
- Разворачивайтесь и езжайте на базу! В Арцах. Как понял?
- Все понял. Двигаюсь в Арцах.


Тэр отключился.
- Чуяло мое сердце! – сказал он. - Бодров загипнотизировал Тиграна. Руслан, пробей его квартиру, бери ребят и езжай туда! Как только обнаружишь его, звони мне. Сами его не трогайте. Если все же он попадет к вам в руки, в рот ему кляп, на голову пакет. Не общаться с ним, не слушать. Он гипнотизер сильнейший. Понял?

А НЕ ВЫПИТЬ ЛИ ТЕКИЛЫ?

Инга Никодимовна приехала домой, купила по дороге бутылку текилы «Сауза», села на кухне и тупо напилась.


Когда сын вечером пришел из школы, мать встретила его осоловелым взглядом. Локти ее соскальзывали с края столешницы, она даже сорвала себе кожу до крови. В пепельнице громоздились окурки, кухня были сизой от дыма.


На расспросы мать отвечала нечленораздельно, роняла голову, с кем-то грубо ругалась. Наконец Борис уговорил ее пойти спать, взял под ободранный локоть, повел. Едва Инга Никодимовна легла на кровать, ее вырвало на пол.
Очистив желудок, она чуть-чуть пришла в себя. Сын притарабанил тряпку и тазик.


- Борик, - сказала она клеклым голосом, - ты меня извини…
- Мамачо, я в шоке, - Борис с отвращением двумя пальцами возил тряпкой по рвоте. – А что все-таки случилось?
- Неприятности на работе…
- Поблюешь еще?
- Зачем?


- Рекомендую поблевать, а то завтра головка будет бо-бо.
- Ты у меня умничка, - Инга Никодимовна прошла в ванную, попила из-под крана воды и засунула два пальца в горло. Прикоснулась к маленькому язычку и согнулась в мучительном приступе. Скудные рвотные массы выкашляла в раковину, пустила воду и пропихнула кусочки пищи в решеточку слива.

ЗАРУБИ СЕБЕ НА НОСУ!

В больничной палате или тюремной камере, как в любом замкнутом социуме,
воссоздается примитивная, фундаментальная структура человеческого общества, соответствующая базовой структуре человеческого сознания. В палате у Игоря был свой «смотрящий», Сверх-эго палаты: его роль худо-бедно исполнял мужик-убийца Прокопенко. Его блатной «пристяжью» или «силовой структурой» являлась привязанная рука, которую он угрожал «отвязать», если кто-то с ним спорил или не подчинялся.

Роль «мужиков» исполняли Гена-разносчик и Вовчик. Олигофрен Нефедов был неприкасаемым, опущенным. Игорь в палате выполнял функции «самонаблюдающей основы сверх-эго», то есть интеллигенции.


Душевное его состояние становилось все более ужасным. По мере возвращения памяти, начали преследовать видения. Чаще всего проступал из сумерек сознания молодой чеченец, убитый им в Грозном ударом штыка в спину, его предсмертный взгляд вполоборота.


Приползал на сломанных руках любовник жены. Юлька говорила, что это племянник, да он тогда разбираться не стал, поломал пацана. Жену избил. Вот она, со сломанным носом, перепуганная до смерти, забилсь в угол. Он стонал при каждом воспоминания, совесть грызла его свирепее питбуля.


Инга не появлялась. Он не знал, что думать. Спрашивал санитаров, они только лыбились. Неужели она бросила его?


В четверг к вечеру, когда врачи уже разошлись, Игоря почувствовал себя совсем плохо. Он извивался на кровати, накрывал голову подушкой, стонал. Ужасные видения обступили его. Это было, как роды, он проползал по родовым путям своих грехов, задыхался, вопил. Вбежали санитары, он набросился на них, грозился покончить с собой. Его связали, сделали укол, «роды» застопорились, он висел, сдавленный стотонным давлением родовой кишки, где-то посередине между утробой и внешним миром.


Санитар Семенов ввел нового больного. Стопка из подушки, одеял и простыней
закрывала лицо новенького. Когда больной бросил белье на правую во втором ряду койку, Игорь обмер – это был Вырвинос. Кошмар его снов сам пришел к нему в палату. На нем не было маски, а на месте носа чернела пиратская повязка.


- Семенов! – позвал Игорь.
- Лежи, буян! – буркнул санитар и вышел.
Вырвинос посмотрел в сторону привязанного и глаза его расширились.
- Вот где повстречались, - пропел он, пробираясь меж кроватей. Оглядел
распятого врага и захохотал, хлопая себя по коленям.


- Есть бог! Есть! – приговаривал он. Вдруг изо всей силы ударил Игоря в живот кулаком. Игорь гавкнул вырвавшимся из желудка воздухом.
- Не ждал, сука? Нет, бог точно есть!


В палате никого не осталось – все слонялись по коридорам, курили в дальнем конце
возле решетки или сидели в телевизионной комнате. Он был один на один со своим палачом.


Вырвинос принялся шарить по тумбочкам, искал что-то острое. Нашел алюминиевую ложку.
- О! Вот чем я тебя буду пластать.
Безносый урод подошел к стенке и принялся о ее шершавую поверхность затачивать ручку ложки.


Игорь смотрел на врага, лишенного даже намека на человечность, и думал: откуда он взялся в моей жизни? Как он появился? Сразу после рассказа деда об Иуде я вышел во двор, где на меня напала бойцовая собака. Простая случайность? Допустим. Но почему тогда хозяин этой собаки оказался таким выродком? Случайно? Допустим.


Почему я отшвырнул ему в лицо эту собаку? Не знаю, так случилось. Почему собака вцепилась ему в нос? Он, видимо, заслужил, сам же натравливал пса на других, вот и получил обратку. Почему он преследует меня? Ответ пришел сам собой: мстит. Нет, понял Игорь, месть – только предлог. Вырвинос появляется в моей жизни, потому что он живет во мне! Он – мой «голос», мое отрицаемое «я». Я должен простить его и примириться с ним. Но это же невозможно! Он не хочет ничего слышать, он зверь, он хочет только крови и мести!


- Ссать охота! – Вырвинос стал над Игорем, спустил штаны и принялся
мочиться на него, норовя попасть в лицо. Игорь ворочал головой, фыркая под мерзкими  струями.


- Фу, как воняет! – ржал Вырвинос. – Да ты обоссался! Ссышь, когда страшно?
Дедок твой так же вонял! Это я его подвесил. Он это… еще и обосрался!


Игорь внезапно вспомнил, что подобное омерзение он сам испытывал у постели деда в последнюю их встречу. Ситуация повторилась – его вновь настиг перевертыш! Тогда, при встрече с дедом, он испытал сильнейшую гадливость, сейчас ситуация повторилась, только наоборот: его поместили точно в такую же постель и точно так же облили мочой.


Над ним кто-то издевается, ставит в те же ситуации. Только теперь все оборачивается против него. Он выдрал нос этому человеку, и вот – человек вернулся, чтобы выдрать нос ему самому. И ничего не поделать, он прикован к постели, как в страшном сне.

ВСТРЕЧА ИНГИ И КСЕНИИ В КАФЕ «ГЛИЦИНИЯ»

Ксения Ноздрачова и доктор Александрушина встретились возле выхода из метро, недалеко от Сербского.
- Инга, где монета, где Витя? – сходу «наехала» Ноздря. – Я же сделала ему
освобождение! Чего вы его не выпускаете? Он мне здесь нужен!


Инга брела понуро.
- Я бы и рада его выпустить, - сказала она потухшим голосом, - только это уже не в моей власти.


- А в чьей это власти?
Врач молчала. Голова после вчерашнего ужасно болела, лицо опухло. Она шла по снеговой слякоти в разбухших черных сапогах с рантом выступившей соли, и, наклонив голову, скрывала подступившие слезы.


- Эй, что с тобой? – Ксения сбоку заглянула в ее лицо. – Что случилось-то, але? Да что случилось? Психиатры не плачут. Вы же все про людей знаете!


- Его приговорили, - смаргивая слезы, выдохнула Инга.
- Кто приговорил? - испугалась Ксения. – К чему?
- Его отправили на принудлечение.


- А че от тебя разит? – Ксения внюхалась. – Ты че, пила вчера? Ну, ты даешь. Слушай, принудлечение - это где? – Ноздря собиралась тут же поднять на ноги пол-Москвы и вызволить Виктора из любого узилища.
- Его отправили в Семнадцатую областную. Это тюрьма для маньяков и серийных
убийц!
- Ни фига себе! С каких это щей? С него же сняли все обвинения!


Инга Никодимовна достала из сумочки платочек, высморкалась.
- Это я виновата…
- Что ты там натворила, клятва ты Гиппократа ходячая?!
«Врачиха» плакала. Ноздря огляделась.


- Так, не плачь на морозе, лицо распухнет! Пойдем, вон кафе какое-то!
Они зашли в кафе «Глициния», разделись в заваленном пальто и шубами маленьком гардеробчике и вошли в теплое, пахнущее едой заведение.
Очки на Инге мгновенно запотели, она сняла их  и стояла, близоруко щурясь.


Звякали ложки и вилки, гудел разноголосый гомон. Заказав два кофе, расфуфыренная шоу-дива, на которую косились из-за соседних столиков, потребовала от Инги подробного отчета. Александрушина махнула рукой на женскую конспирацию и честно рассказала про то, как ошиблась в отношениях с профессором Пасхавером, который из ревности  «закатал» Игоря в каталажку. Ксения в самых напряженных местах жевала рот изнутри. Охнула. Скривилась от боли. Вывернула наизнанку край щеки, показала нажеванный желвак, из которого сочилась кровь.



- Вот привычка дурацкая! Жую и жую. Грызу себя изнутри. Видишь, нажевала
гулю. Поесть нормально не могу, прикусываю, представляешь.
- Это типично для самоедов, - Инга Никодимовна отхлебнула давно уже остывший кофе.


- Слушай, - Ксения коротко хохотнула, - а ведь мы с тобой теперь молочные сестры. Инга не знала, плакать ей или смеяться. «Молочные сестры», не сговариваясь, чокнулись чашечками кофе, достали из сумочек сигареты, не очень приязненно  посмотрели друг на друга и закурили. За сигаретой Ксения задала несколько уточняющих вопросов, особенно ее интересовала роль Сергея Бодрова в похищении монеты.


- Да-а , - протянула она, - дела. Надо обязательно вытянуть Витю из вашей дурки, у него же все права на сребреник.
- Все к лучшему, ты знаешь, - сказал Инга, туша сигарету в пепельнице, - уж лучше ему посидеть в психушке, чем гонятся за этой монетой.


- Ничего себе к лучшему! С маньяками век коротать!
- Я ж тебе рассказывала! Эта монета дважды чуть его не убила!


Ксения задумалась.
- Слушай, пока я гоняла со сребреником в бардачке по Москве, вокруг меня людей просто выкашивало! Ты слышала про «Проклятие Ноздри»? Ты желтую прессу читаешь?


- Думаешь, у меня есть время?
- На, ознакомься! – Ксения вытащила из изумрудного блестящего мешка, висящего на спинке ее стула, кипу свернутых газет. Инга Никодимовна просмотрела заголовки. «Проклятие Ноздри» «Смерть продюсера», «Скандал в Камеди-клубе».


- Теперь я понимаю, - сказала Ноздря, - это не я была такая глазливая, это монета косила народ.


- Вот поэтому лучше, чтоб он посидел взаперти, подальше от погонь за древними артефактами, - Инга Никодимовна вернула газеты Ксении. - Прошу тебя, оставь его в покое! Ищи монету сама, делай что хочешь, а его не трогай!


- Да, а что я Бодрову скажу при радостной встрече? Я его знакомая, отдавай монету мне, так, да?
- Ксения, я и тебе не советую ввязываться в эту историю. Я ее даже коснуться боялась. Ты же не видела, каким он выходил из транса! Это был ужас!


- А что ты так упорно всех от этой монеты отодвигаешь, а? – подозрительно
сощурилась Ноздря. – Ты мне всю правду рассказала, только по-честному?
- Какой мне смысл врать?
- А мне кажется, ты что-то скрываешь! Может, ты нарочно закатала Витю в
психушку! Чтоб самой монетку обналичить! Ой! – Ксения схватилась за прикушенную щеку.


- Теперь ты понимаешь, откуда у тебя эта гуля и для чего она тебе?
- Ну, нажевала, случайно, и что?! Будем умные теории строить?
Инга промолчала.
- Ну, и на фига мне эта гуля? – повторила вопрос Ноздря.


- Ты ее прикусываешь, когда летишь по жизни, закусив удила. Вот это и есть твои удила. Они тебе напоминают, чтобы ты очнулась и подумала, что говоришь и что делаешь.


Ксения округлила глаза.
- Вау, какие мы умные! Ты кто там, кандидат наук, я слышала?
- Почти доктор.
- Серьезно?


- Только, наверно, никогда уже не защищусь.
- Почему?
- Пасхавер не даст.
- Мужики в ревности страшны, Отелло это доказал! Знаешь, в чем твоя ошибка,
умный кандидат неизвестно во что?


- В чем?
- Извини за прямоту, но ты кандидат в полные лохини.
- Это почему?


- Если бы ты была настоящим психиатром, ты бы поступила по-женски мудро. Ну, дала бы своему профессору пару раз, пусть мужик кончает. Когда они конченные, они добрые. И Витю бы выпустили, и диссертацию бы ты защитила, и были бы мы все в шоколаде. А так ты уперлась рогом, мы, мол, честные и правильные, презираем падших женщин и храним эту… как ее… девичью  честь. Кому она на фиг нужна, твоя честь? Вот и получила изжогу! Ну, и кому от этого стало легче? У кого похоронный марш играет?


Инга прислушалась – приглушенная музыка доносилась из ее сумочки. Она выставила эту мелодию на звонки с работы. Достала мобильный телефон, и похоронный марш прозвучал на все кафе - мрачно и тревожно.
Люди оглядывались.


Врач нажала на кнопку приема и приложила трубку к уху. Полное лицо ее вытянулось.
- Поняла… да… Где? В челюстно-лицевой?
- Что случилось? – спросила Ксения.
- Несчастье…

ЗАРУБИ СЕБЕ НА НОСУ! (продолжение)

- Друг, - отчаянно закричал Игорь в дикой надежде, что волшебная фраза отрезвит убийцу, - для чего ты пришел?
- Че ты сказал? – пригнулся Вырвинос. – Фильтруй базар! Какой я тебе друг, падла?!


Бандит попробовал большим пальцем заточенную ложку, покачал головой и с новой силой принялся шкрябать ею о стенку.


«Для чего Вырвинос пришел ко мне? Чему научить? Неужели тупо отомстить?
Я изуродовал его, теперь Вырвинос отомстит, потом получит обратку, и так бесконечно. Око за око, зуб за зуб, нос за нос. Это никогда не кончится. Должен найтись кто-то, кто прервет порочный круг, возьмет вину на себя, сам себя накажет за грехи, добровольно пойдет на крест».


С момента возвращения памяти он мучился чувством страшной вины за деяния Игоря, а теперь понял – он должен сам себя наказать. Искупить грехи! Пострадать! 
- Отдай монету, - приблизил страшное лицо с дырой вместо носа Вырвинос, - и я просто порежу тебе лицо, убивать не буду.
- Что? – не понял Игорь.
- Монета где?
- Какая?
- Не надо дурака включать! Где монета, ну!


Игорь понял, для чего ему была дана монета – откупиться от палача. Но ее украли! Он сказал об этом Вырвиносу.


В палату вошло трое больных. Они втянули воздух носами и скривились.
- Он в «вязке» уже третий час, - сказал Вовчик. Спросил Игоря. – Ты, что ли, обоссался?


- Позвал бы, мы б тебе утку дали, - буркнул Гена, - дышать нечем!
Вовчик и Гена взяли миски и ложки и вышли, а Прокопенко все ковырялся в своей тумбочке, миску он нашел, а ложки не было.


- Где ложка, блин… Никто не брал ложку?
Вырвинос спрятал ложку сзади за резинку пижамных штанов.
- Она у него, - сказал Игорь.
- Че? – Прокопенко поднял голову.
- Ложка твоя – у него! – крикнул Игорь, показывая подбородком на Вырвиноса. – Он меня убивает. Зови санитаров!


Прокопенко встал с корточек и растерянно посмотрел Игоря.
- Ты про кого говоришь?
- Вон же, стоит, тварь безносая!
- Где?
- Да вот! 


- Под кровать, сука! – прошипел Вырвинос. Заточенная алюминиевая ручка торчала из его кулака, как нож. Прокопенко неожиданно проворно с прибинтованной к боку рукой перепрыгнул через кровать и бросился к двери.


- Вот ты как, гад! – Вырвинос повернулся к привязанному врагу.
Игорь закричал от ужаса и отчаяния. Если бы он мог видеть себя со стороны, то поразился бы тому сходству, которое проступило в его вопящем лице с ликом Иуды, который он видел в подземелье Свияжского монастыря.

Вырвинос приближался, занеся самодельный нож.
- Дай! Я сам! – внезапно закричал Игорь. - Не бери греха на душу! Я за тебя все сам сделаю! Дай! Дай мне! – он ревел с такой силой в безносое  лицо бандита, что тот растерялся.


- Че ты сам? Че сам-то?
- Руку мне одну освободи!
- На фига?
- Не бери грех на себя, иначе это никогда не остановится! Я все сделаю сам за тебя! Накажу себя! Делай, что говорю!


И Питбуль-Вырвинос почему-то послушался. Пожимая плечами, он перерезал на правой руке больного веревку и отдал ему заточенную ложку.
- Я докажу тебя! Я покажу, как надо! Смотри! - Игорь завел руку далеко влево и сильно резанул себя по лицу острым краем ложки. – Доказал?! Доказал?! Ты этого хотел?! Так получай!
В лицо Вырвиноса била тонкая струя крови из разваленного надвое носа Игоря Ледовских.

НОЗДРЯ И АЛЕСКЕЙ МИКРОФОНОВ В РЕСТОРАНЕ «ГАРГАНТЮА»

На них обращали внимание. Еще бы – депутат Госдумы Алексей Микрофонов, чье лицо примелькалось публике на многочисленных телевизионных ток-шоу, и известная ведущая и певица Ксения Ноздрачова. В отличие от депутата, облаченного в темно-синий костюм и белоснежную сорочку под галстук, шоу-герл была сегодня в апельсиновой кофточке в крупный белый горошек, с капюшончиком.


На шее ее поблескивал тонкий золотой обруч, с которого свисал в ложбинку нежных грудок крупный сапфир, обрамленный в белое золото. В ушках ее качались большие кольца, а с них свисали нефритовые висюльки. Она вся поблескивала и мерцала – глазами, зубками и стразами по кромке капюшончика, сейчас спущенного на  нефертитиеву шейку.


- Я на тебя не могу смотреть без солнцезащитных очков, - сказал Алексей Венедиктович, - рак сетчатки обеспечен.
- Да, – Ксения надула в смехе губы, - я, как известно, неотразима.
- Ты что будешь? – спросил Микрофонов, листая богато оформленное меню в папке из крокодильей кожи.


- Я после шести не ем.
- Только закусываешь, ха-ха? Ну, съешь что-нибудь, ты и так худая. Возьми креветки королевские запеченные. Это диетическое.
- И бокал шардонэ.


Депутат сделал заказ. Официант разлил по бокалам минеральную воду «Перье» без газа и удалился.
- Не, Ксюш, ты вообще молодчинка! – сказал Микрофонов, рассматривая свою визави. - На ток-шоу классно держалась.


- Потела, краснела, но никто и не заметил, для того и загораем в «солярисах». Я на шоу вообще впадаю в транс, а что делать? Я женщина общественная, чуть не сказала  публичная.


- Да, ты что ни сделаешь, все тебе на пользу идет. Рейтинг только растет. И ты права. Миллионы молодых дур мечтают выйти замуж за олигарха, прутся в модели, а эта тема уже давно закончилась и ушла! Крупняки, олигархи, а я знаю, что говорю, теперь хотят жениться не просто на красивых телках с ногами от ушей. Мало иметь фигуру, нужно состояться как личность!


- Лешечка, какая ты умничка! Если бы у нас все депутаты были такими, как ты, Россия уже была бы впереди планеты всей.


- Люблю наглую лесть! – засмеялся депутат. Углы рта его, зажатого между
полными щеками, при улыбке опускались книзу. – Молодец, молодец, так и продолжай! Вот так и становятся супер-звездами, и не надо будет больше подрабатывать ротиком в джипах.


Лицо Ксении подурнело от досады.
- Леш, да хватит уже! Что ты в слухи веришь?
- А что, ничего не было?


Девушка нервно закурила.
- Кому, блин, какое дело, что я там делаю в джипах! Да елки, хватит уже!
- Не, а меня заводит, если хочешь знать, - замаслившимся взглядом оскользил всю ее обольстительную фигуру Микрофонов, - сразу студенческую молодость вспоминаю.


- Ле-ша! – кокетливо погрозила дымящейся сигаретой Ноздря. – А ты шалун! Ты
что, тоже по машинам в молодости блудодействовал?
- Тоже! – поймал ее на слове оживившийся Микрофонов, - значит, было! Не только по машинам, инда и по подъездам и подворотням. Сейчас не то. Гостиницы повсюду, а в наше время без штампа в паспорте тебя бы никуда с девушкой не поселили.


- Что, серьезно?
- Эх, ты, зелень юная!
Принесли блюда. Алексей Венедиктович поправил тяжелые очки и потер руки.
- Ох, сейчас поем не по-детски! Ох, и порубаю мяска!


Чокнулись, выпили - Ксения ледяного шардонэ, Микрофонов рюмку водки. Начали  есть, позвякивая вилками и ножами.
- Лешечка, мне нужна твоя помощь, - жуя запеченную креветку, сказала Ксения.


- Говори, - с полным ртом кивнул Микрофонов. - Я слуга народа, а ты, собственно говоря, и есть народ.
- Тогда я сделаю тебе нечто вроде депутатского наказа, ладно?
- Если бы ты сделала мне кое-что другое, я бы тоже не отказался!


- Депутатам Госдумы больше не наливать! – прыснула Ксения. Сделала печальное лицо. – Леша, одного моего хорошего знакомого заперли в психушку. А он здоровый, совершенно нормальный человек. Надо его выручить.


Микрофонов налил себе рюмку водки, чокнулся с запотевшим бокалом Ксении, выпил, отправил в рот лимон, а за ним и кусочек мяса, прищурил глаз от кислинки.
- Что за знакомый? 
- Ну, это тот парень, который был со мной в джипе, - призналась Ксения.
Алексей перестал жевать. Сглотнул.


- Вот те на! – сказал он. – Круто! Он же взял Андрея в заложники. И как его теперь выручить?
- Ну, его перемкнуло просто! Он память потерял, и решил, что ее стерли
спецслужбы. Вот и потребовал вернуть ему память. Его там арестовали, и отправили в Сербского на обследование. А я упросила Андрюшу забрать заявление из полиции. Все. Виктора должны были выпустить.


- И что?
- А в Сербского в него влюбилась врачиха, и они стали там «дружить организмами».
- Так.
- А во врачиху был влюблен заместитель директора Сербского, ты его видел на ток-шоу, седоватый такой, импозантный, с такой тут белой водолазкой под горло, на пастора похож.


- Пасхавер, что ли?
- Да.
- Я прекрасно знаю Александра Яковлевича. И что?
- А то, что этот профессор из ревности закатал Витю в областную психушку, где держат серийных убийц! Представляешь?


- Хо-хо-хо! Отрыжка репрессивной психиатрии! Ну, Яковлевич, ну Отелло! Вот бы никогда не подумал! Выходит, и профессорам не чужды страсти-мордасти. Ну! И что надо сделать?


- Надо, чтобы его дело пересмотрели. Он нормальный, я встречалась с этой
врачихой, она клянется, что Витя (к нему, кстати, там память вернулась, и он вообще-то Игорь, но это не важно), так вот, Витя - нормальный, а его засадили, представляешь?


Депутат испытующе смотрел на Ксению. Стекла очков-хамелеонов имели желтоватый отлив и придавали ему вид печеночного больного.
- А твой интерес в чем?
- Я помочь хочу человеку.
- У женщин один основной инстинкт - бабки.
- Ой, да ладно там типа!
- Говори начистоту, иначе я ничего не буду делать. Ну, не люблю я, когда меня используют втемную!


- А что, неужели я не могу чисто по-детски, трогательно среагировать на чужое горе?
Микрофонов улыбнулся своей перевернутой улыбкой.
- Ты не мать Тереза. Выкладывай подноготную своей кредитно-постельной истории, иначе я не буду тебе помогать. Ненавижу, когда меня держат за лоха и втирают мне всякую туфту! – на мгновение сквозь облик лунноликого добрячка прорезался жесткий  политик. Так после пожара из тела андроида проступил скелет стального терминатора. Ксении стало не по себе.


- Леша, - она сузила красиво подкрашенные глаза, - ты умеешь хранить тайну?
Микрофонов хлопнул по столу.
- Не, ну ты сейчас ведешь себя, как Дана Борисова! Говори начистоту! Выкладывай, я же вижу, тебя прямо прет. 
- Ну, пообещай, - надула и без того выпуклые губы Ксения, - что никому
не выдашь мою тайну.
- Ладно, клянусь, что твою девчуковую тайну я не выдам никому, даже под
пытками.


Ксения с таинственным видом наклонилась вперед – в декольтированной кофточке дышали загорелые грудки мелованной гладкости, а где-то там, в глубине, казалось, вот-вот – и ты разглядишь ее соски, вау!
- Леша, помнишь заваруху на вручении премии «Золотая голова Иуды», когда


Бодров сделал заявку на бабки, а ему не дали? Так вот, мой Витя – он и есть настоящий владелец сребреника! Внук того скульптора, что сделал Иуду!
Депутат помолчал, с интересом разглядывая свою прекрасную собеседницу.
- А сейчас стоп! Давай, посмотрим друга на друга и внезапно как заорем! Как в американских фильмах – а-а-а!


- Ты что! – Ксения оглянулась кругом на ужинающий под тихую музыку зал.
Микрофонов надулся смехом. Рот его при улыбке опять обтянулся углами книзу.
- А что, так же надо реагировать на такие сообщения? Орем? И! Раз-два-три!


Депутат распялил глаза в притворном ужасе и открыл рот, чтобы завопить, но оттуда не вырвалось ни звука, а обманутая Ксения только слабо пискнула и зашлась в приступе хохота.
- Ле-еша, какой ты клевый! Вот, блин, жалею, что ты уже женатый.
- Не шутишь?
- Серьезно! Ты просто супер!
- Смотри ведь, разведусь! Ох, смотри!
- Ну, ты кле-овый! – салфеткой промакивая между ресниц выступившие от смеха слезы, повторяла девушка. – Просто супер!


Депутат посерьезнел.
- Ладно, пора и к делу. Итак. Твой шизанутый нумизмат сидит в дурке с монетой стоимостью в лимон зелени? Так?
- Не совсем. Монету украл Бодров, но ему ничего не дадут! Деньги за нее дадут только настоящему хозяину – Виктору! Понимаешь? Если мы ему поможем, вытянем из больницы, мы в доле.


Микрофонов деловито  шмыгнул носом.
- Мне – половина.
У Ксении вытянулось лицо.
- Почему? Нас же трое! Ты, я и Витя. Всем по триста тридцать тысяч, по-честному.


- Рыба моя, - скривился депутат, - без меня ты никогда не вытащишь своего «Витю» из пруда! Это, во-первых. А во-вторых, на кону стоит лям зелени. Да только мы к  нему приблизимся, вокруг столько стервятников закружит! Это серьезная операция фронтового масштаба. Не устраивают мои условия, занимайся монетой сама.


Ксения оглянулась на зал.
- Леша, ну в этих вопросах я непродвинутая совершенно. Я, положим, согласна, но я же не знаю, как к этому отнесется Виктор. Он же еще ничего не знает.
- Ну, так поставим его перед фактом. Сейчас главное – наша с тобой договоренность.
- Хорошо, - скрепя сердце, сказала Ксения. - Я согласна.


- Окей, договорились. – Алексей Венедиктович одобрительно посмотрел на девушку поверх линз-хамелеонов. – Если честно, после скандала в «Камеди» я не хотел с тобой водиться. Но сейчас не жалею. Ты все правильно делаешь. Скандаль дальше! Я с тобой! - он подмигнул. – Завтра же начинаем операцию по вызволению твоего парня из психушки. Ну и как его фамилия?


- Я не знаю, - растерянно призналась Ксения.
- Не, ну ты точно Дана Борисова! Пойди туда, не знаю куда, найди того, не знаю кого. Как его фамилия, быстро мне!
- Сейчас! – Ксения набрала телефон Инги Александрушиной.

***

В палату вломились, раздались крики.
Невыносимо пекла переносица, над лицом бил фонтанчик крови, брызгал в глаза, кровь заливалась через носоглотку в горло, Игорь кашлял кровью.


Гневный бас санитара Семенова перекрыл все крики:
- Какая сволочь его развязала! Он же опасен в первую очередь для себя!
- Полотенце… давай! Зажми ему кровь!
- Зажал уже… не толкай…
- Да не так…
- Так он задохнется…
- Что случилось? –  мелькнуло лицо дежурного врача Татьяны Власенковой. - Что с ним?! Откройте!


От лица Игоря отняли залитое кровью полотенце, врачиха поморщилась.
- Кто это сделал?
- Сам, говорят.
- Сам он, сам! – голоса сокамерников.
Опять голос Семенова:
- Да как он мог «вязку» порвать, это невозможно! Кто-то из этих дебилов и отвязал.


- Он три часа был в «вязке», а можно только два, - сказал Вовчик.
- Ты что, ли, падаль, его развязала?!
- Не я, - открещивался перепуганный Вовчик.
- Нет, а кто его привязал? – голос Власенковой перешел в резкий визг. – Кто-о?!


Грубый бас Семенова.
- Ну, мы привязали. А что было делать? Он же буянил. Вот кто развязал, это вопрос! Признавайтесь, дебилы!
- Никто. Сам он.


Игорь оторвал от лица полотенце, прижатое чье-то рукой, пробулькал, выдувая кровавые пузыри над лицом. – Сам я.
Кровь через носоглотку попадает в дыхательные пути, он заходится в приступе кашля, кровотечение делается напряженным, как струя из водяного пистолета.


Голос врачихи – перепуганный.
- Голову набок ему положите, чтоб не задохнулся. Каталку! Быстро в
операционную! Зажмите рану!
- Да как зажать-то, задохнется!
- Боже! – женщина-врач смотрит в окровавленное лицо с отвращением. Урод,
мелькает в голове, урод навеки. Игорь взметается с кровати, обдает всех струей крови, его прижимают, лицо закрывают вафельным полотенцем, он бьется, вопит.

Горячим укусом в руку входит игла…
- Два кубика для начала, потом посмотрим…
- Ща стихнет…
- Связать бы, а то опять взбрыкнет…
- Все уже…
- Каталку! Каталку сюда!
Громыхает грузовой лифт. В голове мутится, боль отпускает, страхи уходят, глаза закатываются, наваливается красное душное беспамятство.