В поисках заветной синицы

Когда началась Великая Отечественная, Зое Дмитриевне Зарецкой исполнилось одиннадцать лет. Сорок первый застал ее выпускницей третьего класса в совхозе Петрово Простянского сельсовета Ярцевского района Смоленской области.
    "Когда немец был уже совсем близко, - вспоминает Зоя Дмитриевна, - нас эвакуировали поближе к Москве, но под Вязьмой вместе с солдатами Красной Армии мы попали в окружение и были вынуждены вернуться домой. Квартира наша оказалась в целости и сохранности, но ее заняли немцы, и мы временно приютились в сарайчике. Потом немцы квартиру освободили. А за стеной жил пан Земский, хозяйничавший в нашем совхозе.
    Есть было нечего, и мама попросила в комендатуре пропуск, чтобы попасть в деревню, где жил с семьей брат отца. Кажется, деревня называлась Засижье... Или Подхолмица... Точно не помню...
    В деревне у дяди, куда мы пришли, оказались партизаны. Их лошади стояли в сарае. Партизаны покормили нас, дали с собой муки, но из-за боязни, что я могу проговориться об их месте пребывания, не хотели отпускать домой. Но мама сказала, что надеется на меня и на мое молчание, и мы вернулись по тому же немецкому пропуску. А через два дня партизаны освободили наше село и забрали в отряд многих юношей. Мой брат Николай ушел с ними.
    Жизнь после ухода партизан стала еще хуже, и через некоторое время в лес ушли и мы с людьми.
    Жили в землянках, питались тем, что растет в лесу. Осенью, когда стало холодно и не стало ни грибов, ни ягод, а партизаны часто уходили на задания, нам пришлось вернуться в село.
    Возвращались с белыми флагами, под пулеметным огнем, были ранены. Но мы, пересиливая страх, идти-то ведь надо было, шли и падали, падали и шли...
    Когда наконец-таки дошли, немцы стали нас сортировать: тех, кто связан с партизанами или находился с ними в отряде, загнали в здание школы, остальных отпустили по домам. Зона школы была огорожена колючей проволокой, вокруг караулили гестаповцы с собаками. Надо сказать, в нашем селе стоял карательный отряд и мою маму, Зарецкую Акулину Ивановну, отправили за связь с партизанами на расстрел. Сестру, ей было 16 лет, угнали в Германию, а мне прилепили номер на грудь и гоняли чистить всякую грязь возле туалетов и на дорогу.
    Иногда приходилось работать возле кухни, где удавалось достать кое-какие объедки и этим наедаться, утолять ставший привычным голод. Бывало, немцы кормили с руки, будто какую-нибудь собачку. Теперь, глядишь, собаки живут и едят лучше, а мы тогда выщипали во дворе всю крапиву, да спасала гнилая картошка, которую отыскивали возле сгоревшего в селе дома.
    Когда гоняли на работы, нас ставили в одну колонну, военнопленных - в другую. Немец ходил по середине и записывал в свою записную книжечку - кого куда. Никого по фамилии не называли, а только по номеру.
    Меня часто подводили к домику, где секли людей, и заставляли смотреть на эту экзекуцию. Людей потом, полуживых, стонущих и кричащих, выбрасывали в овраг, а мне говорили, что подобное будет и со мной, если я не укажу дорогу к партизанам, где находится мой брат Николай. Подводили к виселицам, где висели люди, и пугали, пугали, пугали... Также подводили к ямам, из которых людям разрешали забирать своих, чтобы похоронить по-человечески. Был ужасный запах, а я стояла и платком закрывала нос.
    Мама вернулась домой, но вся сильно избитая резиновыми палками. От расстрела ее выручил мамин то ли земляк, то ли одноклассник, служивший у фашистов карателем.
    Работать мама после побоев уже не могла, сидела дома, и меня отпустили к ней, но все равно выходить и строиться на работы я должна была каждый день.
    Отца призвали в армию с последним призывом, и он попал в плен. Бежал оттуда. Когда вернулся домой, его схватило гестапо. Я выскочила вслед за ним на костылях, фашист толкнул меня, я упала. Папу замучили до смерти.
    Расстреляны мой брат Николай, Зарецкие Архип Петрович и Халамей Петрович с сыновьями, мой двоюродный брат Иванов Михаил Иванович, тоже находившийся в партизанском отряде, который назывался "Дедушка"...
    Отступавшие немцы угоняли с собой скот, пытались угнать в Германию и нас, но партизаны освободили. Был бой. После боя, узнав кому куда, велели разъезжаться, и мы поехали по домам.
    После войны пошла учиться в ФЗО на портниху, но стране нужны были строители, и я училась на каменщика... А теперь, сказали, в стаж это не идет... И тот срок, что до 18 лет работала, тоже из стажа вычеркнули... Говорят: "Малолетка была!" А раньше не спрашивали. Нужно было строить заново железнодорожный вокзал, и мы с девчонками поддоны с кирпичом на себе таскали, раствор месили. Все было вручную. Строили, и вот, сняты все наши годы..."
    Спустя несколько лет после войны Зоя Дмитриевна Зарецкая приехала в Карелию, потом, когда вышла замуж, на какое-то время уезжала в Коми, где трудилась в Ухтинском леспромхозе, но вернулась в край лесов и озер, работала в Эльмусе, в Петрозаводском химлесхозе, на пенсию вышла с Петрозаводского кирпичного завода. Общего трудового стажа набралось 52 года, но чиновники отполовинили, оставив на ее долю 33 года - совсем как в сказке о старике со старухой да золотой рыбке. От золотой рыбки на старости лет за доблестный и самоотверженный труд в период войны досталась ей одноименная медаль да врученная С.Катанандовым 22 марта 1995 года - к 50-летию Победы над фашистской Германией юбилейная медаль "50 лет Победы в ВОВ 1941-1945 гг.". В качестве приложения к разбитому корыту вплоть до февраля 1998 года получала пенсион - аж 252 тысячи рублей (нынешних - 252 рубля), а с февраля добавили на стиральный порошок, и стала она получать уже 400. Но прошлогодний август заставил перейти таких как Зоя Дмитриевна на хозяйственное мыло.
    Не знает Зоя Дмитриевна и того, где похоронен ее брат - партизан, а на один из многочисленных запросов о судьбе Николая получила из Ярцевского горвоенкомата письмо, в котором, в частности, говорится:
    "...По получении от вас данных, полученных на основании ответа Смоленского партархива, где указано время пребывания вашего брата в партизанском отряде (только не указана дата гибели), сообщаю, что имя Зарецкого Николая Дмитриевича занесено в списки погибших. Занесено оно также и в списки для готовящейся к изданию Книги Памяти".
    Как говорится, спасибо и на этом. Никто не забыт, ничто не забыто...