Художник и Муза

Жил был Художник один.
Ни домика, ни холстов не имел, зато имел дурацкий характер, долги, самого преданного друга -  морскую свинку Геннадия. А ещё -  много проблем. Все его проблемы росли из одного места и звались просто — женщины.
И вот как-то раз, сидел себе Художник дома, чесал репу, в смысле, чего бы ещё такого прекрасного сотворить, как вдруг у него зазвонил телефон.
-Чего надо? - рявкнул Художник, думая, что это звонит очередная проблема, довыяснить.
-Художник? - деловито поинтересовался женский голос на другом конце трубки.
-Типа того. - неприветливо сказал Художник.
-С Парнаса беспокоят. - обрадовали его.
-Не интересуюсь. - отрезал Художник, решив, что звонят ему из очередной фирмы,  с целью втюхать залежалый товар.
-Твои проблемы. - ответили с Парнаса. - Короче, Художник, тут тебе в награду за ****острадания Муза положена.
-Каааавоооо?! - заорал Художник.
-Муза, идиот. - вежливо пояснили ему. - Только извини, полноценные Музы и Грации у нас  сейчас все в разгоне, так что шлём пока музу-практикантку.
-Нахрена козе баян? - спросил Художник. - Нахрена мне ваша Муза?
-Тебе же сказали — это теперь твои проблемы. - терпеливо объяснили с Парнаса. - Так что встречай. Рейс Геликон — Копенгаген, с пересадкой, Копенгаген-Твои Творческие ****я.
Художник набрал в грудь воздуха и открыл рот, чтобы послать весь Парнас, Геликон, Копенгаген, муз и граций Пегасу в жопу, но на другом конце предусмотрительно бросили трубку.
Художник тяжело вздохнул, нехорошо подумал о Парнасской канцелярии, а поскольку делать ему было всё равно нечего (в тот момент он находился в некотором творческом кризисе), поехал в аэропорт, встречать посланную ему Музу.
Самолёт Копенгаген-Творческие ****я прибыл по расписанию, но Муза задерживалась. Художник нервничал. Из дверей зала прибытий валили довольные пассажиры. Муза не появлялась. И лишь в тот момент, когда Художник решил уже на всё плюнуть и по-тихому смотаться, дверь распахнулась и в его, и без того сложную жизнь, шагнула Муза с рюкзаком за плечами.
Муза оказалась блондинкой и уже одно это настораживало. У Музы-блондинки имелась роскошная, персиковых форм попа, парочка привлекательных сисек, которые по определению художника «сами в руки просились» и всё это давало надежду, что от Музы,  в перспективе, будет хоть какая-то польза. Одета Муза оказалась в жёлтую, оттенка «вырви глаз» маечку и драные на коленках джинсы.  Коленки в прорехи выглядывали самые очаровательные. Смотрела Муза по сторонам нагло, что напрочь убивало очарование от коленок.
-Ну, ты! - крикнул озирающейся Музе Художник. - Как там тебя? Муза. Я тут...
Муза шагнула к нему нехорошо прищурившись.
-Нет, ну мне говорили, что ты дебил, но чтоб настолько. - вместо «здрасьте» выдала Муза.
-Сама коза. - растерялся Художник. - Ты чего так долго?
-Меня собачкой нюхали. - поделилась интимными переживаниями Муза. - Дурная какая-то у них собачка, из трёх косяков унюхала только один. Пришлось с ней поделиться. За что ей только деньги платят?..
-Чтооооооо! -  завопил Художник.
-Полный дебил, к тому же полуглухой. - сокрушённо покачала Муза головой.
И принялась громко, помогая себе жестами, объяснять:
-Мы. С пограничной собачкой. Раскумарили. Мой косяк. Но ещё два осталось. Хотя тебя это вряд ли спасёт. Андестенд?
Андестенд не только Художник, но и половина аэропорта. Особенно заинтересовались откровениями Музы в том конце, где обитала полиция.
-Дура, блин! - зашипел на неё художник. - Ты ещё по аэропортовской трансляции объяви, что склонила к пороку таможенную собачку.
-Да легко! - весело ответила Муза. - Где тут у вас трансляция?
Художник схватил пристукнутую Музу за руку и торопливо потащил её к выходу. Муза не сопротивлялась. Дала себя запихнуть в машину, только озиралась с интересом.
-Фу, чудом ушли. - выдохнул Художник, на пятой скорости вылетая с аэропортовской стоянки.
-Какой-то ты нервный. - весело поделилась наблюдениями Муза.
 И захохотала так, что Художник невольно поёжился
-И откуда ты только на мою голову взялась. - с горечью сказал он.
-Сам виноват. - злорадно ответила Муза и полезла в рюкзак.
-Ты что там ищешь? - встревожился Художник. - Если косяк, то сразу говорю — пришибу.
-Какая-то ты целка, а не современный художник. - засунув голову в рюкзак, и активно шурудя в нём левой рукой, снедовольничала Муза. - Не косяк. Тут подарок тебе был. Где же он? Не найду никак... А! Вот! Держи!
И с этими словами Муза извлекла из рюкзака оленьи рога и торжественно ткнула ими Художника в бок.
-Это ещё что за ***ня?! - завопил художник.
-Я бы попросила! - возмутилась Муза. - И потом, это не ***ня, а хуёвина. Попрошу учесть разницу.
-Так на *** мне эта хуёвая хуёвина?! - продолжал орать Художник.
-Для красоты. - серьёзно ответила Музы, примеряя рога на макушку Художника. - И как символ твоей творческой удачи. Особенно у баб-с.
И загоготала по новой.
Художник гневно отпихнул руку с рогами.
-Благородный олень. - с невозможно серьёзной миной, заявила Муза. - Вид развесистых рогоносцев.
Художник прошипел что-то неразборчивое.
-Ой, как страшно! - фальшиво испугалась Муза. - Ой, дяденька-муфлон, не бодай меня своими рогами.
-Слушай ты, Муза. - выдавил из себя Художник. - Куда тебя везти?
-К тебе, дорогуша. - сказала Муза и лихо махнула рогами.
Художник только застонал. Этого-то он и опасался.

Дома Художника и Музу с рюкзаком, встретил суровый бело-рыжий морской свин Геннадий.
-Вот, Геннадий. - смущённо представил гостью Художник. - Это Муза. Она у нас поживёт. Временно.
«Опять!» - укоризненно отсемафорил взглядом Геннадий.
-Да она не это... не того. - заоправдывался Художник.
«По сиськам — очень даже того» - мысленно осудил распущенность Художника Геннадий. - «Взял моду — проституток домой таскать».
Муза вмешалась совершенно некстати.
-Ой какая миленькая маленькая толстая бесхвостая крыска! - завопила она восторженно, сбрасывая с плеч рюкзак и подхватывая Геннадия на руки.
«Караул!» - мысленно завопил Геннадий.
-Не трогай моего Геннадия. - рванул на выручку Художник.
-Ах, как трогательно! - Муза прижала барахтавшегося свина к груди. - «Моего Геннадия»... Вы что с ним, стало быть - любите друг друга?
«Развратница!» - откуда-то из района сисек стрекотнул Геннадий.
-Отпусти моего друга! - рявкнул Художник. - Немедля!
Муза чарующе улыбнулась Художнику, подняла свина  и нежно чмокнула его в нос.
«Ой!» - только и сказал блаженно обмякший Геннадий.
-Ладно, где тут у вас ванная комната? - передавая полуобморочного Геннадия хозяину, поинтересовалась Муза. - А то я устала с дороги и вообще, спать хочу.

Неизвестно, как для Геннадия, но для художника ночь оказалась полубессонной. Во-первых, наглая муза согнала его с единственного дивана. Во-вторых, на надувном матрасе спать оказалось непривычно. В третьих, перед сном Муза облачилась в сексуальную, как бы майку. Так что художник смог задремать только под утро.
А когда проснулся, то почти перед самым лицом увидел прекрасную женскую ножку. И поступил так, как должен был поступить любой художник в его ситуации, протянул руку, нежно обхватил ножку рукой и прижался губами к подъёму стопы.
Расплата последовала немедленно.
Художник коротко взвыл, упал обратно на матрас и схватился за нос. Всё-таки, когда тебя лупят пяткой по носу, это больно. Сверху с дивана свесились Муза и Геннадий. Муза смотрела заинтересовано, морской свин — укоризненно.
-А чё она дерётся?! - гнусаво сообщил Художник свину. - Я без задней мысли. Просто восхищался.
-Это ты на комплимент или на скандал нарываешься? - с высоты дивана полюбопытствовала Муза.
-Проходимка какая-то, а не Муза. - нос опух и болел
Ни Муза, ни изменщицкий свин сочувствия не проявили. Муза затребовала кофе и завтрак, а отбившийся от рук свин - три листика салата и поместить его обратно к Музе на сиськи. Желания Художника, выраженное гнусавым: «Да не пошли бы вы...» в расчёт никто не принял.
Затем Муза пила кофе, манерно держа чашку. Пила и попутно критиковала. Всё, что видела — Художника, который озабоченно ощупывал нос, сваренный для неё кофе, безобразника Геннадия, который слопав салат, закайфовал и пытался самовольно залезть к Музе на плечо.
Откушав кофею, Муза удволенно вздохнула и кротко спросила у Художника:
-Ну, какая у нас культурная программа?
-Знаешь что, дорогая.  - Ядовито ответил художник. - Программа у нас такая, ты сейчас выкуришь второй косяк и рванёшь обратно.
Муза подпёрла пальцем висок и демонстративно задумалась. Затем вздохнула и сообщила результат раздумий Художнику:
-Знаешь что, дорогой, у меня есть предложение получше, хоть ты такого и не заслужил. На Парнасе решили отправить тебя в творческую командировку...
-В Париж! - бурно обрадовался художник.
-В Гвинею-Бисау. - спустила его на землю Муза.
-Да что я там не видел?! - возмутился художник.
-А в Париже чего не видел? - парировала Муза.
-В Париже — ничего. - не сдавался Художник.
-Так и в Гвинее — тоже ничего. - пожала плечами Муза.
«Не хочу я ни в какую Гвинею» - вмешался в перепалку Геннадий.
-А про тебя вообще речи не было. - возмутилась Муза.
-Я без него никуда не поеду. - Художник положил конец спору.
Муза помолчала какое-то время, делая вид, что она возмущена.
-Ладно, поедем в куда поближе. - наконец смилостивилась она. – Ближняя Европа тебя устроит?
-Если без тебя, то — да. – ответил художник, пытаясь сообразить, насколько Ближняя Европа – Париж.
-Сейчас тебе. - отпарировала Муза. - Мне за тобой велено приглядывать. Так что даже не мечтай.
Художник тихо вздохнул. Похоже, большого выбора у него не оставалось. 

В аэропорту Муза протащила ликующего Геннадия в собственном декольте. Художник, правда, предлагал для переноски свой карман, но от кармана Геннадий гневно отказался. На входе в таможенную зону, стояли три строгих таможенника с собаками.
-Смотри, какие хорошенькие. – доверительно шепнула Муза в декольте.
Правда, не уточнила, кого это она имеет в виду, двуногих или четвероногих. Геннадий на секунду высунулся, оценил и немедля спрятался обратно. Собак он не любил. Таможенников тоже
-Эй ты, Муза! – внезапно забеспокоился художник. – А ты оставшиеся два косяка выложила?
-Да вот ещё! – возмутилась Муза. – Чего это я их буду выкладывать, если у меня тут собачка знакомая! Вон она, кстати. Вот та вот, помесь волкодава с экскаватором.
«Помесь волкодава с экскаватором» знакомство подтвердила, едва заметила шальную Музу. Принялась яростно и неистово махать хвостом, лаять и вставать на задние лапы. Остальные собачки, хотя и не были лично знакомы с Музой – подхватили. Вероятно, первая  собачка успела рассказать им, как хорошо и с пользой можно проводить время в компании Муз.
Злые дядьки таможенники отчего-то решили, что так активно собачки реагируют на Художника. Уж больно вид у него был… подходяще-растаманский. Поэтому в один секунд, Художник оказался схвачен и утащен в помещение для досмотра. Муза зачем-то увязалась следом. Нашептала что-то знакомой собачке, а собачка передала своему таможеннику и Музе разрешили остаться.
В помещении Художника раздели до трусов, а потом и трусы стащили, бесстыдники. Естественно, ничего не нашли и очень озадачились. Ещё раз обнюхали голого Художника своими собачками. И вещи его обнюхали. И трусы в синюю ромашку. И даже носки. Помесь волкодава с экскаватором напоследок презрительно чихнула на вещи и для порядка обгавкала самого Художника. Из ревности, очевидно.
И тут весело хихикающая Муза решилась вступиться за своего подопечного.
-Ой, дяденьки и таможенные собаки, отпустите его. – заголосила она. – Он умственно отсталый, одарённый ребёнок, летит на излечение, а я его сопровождаю. А него всегда так собачки реагируют, не убивайте его за это, он просто псих ненормальный, а так ничего, даже добрый...
-Да! – обрадовались дяденьки-таможенники. – А мы-то думаем, чего такое. Ладно, отпустим твоего умом убогого. Одевайся, слышь ты, псих, а то счас собачкой покусаем.
Уязвлённый до глубины души Художник принялся одеваться. Муза, тем временем, делилась с таможенниками секретами ухода за умственно отсталыми, но одарёнными художниками. Художник шипел про себя что-то неразборчивое, дяденьки-таможенники охали и просили у Музы телефончик. Муза, в конце концов, к просьбам снизошла и одарила их платным телефоном фонда «Спасём озёрных креветок». Просила звонить в любое время дня и ночи, и почаще. После схватила Художника за руку и поволокла его на выход из комнаты.
-Вот, дурачок, а ты боялся. – довольно сказала она Художнику. – Я же тебе говорила, что всё устрою и никто Геннадия не заметит.
У Художника заклокотало в горле. Он гневно вырвал руку.
-Иди ка ты! – крикнул он, и резко развернулся, готовясь рвануть к выходу.
У выхода стояла помесь волкодава с экскаватором. Помесь волкодава с экскаватором умильно глядела на Художника, приветливо помахивала хвостом и облизывалась многообещающе. И таможенник собачкин значительно покачивал наручники на указательном пальце.
-Ну знаете ли! – прошипел Художник.
-Не обижайся, - когда хотела, Муза могла смотреть не ехидно, а очень ласково.
Свет этих карих глаз глянул в душу, согрел, прогнал обиду на Музу-хулиганку.
-Дура ты, какая-то, а не Муза. – только и смог выдавить Художник.
Оставшееся время до посадки Художник мрачно молчал, и вообще, сидел, отвернувшись от Музы. Музу это не расстроило. Она на закидоны Художника вообще не обратила никакого внимания, периодически пихала его в бок и громким шёпотом сообщала всякие интересные подробности из жизни окружающих пассажиров.
Наконец объявили посадку. Художник рванул вперёд, стараясь оторваться  от хулиганящей Музы. Но не удалось. На полпути, Музу догнала его, цепко схватила за руку и на весь аэропорт рявкнула:
-Стоять, гражданин! Вы забыли свои рога и меня в придачу.
На них немедля стали оглядываться и хихикать.
Художник на миг закрыл глаза и попытался вспомнить, что же такого ужасного он совершил в этой или прошлой жизни, что ему досталось в наказание вот это. Кареглазое, с персиковой попой, прекрасными сиськами, красивыми коленками, сексуальное, но не дающее, ехидное и шкодливое.
-Не будешь от меня убегать, стану вести себя потише. – принялась шантажировать его Муза. – Честно.
Посмотрела открытым взором и ресницами похлопала для правдоподобия.
-Я не убегаю. – процедил сквозь зубы Художник. – Я спасаюсь.
-А ты не спасайся, - нежно сказала Муза. – Я же с тобой, значит спасаться не от чего. Я тебя берегу.
И для пущего эффекта, прижалась к Художнику грудью. Естественно, тот растаял. Из декольте донёсся протестующий вопль Геннадия. Ему такие нежности совсем не понравились.
В самолёте Муза пропустила Художника к окошку. Сама села рядом, и как примерная девочка, положила руки на коленки.
Самолёт разбежался по полосе, мягко толкнулся от земли и взмыл.
-Ой! – Сказали одновременно Геннадий и Художник.
-Ты что, летать боишься?! – немедля ожила Муза.
-Нет! – гневно воскликнул Художник.
-Да. – стрекотнул Геннадий и спрятался в декольте.
В полёте Художник смотрел в иллюминатор. Внизу плыла разноцветная земля. И если долго смотреть на неё, не отрываясь, то легко можно было представить, что паришь в вышине сам.
Потом Муза вздохнула и прижалась лицом к плечу Художника. Но то, увлечённый, пестрой картиной внизу, так и смотрел зачаровано и не обратил внимания на случайную ласку.
Потом стюардессы принялись кормить народ иностранными бутербродами типа сандвич. Художник сосредоточенно извлёк из своего обрезки салата и, пользуясь тем, что руки у Музы заняты распаковкой, наскоро засунул листики салата ей в декольте.
Муза поперхнулась возмущённо. Из декольте немедля вынырнул довольный Геннадий и присмотрелся к сандвичу Музы, не зажилила ли та свой салат.
-Нахал! – возмутилась Муза. – Бесстыжий наглец!
Последнее относилось к Геннадию, который  зубами пытался утянуть листик салата из её сандвича.
-Так тебе и надо. – улыбнулся довольный Художник.
-Хм! – гордо хмыкнула Муза.
Через час самолёт приземлился. Ещё через сорок минут Художник и Муза затаскивали вещи в двухместный номер. Первое, что они увидели, переступив порог – толстую серую мышь, меланхолично дожёвывавшую телефонный провод.
-Мышиииииииии! – завизжала Муза, что есть сил, и одним движением запрыгнула на шкаф.
-Где?! – оживлённый Геннадий высунулся из декольте, огляделся с высоты шкафа и увидев искомое, застрекотал приветливо. – Привет, деффчонки!
Мышь с телефонным проводом сыто икнула и пискнула что-то в сторону шкафа. Из-под шкафа выкатились ещё с пяток мышей и начали оглядываться.
-Мы здесь! – завопил со шкафа Геннадий. И приказал Музе. – А ну, спускайся! Я хочу с ними познакомиться!
-Ловиии их! – верещала Муза. – Немедля, а то я здесь не останусь.
-Да, лови их, лови, только нежно! – поддерживал со шкафа Геннадий. – И собирай в коробочку. Я намерен устроить вечеринку в честь моего прибытия.
Полчаса, чертыхаясь, Художник гонялся за мышами. Мыши убегали, но как-то кокетливо. Со шкафа улюлюкал довольный Геннадий и периодически бодро визжала Муза. В конце концов, пятерых «деффчонок», Художник загнал в коробку. Шестая, с телефонным проводом куда-то сгинула.
Муза согласилась слезть со шкафа только после долгих уговоров. Молча засунула в коробку с мышами разволновавшегося Геннадия, и также молча отправилась с Художником на прогулку.
-Мне деньги надо поменять. – неприветливо сообщила она Художнику.
-А у тебя какие? – заинтересовался Художник. – Вот уж не думал, что у вас на Парнасе вообще есть деньги.
-Да какие-то разноцветные. – пожала плечами Муза. – Выдали какие были. А что, они как-то отличаются?
Художник только покачал головой. Деньги, при ближайшем рассмотрении оказались латвийскими латами.
-Спасибо, хоть юанями не выдали. – философически заметил Художник. – Осталось только объяснить менялам, что такое Латвия, в какой жопе мира она находится и какая у неё замечательная валюта. Глядишь, кого и обманем.
Художник оказался прав. В двух обменниках Музу приняли за фальшивомонетчицу, а в остальных, гордые латвийские деньги - за конфетные фантики. Художник мог торжествовать и чувствовать себя отомщённым за надругательство в аэропорту, но вместо этого, ругательски ругал менял-идиотов, правительства, придумавшие разные деньги и Парнас, который не в силах снабдить своих работников нормальными деньгами.
Муза слушала его несколько смущённо.
-Слушай, чего-то я проголодался. – признался вдруг художник. – Пойдём, колбасы поедим?
Они как раз проходили мимо ларька, в котором торговали жареными колбасками.
-А это вкусно? – с опаской спросила Муза.
-А ты попробуй. – предложил Художник.
Две баварские колбаски с горчицей и двумя ломтями хлеба пришлись как нельзя кстати. Муза хоть и посматривала на колбаску с некоторым опасением, но слопала её всю без остатка.
-Да, на Парнасе такого не найдёшь. – призналась она. – Ну что, пойдём гулять дальше?
Вечерело. На город плавно опускались сумерки. Как и бывает летом, не сразу, постепенно, бронзовело небо и в воздухе возникало предчувствие вечерней прохлады. А над холмом, где стоял замок, небо и вовсе становилось багрово-алым, нереальным светом подсвечивая древние башни.
Художник и Муза дошагали до набережной и остановились поглазеть на реку, мост и замок за рекой.
-Ты был здесь когда-нибудь? – внезапно спросила Муза.
-Однажды. – признался Художник. – Только давно. Я тогда был очень молод и мы как раз вернулись из крестового похода.
Муза посмотрела на него как-то странно. Но ничего не сказала.
-А потом, меня поставили сторожить реку, и так я и стоял там несколько веков. – вдохновенно врал художник. – Стоял, смотрел на мост и ждал, когда же по нему пройдёшь ты.
-Ты что, спёр и выкурил мой косяк? – подозрительно прищурилась на него Муза.
-Вот какая ты после этого Муза? – укоризненно покачал головой Художник. – На меня накатило творческое вдохновение. А ты что? Вместо того, чтоб поддержать и развить, сразу кидаешься пересчитывать свои косяки.
Музу гордо вздёрнула нос.
-Я Муза-практикантка. – скандально заявила она. – А ты – наглый враль и обольститель. Мне на Парнасе сказали тебя опасаться.
-Да вы на Парнасе дурные какие-то. – сделал вывод художник.
И они не торопясь, двинулись вдоль набережной.
-А мы пойдём завтра за реку, в замок? – допытывалась Муза. – А ты мне расскажешь про крестовые походы? А про этот город?
-Расскажу. – пообещал Художник. – Но как враль и обольститель, стану придумывать там, где чего-то не знаю.
-Ну, хорошо. – смилостивилась Муза. – Давай, ври мне про это здание.
Художник насмешливо хмыкнул:
-Это здание! Это - театр, а не какое-то там здание. Тебе, как Музе, стыдно такого не знать.
-Это ты уже придумываешь? – кротко спросила Муза.
-Ничего себе подобного. – возмутился Художник. – Самый, что ни на есть театр. Его строили, строили, а потом, за пару дней до открытия он взял, да и сгорел.
-Как романтично. – фыркнула Муза.
-Я так думаю, - вдохновенно продолжил врать Художник. – Что он сгорел, потому что там собственная Муза завелась. Выкурила косяк в неположенном месте. А окурок бросила в кулису.
-Хам. – по достоинству оценила рассказ Муза. - Давай, ври дальше.
-Вот ты смеёшься, - проникновенно сказал Художник. - А это, между прочим, куда как опасно. Один, знаешь, тоже так посмеялся, а потом очень жалел.
Муза подозрительно прищурилась.
-Вот так вот, жил здесь один парень. - вкрадчиво начал Художник. - Обычный парень. Только выпить, знаешь, любил. Ну и в картишки перекинуться.
-И по бабам, конечно. - не утерпела Муза.
-Насчёт баб история умалчивает. - одёрнул её художник. - А насчёт всего остального — истинная правда. Проигрался как-то этот парень в пух и перья. Что делать? А надо тебе сказать, что парень-то был видный, под два метра ростом, стати гренадерской и на морду ничего.
-И конечно же он решил жениться на принцессе... - Муза поспешила вставить лыко в строку.
-Это тебе не «Космополитен» для блондинистых Муз. - с достоинством парировал Художник. - Ничего он такого не решал. Шёл себе по улице и ломал голову, где бы раздобыть деньжат. И вдруг подбегает к нему какой-то человек, хватает его за руку и спрашивает...
-Молодой человек, как пройти в гей-клуб? - обрадовалась Муза.
-Тьфу! - опроверг Художник. - Сколько, говорит, в вас росту? Метра два будет? Парень и отвечает, ну есть два метра, а тебе-то что, старый гриб. А то, говорит ему незнакомец, что я декан медицинского факультета, профессор. И очень, знает ли, хочу приобрести в коллекцию такой скелет, как у вас.
-Ой, - сказала Муза и на всякий случай схватила Художника за руку.
-Парень ему и говорит: я бы с радостью, но знаешь, дедушка, мне мой скелет пока самому нужен. А профессор ему: да я и не настаиваю, чтобы вы мне его немедленно отдали. Давайте так: я вам сейчас заплачу, а когда вы умрёте, то бренные останки ваши перейдут в собственность медицинского факультета.
-Ой. - Муза крепко сжала руку Художника.
-А парню-то что. Молодой, здоровый, посмотрел на дедушку профессора, старого гриба и подумал: да из нас двоих, он скорее помрёт и скелета моего не дождётся. Да и деньги ещё, страсть, как нужны. Ну и согласился.
-Дурак! - пискнула Муза, цепляясь за руку художника двумя своими.
-Получил от профессора деньги и отправился в любимый трактир. А там дым коромыслом: поют, гуляют, кости мечут, девки визжат, пиво льётся. Парень и присел к игрокам. Раз кости метнул, второй, ну и затянуло. Проигрался опять, напился с горя, затеял драку. И получил ножом под сердце.
-Мама! - выразила Муза свой восторг.
-Свезли его в мертвецкую. - сурово продолжал Художник. - А там уже дедушка профессор с вострыми ножиками  дожидается.
Муза только пискнула жалобно.
-Вот и сделали из него образцово-показательный скелет. Только, знаешь, стали с тех пор замечать, что как стемнеет, то у кабака, где случилось убийство, то у медицинского факультета, а то и у мертвецкой, стал появляться скелет и шляться по улицам, стуча костями. Да не просто так шляться, а приставать к прохожим и клянчить у них деньги. Мол, подайте, люди добрые, не на игру, не на пиво, не на девок, а на то, чтобы выкупить свои кости...
Художник собирался врать про скелета-попрошайку и дальше, но не успел.
За их спинами негромко хлопнула дверь, а следом раздался такой звук, словно деревянный дощечки ударились друг о друга или словно  бы ветер играл с деревянным ветряным органом. Сухой, отчётливый, звонкий  перестук отвлёк внимание Художника. Он собирался обернуться и посмотреть, но Муза внезапно завопила так, что слышно её сделалось во всём городе. А затем, схватив Художника за руку, кинулась бежать со всех ног. Художник, пытался её остановить, но куда там. Перепуганная Муза с Художником на буксире, слышать ничего не хотела и успокоилась только в гостинице, спрятавшись под одеяло. На её вопли и жалобы из коробки, выглянул довольный Геннадий и пять любопытных мышиных мордочек. Художник замахал им руками, спрячьтесь мол, а то не ровен час, заметит и вновь примется орать. Геннадий недовольно воркотнул и спрятался в коробке.
А выманить Музу из-под одеяла удалось только через час, клятвой никогда и ничего не рассказывать про бродячих скелетов.

На следующий день Муза и Художник, отправились за реку, в замок. Художник совершенно не выспался, поскольку перепуганная Муза будила его каждые полчаса и требовала, лезть под кровати, проверять, не завелось ли там мышей или случайно заблудившихся скелетов. Художник ругательски ругался, но лез. На короткое время впечатлительная Муза успокаивалась, но потом требовала проверить ещё раз.
В три ночи Художник не выдержал, сообщил, что никуда он не полезет, потому что все мыши сидят с Геннадием в коробке, покойники покоятся на жальнике, как им по их покойницкому статусу и положено, или, по крайней мере, пристают к прохожим на улицах, но не в гостинице. Тогда Муза, ради безопасности включила свет и заснула. Художник же при свете спать не мог.
-Вот так тебе и надо. – злорадно сказала Муза, увидев с утра его сонную физиономию. – Сейчас я волью в тебя три литра кофе, в наказание за все твои дурацкие рассказы. Будешь знать, как меня пугать.
Художник только и мог зевнуть протестующее.
Муза, не слушая слабых протестов, заставила Художника выпить две чашки крепчайшего кофе. Художник морщился, но пил.
-Не люблю я эту бурду. – признался он.
-Это потому что ты деревенщина и ничего не понимаешь в благородных напитках. – гордо задрала нос Муза.
-Это потому что лучше чая, всё равно ничего нет. Ну, разве что пиво с таранькой. – осадил её Художник.
Вообще, после вчерашней прогулки они стал относиться к своей Музе-блондинке несколько проще.
-Давай, веди меня гулять. – потребовала Муза, подхватывая Художника под руку. – Только всё равно, сначала поищем обменный пункт. Надо же мне поменять эти фантики на что-нибудь приличное.
-У всех Музы, как Музы, а у меня - блондинка. – пожаловался Художник. – Обменные пункты откроются только через два часа. И всё равно, ничего тебе не поменяют. У тебя больше надежд найти клад.
-Клад? – немедля оживилась Муза. – Какой-такой клад? Где?
Они как раз вышли к подножию замкового холма и Художник указал ей на самую вершину.
-Где-то вот там, дорогая.
-А ты откуда знаешь? – подозрительно прищурилась Муза.
-Так ведь там видели Чёрного пса. – со значением произнёс Художник.
-Собаку Баскервилей. – обрадовалась Муза.
-Полная блондинка. – ещё больше обрадовался Художник. – Але, Муза, спешу сообщить – мы не в Девоншире. И потом, собака ваша баскервильская – гадость. Она ведь клад не охраняет.
-Какой клад. – вернулась к началу разговора Муза.
Видимо чувствовала, что поменять свои конфетные фантики на валюту не получится.
-Вот слушай, - сказал Художник, когда они начали подниматься по склону холма. – В стародавние времена так просто ничего не делалось. Никаких тебе обменных пунктов и банков. За каждую копейку трепетать приходилось. Вот люди и додумались – прятать деньги. А как спрячешь? Вдруг найдёт кто, да уведёт денежки. И стали самые дошлые, клады заговаривать. Которые уж совсем без совести, те на головы заговаривали. Мол пока, клад десять голов не возьмёт, никому не откроется.
-А почему десять? – немедля перебила Муза.
-Можно двенадцать. – поправился Художник. – Можно ещё больше. Или меньше. А которые и дошлые и хитрые, те придумали сажать охранять клады адских псов. Самое выходное дело. Если клад на головы заговорен, то он своё возьмёт, да потом и откроется. А с собакой совсем не то. Адский пёс, если к кладу приставлен, всех перегрызёт, ну кроме хозяев, конечно, но к кладу никого не подпустит. Только видишь, какое дело, если вовремя пса от охраны не освободить, он с ума сходит. И может сорваться с цепи. И на первого встречного наброситься. Но от клада далеко отойти всё равно не сможет. А теперь смекай! Если на холме, в промежутке от Замка до Монастыря, часто видят огромного чёрного пса, с горящими глазами и обрывком раскалённой цепи на шее, то это значит – что?
-Что служба отлова бродячих собак в городе – ни к чёрту. – хладнокровно сообщила Муза. – И что общество защиты животных лаптем щи хлебает, раз у них собаки с раскалёнными цепями на шее бегают.
-А я думал, что ты испугаешься. – разочаровано сказал Художник.
-Испугалась, испугалась. – приветливо улыбнулась ему Муза. – Сегодня ночью будешь искать под кроватью не только покойников, но и бродячих собак.
Художник только фыркнул возмущённо и решил приберечь оставшиеся страшные истории на вечер.
Вскоре они оказались у Замка. Муза первым делом рванулась в открывшийся обмен валют и тут же вылетела из него не солоно хлебавши. Во втором и третьем обменнике произошло то же самое.
-Может, прервёмся на осмотр Замка. – тактично предложил Художник.
-Ладно, надо же как-то развеивать твоё невежество. – согласилась Муза.
Выглядела она несколько подавленной.
-Да не расстраивайся ты. – попытался успокоить её Художник. – Никто же не виноват, что ты такая коза.
-О! – внезапно оживилась коза... то есть, Муза. – Я поняла. Пейзане и пейзанки, мы присутствуем при зарождении новой легенды. Куда там ужасным собакам и бродячим скелетам. После смерти, я превращусь в козу. Буду ночью высовывать рога из какого-нибудь мрачного проулка, трясти бородёнкой и блеять на прохожих «Латики не помеееееняете?».
Художник представил себе всё это и захохотал в голос. Муза подумала немного и присоединилась к его смеху. Так они стояли на самой вершине холма и смеялись беззаботно. Художник внезапно залюбовался своей Музой, до того юной и красивой показалась она ему.
Невольно вытянул он руку и осторожно погладил её по щеке.
Муза, немедля шлёпнула его по ладони.
-В следующий раз получишь по сусалам. – предупредила она Художника.
«Можно подумать, меня это остановит» - тактично промолчал Художник. А вслух только вздохнул сокрушённо.
И они пошли осматривать замок.
Замок и Собор в Замке не очень понравились Музе. Вообще, судя по её комментариям, ей мало что нравилось в этом городе, где ей предстояло стать козой-призраком.
-Не, ну нормально! – возмутился Художник. -  Я ж тебе говорил – полетели в Париж. Там бы тебе понравилось наверняка.
-А я тебе говорила – полетели в Гвинею-Бисау. – гневно возразила Муза. – Там бы мне понравилось ещё больше. И вообще, давай, ври мне что-нибудь про окружающую нас красоту, раз ты такой её ценитель.
Они как раз вышли из ворот замка и двигались мимо Чумного столба к Монастырю.
И тут вдруг Муза заинтересовалась одной особенностью.
-Послушай, - дёрнула она Художника за рукав. – А почему это на домах висят какие-то странные картинки?
-Картинки! – возмущённо фыркнул Художник. – Это не картинки, а домовые знаки. Тоже мне, Муза называется!
-Вот именно – Муза. – парировала его собеседница. – И не путай меня с Большой Советской Энциклопедией. Энциклопедия у нас – ты. Так что давай, ври мне про свои картинки на домах, только учти, если опять соврёшь про страшное, вместе с покойниками и бешеными собаками, станешь искать под кроватью домовые знаки, или как там они называются.
-Так и называются. – хмыкнул художник. – Понимаешь, раньше, почти все люди были неграмотные. Ну вот, почти как ты. Считать не умели. Но надо же было им как-то отличать один дом от другого. Вот они и придумали, у каждого дома должен был быть свой символ. Какое-то животное. Или дерево. Или предмет. А поскольку количество предметов, животных, и деревьев в этом мире ограничено, то они, чтоб не повторяться, стали раскрашивать их в разные цвета. Вот и получалось, что дом, называли по домовому знаку, например «У золотого барашка» или «У чёрной цапли».
-Ага! – обрадовалась Муза. – Настоящие Художники! Вот тот дом, насколько я понимаю, должен называться «У голубка, который попытался склевать якорь»
 Художник недоверчиво посмотрел сначала на Музу, а потом на домовой знак. На знаке, действительно был изображен белый голубь вверх ногами, клювом приклеившийся к золотому якорю.
-Н-да. – смутился Художник. – Действительно, авангард какой-то. Но возможно, что знак называется «У белого голубя». Или «У золотого якоря».
-Или «Ниасил», раз уж ему всё рано не удалось склевать этот якорь. – серьёзно кивнула Муза.
Художник подозрительно посмотрел на неё, но ничего не сказал. Муза сделала вид, что она вовсе и не издевается, и на какое-то время коварно примолкла. Ненадолго, ясное дело.
-А вот это вот, как называется? – в скором времени спросила Муза.
Художник недоверчиво взглянул на домовой знак. На знаке были изображены женщина в короне, с младенцем на коленях и весами в левой руке. Вся компания – золотого цвета.
-Может быть, он называется «У золотых весов». – осторожно предположил Художник.
-Оооо! – многозначительно протянула Муза и Художник невольно сжался. – А я так думаю, что домовой знак называется «Врач-педиатр взвешивает на весах младенца».
-Слушай ты, Муза. – завёлся Художник.
И руки упёр в боки. Муза в ответ приняла точно такую же позу.
-Нет, но ведь очень похоже. – нагло заявила она.
И весело захихикала.
-Божечки! – вздохнул Художник.
Ругаться ему расхотелось.
-Вообще, глупость страшная, твои домовые знаки. – поделилась Муза переживаниями, подхватывая Художника под руку. – Ну вот посмотри на это – что здесь нарисовано.
-Это дом «У трёх скрипок». – сказал Художник. – Здесь когда-то жила целая династия скрипичных дел мастеров.
-Слушай, ты когда-нибудь скрипку видел? – деловито спросила Муза.
-Ну, да,  - несколько смутился Художник. – По телевизору.
-Вот тот, кто рисовал этот домовой знак, тоже, похоже – по телевизору. Не бывает таких скрипок!
Художник пожал плечами.
-Я не знаю. – признался он. – Я в детстве только на балалайке играл.
-Когда тебя на цепи водили по ярмаркам. – догадалась Муза. – И заставляли плясать перед народом. А в награду давали петушка на палочке и поцеловать самую красивую пейзанку.
-Ты хулиганка какая-то, а не Муза. – вздохнул Художник. – Послушай, давно хотел тебя спросить… Ты что, и в самом деле, тогда, по прибытии, выкурила косяк с пограничной собакой?
Муза несколько смутилась.
-Вообще-то, - сказала она. – Там у одной старушки оторвалась лямка на рюкзаке. Ну и мы, с пограничной собачкой, ей немного помогли. Закрепили лямку по новой и донесли рюкзак до выхода.
Художник растрогано шмыгнул носом.
-И вообще, я есть хочу! – без всякой логики заявила Муза.
-Колбаску! – обрадовался Художник.
-Нет. – Муза гордо вздёрнула нос. – Никакой колбаски! Что-нибудь полезное и лёгкое.
Что-нибудь полезное и лёгкое оказалось салатом для Музы и ветчиной для Художника.
-У меня травоядная Муза. – уплетая ветчину, съехидничал Художник.
Муза в отместку уколола его вилкой.
-Ой! – вскрикнул Художник. – Вообще-то, колоть творческих людей вилками некультурно.
-Вообще-то, обзывать Муз травоядными – грубо. – парировала Муза и утащила с тарелки Художника кусочек ветчины.
-Вообще-то, воровать чужую ветчину – некрасиво.
-Я не ворую, я просто считаю, что избыток ветчины может повредить твоим творческим способностям. – и Муза нагло стащила ещё кусочек.
Художник прикрыл тарелку рукой, но тщетно – Муза умудрилась увести ещё пару кусочков. И хихикала при этом так радостно, что ветчины было почти не жаль.
Доев салат и дожевав уведённую ветчину, Муза заказала кофе и по-прежнему, манерно держа чашечку в руке, на какое-то время задумалась.
Солнечный свет из окна так мягко и прихотливо очерчивал линию её плеча, что Художник без всякой задней мысли залюбовался ею.
-Вот посмотри, - вдруг сказала Муза, указывая чашечкой-напёрстком за окно. - Мы с тобой уже полтора дня в этом городе.
-И что? - невольно насторожился Художник.
-А то, что ты у меня как был дураком, так и остался. - печально вздохнула Муза. - Как-то вот не наступает у тебя творческого просветления. Пойдём, что ли гулять, дальше. Может быть творческое просветление уже караулит тебя за ближайшим углом, с пыльным мешком в руках. Подкараулит, и кааааак даст по пустой башке...
И они отправились гулять дальше.
После салата Муза приободрилась и хотела хулиганить. Художник же после ветчины чувствовал себя умиротворённым и хулиганить не хотел вовсе.
-Давай, рассказывай мне что-нибудь романтическое. - в приказном порядке попросила Муза. - Только не вздумай приплести в романтику покойников, а то знаю я тебя, творца хренова, вечно пытаешься всё опошлить бродячими скелетами.
-Детка! - поучительно сказал Художник. - Какая же это романтика, если «кровь» и «любовь» не рифмуются? И потом, как можно оценить романтичность истории, если в её конце никто не умер?
-Детка! - в тон ему ответила Муза. - Иди ты подальше со своими трагедиями. Пусть уж они живут долго и счастливо.
-Ой, слушай! - обрадовался Художник. - А давай воплотим. Давай станем жить долго и счастливо. Вместе.
-Не в этой Вселенной. - сходу обломала его Муза. - Тебе по жизни положено страдать и маяться.
-А если я не хочу?! - возмутился Художник.
-Тогда вдохновение с пыльным мешком, не подкараулит тебя за ближайшим углом и не даст тебе по пустой башке, а даст по совершенно другой, неподготовленной башке и страдать тогда придётся кому-то другому. - подвела итог Муза.
Художник, только вздохнул. После ветчины, ему почему-то не хотелось, чтобы кто-то страдал.
Рука об руку они медленно шагали вдоль набережной.
-Знаешь, я почти и не знаю романтичных историй. - вздохнул Художник и остановился. - Но вот когда мы только вернулись из крестового похода и я стоял над рекой, охраняя мост... - Он намеренно сделал паузу, ожидая, что Муза поднимет его на смех.
Но та молчала. И Художник продолжил.
-Я тогда был такой усталый, что и с места сдвинуться не мог. Помню стоял и стоял, и смотрел на реку, как плещет в ней рыба, как солнечные зайчики гоняются  и прыгают друг за дружкой с волны на волну, как идут тяжело груженные лодки, как осенью несёт по воде красные и жёлтые листья... И вот однажды, я увидел на мосту девушку и сразу понял, что с ней неладно. Она стояла, смотрела на воду, но не так, как смотрит человек, который хочет похоронить свои печали в реке, а так... словно, она сама собиралась броситься в воду. Мне казалось, что я кричал ей. Кричал, не поддаваться отчаянию, не верить, что со смертью уйдёт боль. Но она не слышала. Стояла и смотрела на реку, набираясь решимости для последнего шага. Пока она стояла, поднялся страшный ветер. И ветер будто толкал её в спину. Я закрыл глаза и взмолился о помощи. И не столько услышал, сколько почувствовал, как мне ответили, что помощь близка. Когда я открыл глаза, я уже не надеялся увидеть её. Но она стояла и смотрела на воду. Я взглянул на то место, куда она смотрела и вдруг увидел, что наперекор течению, барахтаясь из последних сил, плывёт маленькая чёрная крыса. Наверное, это и задержало девушку. Она не хотела тонуть в реке, по которой плавают такие ужасные звери.  И она всё смотрела на эту дурацкую крысу, как та плывёт, как выбирается на берег, как тяжело дышит и как вдруг, она встряхивается и начинает умываться. И знаешь, это было так смешно. Вот она только что плыла, а вот уже сидит, трёт свои круглые уши лапками и шевелит усами. С такой забавной важностью, словно и не было никакой реки и ветра, швырнувшего её в воду.
И с такой сосредоточенностью, словно и нет ничего важнее, чем сидеть на берегу и намывать уши лапками.
А потом я увидел, как что-то изменилось в этой девушке. Она посмотрела на мокрую, дурацкую, маленькую крысу и улыбнулась. Чуть-чуть.
Художник задумчиво смотрел на реку. Муза улыбнулась затаённо и осторожно потёрлась носом о его плечо.
-Что-то я куда-то провалился. - встрепенулся Художник. - Пойдём гулять дальше?
-Ещё как пойдём. - согласилась Муза. - А что это за холм? Про него тоже всякое страшное рассказывают? А мы на него полезем?
-Ты у меня какая-то неугомонная Муза. Муза с шилом в заднице. И при этом, ещё и шило в моей заднице. - вздохнул Художник.
-Короче, я — шило, ты — задница. - радостно подытожила Муза. - Ладно, не хочешь лезть на холм, давай просто на скамеечке посидим.   
Они быстро нашли свободную скамейку и присели на неё. Впрочем, нахальная Муза решила, что куда удобнее, лежать на скамейке, сбросила шлёпки и улеглась, пристроив голову Художнику на колени. Художник усмехнулся и осторожно погладил Музу по голове.
-А расскажи мне, где ты с Геннадием познакомился. - сказала вдруг Муза.
-Я с ним не знакомился. - чуть сконфуженно признался Художник. - Он мне от одной знакомой девушки достался.
-Ну конечно. - ядовито хмыкнула Муза. - Больше никаких сюрпризов от этой девушки тебе не досталось?
-Нет, а чего такого-то. - пожал Художник плечами. - Она уезжала в Англию к жениху,  а Геннадия деть было некуда.
-Конечно, конечно, - с преувеличенной любезностью согласилась Муза. - Кому ещё оставить осиротевшую морскую свинку, как не покидаемому хахалю.
Художник глубоко вздохнул. Он не знал, как себя вести, если Муза нарывается на скандал.
Муза рассержено молчала. Художник тоже. До тех самых пор, пока Муза не уснула. Тогда молчание сделалось не таким натянутым. И стало возможно осторожно гладить Музу по бедовой головушке.
Муза нахально продрыхла до самых сумерек. Спала бы и больше, но стало прохладно. Художник хотел укрыть её своей курткой, но чтобы сделать это, нужно было тянуться к рюкзаку и разбудить Музу.
Проснулась она сама. Зевнула, как котёнок. Не вставая, потянулась сладко, в стороны раскинув руки и немедля угодила кулачком Художнику по рёбрам.
-Ой! - воскликнул Художник.
-Так тебе и надо. - позлорадствовала Муза, вставая. - И вообще, чего расселся. Давай гулять. Желательно, в сторону гостиницы.
Художник улыбнулся. Наконец-то дотянулся до рюкзака и достал из него куртку. И укутал этой курткой свою хулиганскую Музу.
-Подумаешь! - только и фыркнула Муза.
И они отправились обратно в гостиницу. Пешком, на чём особенно настаивала Муза, поскольку жаждала высокохудожественного вранья, как она сама выразилась.
Ещё и приставала по дороге, требуя рассказать, про «вооон тот памятник» или «что это за халупа по левую руку».
– А это что за забор? - задала очередной вопрос Муза.
-А там за забором старое еврейское кладбище. – спокойно сообщил Художник.
Муза испуганно ойкнула и на всякий пожарный спряталась за Художника.
-Тоже мне, додумались. – пожаловалась она. – Кладбища в центре города устраивать.
-Ну, это не всегда был центр. – пожал плечами Художник. – Потом, знаешь, об этом кладбище есть одна легенда.
-Расскажи. – немедля загорелась Муза.
-В давние-давние времена. – начал Художник. – Жил в один мудрый раввин. И случилось так, что гетто началась чума, но не простая, а чума-наказание, потому что болели и умирали только дети. Много месяцев продолжалась чума, жители гетто совсем отчаялись и обратились за помощью к мудрому раввину. И тот велел своему ученику отправиться в полночь на кладбище, спрятаться за надгробием и ждать всю ночь. И как не было страшно бедному ученику, он выполнил всё, как велел ему учитель. Затаился и увидел, как в полночь отворились могилы, и вышли из них недавно умершие дети, сбросили саваны и принялись танцевать между могил.
-Ой, мамочки, - испуганно пискнула Муза и крепче схватилась за руку Художника.
-Вот так, наверное, и думал бедный ученик. – замогильным голосом продолжил Художник. – Когда увидел, как мёртвые дети смеются, водят хоровод и играют в прятки, прячась за надгробиями. И казалось ему, что эта ночь никогда не кончится. Но пропел петух, дети похватали саваны и ушли в свои могилы. Перепуганный ученик отправился к мудрому раввину, и рассказал ему всё, что увидел. И тогда раввин велел, чтобы и на следующую ночь ученик отправлялся на кладбище, а когда выйдут дети из своих могил, и сбросят саваны, то схватить один из этих саванов и что есть сил, бежать к дому раввина.
Очень страшно было ученику, куда страшнее, чем в первую ночь, потому что теперь он знал, чего ему ждать. Но не посмел он ослушаться и вновь отправился на кладбище. И вот, наступила полночь. В полной тишине, при лунном свете отворились могилы и вышли из них дети, сбросили саваны и вновь стали смеяться и танцевать между могил.
-Ой, мамочки, мамочки, мамочки. – простонала Муза, теснее прижимаясь к Художнику.
-Не глядя, схватил ученик один из саванов, и бросился бежать. Но пока бежал, заметил, что словно бы лунный блик скользит за ним. И сколько бы он не прибавлял скорости, лунный блик не отставал.
-Сейчас он его съест! – завопила Муза. – Скажи ему, чтоб бежал быстрее.
-В ужасе ворвался ученик в дом раввина, и бросил ему на руки саван. И только тогда отважился посмотреть, что за лунный блик его преследовал. И увидел, что призрак маленького мальчика стоит на пороге. И готов был ученик закричать от ужаса, но учитель властно отстранил его, вышел вперёд и сказал твёрдо: «Ответь мне, малыш, почему чума в городе, забирает только детей». А в ответ, словно ночной ветерок прошелестел листвой: «Живут в городе две сестры, что убивают своих новорожденных детей, и из-за их греха, легло наказание на весь город». Покачал головой раввин, отдал саван и сказал «Покойся с миром, дитя».
А на следующий день рассказал об этом людям. Схватили они сестёр-преступниц, и казнили злой смертью. И с того дня чума прекратилась.
-Ты дурак какой-то. – жалобно сказала Муза. – Тоже мне, придумал, на ночь глядя рассказывать про мёртвых ребёнков.
Художник довольно хмыкнул. И в это время, из-за ограды кладбища вдруг раздался звонкий детский смех.
Муза завизжала с такой силой, что контузило пролетавшую над ними ворону. И опять ударилась в бега. И опять с Художником на буксире.
-По-моему, - еле выдавил запыхавшийся Художник, когда они забаррикадировались в номере. - Бег до гостиницы становится хорошей традицией.
-А там под кроватью никого нет? - из-под одеяла жалобно спросила Муза.
Под кроватью обнаружился только пьяный Геннадий и две девчонки из пяти. Остальные девчонки нагло дрыхли под тумбочкой. Художник, вздохнув, складировал всю развесёлую компанию в коробку.
Ночь прошла спокойно. Художник спал без задних ног и на требования Музы проверить, не завелось ли под кроватью чего инфернального, не реагировал.

Утро явно не задалось. Злющая Муза пила кофе и свирепо смотрела на Художника. Похмельный Геннадий маялся головной болью и ни с кем не разговаривал.  Один Художник улыбался радостно, что твой сельский дурачок на похоронах.
-Никаких больше исторических кошмаров. - решительно заявила Муза после завтрака.
-Пьянства и разврата, тоже никакого. - последнее относилось к Геннадию.
Тот только воркотнул что-то про себя.
-Хорошо ещё, что сегодня последний день. - продолжила Муза. - А то с таким бурным историческим прошлым, тут на каждом углу по покойнику караулит.
-А что мы станем делать, раз последний день и история тебя так пугает? - невинно  поинтересовался Художник.
-Поедем в зоопарк. - решительно заявила Муза.
-Может лучше в цирк? - предложил Художник. - Геннадию очень нравятся слоны.
-В цирк со своими клоунами не ходят. - отрезала Муза. - Вас и в зоопарк-то страшно пускать!
-Почему это? - возмутился Художник.
-Один — бабник, другой — алкоголик! - поставила диагноз Муза. - А там, женщины с маленькими детьми...
-И бесплатное пиво! - обрадовался Художник.
-И мыши-полёвки! В клетках! - отрубила Муза.
Геннадий воркотнул что-то неразборчивое, по поводу, где он видал этих полёвок-алкоголёвок.
-Цыц! - велела Муза. - Распоясались!
Художник только вздохнул. Судя по коротким отрывистым командам, у Музы возобладали милитаристские настроения. Собственно, против зоопарка Художник не возражал. Тем более, что страшные истории можно рассказывать и в зоопарке.
Ехать до зоопарка оказалось неожиданно долго. Художник честно пытался помириться со своей Музой, но та отчего-то надулась и разговаривать с ним не желала. Художник не стал настаивать и принялся разговаривать с Геннадием. Геннадий отнёсся к его порыву поболтать вполне благосклонно и отвечал довольной воркотнёй.
Что и говорить, в метро и автобусе они произвели фурор. Не часто встретишь в одной компании злую девушку в майке с надписью: «Все бабы как бабы, а мне такой красивой - куда податься?» , весёлого лохматого парня разговаривающего со своей морской свинкой, и собственно, саму морскую свинку, посильно участвующую в беседе.
Пока Художник просто болтал с Геннадием, Муза делала вид, что совершенно с ними не знакома, не имеет к этой безумной парочке никакого отношения, и вообще - она приличная и вменяемая особа,  в отличии от этих двух ненормальных... Но стоило двум симпатичным девушкам заинтересоваться разговором, как Муза перестала делать вид, что она не такая. А уж когда Художник разрешил Геннадия погладить и под это дело стрельнул у девушек телефончики... тут терпение Музы лопнуло.
Короче, если бы взгляды могли убивать... От Художника осталась бы только горстка пепла, а от девушек и того меньше. И кто знает, может быть даже и дошло бы до испепеления негодного изменщика на деле, но девушкам надо было выходить, а через две остановки и Художник с Музой прибыли к зоопарку.
-Бабник! - констатировала Муза.
И на всякий случай подхватила художника под руку.
В зоопарке было тихо. И прохладно. Учитывая, что с утра ощутимо парило, то место это оказалось в самый раз, после душной городской жары.
-А вот я когда маленький был, - сказал Художник. - У нас около зоопарка продавали петушков на палочке, а ещё такие прыгучие шарики на резинке. Если петушка купят — счастье, а уж если ещё и шарик... Идёшь, петушка лижешь, шарик сам из ладошки и обратно скачет. Здоровско так.
Муза пристально посмотрела на него. Было видно, что на Парнасе её ни петушками, ни шариками на резинках не баловали, из-за чего Муза о человечестве вообще, и о Художнике в частности, невысокого мнения. Обижена на них Муза! И не против устроить скандал. Но не с чего... вот досада.
-Погоди-ка! - вдруг воскликнул Художник.
Метнулся к ларьку с сувенирами и через секунду притащил Музе круглый и яркий леденец на палочке.
-С петушком, конечно, ни в какое сравнение не идёт. - извиняюще сказал он, протягивая леденец Музе. - Но, чем, как говорится, богаты...
Та, хоть и смотрела обиженно, но конфету приняла. И чуть оттаяла.
-А вот тебе на Парнасе разве не говорили, что нельзя брать конфетки у незнакомых дядек? - вдруг решил вмешаться Геннадий.
-Бээээ! - сказала Муза, освобождая леденец от прозрачной упаковки.
И злорадно показала Геннадию язык.
-А про то, что надо делиться леденцами с младшими товарищами, тоже не говорили? - ещё строже вопросил Геннадий.
Может на Парнасе чего-то подобное и говорили, но Муза этот урок явно прогуляла. Поэтому нахально улыбнулась младшему товарищу и особенно вкусно, зажмурившись от  наслаждения, лизнула конфетку.
-А я вот слышал, что особенно жадных Муз переводят в... - и жадно сглотнув, Геннадий замолчал.
Может потому что не знал куда или в кого переводят особенно жадных Муз, а может потому что особенно жадная Муза пыталась всунуть леденец в рот целиком. Ничего у неё, правда, не получилось, но блаженное выражение с физиономии не исчезло.
Геннадий насупился. Подумал немного и решительно куснул Художника за ухо.
-Ай! - сказал Художник. - Да ладно тебе.
Вернулся к лотку с сувенирами и купил другу ещё один леденец.
Муза однако, не выдержала, вырвала, не смотря на протестующие вопли Геннадия, свежекупленный леденец у Художника, сравнила оба леденца, и удовлетворённо кивнув при виде того, что её леденец явно больше, и стало быть — вкуснее, сунула похищенную сласть прямо в лапы Геннадию.
-Безобразие! - пророкотал морской свин.
Прогулка по зоопарку выходила не такой уж плохой. Геннадий и Муза были заняты слизыванием леденцов, Художник глотал минералку, отдувался, вытирал вспотевшую шею и изредка бормотал: «Жарко!». Муза весело скакала впереди, леденец у неё всё не кончался и оттого Муза пребывала в хорошем настроении.
Геннадий  быстро сгрыз свой леденец, вздохнул и ещё раз решительно куснул Художника за ухо.
-Ой! - сказал Художник. - Ну что ещё?
-Женись на ней! - строго велел Геннадий.
-Что? - ужаснулся Художник. - Прямо здесь, в зоопарке?
-Ну ты же не павиан, чтобы здесь жениться. - одёрнул его Геннадий. - Подожди немного, купи ей ещё один леденец и, когда расслабиться — тащи в ЗАГС.
-А если она не захочет? - засомневался Художник.
-Тогда привяжи к леденцу кольцо с брильянтом, идиот. - фыркнул свин. - Я ещё не слышал о Музах, которые отказались от леденца с брильянтом.
-Геннадий, твои родственники. - вопила тем временем Муза, увидев капибар.
-Она тебе подойдёт, - продолжал нудеть морской свин. - Дурная, потому что, меня к капибарам приравняла, но хозяйственная. И строгая. Хоть и раздолбайка. Как раз по тебе.
-А если она, всё-таки, не захочет? - продолжал сомневаться Художник.
-Что значит — не захочет? - возмутился Геннадий. - Все девушки хотят замуж! Особенно, когда их кормят леденцами.
-Я прямо не знаю. - растерялся Художник.
-Да что ты ломаешься! - возмутился свин. - В конце концов она к тебе сама прилетела, вот пусть и страдает.
-Ничего себе! - возмутился Художник. - Тоже мне, друг называется!
-Ой, да хватит ломаться. - осадил его свин. - Иди и делай ей предложение. Немедленно!
И Художник сдуру послушался.
Предложение выходить замуж, застало Музу у клетки со слонами.
-Тааааак. - протянула она в ответ.
Настолько многообещающе, что Художник мысленно ойкнул и тут же пожалел о сказанном.
-Замуж, стало быть. - просмаковала Муза. - За голодранца. Без кола и без двора. Без всяких перспектив. Без всяких моральных устоев.
-Протестую! - раньше Художника возмутился свин. - Наглая и ни на чём не основанная клевета! У нас есть и кол, и двор, и всякие перспективы, а уж про моральные устои и говорить нечего.
-Нечего, так помолчи! - отрубила Муза.
-И вообще! - это уже относилось к Художнику. - Тебе не приходило в голову, что я уже замужем?
Известие, что их Муза не просто так,  а Муза замужем, как громом поразило и Художника и свина.
-Но как же так. - только и смог растерянно сказать Художник. - Я же тебя люблю.
И тут уж Музу понесло по кочкам:
-Ах ты меня, стало быть,  любишь! - прищурилась она. - И где же, позволь спросить ты раньше был со своей любовью.
Художник понимал, что самое лучшее в его состоянии — молчать намертво и не провоцировать Музу. Но молчать, узнав самое ужасное — что его Муза ещё и замужняя, был не в состоянии.
-Я был где-то поблизости. - печально сказал Художник. - Кстати, забыл тебе сказать, когда в городе было большое наводнение, из зоопарка не смогли эвакуировать слона и его пришлось пристрелить. Наверное, его призрак бродит где-то здесь...
Глаза у Музы сверкнули так, что сразу сделалось ясно, Художник сейчас позавидует судьбе застреленного слона.
Художник тяжело вздохнул. Муза прищурилась, словно прикидывая, куда целиться наверняка. Геннадий пискнул испуганно, и нырнул Художнику в нагрудный карман рубашки. Но не до конца, карман оказался мелковат, и наружу остались торчать задние лапы и мохнатенькая задница.
Становилось трудно дышать. Откуда-то, со стороны города многообещающе громыхнуло. На зоосад надвигалась грозовая туча.
 И тогда Художник не выдержал, шагнул вперёд, и поцеловал нахальную Музу. И тут же получил по сусалам, как и было обещано. Муза с силой оттолкнула его. Дневной свет мерк. Небо стремительно затягивало тёмно-синими тучами.
-Не по-дружески поступаете. – гневно сказала она.
-Ах, так мы на «вы». – Художник держался за щёку.
-Именно. – подтвердила Муза. – И нечего смотреть на меня побитым псом. Сам виноват.
-Интересно, в чём же это? – вскинулся Художник.
-В том, что изменял с кем не попадя. И в том, что смотрел, но не видел. – хлестнула Муза.
И словно в ответ на её слова с неба саданула молния, следом оглушительно грянул гром, а вдоль аллеи ударил резкий порыв ветра. Ударил, закружил, поднял в воздух, мусор и песок и бросил его в лицо Художнику.
-Значит – война? – подобрался Художник.
В ответ на его вопрос, небеса разверзлись и хлынул дождь.
-Дурак ты, дурак. – неожиданно тихо и мягко сказала Муза.
-Дурак. – так же тихо согласился Художник.
И попытался ещё раз её поцеловать. Но Муза вскинула руку, и Художник упёрся губами в её ладошку. Не отводя глаз друг от друга, они застыли в шатком равновесии. С неба лило сплошным потоком.
Потом Художник поцеловал её в мокрую ладонь и шепнул: «Прости!». А вслух сказал:
-Вот у всех Музы, как Музы, а у меня – блондинка.
Муза опустила руку и парировала:
-У всех Художники, как Художники, а у меня малахольный какой-то. – подвела итог Муза.
А небо продолжало плакать.
-Пойдём куда-нибудь, - сказала Муза. – Спрячемся.
И взявшись за руки, они бросились вниз по улице, искать место, где можно спрятаться от дождя, который вызвали.
Они спрятались в маленьком кафе. Муза в промокшей насквозь маечке, смотрелась ужасно сексуально, и Художник в смущении отводил глаза.
Официантка, ничего не спрашивая, принесла им кофе.
Геннадий задёргался в кармане и задушено завопил:
-Достань меня, у меня задница промокла.
Художник, со вздохом, высвободил его из кармана. Негодующий Геннадий возмущённо обстрекотал Художника и немедля принялся умываться.
Муза задумчиво вращала кофейную чашечку.
-Когда ты рассказывал мне про чуму в еврейском городе, мне было страшно. - вдруг призналась она.
-Есть ещё одна история про мудрого раввина, что спас тогда детей. - тихо сказал Художник. - Только она тоже страшная. Как вся эта жизнь.
Муза задумчиво смотрела в окно. Лило не переставая, резкие вспышки молний и оглушительный грохот несколько секунд спустя, заставляли вздрагивать.
-Расскажи. - тихо попросила она.
-Шли годы, - начал Художник. - Рождались и умирали люди, менялись правители, а старый мудрый раввин всё жил. И вот однажды в город пришла чума. Люди умирали ежечасно. Кто-то пытался бежать из города. Некоторые запирались в домах. Кто-то молился в церквях, а кто-то богохульствовал под открытым небом. А иные, наплевав на страх, устраивали в домах пирушки и не было такого порока, которому они не предавались. Но за всеми ними рано или поздно приходила смерть. День и ночь грохотали по мостовым повозки, свозившие мертвецов на кладбище и мортусы крючьями вытягивали тела из опустевших домов.
Но мудрого раввина смерть, словно обходила стороной. В смятении и тоске бродил он по улицам города и всюду видел лишь горе и ужас. И один раз, в задумчивости, шёл он за повозкой мортусов, до самого кладбища. И там увидел, что работа не затихает даже по ночам, и при свете факелов могильщики роют огромные рвы, чтобы скидывать в них умерших от чумы.
Внезапно он увидел, что в воротах кто-то стоит. Сперва он подумал, что это кто-то из родных пришёл проститься со своими умершими. Но нет... Фигура в кладбищенских воротах стояла слишком неподвижно и лишь ветер шевелил складки плаща незнакомца. Старый раввин шагнул вперёд и замер. Будто два уголька тлели во тьме — так смотрел на него незнакомец. А потом из складок вынырнули две костлявые руки. В одной руке был плотно свёрнутый свиток бумаги.
И незнакомец, словно в нетерпении, принялся похлопывать свитком по ладони второй руки.
И тогда старый раввин сделал вещь, которую сам от себя не ожидал. Бросился к незнакомцу и вырвал у него список.
Смерть, а это была именно она, в ярости откинула капюшон и уставилась на старика.
-Это не сойдёт тебе с рук. - прошипела Смерть.
-Думаешь, я испугаюсь? - и старик крепче сжал свиток.
Холодом тянуло от призрачной фигуры. Старый раввин стоял в напряжении, ожидая, что Смерть попытается отнять свиток. Но этого не происходило. Смерть просто слилась с ночной тьмой и растворилась в ней.
Когда раввин вернулся домой, он первым делом зажёг свечу и развернул свиток. Это был список. Список тех, кому только предстоит умереть. Много знакомых имён увидел он в списке. И в самом конце было его имя.
В задумчивости, разжёг он огонь в камине, и когда огонь разгорелся — бросил туда свиток и долго смотрел, как корчится в пламени бумага.
С того дня чума в городе пошла на убыль, а вскорости и вовсе прекратилась. И с этого же дня, раввин стал очень осторожен, поскольку знал, что теперь Смерть стережёт его. А у него было столько неоконченных дел и он не хотел уходить, не завершив их.
Время шло своим чередом, город вновь наполнялся весёлыми голосами и детским смехом. И вот однажды, старый раввин сидел и смотрел, как во дворе играют его внуки. Было лето, ветер едва шевелил его седую бороду и приподнимал уголки письма, которое он писал. Где-то под потолком гудела случайно залетевшая в дом пчела, а во дворе перекликались дети.
Внезапно, к нему подбежала его самая младшая внучка и со смехом протянула старику розу. Никогда раньше не видел он такой красивой и свежей розы. С улыбкой, поднёс он её к лицу и вдохнул тонкий и изысканный аромат. И с каждым вдохом, чувствовал он, как оставляют его силы.
Смерть пряталась среди лепестков и с каждым вдохом всё ближе и ближе подбиралась к его сердцу. Пока не подобралась так близко, что сжала его ледяными руками и остановила.
А потом, внезапно налетевший порыв ветра, сдёрнул с места и поднял в воздух письмо, на котором было только одно слово, и потащил его по улице. Роза выскользнула из рук старика и упала наземь...
И Художник замолчал.
Муза только тихонько вздохнула.
-Думаешь, он не знал? - только и спросила она.
-Какая неправильная история! - осуждающе сказал Геннадий. - А розу эту дурацкую, надо было отдать морской свинке, чтобы она её съела.
-И всё-таки... - продолжала настаивать Муза.
Художник усмехнулся грустно.
-Он знал.
-Откуда такая уверенность? - нахмурилась Муза.
-Я тогда всё ещё стоял на мосту. Ветер принёс мне письмо из одного единственного слова.
-Какого? - Муза изменилась в лице.
 -«Пора». - тихо сказал Художник.
  На мгновение Муза закрыла глаза. Так, словно ей было очень больно. А когда открыла, то ясно стало, что больно сейчас будет другим.
  -И ты, чурбан каменный, - сказала она. - Молчал столько веков, вместо того, чтобы прийти и сказать...
-А ты, дорогая блондинка, так и не смогла объяснить родственничкам, что розу тебе вручил чужой дядя и просил передать её дедушке. - внезапно парировал Художник.
-Чтоооооо? - завопила Муза. - Так ты и это знаешь?!
-Ну знаешь, это сложно было не узнать, когда вы там орали так, что слышно было аж на другом берегу.
-Так почему же ты?
-А почему ты тогда решила броситься в реку?
-А ты какого фалоса меня останавливал?
-А ты чего тогда не бросилась?
-Прррррекратить! - Геннадий заверещал так яростно, что у Художника и у Музы разом лопнули кофейные чашки.
-Прекратить собачиться! - рявкнул морской свин, когда потрясённый Муза и Художник уставились на него. - Что это за безобразие такое, видитесь раз в шестьсот лет и каждый раз ругаетесь как полоумные!
-Что? - спросил Художник.
-Какого чёрта? - уточнила Муза. - Откуда ты знаешь?
Свин вздохнул. Выражение на физиономии у него было мученическое.
-От верблюда. - огрызнулся он. - У всех люди, как люди, а у меня придурки какие-то. Чего уставились? Вам на роду написано — искать друг друга и не находить. И даже если  находите, вы всё равно умудряетесь испортить друг другу жизнь до того, как объяснитесь в любви. Что, не поняли? Вы - символ. Вы - Разлучённые. Данте и Беатриче. Петрарка и Лаура. Ромео и Джульета, наконец.
-А что, Джульета тоже была блондинка? - внезапно заинтересовался Художник.
Бац! - короткая плюха по уху заставила его коротко взвыть и схватиться за больное место.
-Ну, я же говорил. - печально вздохнул свин. - Вы просто не способны быть вместе.
-Я способен. - горячо возмутился Художник. - Только вот эта скандалистка...
Бац! - прилетело по второму уху.
-Хотя я её всё равно люблю. - не совсем логично завершил Художник, хватаясь за другое ухо. - И вообще, какого лешего, ты тогда сказал мне звать её замуж? Если всё про нас знал?
-Ах так это твой заморский поросёнок тебя надоумил! - мстительно прищурилась Муза.
И потянулась дать Геннадию щелбан. Художник отвёл её руку.
-Вы всё равно никогда не будете вместе. Поэтому я решил поторопить. Так всегда бывает. Вы только мучаете друг друга. И чем больше проходит времени — тем хуже. - печально сказал свин. - Я вас уже несколько веков наблюдаю.
-Да ладно. - не поверил Художник. - Тоже мне, морской свин — бессмертный Горец.
Геннадий только горестно вздохнул. И чтобы успокоиться, стырил с тарелки у проходившей мимо официантки листик салата.
-Да ладно, - не верил Художник. - Скажи что это неправда.
-Правда. - вдруг тихо сказала Муза.
Художник закрыл глаза, и схватился руками за голову.
-Очевидно, мир решился меня доконать. - с горечью сказал он. - Мало того, что она замужем, так я ещё не могу увести её у мужа.
-Увести-то ты её можешь. - ответил Геннадий, догрызая салат. - Но она от тебя через два дня сбежит.
-На каком основании?! - возмутился Художник.
-Например, на том, что ты дурак какой-то. - стрекотнул свин.
Художник вопросительно взглянул на Музу. Та только плечиком дёрнула, подтверждая, что данное основание для побега вполне реально.
Художник набрал в грудь воздуха, чтобы продолжить, но Муза вдруг положила свою ладошку ему на ладонь. И слегка стиснула её.
-От тебя даже сердце болит по-особому. - вырвалось у Художника.
-Так и должно быть. - тихо ответила Муза.
И стиснула его ладонь покрепче.
-Блин. - только и сумел сказать Художник.
-А блинка бы сейчас было неплохо. - оживилась Муза. - Такого... в масле чтоб... и с мясом. И чтоб начинкой обсвинячиться. Ты как считаешь?
И Муза игриво пихнула Геннадия пальцем в бочок. Тот обфыркал её возмущённо.
А дождь всё продолжал лить. Так они и сидели до самого вечера, пока не стало темнеть. Говорили, говорили и не могли наговориться.
Художник усадил Геннадия себе на плечо и встал из-за стола. Муза подхватила его под руку, а когда Художник отвернулся, взглянула на него из-за плеча с улыбкой.
Вместе они вышли из кафе, и медленно пошагали к городу. Идти пришлось долго, но им было о чём поговорить. В конце концов, если следующая встреча выпадет через шесть сотен лет, надо было успеть наговориться всласть.
Редкие прохожие оглядывались на них в недоумении. В ночных сумерках, сквозь редеющую пелену дождя им казалось, что сквозь ночь, рука об руку шагают два персонажа, словно заблудившиеся во времени. Ночные тени, свет фонарей и дождь коверкали изображение, случайным прохожим виделось что-то странное — кисейная накидка и кольчужный рукав, а секунду спустя свет менялся, тени ложились по-новому, обрисовывая бархатный берет с фазаньим пером и расшитый жемчугом лиф. И прохожие в недоумении трясли головами. Чтобы вернуть, правильную, как им казалось, картинку...

Утром Муза улетала в Копенгаген.
Художник и Геннадий летели двумя часами позже. Художник чувствовал себя паршиво, но старался этого не показывать. Геннадий переживал за друга, но тоже делал вид, что ничего ужасного не происходит.
-Вот и всё. Седьмой терминал. Счастливый. В отличие от нашей истории.- сказал Художник, улыбаясь печально. - Трёх дней хватило нам, чтобы сплести глупую и смешную сказку. Как там у классиков: «где «кровь» рифмуется с «любовь»».
-А «зло» рифмуется с «козлом». - на полном серьёзе подхватила Муза.
-Женщина-катастрофа. - сообщил Художнику Геннадий.
-Согласен. - подытожил Художник.
-Мама, мама! - вдруг закричала маленькая девочка, которую мама за руку тянула к соседнему терминалу. - Смотри — рыцарь и его дама!
Но мама, как и сотни других пассажиров в аэропорту, слишком спешила и ничего не видела. Поэтому она дёрнула девочку за руку и сказала:
-Не выдумывай!
А мимо торопились, тянули сумки и чемоданы, спешили обогнать своё время.
И лишь маленькая девочка видела, что у входа в седьмой терминал стоят рыцарь с прекрасной дамой. Только на плече у рыцаря почему-то сидела  маленькая мокрая крыса.