Водохлёб

Внутри каждого из нас
живет чудовище, которое
мечтает вырваться на свободу.



Витя проснулся от кошмара – одного единственного кошмара, повторяющегося вот уже шесть лет. Он помнил как сейчас тот злополучный вечер, когда, нарушив запрет родителей, самовольно отправился на озеро. Оно манило его, играло переливами дробящихся о берега крутых волн, нежно шептало, как бы приглашая освежиться в конце жаркого дня и сбросить пласт дневной усталости, растворившись в прохладном, глубоком океане наслаждения. Витя почувствовал тяжесть на правой лодыжке, точно все произошло лишь вчера. Воспоминания неприятно закопошились, его вновь тянуло вниз бездонного черного омута, а «нечто» оплетало его ногу, сжимая в крепких тисках неизвестности. Мальчишка откинул одеяло – шрам так и остался, а он так и не смог признаться в случившемся родителям, а теперь уже поздно – их больше нет.

Рука, как обычно, потянулась к пластиковой бутылке с водой… жадные,  ненасытные глотки – и бутылка опустела, но эта не беда – на полу еще дюжина таких же, ждущих, когда хозяину снова захочется пить, а это произойдет очень скоро. После того случая на озере и появилась эта странная страсть к воде – невыносимая жажда, заставляющая иссыхать все нутро и заглушающая любые сигналы, кроме одного – стремления поскорее насытить организм благословенной жидкостью.

Воспоминания не давали покоя: за огромную сумку с пятилитровой бадьей, которую он всегда носил с собой, чтобы выпить в течение учебного дня, сверстники дали ему прозвище – Водохлёб. Он не обижался, ему, в общем-то, не было дела до сплетен и шуток, он совсем растерял друзей из-за своей жажды, а потом произошла страшная трагедия.

Виктор сжался в комок, вспомнив ужаснейший приступ жажды, под влиянием которого он, сын, до дна иссушил своего отца, и до сих пор не мог понять, как это произошло. Он, словно губка, стал впитывать влагу живого человеческого тела, лишь прикоснувшись к нему, и поглощать воду из каждой поры до тех пор, пока обезвоженная оболочка не рухнула на пол, уродливо сжавшись в темном углу. На странный шум прибежала мать, и это стало ее роковой ошибкой. Тогда Вите было десять, и он не понял, что стал убийцей своих родителей, теперь же он убивал таким способом уличных бродяг, которых никто не станет искать, и хотя каждый раз перед глазами всплывали исковерканные лица мамы и папы, Водохлёб не мог остановиться – жажда требовала все больше и больше живительной влаги.

Витя не мог больше лежать – изнутри сосало преддверие мучительного приступа жажды, в такие моменты он представлял, как выпивает целое море, хотя уже шесть лет не купался в чём-либо, крупнее ванны – детский страх запретного озера крепко вцепился в него острыми зубами страшных воспоминаний…

Словно сами по себе ватные ноги потащили его в комнату с серыми кафельными стенами. Ванна всегда была наполнена доверху, она могла понадобиться в любой миг, а когда воды не было, Водохлёб искал влагу за пределами дома – кровавую влагу для своей ненасытной подружки. Поначалу его выворачивало от одной только мысли, но внутри него будто пряталось другое существо, и, когда оно оживало, то Витя не помнил себя. Лишь после содеянного он понимал, как жажда вновь воспользовалась его слабоволием, его желанием заглушить боль и слабость. Он столько раз говорил себе «нет» и даже хотел податься в больницу: «Меня обязательно вылечат», – думал он, – но каждый раз, всматриваясь в зеркало, видел, как жажда смеется в его лице, как злорадно гримасничает, коверкая его черты, точно он уже целиком принадлежит ей. И не мог сопротивляться долго, живительные соки человеческих тел были подобны целебным экстрактам, они насыщали его силой и бодростью, успокаивали мозг, дарили чувство уверенности и полноценности, без них он был мертв, как засохшее дерево. «Это только, чтобы выжить», – так Витя успокаивал себя, содрогаясь от одной мысли, что без воды он может умереть. Мысль о смерти перекрывала все: и отвращение, и законы морали, и голос его совести, дано уже проглоченный растянувшейся глоткой «жажды».

…Пролежав в воде несколько часов, Водохлёб, не вытираясь, направился в свою спальню, давно превратившуюся в сырую кладовку, обжитую запахом сырости и грибковой плесени. Сколько раз тетка ругала его из-за этого, грозясь сдать в интернат, но ничего не менялось – Водохлёб медленно полз из ванны, оставляя позади скользкие следы и лужи, ложился в постель до тех пор, пока жажда не высасывала всю влагу и не иссушала разгоряченное тело. Тогда он усиленно пил, пока пол не захламлялся пустыми емкостями. Тетке странная диета подростка была по душе – она не любила готовить, а племянник только пил и почти ничего не ел, ну если что-то очень сочное. Таким образом, его содержание обходилось недорого. Правда, случались моменты, когда его «воспитательница» что-то подозревала, например, когда Виктор возвращался под утро, и все его тело импульсивно тряслось, точно под воздействием тока, а вылезающие из орбит глаза походили на две бесцветные стекляшки от хрустальной люстры.

Он давно забросил школу, редко выходил на улицу днём – тогда, под слепящим солнцем жажда ощущалась куда острее, да и «пить» очередную жертву посреди дня было слишком опасно. А когда сгущались сумерки и тени скрывали его тощую невзрачную фигуру, он выходил на охоту, думая лишь об одном – как бы поскорее заглушить свое желание, которое со временем стало походить на сильный наркотик: чем больше он пил, тем больше ему хотелось…

2

Этот вечер был дивный – пасмурный, слякотный, затхлый – как раз для него. На окраине городской свалки он приметил лежащего бомжа: от него несло убойным перегаром и вонью немытого тела. Виктор застыл в отвращении – теперь, когда жажда стала куда сознательнее, ему было противно «пить» нечистую грубую плоть бездомных.  С этого дня он стал более разборчив, однако сегодняшний вечер обещал ему огромнейший облом. В парке приглянувшаяся куколка с довольно аппетитными округлостями оказалась не одна. Короткого взгляда на бритоголового отморозка, сопровождающего ее, было достаточно, чтобы понять: этот парень настоящий костолом, и оприходует Так, что больше не будешь чувствовать ни жажды, ни чего-либо другого. Как назло, в этот вечер на улицах горели все фонари, да и люди скапливались маленькими «стадами», словно чуя позади опасного хищника.


…Виктор вернулся домой ни с чем. Как обычно направился в ванну: обессиленный, изможденный и сгорающий от жажды. От мучений, выворачивающих внутренности, точно нечто пожирало его изнутри, его сжимало в кольцо исступленного страха. Во всем теле ощущалась ТАКАЯ сухость, что казалось, если он сейчас же не погрузится в воду, то от него самого останется лишь небольшая кровавая лужица медленно испаряющегося человеческого мусора.

Водохлёб вздрогнул от удивления и гнева: его ванна, его спасательная шлюпка! – была занята! Какой-то мужик с противной лоснящейся мордой, нагло разбросав ноги, лежал в приготовленной для него воде, и при этом еще и курил!

– Витёк, подожди немного, пока дядя Эдик помоется! – в ванную, шаркая безразмерными тапками, вошла тётка. Она уже плохо ворочала языком, от нее несло водкой и тошнотворной сладостью. – Хороший мальчик… – она машинально потрепала племянника по обросшим волосам и, похотливо подмигнув дяде Эдику, направилась в спальню.

Внутри Виктора закипала кровь – он умирал от жажды, а какой-то старый козел занял его ванну! Вспенившиеся пузыри между ног нежелательного гостя и неприятные звуки, баламутившие воду, привели в бешенство:

– Что ты делаешь?!
Но тёткин сожитель лишь язвительно оскалился, выпустив в лицо подростку клубы сигаретного дыма:

– Ничё, недоносок, обойдешься сегодня без «вечернего туалета», – маслянисто-бурые глаза вцепились в фигуру парня. – Ну чего вылупился? Или ты у нас девочка? Так я с удовольствием проверю это. Может быть, прямо сейчас, детка? – смачный плевок приземлился на ботинки Виктора.

Это было последней каплей, вернее первой каплей во имя Великой Жажды. Он бросил обмякшее тело ей на растерзание и на забаву. Напрасно мокрые пальцы цеплялись за скользкие борта ванны, напрасно разинутый рот глотал воздух, Водохлёб пил в запой, быстро и беспощадно. «Выжав» жирную тушку дяди Эдика, он оставил ее держаться на мутной поверхности воды, словно резиновую утку.

…Но жажда требовала еще и еще, Водохлёб направился в спальню, где, убитая хмелем, посапывала тётушка. С ней он справился еще проще – тело почти не сопротивлялось, точно ему было все равно, что с ним собираются сделать.

Виктор понимал – теперь ему нужно бежать. Он порылся в тёткином шкафу и нашел кошелек – поганых пять штук – не густо, но на электричку хватит, еще останется на приличный запас питьевой воды.

3

На рассвете дверь ненавистного дома закрылась для него навсегда, но что сможет остановить жажду? Ведь нельзя вечно переезжать из города в город, убегая от самого себя. Под мерный стук железнодорожного состава Виктор всё больше воодушевлялся этой идеей: он вдруг осознал, что бежать от своих кошмаров просто бессмысленно. Кошмары не пытались напугать его – они пытались подсказать ему верный шаг, этот шаг казался очевидным – Водохлёб возвращался домой…

Опустошив все бутылки, изнывающий от жажды, почти полностью обезвоженный, он добрался до спасительной воды. В лунной подсветке дикое озеро, безлюдное и черное, завораживало своей тайной, а мальчишка напоминал скелет, обтянутый меловой, почти прозрачной кожей, сквозь которую слабо пульсировали многочисленные паутины вен. Не раздеваясь, он медленно поплёлся к мерцающей воде, она ласково облизала его уставшие ноги, поднялась до колен… бёдер, нежно обхватила за талию и плечи. Водохлёб затрясся всем телом – воспоминания захватили его сознание, воскрешая роковой вечер, перевернувший всю его жизнь. Он почувствовал себя таким невесомым и незначительным, что быстрое течение понесло его на самую середину озера, где лунные блики нервно плясали на острых волнах тёмного омута, завораживая и притягивая одновременно.

Затем ощущение лёгкости переросло в нечто большее. Измученное тело стало оживать, впитывая все больше и больше воды, как пересохшая, потрескавшаяся от засухи земля. Вокруг пловца образовалась воронка, а волны гудели все сильней и сильнее, но в них было такое умиротворение, что он с наслаждением закрыл глаза, погружаясь в пленительную мирру свежего аромата. Он удалялся все дальше, сливаясь с бездной мрака и тишины, пока ледяная хватка не парализовала его правую лодыжку…

Его тянуло на самое дно – во мрак водяной пучины, где жажда растворялась в океане чудотворных капель жизни, где его оживший страх, спрятанный в нём самом, был всего лишь шагом на пути исцеления и покоя. Тьма сгустилась, когда лунная тень запуталась среди угольно-черных облаков, а поверхность взволнованного озера медленно расправилась, как гладильная доска.

4

На следующий день на диком пляже был жуткий переполох – отдыхающие обнаружили тело юноши, мерно покачивающееся на волнах. Когда утопленника вытащили на берег, кто-то из местных узнал его.

– О! Так это ж, Водохлёб! – воскликнул бывший одноклассник.

Он долго и потрясённо вглядывался в мраморное лицо покойника – уродливо распухшее, обрамленное сеточкой венозных узоров, но – радостное. Странная улыбка, затаившаяся в уголках посиневших губ, играла, как волны на озере, когда тени высоких ивовых зарослей касались мёртвого лица. Подростка передёрнуло от этого зрелища, и он поспешил уйти, хотя перед глазами ещё долго стояло мёртвое, но дико счастливое лицо Водохлёба.